Часть 3. Внушение.
Вернувшись домой, Триса рухнула на диван в гостиной, встревоженно глядя на белый потолок, местами покрытый трещинами. Тяжело вздохнув, она начала прокручивать в голове события, произошедшие сегодня. Рваная рана на руке слегка щипала, словно отражая душевную боль девушки физической. Беатрис осмотрела ее и тяжело вздохнула, крутя в голове каждую назойливую мысль, посетившую забитую тревогой голову. День прошел отвратительно. Слишком много эмоций для одной встречи. Слишком много глупых действий с ее стороны. Слишком. Просто слишком.
И ведь Люк не сделал ничего такого, что способно было бы оправдать ее реакцию. От этого осознания девушке становилось только хуже. Голова слегка закружилась, и Триса прикрыла глаза, шумно вздохнув. У нее не было ни единого варианта для объяснения.
Покинув палату и отчитав санитаров, Триса словно потратила всю оставшуюся энергию, а потому остаток дня провела ни с кем не разговаривая. Скотт пытался расспросить ее, заваливал вопросами, которым, казалось, не было конца и края. Он сгорал от любопытства, а Беатрис от разрастающегося чувства собственной никчемности. Кроме Скотта никто девушку не тревожил. Айзек изредка поглядывал в ее сторону, а остальному персоналу и вовсе никакого дела до новенькой не было. Каждый знал: она больше не вернется.
Покидая больницу, последним, что увидела и услышала Беатрис, были насмешливая улыбка женщины у регистрационной стойки и ее совершенно неискреннее «хорошего вам дня». Она будто бы знала, что Тернер больше никогда не ступит на порог лечебницы, а потому вслед полушепотом добавила: «Удачи найти новую хорошую работу».
Конечно, Тернер это слегка задело. Почему эта женщина уверена в ее слабости? Неужели считает, что девушка больше не осмелится вернуться в ту злополучную палату? Она ведь сможет. Точно придет сюда завтра. Так ведь? ...
Голос Люка: размеренный и спокойный. Взгляд: холодный и отрешенный.
Беатрис распахнула глаза, замечая легкую дрожь в руках. Что с ней творится? Люк не был ее кошмаром из плоти и крови, но нечто в ее подсознании билось в истерике, словно предупреждало: «Это кончится плохо». И Тернер хотелось довериться этому ощущению, но она не стала. Трусость была ей ненавистна. И пускай, она не всегда могла справиться с накатившими эмоциями, убегать не будет.
«Черт, да что угодно, только не страх», — подумалось Трисе. Она хотела убедить саму себя. Вдолбить в голову, словно мантру: «Люк меня не пугает. Совершенно точно».
Она несколько раз прокрутила эту фразу в голове, когда послышался щелчок, после которого раздался дверной скрип — в маленькую, уютную квартиру кто-то вошел. Беатрис сжала руку в кулак, чтобы унять дрожь, и улыбнулась вошедшему в гостиную человеку.
Локоны цвета песка, серовато-голубые глаза, тонкие губы, над которыми слегка виден контур карандаша — высокая фигура, облаченная в полицейскую форму, приблизилась к Беатрис —вошедшая поцеловала Тернер в лоб и позвала попить чай.
— Как ты? — спросила она, ставя чайник на плиту.
— Все стабильно, — тихо произнесла Триса, невольно возвращаясь к образу Люка.
— Да ладно, — выгнув бровь, девушка улыбнулась. Она-то знала, что Беатрис недоговаривала.
— На самом деле, нет, — призналась Тернер, развернувшись всем корпусом к подруге. — Я не уверена... да, не уверена.
Кухню и гостиную ничто не отделяло — лишь цвет обоев давал понять, что это совершенно разные комнаты. Стены были увешаны крестами и картинами, посвященными, по большей части, библейской тематике. Самым большим полотном было то, что висело напротив Беатрис. На нем был изображен загадочный юноша с темными, длинными волосами. Он сидел на скале, поджав ноги. Глаза выражали печаль, тоску.
Беатрис вновь подняла усталый взгляд, но уже на картину, вглядываясь в нее и невольно хмурясь. Что-то в ней отталкивало девушку, но что — она не могла понять. Однако картина вызывала восхищение у Алекс, подошедшей к Беатрис и протянувшей ей белую кружку с горячим чаем.
— Мне она не дает покоя, — спустя несколько секунд молчания сказала Тернер, движением головы указывая на предмет интерьера. — Она, как назло, висит напротив меня.
— Мы можем ее убрать, если хочешь, — Алекс сделала глоток, а затем задумчиво уставилась на изображение.
— Да, давай уберем, — подув на кипяток, Тернер не решилась больше поднять на картину глаз.
Алекс встала, поставила кружку на стеклянный стол, находящийся напротив дивана, и подошла к полотну, после чего сняла его со стены.
— Врубель хорошо постарался над этой картиной, — отметила она, держа ее в руках и разглядывая. — Как она там называется?
— «Демон сидящий», — вспомнила Беатрис. — Вроде так.
Алекс кивнула своим мыслям и положила картину на кресло, накидывая сверху серое одеяльце.
— Так, как там прошла встреча с Люком?
Услышав его имя, Триса вновь ощутила легкую нервозность, поэтому поставила стакан на стол и тяжело вздохнула. Страх снова объял ее, несмотря на то что Люк находился совсем далеко, где-то за решеткой, с кучей охраны у дверей. Его слова, сказанные напоследок, вгоняли в пучину ужаса, сковывающего грудную клетку и не дающего возможности спокойно дышать. Теперь понятно, как он повлиял на тех врачей, решивших навсегда покинуть стены больницы. Его оружие — манипуляции и неприкрытые угрозы, но лишь на первый взгляд. Было и что-то другое, пока лишь ощутимое на собственной шкуре, но не облеченное в слова. Беатрис мучилась еще одним вопросом. Что на самом деле Люк может сделать?
Алекс по взгляду подруги поняла, что встреча состоялась, причем неудачно. Задумчивое, при этом напряженное выражение лица заставило девушку забеспокоиться. Бледность в сочетании с зелеными глазами, конечно, была Тернер к лицу, однако не в этот раз. Сейчас цвет кожи делал ее неживой, совсем непривлекательной, выдавая состояние настороженности.
— Люк не хочет больше меня видеть, — выдавила из себя Триса, только чуть позже осознавая, насколько двусмысленно это прозвучало. Так, будто они в близких отношениях.
— А что с рукой? Он применял силу? — ужаснулась Алекс, увидев тонкую марлевую повязку на запястье Трисы. Тернер отрицательно помотала головой.
— Я зацепилась за гвоздь, — тихо сказала она, подняв тревожный взгляд на подругу. Та мгновенно поняла, что хотела сказать Тернер, поэтому тут же сменила тему.
— Честно сказать, не хочу, чтобы ты этим всем занималась. Я тебе уже об этом говорила, — огласила она, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.
Стрелка на настенных часах близилась к десяти: за окном тьма накрыла небо. После недавних событий город куда больше начал отталкивать людей, жильцы то и дело ассоциировали улицы Вольтерры с преступностью.
Триса начала копаться в себе, стоило словам Алекс прозвучать в тишине их квартиры. Действительно, нужно ли заниматься этим? Алекс всегда старалась убедить девушку сменить работу, выбрать другое занятие, объясняя это беспокойством за физическое и моральное здоровье подруги. Работать с психически нездоровыми людьми, особенно если это преступники, сложно и опасно. Однако Тернер твердо была убеждена — это ее призвание. Профессия принесет ей не только отрицательные, но и положительные эмоции. Ведь судьба дала ей подсказку еще восемь лет назад, она не сомневалась...
Кто же знал, что все так обернется? Она даже не подозревала, что ее жизнь расколется на до и после...
Вновь и вновь вспоминая слова своего пациента, Триса старалась погасить в себе чувство приближающегося бедствия, вгоняющее ее в подавленное состояние.
«Вы станете грязью под моими ботинками, кровью на моих руках и пылью для всего мира».
Каждое сказанное им слово иглой вонзалось в кожу, вызывая душевную боль. Она же хотела ему помочь, так почему он жесток по отношению к ней? Но, если подумать, ведь перед ней сидел хладнокровный убийца, решивший отнять жизни ни в чем неповинных людей. Чего тут удивляться? Тернер не понимала себя. Почему-то сомнения гложили ее, задевая душу. Она собственными ушами слышала угрозы от пациента, собственными глазами видела трупы, хоть и через экран монитора, и собственными губами прошептала: «Убийца».
Но если она сейчас сдастся, не будет ли это проявлением слабости? Тернер не могла успокоиться. Трусость ей настолько мерзка, что при одной только мысли о ней ее тошнило. От самой себя. Ей больше нечего терять. Ей не страшно. Самое страшное она пережила. Самое ужасное она оставила позади. Беатрис обещала себе. И она выполнит это обещание во что бы то ни стало.
***
Пахло препаратами, запах распространился по всему корпусу. Пациенты принимали лекарства, стоя в очереди. Кто-то забавно корчил рожицы, пытаясь таким образом привлечь к себе внимание, а кто-то с угрюмым выражением лица осматривал медперсонал, выражая всю накопившуюся ненависть и презрение.
Скотт был человеком, которому поручили выдать лекарства. Было заметно, что он нечасто выступал в подобной роли. Пытаясь найти нужную пилюльку, он задерживал больных и неловко улыбался, все время повторяя: «Одну минуточку!».
Каштановые волосы, белый халат, сильно выпирающий кадык — Скотт однозначно пользовался успехом у доброй половины человечества. Его умение поддержать, юмор и жизнелюбие сочетались с ноткой обаяния, чем он, несомненно, пользовался.
Триса стояла рядом и наблюдала. Что такой весельчак забыл в этом месте? Он дарил улыбку, словно разговаривал не с кровожадными убийцами, а детьми, ждущими свою порцию еды. И никто в очереди не возмущался и не буянил. Все были спокойны, что удивляло Беатрис. Терпение не для психически больных людей. Терпение не для убийц. И Тернер немного переживала, что у кого-нибудь обязательно снесет крышу, чего не происходило. Скотт справлялся. Задержки были незначительными, а его поведение не казалось пациентам странным или непрофессиональным. Беатрис же задержалась на выделяющейся на фоне других мысли: «Эта сцена так чужда этому месту».
Парень, казалось, делал заведение менее унылым и отталкивающим, каким оно казалось вначале. Он, как лучик солнца посреди зимнего леса, дарил тепло, несмотря на мороз, окруживший все вокруг. Среди жестоких невменяемых преступников он был душой, способной поделиться светом с каждым, кто попросит, пусть даже и не заслуживает. Ребенок, не знающий зла, второй стороны человека.
Скотт не сразу заметил девушку. Она невольно улыбнулась, стоя неподалеку, возле двери. Тот замер — явно не ожидал встретить новую знакомую в больнице. В его голубых глазах вместе с радостью загорелось любопытство, поэтому, скорее закончив с работой, он подбежал к ней и легко, почти ненавязчиво, обнял.
— Прикольно, что ты пришла, — чувствовалась искренность, которая почему-то успокаивала Тернер. Он словно делился своей энергией через объятия, вселяя надежду и уверенность в человека. — Но я не ожидал тебя здесь увидеть.
— Я тоже рада тебя видеть, — Тернер искренне улыбнулась. Ее настроение поднялось сразу же, — И почему же не ожидал? — она знала ответ, но почему-то задала этот вопрос. Может, хотела убедиться в собственной правоте?
— Да просто... Ну, знаешь... — парень мямлил, отводя растерянный взгляд. — От него многие убегают, как ни странно, вот и я подумал, что...
— Как ни странно? — удивилась девушка, не дав парню договорить.
— Ну, да. Он же психопат. До мозга костей, — парень неуверенно произносил каждое слово, будто боялся допустить ошибку перед девушкой. Тернер чувствовала, что Скотт относится к ней с уважением и долей симпатии, как к человеку, несмотря на то что знакомы они всего ничего.
Она улыбнулась, вспомнив вчерашний день. Как он внезапно подошел, ухмылялся, стараясь казаться крутым парнем, знающим толк в психиатрии. Но сейчас-то она видела его другим: позитивным и искренним. Так зачем было притворяться? Он себе не нравится?
— Люди боятся, не спорю, но врачи вроде как не должны, — Триса следила за реакцией Скотта. — Я пришла сюда, чтобы выполнить свою работу. Я же все-таки доктор. Ах, да, Люк не единственный психопат, которого держат здесь. Их довольно много. Но почему-то от других не убегают, — девушка на мгновение задумалась, словно задала вопрос самой себе.
— Я о том же. В этом и заключается странность. Он чем-то сильно отпугивает врачей, — на лице Скотта читалось искреннее непонимание.
— Ну, подумай сам. Он пошел убивать просто так. Без цели. И этот факт пугает всех. В интервью он прямо сказал о том, что не чувствовал никакого удовольствия от процесса, а ведь наслаждение этим присуще многим маньякам и серийным убийцам, так ведь? Мстить не собирался. Так чего он хотел?
— Тебя пугает этот факт? — с осторожностью задал вопрос Скотт, вынуждая кожу Тернер покрыться мурашками.
— Какой факт?
— Что он убивал просто так.
— Нет, не пугает. — собираясь с мыслями, ответила она. — Это не самое страшное, — чувствовала внутри комок сомнений и страха, готового застрять в горле и помешать ей говорить. Зачем Триса только озвучила это? Почему не промолчала?
— А что самое страшное? — продолжал Скотт, явно заинтересовавшись беседой. Однако Беатрис с каждым новым словом становилось все тяжелее. Боялась, что картинки прошлого вновь начнут вырисовываться в голове, причем детально, изображая каждый фрагмент. Она не хотела мысленно оказаться в том месте, в то время, хотела лишь стереть себе память и не помнить ничего, как человек с амнезией.
— Мне пора, — на лице не было никакого ужаса или тревоги, лишь безразличие. Она держалась стойко, внутри старалась подавить свои нарастающие чувства. — Хорошего тебе дня, — и, развернувшись, направилась в сторону лестницы.
Было видно, что Скотт расстроился такому завершению разговора, но не стал лезть, а лишь напоследок крикнул «увидимся позже», надеясь на то, что Тернер придет.
Но она не пришла.
***
Теперь она стояла напротив той самой серой железной двери. Тяжело вздохнув, морально подготавливалась к тому, чтобы вновь встретиться со своим пациентом. Слова, сказанные им напоследок, сейчас навязчиво вторгались в голову, не собираясь отступать. Неужели он действительно думал, что она испугается и больше не заявится к нему?
Уверенность возросла вдвойне, когда глаза женщины у регистрационной полезли на лоб — явно не ожидала прихода Тернер сюда. Впрочем, как и все остальные. И если она сейчас развернется и уйдет, то ее засмеют. Однако Триса, в первую очередь, доказывала самой себе, что сможет перебороть страх и вновь войти в палату. И то, что другие посчитают ее сумасшедшей на всю голову, нисколько не тревожило Тернер. Будь она действительно такой точно бы влилась в местную обстановку.
Знакомый санитар произнес:
— Наручники есть, не беспокойся, — и подмигнул, намекая на двусмысленность сказанного им предложения. — Если что-то пойдет не так, нажимай на кнопку, и я со своим дружком сразу прибегу к тебе на помощь.
Вновь эта пошлая ухмылка, кажется, вчера он тоже так улыбался, но Беатрис не заострила внимания. Не заметила из-за накативших чувств. Сейчас же ее чуть не стошнило.
Ей вручили кнопку вызова медперсонала, после чего открыли дверь. Беатрис удивилась, что до этой больницы все-таки дошли определенные технологии. На лицах остальных санитаров читалось искреннее недоумение и даже в какой-то степени беспокойство. Вдруг он что-то с ней сделает? Не сможет навредить физически — навредит морально?
Первый шаг сделан, за ним и второй — время словно остановилось. Сердце отчаянно вырывалось из груди, прося хозяйку не идти по этой дороге. Этот путь не приведет ни к чему хорошему, она это знала, но, как человек с мазохистскими наклонностями, продолжала делать шаг за шагом вглубь палаты. Может, она сможет помочь Люку? Сумеет узнать правду, которую он так отчаянно желает скрыть?
Беатрис оказалась в палате, которую окутала тишина. Ни единого звука. Она слышала собственное дыхание и биение сердца, когда дверь позади нее закрывалась. Боясь оторвать взгляд от пола, она не решалась взглянуть на ту самую кровать. Страх парализовал ее; ноги отказывались идти дальше, словно чувствуя опасность. Одна мысль сменяла другую. Зачем? Почему? Уже поздно сдаваться?
Ее охватил настоящий ужас. Подняв голову, она не обнаружила пациента в палате. Где он? Она еще больше занервничала. Он может быть где угодно и с чем угодно.
Почувствовала сзади чье-то горячее дыхание. Люк дышал ей в шею, не намереваясь отходить от своего врача или, как бы он предпочел назвать, жертвы. Триса понимала, что беззащитна и сделать что-либо будет не в силах, поэтому крепче сжала руку, в которой находилась кнопка. Люк сильнее, опаснее и безжалостнее. Вероятно, ему все равно, кого убивать. И он убьет ее, если пожелает.
Триса не двигалась: боялась сделать хотя бы одно лишнее движение и этим самым спровоцировать его на очередной безумный поступок. Однако Люк продолжал молча стоять, не предпринимая никаких действий. Он умудрялся пугать ее, просто находясь рядом. Разум Беатрис окончательно сдался, ведь следующие секунды показались ей мучительными. Она готова поклясться, что в палате стало холодно, словно в морге, а звуки, доносящиеся из всех уголков больницы, били прямо по барабанным перепонкам. Она была уверена, что слышала, как один из сотрудников провел ключ-картой, открывая дверь. Уверена, что слышала тиканье часов в ординаторской. Едва различимый шепот какой-то женщины. Она слышала собственное дыхание, сердцебиение и каждую мысль в голове. Лишь одно никак не удавалось распознать. Она не слышала Люка.
Беатрис почувствовала, как пошатнулась, и в следующую секунду едва не полетела вниз, боком налетая на стену. Люк же стоял у проигрывателя, молча наблюдая за ней. Триса не видела, как он прошел мимо, и не уверена, что произошедшее не было плодом ее воображения. Однако что-то во взгляде убийцы кричало: «Тебе не показалось».
Он не стал обращать внимания на странное поведение Беатрис, и честно признаться, девушка была благодарна хотя бы за это. Глубоко вздохнув, она уняла дрожь в коленях и подняла взгляд на Люка.
Что же с ней такое?
Люк выглядел отрешенным. Он включил проигрыватель и отошел к кровати, присаживаясь и отодвигаясь к стене, чтобы облокотиться. Он игнорировал Тернер. Композиция намекала Трисе на отношение пациента к ее возвращению. Люк дал ей время осознать все и уйти? Так она думала, когда, словно по щелчку, поняла, насколько тревожно звучит мелодия. Она пронзала, словно колкое слово, случайно брошенное в разговоре. Словно пуля, настигшая жертву.
— «Кольцо нибелунга. Гибель богов. Траурный марш», — спокойно пояснил Люк. Его слова, столь же резкие, как и музыка, смешались и отозвались в голове Трисы эхом.
— Кто написал? — Вопрос заставил Люка улыбнуться и взглянуть на Беатрис иначе. Мягче.
«Такой глубокий взгляд», — подумала Триса. Чем-то он сильно притягивал. Харизма? Психопатам присуще это качество, поэтому Беатрис в какой-то степени не удивилась обаянию преступника. Убийцы не всегда страшны внешне, как обычно все привыкли думать, иногда они настолько красивы, что порой сомневаешься в их причастности к преступлению. Вот только души у них гнилые. Наполнены злом, которое полностью поглощает хорошие качества, находящиеся в хозяине.
— Вагнер, — ответил парень, указывая Трисе на один из пуфиков, напротив.
Они надолго замолчали. Беатрис думала обо всем и ни о чем. Смотрела на Люка, почти не моргая. На таком расстоянии девушка чувствовала себя значительно спокойнее. Люк же просто наслаждался обстановкой: своей властью и легкой усталостью. Он тоже смотрел на Беатрис, не отводя взгляда, и это было бы жутко, если бы пару минут назад Беатрис чуть окончательно не рехнулась.
— Люблю наблюдать за тем, как хоронят людей, — неожиданно признался Люк низким голосом, продолжая глядеть на растерявшуюся девушку. — Уже представляю, как прекрасна смерть, отображенная в ваших глазах.
Триса была не столько удивлена, сколько напугана — он явно хитрил и игрался с ней. Выражение лица Люка стало пытливым, а губы тронула улыбка. Перемена настроения не сулила ничего хорошего, хоть Триса и понимала: перед ней сидел больной человек, и это присущая им манера поведения.
— Вы сказали, моя смерть вам ничуть не интересна.
— Это было вчера.
Когда Беатрис поняла, в какую игру хочет поиграть Люк, она вдруг изменилась в лице: теперь оно выражало полную серьезность, от растерянности не осталось ни следа. С долькой осторожности она потянулась к проигрывателю, отключила композицию и поправила белый халат, следя за выражением лица парня. Напротив внимательным взглядом за ней наблюдал Люк. Он так детально изучал ее, словно видел в первый раз.
— То, что Вы пришли сюда, признаюсь, впечатляюще, — Люк не отрывал от нее взгляда, словно пораженный ее силой духа. — Но я уже говорил, что не желаю иметь с Вами ничего общего. И, если уж быть совсем честным, упертость и навязчивость вынуждают меня чувствовать раздражение прямо сейчас. Вы ходите по очень тонкому льду и не воспринимаете даже очевидных предупреждений.
Что больше всего удивляло девушку, так это внешнее спокойствие парня. Самый опасный преступник города Вольтерра, но при этом такой вроде бы «безобидный». Почему врачи не хотели работать с ним, если тот не применял насилия? Боялись? Но чего? А сама она... Чего боится она? Ответ нашел себя не сразу, и Тернер не была уверена в его истинности, но другого у нее не было: монстр жил внутри Люка, и сложно было предугадать, когда тот пробудится, разрывая любое существо, попавшееся под руку.
Люк как будто был уверен, что Тернер сейчас же решит уйти, но тем не менее продолжил беседу:
— Так, на чем я остановился? — Люк вопросительно поднял бровь, рассматривая Тернер с ног до головы. Он обращал внимание чуть ли не на все, начиная с пальцев рук и заканчивая небольшим, еле заметным шрамом над бровью. Разглядывал ее без стеснения, изучал каждую мелочь образа, составляя в своей голове нечто целостное, что в будущем непременно обернется против Трисы. Они оба это знали и чувствовали.
— Вы говорили, что любите смотреть на то, как хоронят людей, — отозвалась она, играясь с подолом белой ткани на себе.
— Обращайтесь ко мне на «ты», ведь я пренебрегаю всеми приличиями в отношении вас, — Люк улыбнулся, но Трисе улыбка не показалась дружелюбной, скорее насмешливой. Она кивнула, после чего парень продолжил, все так же, не отрывая от нее взгляда. Триса даже подумала, а не устал ли он глядеть в одну точку? То есть на нее? — Так вот, я люблю похоронные церемонии. Прекрасное зрелище. Все элементы завораживают сами по себе, сливаются вместе в единое мероприятие, провожающее кого бы то не было в загробную жизнь.
— И что же в этом прекрасного? — Триса закусила внутреннюю сторону щеки, а затем дрожащими руками взяла со стола заготовленный планшет, оставленный Айзеком, вытянула ручку из кармана халата, и вновь настороженно, но в то же время с интересом посмотрела на пациента.
— Человека передают земле, и там уже решается его судьба, — Люк наконец-таки отвел взгляд, но лишь на несколько секунд, после чего вновь заглянул в зеленые глаза девушки. — Настоящий праздник, не так ли? — Парень наклонил голову немного вбок, слегка ухмыльнувшись, ждал реакции от девушки, но ее не последовало. Беатрис держалась стойко, словно ей рассказывали нечто обыденное, не связанное с интересом к захоронению. — А еще я получаю эстетическое удовольствие от процесса. Хотя, будь ты умнее, уже поняла бы, — с немного согласия Трисы перейти на «ты», Люк и сам решил поступить подобным образом, оставив последние нормы позади.
Триса тяжело вздохнула, начиная водить ручкой по белой поверхности. Она была рада тому, что Люк начал рассказывать о своих интересах, ведь так она сможет постепенно прийти к разгадке: узнать причину убийства семьи Хьюз. Однако напряжение лишь возрастало. Ей было до ужаса неспокойно находиться рядом с Люком, сидеть неподалеку без какой-либо защиты рядом.
У нее есть только кнопка, которая, может, и не успеет выполнить свою работу. А ведь санитары вновь допустили ошибку, не закрепив наручники к изголовью кровати, тем самым оставляя пациента более-менее свободным в действиях. Тернер даже не догадывалась, что творилось в его голове, но знала точно: со здравым рассудком он давно не имел ничего общего.
— Есть у меня одна знакомая, — Люк не давал возможности Тернер с головой окунуться в размышления, он желал ощущать внимание девушки на себе, — очаровательная особа, — Люк уставился куда-то на стену позади Трисы, продолжая тянуть доктора вслед за собой и не позволяя задержаться хоть на одной из своих мыслей дольше положенного, — и, к слову, хороший предприниматель. У нее свой центр ритуальных услуг, филиалы в десятках маленьких городов вроде Вольтерры. — Он вновь взглянул на Тернер, ожидая, что та заинтересуется человеком из прошлого Люка, информацию о котором он так любезно предоставил, — Прежде, чем оказался здесь, часто присутствовал на церемониях. Я наблюдал за тысячами историй, видел огромные количества скорбящих, тосковавших, лживых и лицемерных людей. Множество трупов, закрытых и открытых гробов. Слышал речи священников и похоронный марш, провожавший души и встретивший тебя сегодня. И я наслаждался каждым мгновением.
— Композиция, что встретила меня, все же нечто другое.
Выражение лица Беатрис оставалось каменным, лишь дрожь в руках выдавала ее истинные чувства, затаившиеся внутри. Тщательно пыталась скрыться за маской смелости, однако понимала, что давно поймана с поличным.
Презрение — вот, что испытывала Тернер, выслушивая Люка. Насколько можно быть бесчеловечным, чтобы наслаждаться болью незнакомых тебе людей? Люк явно не знал слово сочувствие, оно ему было чуждо. Так почему же она должна сопереживать ему, просто потому что является врачом?
Глаза убийцы блуждали по фигуре психиатра, пока та была занята писаниной и своими размышлениями. Он явно оценивал ее, и Триса это замечала. По ее телу пробежался холодок, когда она внезапно представила, как Люк неожиданно встает с кровати и шагает в ее сторону в целях изнасиловать и убить. Однако она тут же постаралась отбросить пугающие домыслы и сосредоточиться на описании интересов своего пациента.
Оторвавшись от написания, Триса уставилась на Люка, который засмотрелся на ее шрам над бровью. Тернер на подсознательном уровне осторожно притронулась к следу от раны и вопросительно глянула на парня.
— Красивый рубец, — Люк вновь криво улыбнулся, а затем помолчал секунд десять, образно очерчивая у себя на колени круг и рисуя в нем какие-то непонятные Трисе узоры. Она мгновенно обратила внимания на это движение, но задать вопрос не успела, так как Люк продолжил свою речь. — У каждого шрама есть своя история.
Тернер начала понимать, что Люк либо избегал разговора на определенную тему, либо же попросту не следил за ней, произнося все свои мысли вслух. Триса, конечно, была рада получить хоть какую-то информацию, но она хотела, чтобы парень дал хотя бы намек на совершенное злодеяние. Однако тот лишь говорил на отстраненные темы, при этом тщательно прослеживая ее реакцию.
Видимо, ему не хватало общения, либо же он просто хотел высказаться, чтобы стать понятым кем-то, так размышляла Триса. Но когда тема коснулась шрама, ее сердце больно кольнуло, словно в него вонзили иглу, напоминая жуткую, до глубины души ранящую историю прошлого. Ее прошлого.
По коже прошлись мурашки, когда она, услышав скрип кровати, подняла голову и увидела, как убийца, сохраняя присущую ему холодность, медленно приблизился к ней, заставляя вцепиться в пуфик ногтями, наклонился к ее уху и прошептал:
— Расскажешь свою историю, Беатрис?