Начало и конец

В этот раз, в последний раз, всё произошло так:

Возвращение из-за границы. Надежда на улучшение отношений между отцом и сыном. Шанс узнать, как выглядела жизнь по ту сторону войны, тюремных сроков, домашних арестов и каково получить степень. Вместо этого: брачный договор. Будущее, изложенное текстом на пергаменте. Подписи обеих сторон.

— У меня есть выбор? — спросил он.

У него его не было.

Привкус неповиновения, но этого было недостаточно. Пока нет.

Спор по ту сторону закрытых дверей гостиной. Впервые он услышал, как она столкнулась лицом к лицу с его отцом, а её голос звучал стойко и строго. Выговор за то, что он подслушивал, проблеск разочарования в глазах. Позже — сова. Новые границы ответственности, перечисленные в принесённой почте. Что-то вроде последнего шанса, компромисса. Вскоре — гравитация, которая прибивала его сердце к полу всякий раз, когда он видел шрам, который она гордо носила на своём теле.

Погружение в холод окклюменции. Попытка узнать больше о своей невесте. Игнорирование шрама, напоминавшего ему об истории, которую он хотел бы забыть, погребая себя под осколками запретных эмоций. А ещё карамельно-яблочное мороженое. Попытка понять друг друга. Возможно, начало.

Момент. Проявление храбрости, которую ему никогда не удалось бы понять раньше. Точно не в этом месте, точно не так. Он смотрел, как она стоит именно там, где это произошло. Осознание. Контроль. Преодоление.

— Что это было, Грейнджер? — спросил он, правда желая узнать.

Победа. Её победа.

Вслед за этим — возникновение идеи. У него в голове.

Прикосновение. Его руки на её коже с целью исцеления. Первое прикосновение из тысяч других, но именно тогда он задумался о том, чтобы подарить ей возможность исцеления. Другое прикосновение. Осознание их схожести, понимание друг друга. Семьи, которые не всегда были готовы принять или оценить поступки, совершаемые ради них: золотая середина.

Заявление. То самое.

— Я оседлала дракона.

И шлюзы открылись так широко, что едва ему удалось закрыться с помощью окклюменции. Но такая магия могла лишь приостановить этот наплыв, потому что дамба уже прорвалась. Напоминания о чём-то другом, о чём-то большем, что находилось в состоянии стазиса под поверхностью, ожидая, пока лёд, наконец, растает.

Неудачный эксперимент, доказательством которого стали болезненные шрамы на его груди. Скрытые под рубашкой. Он отчаянно пытался, но так и не смог наладить связь со своей матерью, с невестой и игнорировать связь с ней. Холодная война, которая претерпевала потепление. Необъяснимое потепление.

Несчастный случай. Не свидание, не совсем. Но вода вновь прорвалась сквозь трещины. Созвездия, которые можно было разглядеть в веснушках, мерцающий свет свечей, который касался не только стола.

— Ты левша, — сказала она.

И он никогда не чувствовал себя настолько живым.

Друг, так она назвала его. Приглашение, поступившее от неё. Рухнувший самоконтроль призывал к использованию окклюменции под уличными фонарями в Косом переулке. Позже ссора с отцом из-за его попытки обрести независимость. Очередной отпечатавшийся на языке привкус неповиновения.

Рука на его груди, вырисовывающая линию между прошлым и настоящим, тем, что было до и будет после. Он чуть не сломался, почти сдался. И долгий выплеск желания не повиноваться отцу наконец нашёл выход. Расторгнутая помолвка, и границы будущего размазались. Разрыв между его желаниями и желаниями отца стал больше и глубже.

Осознание своего изменившегося положения. Он не был обручён. Он больше не был обещан кому-то. Понимание того, что было до и ждёт его после.

— Гермиона, — сказала она. И разрешение называть её по имени несло в себе новое начало. Один из немногих важных шагов.

Подарок. Отданный ей на диване, принятый со слезами. Больше, чем подарок: выбор и то, чем он был одержим большую часть года. Это подарило ему поцелуй. Это подарило ему свидание. Но более того, это подарило ему её доверие.

Прошёл год. А затем:

Поцелуй на свадьбе. Не на их свадьбе, пока нет, но это было идеально. В саду, под луной, в такой романтической обстановке, которую только можно было себе вообразить. Заслуженный поцелуй после стольких лет. Он назвал это своей погибелью: безмолвным пророчеством неназванного пророка.

Тёмная комната, опасная магия, поглощающая тишину, пока они держались друг за друга. Они больше открывались, больше сближались. Больше. Практически слияние. И общая цель.

— Я могла бы научить тебя, если ты хочешь.

И она это сделала. Конечно же.

Свидание. Поцелуй. Глубже. Ближе. Туман, рассеявшийся в точке аппарации. Аперитив на диване, основное блюдо в постели. Он пробовал её на вкус, прижимал к себе, занимался сексом. Запоминал ощущение её кожи столько, сколько позволяло время. И когда он поцеловал её на прощание, так поздно в ночи, что это вполне можно было бы назвать ранним утром, он почувствовал, как нечто тёплое и приятное распустилось в его груди.

Спор относительно книги. Другое начало. Обратный отсчёт до Т. С. Элиота и ставка — диван, который перешёл бы из рук в руки, из дома в дом. Сделка, скреплённая поцелуем. Магия свяжет их позже.

Годовщина наихудшего события: войны, потерь, уцелевших принципов, но не всех. Он неправильно понял, кем они были друг для друга, предполагая вместо того, чтобы поговорить с ней. И она неправильно поняла, что они собой представляли, скрывала это из-за страха. Они распались, прежде чем снова сошлись.

День рождения, не его. Более месяца натянутого общения, чтобы, наконец, сказать то, что нужно было сказать. И когда он произнёс то, что хотел, а она пробормотала нечто иное, осознание того, что он любит её, притупило боль. Это также укрепило решимость.

Признание.

— Маггла, — сказал он. В тот момент, когда он понял, что действительно изменился, это притворство превратилось в реальность, кошмар обратился в сон. Это не помогло ему вызвать Патронуса, но помогло ей немного лучше его понять. Подойти ближе, ещё ближе, вернуться к равновесию, дарующему возможность им вновь получше узнать друг друга, или, возможно, впервые по-настоящему понять.

Несчастный случай во время жары. Восхитительный, пропитанный потом секс. Последствия из-за внезапного появления его друга. Было весело, унизительно. А главное — было между ними.

Чувство. Сентиментальный, так она назвала его. Её день рождения был там, где они начали сближаться. На этот раз они намеренно оказались здесь. Постоянно растущая решимость положить конец её страхам. Ссора с его отцом из-за помолвки. В очередной раз.

Вечеринка в честь Хэллоуина в доме Гарри Поттера. Что-то, что должно было стать его худшим кошмаром. И тем не менее, ему было чертовски весело. Наблюдая, как она общается с друзьями, он пытался сделать то же самое. Вечер для него закончился поцелуями с ней, сидящей на его коленях, с губами на губах, когда они шептали обещания, что это может быть реальностью; может быть по-настоящему; они могут быть вместе.

Патронус, наконец.

— О чём ты думал? — спросила она. О ней. И его друзьях. И тех моментах его жизни, которые не должны быть идеальными, чтобы дарить ему счастье. Из них можно было бы слепить нечто похожее на счастье. Например, Патронус.

Знакомство с родителями на пороге их дома, когда его язык был у неё во рту, а горячее желание бежало по венам. Она сказала, что любит его, и это чуть не убило его. Действительно, погибель. Рождество было настолько прекрасным, что он мог почти забыть, что ссора с родителями и неопределённые последствия демонстрации его упёртости стали частью жизни.

Ещё один год прошёл в мгновение ока. А потом:

Завтрак. Настоящий пир. Намеренное игнорирование всего, что с ней связано. Но она переехала к нему: в его дом, сердце, мысли. И никакое негативное отношение его родителей не могло стереть этот факт из реальности, в которой он существовал. Его отец говорил о бизнесе вместо всего остального. Возможно, ему было бы небезразлично, если бы отец позволил когда-либо участвовать сыну в чём-то подобном.

Новая жизнь, о которой они объявили своим друзьям. Пусть он всё ещё чувствовал себя не в своей тарелке в их присутствии. Но он видел радость на её лице, чувствовал любовь и не отгонял из мыслей возможные картины того, как может выглядеть будущее с ней. Он пил прохладный чай и наблюдал за ней, думая, что однажды у них будет шанс.

Урок, как надо ругаться. Урок, как находить золотую середину. Урок, что некоторые вещи были более значимыми, более ценными, чем гнев или разочарование.

— Ну, мы вроде как привязаны друг к другу, — предположила она. Она никогда не была настолько поразительно точна как в этот момент.

Сын, утешающий свою мать, осознающий, что им пришлось поменяться ролями, и это оказалось довольно болезненно. Вот каково это было — быть самим собой. Не просто сыном, а человеком со своими принципами и приоритетами, которые не всегда совпадали с теми, что были у его родителей. Он любил свою мать. Но если бы ему пришлось выбирать, а он боялся, что так и будет, любовь к ней была сильнее. Признаться себе в этом казалось предательством.

Предложение. Случайное. Настигнувшее его по пятам неуверенности и ошибок, допущенных при попытках понять, каково это жить вместе, узнавать, кто, что и сколько привнёс в отношения. Он нуждался в том, чтобы она знала, как сильно он заботится о ней, как сильно любит её, даже если это станет его погибелью.

Последняя капля терпения относительно родителей; их отношений и без того были натянутыми. Их попытка отпраздновать его день рождения закончилась оскорблениями и гневом.

— Позор, — сказал это отец, смотря на неё.

Позор — чувство, которое он не мог вынести относительно своего отца, когда дело касалось её. Он оставил родителей за столом, проведя свой день рождения в другом месте.

Кольцо, взятое из семейного хранилища и никому по итогу не отданное. Не время; не сейчас; не в это мгновение. Её страх разрушить его и без того зыбкие отношения с родителями преградил путь для движения вперёд. Если ей нужно время, он мог дать его ей.

Рождение, которое изменило всё. Изменило его точку зрения навсегда, стоило ему увидеть её с ребенком. Не их. Пока. Но вдруг он понял, что в один прекрасный день это станет для него радостным событием. Как двое людей могли стать тремя? Как это могло быть так просто?

Нападение. Неожиданный, нежелательный страх вкрутился ему в позвоночник; отчаянная потребность в том, чтобы его отец выжил; чтобы всё было в порядке. Но эта потребность существовала отдельно от желания — или его отсутствия — отныне вообще видеться с ним. Он сидел в больничной палате, обхватив голову руками, и испытывал глубокое чувство вины из-за своих чувств.

Ужин, их первый совместный после нападения, с тех пор, как они узнали об отце и сочувствовали ему, изо всех сил пытаясь унять отвращение к этому человеку. Желание лишиться наследства не было прямо высказано тогда, но оно подразумевалось в контексте. Но он готовился к такому повороту событий, если это действительно произойдёт.

Возмутительный оптимизм. Просьба, которую он был готов удовлетворить ради неё, несмотря на свои опасения. Несмотря на то, что в груди у него всё сжималось от ужасной идеи попытаться наладить отношения с его родителями. И тем не менее — он согласился.

— Мы можем справиться с этим, — сказала его мать. И он почти поверил.

Рождество. Лишение наследства. Катастрофа. Взрыв, но слишком поздно. Он должен был догадаться. Он знал. Но он надеялся. И он причинил ей вред, пролил её кровь, поранив плоть осколками стекла. Следующие несколько ночей ей снились кошмары, она кричала о разбивающихся люстрах. Это сковывало его чувством вины. Стеклянная посуда могла буквально взорваться за этим обеденным столом, как и его отношения. Просто это заняло больше времени и причинило гораздо больше боли.

Миновал год; время шло так быстро. А потом:

Разрыв. Она не могла нести ответственность за то, что его семья развалилась, и раздражающе упрямилась, даже когда он настаивал, что она была единственным членом его семьи, который вообще имел значение. Она настаивала, чтобы он был абсолютно уверен в своих словах, но она не поверила ему, когда он сказал, что это было так. Он мог бы сопротивляться и дальше, но, как бы это ни было больно, были моменты, которые он не мог вынести. Он не мог смириться с тем, что она никогда не сможет быть в безопасности из-за клейма, висевшего над его семьёй и фамилией, что она будет вынуждена нести это бремя, что он может быть причиной её кошмаров. Он не хотел этого для неё.

В конце концов, он выбрал её, а она выбрала его, но почему-то они не могли выбрать друг друга.

Это разбило ему сердце.

Она выиграла диван.

Лишение наследства, на котором он настаивал даже будучи не в отношениях с ней. Юридическое и магическое решение вопроса: встречи, совы и столько подписей, что голова кружилась. Но он начал долгий процесс, потому что хотел этого. Как для себя, так и для неё. Если он не будет думать об этом, проведёт достаточно времени, читая каждую крупицу информации о магическом лишении наследства, которую только сможет найти, то, скорее всего, сможет забыть, как сильно скучал по ней.

Регресс. Время шло, а он не мог её отпустить, не понимая, как они так легко отказались от чего-то настоль прекрасного. У него было кольцо в бархатной коробочке. Он хотел жениться на ней, создать с ней семью, прожить с ней жизнь. Но он хотел, чтобы в этой жизни она была свободна от влияния его семьи, от их ненависти, от их отвращения.

— Ты не можешь валяться в своей постели целыми днями, — твердили его друзья.

Магазин зелий, который стал его убежищем, в котором он варил, смешивал и экспериментировал, чтобы попытаться забыть. Это вытащило его из постели, из квартиры, из урагана постоянных сов, снующих взад и вперёд со счетами в клювах, к которым у него больше не было доступа; к деньгам, которые он больше не мог тратить. Часть его задавалась вопросом: в какой момент она поверит ему, осознает, что он по-настоящему имел в виду? Счета? Квартира? Чары? Родовая магия?

Выселение в конце месяца. Его лишили квартиры. Переезд в последнюю минуту в Поместье своего друга. Перемещения между домами. Он думал, что будет скучать по ней меньше, потому что прошло много времени. Но вместо этого он скучал по ней ещё больше: боль от осознания того, что, возможно, те годы были для него лучшими, какими бы трудными они иногда не казались. Он бы ни на что их не променял. И никогда бы так не поступил. У него даже никогда не было выбора.

В конце концов, они были больше, чем то, что можно было исправить за пять или тридцать минут. Были моменты, которые изменились. Но большинство — нет, потому что они были привязаны к чему-то, что называлось судьбой, предназначением или пророчеством. Или, может быть: надеждой.

Примечания:

Мы в новой точке. Новой жизни. А что дальше?🤡