Начало и конец

Июнь

— Я переместил всю свою мебель в бальный зал.

Драко наблюдал, как Тео переваривает это заявление: миг замешательства, мгновение понимания и, наконец, согласие, подкреплённое пожиманием плеч.

— Немного мелочно с их стороны, тебе не кажется? Выгнать тебя из квартиры, но заставить оставить всю мебель?

— Очевидно, я испортил её.

— Однако недвижимость... — Тео замолчал и снова пожал плечами.

— Я не останусь здесь надолго, — сказал Драко. — Найду новую квартиру, как только выясню, — пауза, — что мне по карману.

— Трудно не паясничать? Я же стараюсь.

— Знаешь, что ты самый не умеющий выражать поддержку друг, которого только можно представить?

— Это часть моего обаяния.

Драко подавил вздох, пытаясь не дать волнению вновь сковать его. Он был в огромном долгу перед Тео за то, что тот терпел его, хотя Драко и не ожидал чего-то другого. Но из-за требования лишить его наследства, из-за потери Гермионы, из-за блокировки счетов и теперешнего отсутствия квартиры он чувствовал определённую нехватку свободы действий. У него была лишь мебель в бальном зале и только что открывшийся магазин зелий, и ничего больше.

Губы Тео дрогнули, и Драко понял, что долгое время не замечал за Ноттом притворства, ведь тот вроде как говорил, что его друг со всем справляется, что жизнь не превратилась в руины, хотя по сути своей она была разрушена.

— Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь, — сказал Тео чуть ли не приказным тоном. Казалось, он передумал. — На самом деле, ты будешь здесь столько, сколько, я думаю, тебе потребуется. Тебе сейчас нельзя доверять, — он ткнул пальцем в сторону Драко, — со всей этой хандрой и масштабными, меняющими жизнь вещами. Я беру тебя под опеку на неопределённое время.

— Я заложник?

— Думаю, ты больше похож на моего приёмного сына.

— Я бы предпочёл быть заложником.

Тео ухмыльнулся, хлопнул Драко по плечу и грубо встряхнул, направляя их обоих в другом направлении.

— Я хочу в свою комнату, — сказал Драко, обходя Тео стороной.

— Чтобы что?

Лечь на кушетку и смотреть в потолок.

— Расслабиться. Переезд утомляет.

— Ну, давай выпьем, поиграем в карты. Может быть, в плюй-камни.

Тео изогнул бровь, в его позе — со скрещёнными на груди руками — был вызов.

Драко сделал шаг назад.

— Может быть позже. Я устал.

— Я позволю тебе обыграть меня в волшебных шахматах.

— Тео, — сказал Драко, слишком поздно поняв, что его голос прозвучал резче, чем он хотел; первый слог в имени Тео раздался слишком громко. — Я не хочу показаться неблагодарным, но... я весь день притворялся. Я хотел бы передохнуть.

Драко сомневался, что когда-либо захочет быть настолько откровенным с кем-либо ещё в своей жизни. Гермиона, конечно, была таким человеком в своё время. Но теперь — только Тео.

Улыбка Тео исчезла с лица. Он коротко кивнул.

— Я пришлю Мопси, когда придёт время обедать, — не совсем вопрос, не совсем утверждение.

— Конечно, — Драко повернулся, отбив громкий звук ботинками по древнему граниту Ноттов; эхо отдалось от стен не так, как в Малфой-Мэноре. На полпути по коридору Драко остановился. Он ущипнул себя за переносицу, провёл рукой по лицу, подчиняясь какому-то импульсу, который будто мог подарить облегчение лишь через боль в горле, животе и где угодно.

Он повернулся и обнаружил, что Тео всё ещё стоит на том же месте и наблюдает.

Драко мог бы сказать что-то ещё, но его мысли иссякли, голова стала напоминать колодец без воды; Драко одолевали безмолвные намерения. Как можно сказать своему лучшему другу, насколько сильно он его ценит? За то, что дал Драко крышу над головой? Пространство, когда оно было ему нужно? Толчок, когда тот был ему необходим? И в то же время, как можно было сказать тому же лучшему другу, что всего этого недостаточно? Что никакая доброта не могла заполнить дыру в его груди, засыпать воронку от удара, который, как он думал, ему уже удалось пережить?

Большую часть времени он чувствовал усталость. Он шёл на работу; он отправлялся спать. Он старался не думать о Гермионе, о том, что у него нет ни денег, ни дома, ничего своего, кроме кучи мебели в бальном зале.

У него были только его друзья. И этого было недостаточно.

Из-за этого он чувствовал себя ещё хуже. Драко был неблагодарным другом вдобавок ко всему остальному.

Он по-прежнему молчал, глядя на Тео, который стоял на полпути по коридору. Драко расслабил пальцы, заставил себя успокоиться.

Он кивнул Тео, сглотнув ком в горле.

Тео кивнул в ответ.

Что бы это ни было, пока этого было достаточно.

***

У кессонного потолка в спальне, в которой жил Драко в Нотт-Мэноре, было триста шестьдесят четыре угла. Внутри каждого углубления находилось пять кругов. Если посчитать — что Драко и сделал — то можно было найти над собой четыреста пятьдесят пять кругов. Внутри самого большой круга, в каждой выемке, был цветочный узор, то есть девяносто таких плюс две половинки в плитке, украшавшей дверь.

Обшивка на стенах включала в себя сто двадцать два угла, которые Драко мог сосчитать с того места, где он любил лежать на кушетке у восточного окна. Лёжа на кровати, он мог насчитать двести семьдесят два угла.

Если бы он сосчитал все углы на потолках и стенах, все круги и все цветочные узоры, он мог бы потеряться в своих мыслях на время, которого было бы достаточно для того, чтобы забыть, каким чертовски несчастным он был. Этот побег от реальности обычно длился примерно столько времени, сколько требовалось Тео, чтобы постучать в дверь и предложить выпить, или поиграть, или прогуляться, выдавливая из себя показной оптимизм.

Учитывая все обстоятельства, праздный подсчёт времени, которое Драко не тратил на работу, с какой-то стороны казался настоящим прогрессом.

Драко едва вообще вставал с постели на протяжении всего февраля, погружённый в мысли о лишении наследства и мотивированный злобой и печалью.

Почти весь март он практически не выходил из своей квартиры, занимаясь только магазином, движимый чувством вины за то, что бросил Блейза и их новое предприятие.

В апреле он едва сообразил, что следует притвориться, будто его заботит то, как он выглядит, потому что волновался из-за той отчаянной заботы, которую проявляли его друзья. Он категорически хотел никогда больше не отвечать на вопрос «Как ты?». Никогда.

Он моргнул, и прошло три месяца. В последний раз он видел Гермиону в конце января. И вдруг: май и безденежье. А к концу месяца: отсутствие собственного дома.

Теперь на дворе был июнь, а Драко оставался в открытом море, продолжая просто притворяться.

Он услышал стук в дверь. Проигнорировал это.

Он снова принялся считать углы.

***

Как оказалось, только Тедди Люпин мог вырвать Драко из постоянной черед работы, подсчётов, погружений в себя и сна.

В первый день месяца Драко получил от своей тёти Андромеды сову. Очевидно, Тедди хотел увидеть своего классного двоюродного дядю. У Драко не было никакого другого варианта, кроме как немедленно ответить: «Да, конечно, пожалуйста, приходите на обед в Нотт-Мэнор при первой же возможности». Это было импульсивно, и Драко сначала был ошеломлён тем, что кто-то, кроме Блейза или Тео, хочет иметь с ним дело. Более того, он был удивлён тому, что маленький Тедди Люпин помнил его, хотел увидеть и спрашивал про него.

Драко не мог отбросить беспокойное предвкушение, ожидая их прибытия у камина. Ему нравился Тедди, всегда нравился. Получив возможность увидеть его снова, Драко вспомнил о Джеймсе Поттере — ребёнке, который стал в два раза взрослее с тех пор, как Драко видел его в последний раз.

Мысль о том, что Джеймс Поттер, с которым Драко познакомился в день его рождения, теперь прожил более половины своей жизни без Драко, казалась странной и удивительной. У Драко не было никаких прав, никаких собственных планов в отношении ребёнка Гарри и Джинни Поттер. Гермиона была его крёстной; Драко был знаком с ним только по стечению обстоятельств. И всё же у него в груди разлилась боль от осознания того, что он не скучал по Джеймсу за всё то время, что провёл, скучая по Гермионе и своей прежней жизни.

В камине вспыхнуло зелёное пламя, — ревущее и извивающееся. Через несколько секунд оттуда вышли его тётя и племянник.

Драко планировал должным образом поприветствовать прибывших, но всё изменилось из-за того, что он обнаружил себя заключённым во внезапное и умеренно энергичное объятие.

Тедди Люпин вырос как минимум на полголовы с тех пор, как Драко видел его. Ярко-голубые волосы до плеч стали укорачиваться и светлеть, превращаясь в идеальное зеркальное отражение белокурой причёски Драко.

— Удобный трюк, — сказал Драко. — Моим волосам требуется гораздо более трудоёмкий уход, чем твоим.

Андромеда шагнула вперёд, желая обнять его. Драко напрягся, ему было незнакомо такое лёгкое, обыденное проявление чувств.

— Моим тоже, — сказала она. Тётя заправила выбившуюся прядь волос ему за ухо — поразительно материнский жест. Драко почувствовал, как его улыбка сползает с лица, и напряг губы, чтобы не позволить ей полностью исчезнуть.

Он перевёл взгляд на Тедди, объявив о том, что в саду их ждёт ланч и детские мётлы. У Драко сложилось отчётливое впечатление, что, если бы Тедди знал, как добраться до сада из комнаты, где был камин, он бы набрал большую скорость и оставил свою скучную бабушку и крутого — но не круче, чем метла — дядю в облаке пыли.

Драко вывел своих гостей в сад, смеясь каждый раз, когда маленькие ножки Тедди цеплялись за пятки большого дяди, потому что ребёнок слишком близко подходил к нему, пребывая в диком волнении.

— Терпение — не твоя отличительная черта, да? — он сбавил шаг, понимая, что должен уточнить, но Тедди пронёсся мимо него, когда в поле зрения показались двери, ведущие в сад. Драко остановился на пороге с Андромедой. — Мы не сможем пообедать до взлёта, верно?

Андромеда рассмеялась, легко, но громко, и это не было похоже на хихикающую светскую львицу, которой была Нарцисса. Драко глубоко вздохнул, его взгляд остановился на морщинках от смеха в уголках глаз Андромеды, и он решил перестать их сравнивать.

Он потребовал лишить себя наследства. Он вычеркнул родителей из своей жизни. Он только истязал себя, сравнивая Андромеду с матерью, которую не видел несколько месяцев.

Она покачала головой.

— Тебе повезёт, если ты поешь в течение часа.

В конечном счёте, потребовалось гораздо больше, чтобы измотать Тедди, и это остро напомнило Драко, что он мало занимался физическими упражнениями за последние несколько месяцев и что час, проведённый на метле, требовал больше выносливости. К тому времени, как он сел за стол в саду, заставленный едой Мопси и Милли, он безумно вспотел.

Тедди съел два бутерброда пугающе быстро, прежде чем снова бросился к метле. Измученный и голодный Драко отказался присоединиться к нему.

Он бы заставил себя сесть на метлу, если бы знал, что Андромеда хотела сказать ему.

Она вернула чашку на блюдце, следя взглядом за Тедди на его детской метле.

— Я солгала тебе, — сказала она.

Драко посмотрел на неё. В ней не было раскаяния, она даже не отвела взгляда от Тедди.

— О чём?

— Это я хотела увидеть тебя, а не Тедди, — наконец она взглянула на Драко. — Хотя он был в восторге, когда я предложила ему увидеться со своим двоюродным дядей.

Драко не знал, что делать со своим выражением лица, внезапно осознав, что может контролировать каждый мускул вокруг губ, глаз, щёк. Каждое напряжение, каждая перемена казались вынужденными и неискренними. Андромеда сжалилась над ним, избавив его от необходимости формулировать какой-то вопрос или ответ.

— Я узнала от Гарри, что вы с Гермионой Грейнджер поссорились.

Драко чуть не фыркнул, услышав такое преуменьшение ситуации, почти рассмеялся от того, как эта фраза плохо описывала то, что произошло на самом деле. Но сейчас он почувствовал острую боль, пронзившую его грудь из-за прикосновения к реальности, которая обнажилась перед ним.

— Я также узнала, что тебя лишат наследства.

Драко прочистил горло, когда холодные мурашки пробежали по его коже волной, прокатившейся от головы до кончиков пальцев. Как можно ответить на подобное заявление? Как ответить на правду, такую страшную и настоящую?

— Это более длительный процесс, чем я ожидал, — сказал он, переведя взгляд с неё, чтобы найти Тедди.

— Так как это связано с юридическими и магическими аспектами — да. Это требует времени, — голос Андромеды стал напряжённым, не таким мягким, каким его привык слышать Драко. — Я была удивлена, что не получила от тебя никаких новостей. Мы с тобой обсуждали это однажды, на свадьбе Гарри.

Драко не знал, стоит ли ему смущаться. Он не мог точно сказать, была ли в её словах обида, или грусть, или какая-то странная комбинация того и другого.

— Мы едва коснулись этой темы.

— И всё же мы здесь и имеем то, что имеем.

— Честно говоря, мне не пришло в голову обратиться к тебе, прости. У меня было, — он подбирал подходящее слово, будто оно вообще существовало, — довольно много мыслей.

— Тебе ограничили доступ к семейным хранилищам?

Драко кивнул.

— И лишили имущества. Поэтому... — он обвёл пространство вокруг, подтверждая, что они встретились в Нотт-Мэноре, а не в месте, которое он мог бы назвать своим домом.

— Обереги и магия крови?

Драко покачал головой.

— Пока никакой семейной магии. Мы всё ещё обсуждаем некоторые затянувшиеся финансовые вопросы. Я, — он стиснул зубы, но всё же выдавил из себя: — Я настаиваю на том, чтобы вернуть долги. То, что я потратил из своего наследства. Я не хочу ничего из этого. А теперь они не хотят забрать мебель, которой я пользовался.

—Всё так плохо?

— Они мелочны.

— А ты? — она подняла бровь.

— Они стоили мне всего.

Андромеда откинулась на спинку стула, который был украшен вырезанными из кованого металла витиеватыми спиралевидными лозами. Она барабанила пальцами по столешнице, и Драко чувствовал вибрацию на своём запястье.

Он переместил руку на колени.

Ему было почти двадцать пять лет, а он чувствовал себя ребёнком.

— Они стоили тебе Гермионы? — спросила Андромеда после того, как между ними словно минуло несколько эпох.

Драко не хотел говорить об этом. Он не обращался к родственнице, которую едва знал, за исключением нескольких встреч, на которых они виделись, за непрошеными советами и просьбой понять его. Драко не заботило, что она сама была лишена наследства, что она знала больше и лучше, чем кто-либо другой о том, что это могло повлечь за собой.

Он не хотел сочувствия с её стороны.

И уж точно не хотел говорить о Гермионе.

Он заставил себя повернуть голову: слева направо и обратно. Встряска, чтобы избавиться от мыслей.

— Они виноваты только в том, что воспитали меня таким, в том, что Гермиона ушла, но именно я совершил много ошибок.

— Я слышала, ты взорвал какую-то стеклянную посуду.

— История распространилась, не так ли?

— Я не хочу показаться невоспитанной. Или бередить свежие раны.

Драко прикусил язык. Складывалось ощущение, что она собиралась сделать именно это.

— Тогда чего ты добиваешься?

Она вздохнула, и, хотя ему не хотелось сравнивать, это было в точности похоже на его мать.

— Я просто хотела напомнить тебе, что у тебя всё ещё есть семья. Семья, которая понимает, — её глаза метнулись к Тедди, который кружил у фонтана в центре сада, — того самого, где Драко сломал запястье, маневрируя вокруг него много лет назад. — Семья, которая заботится о тебе, — заключила она.

— Это очень любезно, и я правда ценю, — он знал, что его голос звучал грубо, пресно и бесчувственно.

Она подняла бровь.

— Но?

— Я не знаю, — и это было правдой. Действительно. Весь разговор с Андромедой казался неуместным, несвоевременным. Боль в его груди всё ещё была слишком острой, чтобы думать об исцелении, чтобы думать о том, что значит семья без Гермионы.

— Ну, когда узнаешь, — она улыбнулась, наблюдая за летающим Тедди, а затем снова перевела взгляд на Драко, — мы будем рядом. И мы понимаем.

Драко старался не кривиться, старался не ёжиться, пытался думать о чём угодно, кроме своего желания вернуться в комнату и пересчитать углы на потолке или сварить достаточно запасов, чтобы магазину хватило на несколько лет вперёд.

— Спасибо, тётя Андромеда, — сказал он. Он постарается разобраться.

***

— Тео сказал, что изводишь себя работой.

Драко кашлянул. Это было плохим доказательством обратного.

— Тео драматизирует.

Блейз стоял в дверном проёме между входом их магазина и комнатой в конце, где Драко варил зелья. Он не знал, который час, но, судя по тусклому свету, освещавшему Блейза сзади, уличные фонари уже зажглись. А это, конечно, означало, что солнце село. И это, конечно же, означало, что Драко варил зелья уже как минимум двенадцать часов.

— Ты сегодня ел?

Драко указал на мусорное ведро у двери. Блейз наклонился, заглядывая внутрь.

— Должен ли я сделать из этого вывод, что ты съел, — пауза, — шесть шоколадных лягушек?

Драко не ответил. Он добавил в котёл восемь капель крови саламандры, шесть раз перемешал против часовой стрелки, дал жидкости настояться и начал перемешивать по часовой стрелке. Он вздрогнул, когда его зелье исчезло. Он поднял глаза и обнаружил Блейза прямо напротив себя, и тот уничтожал зелья, над которыми Драко работал целый день.

— Какого хрена, Блейз...

— У нас достаточно запасов, чтобы продержаться несколько месяцев. Я возмещу стоимость ингредиентов из своей зарплаты. Тебе, однако, нужно сесть, а нам — поговорить.

Ярость пыталась одолеть голод. Прежде чем одно из этих чувств смогло обезглавить другое и заявить о своей победе, Блейз опередил его, заговорив вновь:

— Ты был здесь весь день. Тео сказал, что ты работал с клиентами, одновременно варя зелья. Ты когда-нибудь собираешься вернуться домой, или я должен использовать левикорпус?

— Ты имеешь в виду домой к Тео?

— Сейчас это и твой дом тоже. Не усложняй.

Драко мог бы сопротивляться дольше, сильнее, если бы его голова не болела так сильно: пазухи носа пульсировали, кости ныли. Он снова закашлялся, в лёгких словно была пыль.

— Ты заболел? — спросил Блейз.

Ему точно не хотелось болеть. Болезнь означала соблюдение постельного режима. Постельный режим означал наличие времени. Время подумать, время поваляться. Драко был достаточно догадлив, чтобы понять, чем он будет заниматься, если не будет работать. Во всяком случае, именно этим он и занимался в то скудное свободное время, которое у него было.

— Нет. Я в порядке.

Блейз, похоже, не поверил ему.

И это было правильным решением.

К следующему утру, несмотря на все усилия Блейза уговорить его покинуть магазин, Драко едва смог встать с кровати. У него болело всё тело. Кашель словно вынуждал его выплюнуть лёгкие из груди, а голова чуть не взрывалась от давления.

Он зарылся под одеяло, желая отдаться во власть быстрой и безболезненной смерти, когда Тео ворвался в его комнату.

— С днём рожд... О!

— Прошу, уйди.

— Блейз сказал, что вчера ты выглядел не очень хорошо, но...

— Тео, просто, — кашель вырвался из его груди, выбивая мокроту из лёгких и разрывая горло в клочья, — уйди.

На мгновение мир накренился под неправильным углом, размазался перед глазами.

У него не было сил притворяться добрым. Беспокоиться. Год назад он проснулся с самым красивым подарком на день рождения — откровенно наряженной ведьмой в постели. Теперь у него были мокрота и першение в горле, и он не надеялся на именинные ириски, которые так любил.

— Я... попрошу Мопси принести тебе чаю и что-нибудь поесть. Это из-за желудка или...

— Тео, мне не нужна помощь, — раздражение выжигало агонию и безысходность из его крови; оно помогало странным образом. — Просто оставь меня в покое.

Лицо Тео скривилось, вспыхнул гнев, затем он нахмурился.

— Тогда я скажу Блейзу, что ты не выйдешь на работу.

— Здорово.

Пустой смех.

— Ты имел в виду «спасибо».

Уходя, Драко искал в себе чувство сожаления, что-то похожее на раскаяние из-за того, как он только что поступил со своим другом. Вместо этого он наткнулся на боль и сильную незаинтересованность в чём-либо, кроме как закрыть глаза и держать их сомкнутыми как можно дольше.

Мопси пыталась принести ему еду; он сказал ей забрать её.

Тео принёс ярко-оранжевое зелье; Драко отказался принять его.

Милли принесла чай; он заставил её исчезнуть.

Драко понял, что время шло вперёд только благодаря меняющимся формам теней возле его кровати. Сначала они удлинялись, растягивались в ширину, а затем наклонялись, сжимались и вытягивались к окну. Он открывал глаза лишь время от времени, после особенно сильного кашля или когда боль от долгого неподвижного состояния требовала, чтобы он пошевелился. Он открыл глаза: день. Потом ещё раз: ночь.

В какой-то момент, находясь в темноте, он предположил, что этот день, должно быть, уже не его день рождения. Драко понял только после того, как прекратил ждать и надеяться, что фамильная сова принесёт ему ириски.

Он полностью исключил родителей из своей жизни, и вот к чему это привело. Больше никаких компромиссов.

Следующий день он тоже провёл в постели. Драко почувствовал головокружение и слабость и взял стакан воды из рук Милли только тогда, когда Тео пригрозил, что отправит его с помощью порт-ключа к целителю, если он не прекратит сопротивляться.

В основном Драко спал. Он засыпал, и ему выпадал шанс увидеть сновидения, связанные с воспоминаниями о жизни, когда в ней была Гермиона. Конечно, он мог наткнуться и на кошмары. Но бодрствование было одним сплошным кошмаром, в который превратилась его реальность. Поэтому он рискнул и уснул.

Кашель не прекращался, перестав отныне быть влажным и гортанным, а проникнув куда-то глубже, тяжело ударяя по рёбрам.

— Пожалуйста, обратись к целителю, — попросил Тео где-то к концу второго дня, который Драко провёл в постели. — Или хотя бы прими зелье. Оно поможет справиться с симптомами. Ты знаешь это. Ты сам изготовил его.

Драко проигнорировал его.

Позже:

— Тео сказал мне передать, что тебе нужно обратиться к целителю. Он записал тебя на приём, — Блейз не потрудился даже предложить помощь. Он просто констатировал факт.

— Отмени его, — сказал ему Драко. Он предположил, что Блейз вмешался в это.

На следующий день начались галлюцинации.

Когда он открыл глаза, разочаровался в том, что комната была залита светом, а в груди разлилась болезненная агония. Но Драко увидел невозможное зрелище.

Пэнси Паркинсон стояла у его кровати, скрестив руки на груди. У неё была идеально ровная чёлка и полное пренебрежения выражение лица.

— Ты непростительно драматичен, даже спустя столько времени. Кто-нибудь говорил тебе это в последнее время? — галлюцинация звучала так же, как настоящая Пэнси: совершенно зло и точно так, как и должна была.

— В последнее время нет.

Она фыркнула от отвращения, закатила глаза, опустила руки.

— Чёртовы Тео и Блейз. Я должна была догадаться, что не могу оставить вас троих на попечении друг у друга, иначе получу письмо о том, как ты впал в уныние, и они беспокоятся, и, очевидно, у тебя разбито сердце. Мерлин, чёрт возьми... — она дёрнула одеяло вниз, насылая жалящее проклятье на лодыжки Драко.

Он не помнил, чтобы у галлюцинаций была такая способность.

— Пэнс? — спросил он, сдерживая кашель, задыхаясь, приподнимаясь на локтях.

— Не смотри на меня так, — рявкнула она, направляя палочку на него с того места, где стояла.

От усталости он опустил голову на подушку, локти и руки согнулись.

— Как так? — спросил он, слепо ища рукой палочку на тумбочке возле кровати. Ему нужно было натянуть на себя одеяло, и он знал, что не может рассчитывать на то, что Пэнси — галлюцинация или нет — позволит ему это сделать.

— Как будто скучал по мне, — прошипела она, и на Драко обрушилось очередное жалящее заклятие, на этот раз по голени. — Ты ни разу не отправил мне сову.

— Ты не хотела, чтобы я это делал.

— Не в этом дело. Ты даже не пытался.

— Если я скажу, что сожалею, и это правда, можно я обратно накину на себя одеяло?

— Драко Малфой, ты болеешь и никому не позволяешь заботиться о себе. Так что нет, ты не можешь обратно натянуть своё одеяло, драматизирующий говнюк.

Он пытался подавить кашель, но тот уже сковал заднюю часть горла, подчиняя себе целые группы мышц, заставляя его задыхаться.

— Это отвратительно, — сказала Пэнси. Но когда он посмотрел на неё, сдерживая кашель, глубокие морщины на её лице разгладились, и это выражение сильно напомнило сочувствие.

Драко закрыл глаза, тело болело от истощения.

— Почему ты здесь, Пэнси?

— Сегодня днём ​​я обедала с Гермионой Грейнджер.

Драко резко вскочил, рвотный рефлекс обрушился на него, кашель вырвался из груди. Он согнулся пополам, опустив голову на колени, и сильно прокашлялся. Драко пришло в голову, что, возможно, ему следует смутиться своих пижамных штанов и голого торса. Но не то чтобы Пэнси не видела всего этого раньше, даже если прошло уже почти десять лет.

Он закрыл глаза, прислонив голову к левому колену, и кашель стих. Драко поднял голову, услышав звук шагов — решительное цоканье каблуков, если быть точным.

Пэнси протянула стакан воды.

— Выпей это, — подразумевалось, что она добавит «ты грёбаный кусок дерьма» в конце, тем не менее, ничего. Она снова отошла и села на диван у кровати. — Как я и говорила, — продолжила она. — Я, Пэнси Паркинсон, обедала сегодня с невероятной Гермионой Грейнджер, героиней войны, обладательницей Ордена Мерлина первой степени и, по-видимому, бывшей возлюбленной некоего Драко Малфоя.

Он чувствовал себя гораздо хуже. Другой вид болезни. Болело внизу живота, болело сердце.

— Я знаю, о чём ты думаешь. Как я допустила такое? Ну, я тебе расскажу. Тео виделся с ней, хотя сейчас они, похоже, не в очень хороших отношениях. Я до сих пор не совсем понимаю, что он задумал. Тео довольно сильно вмешался, это очевидно.

Пэнси направила палочку на его стакан и снова наполнила его небрежным агуаменти, пронзив его пристальным взглядом, который приказал ему продолжать пить.

— Но вот что я знаю, — сказала она, наклонившись к кровати поближе. — Я вернулась из Франции уже больше полугода назад, и ты ни разу не написал мне. Я очень разочарована из-за этого, потому что знаю, что Тео сказал тебе, что я вернулась. Но я тоже не писала тебе, так что это и моя грёбаная вина. Я даже могу сказать, что мы оба расстались на ужасной ноте, но нам нужно обсудить кое-что более важное.

Она сделала паузу, и Драко понял, что должен был с ней согласиться. Так он и сделал. И, несмотря на головокружение, тяжесть в костях и постоянное жжение в груди, Драко улыбнулся.

— Я скучал по тебе, Пэнс.

Она нахмурилась.

— Мы обнимемся, когда ты перестанешь быть таким, — неопределённый жест в его сторону, — жалким и заразным, — она бросила ему одеяло. Он снова укрылся и откинулся обратно на подушки. Приготовился к любой атаке, которую уготовила для него Пэнси. — Я мало что знаю о Гермионе Грейнджер. Но вот что я тебе скажу, Драко: она выглядит отнюдь не хорошо. Очевидно, ты выглядишь ещё хуже, — он почувствовал прикосновение к одеялу. — Что вы двое делаете друг с другом?

Драко сделал медленный глубокий вдох, осторожно втягивая воздух, чтобы не раздражать воспалённое горло.

— Я не знаю.

Пэнси издала рык, как будто заранее была недовольна тем, что собиралась спросить:

— Ты её любишь?

— У меня было кольцо. До того, как мне пришлось его вернуть, — пауза, вздох. — Лишение наследства и всё такое.

— Блять.

Драко прижал ладони к глазам, надавливая на них, пытаясь не обращать внимания на головную боль, бурящую череп.

Он почувствовал ещё одно прикосновение к одеялу, затем голос Пэнси послышался из другого места:

— Когда я всё исправлю, то хочу получить важную роль на свадьбе.

Драко не собирался смеяться. Это не должно было быть смешно. Но совершенно необоснованная самоуверенность Пэнси кольнула в бок. Невероятно, невозможно. И если он не был так осторожен, то зашёлся бы смехом.

Но вместо этого он закашлялся. На этот раз он отказался от воды, отказался от её помощи. Он больше не мог. Драко кашлял, кашлял и кашлял, пока желудок не стал болеть так же сильно, как и грудь, и он даже не слышал, как открылась и закрылась дверь.

Пэнси ушла.

***

Прошло два дня, а он всё ещё не вставал с постели. Его желудок болел и урчал, Драко одновременно одолевали голод и отвращение к еде. Он кашлял так сильно, что его рвало. Накануне Тео дважды пытался влить ему в горло зелье от кашля.

С тех пор Драко поставил охранные чары на свои двери и отказывался впускать Тео или эльфов. Не то чтобы это принесло какую-то пользу, если бы Тео действительно захотел войти. И это не остановит эльфийскую магию. Но это казалось достаточно символичным, олицетворяющим его желание быть наедине с собой, которое им пришлось бы сознательно нарушить.

Он не хотел чувствовать себя лучше.

Что-то в страдании казалось ему уместным в такой ситуации, хотя он знал, что подобная логика была извращённой.

Он понял, что его лихорадило ранним утром, судя по голубоватому оттенку солнечного света, пробивающемуся сквозь почти задёрнутые шторы, и косым углам теней, отбрасываемых оконными стёклами.

Вероятно, ему следовало принять зелья. Но он действительно, действительно, просто хотел, чтобы его оставили в покое. Какое на самом деле имеет значение, болеет он один день или четыре? Или сколько времени нужно, чтобы вылечиться от болезни без зелий?

Он услышал, как дверь со щелчком открывается, скрипят петли, один шаг по кафельному полу, прежде чем звук затерялся в персидском ковре. Драко почти вздохнул. Пришло время Тео попытаться внушить ему хоть какую-то здравую мысль, учитывая, что наступил новый день и всё такое.

Чувствуя учащённое сердцебиение и то, насколько липкая у него кожа, Драко подумал, что, возможно, это будет тот день, когда он сдастся и наконец позволит Тео помочь ему.

Матрас рядом с ним прогнулся.

Ваниль выдала её.

Драко не мог открыть глаза.

Затем чья-то рука откинула волосы со лба. Быстрые, натренированные пальцы, которые проделывали подобное много-много раз ранее. Она перевернула руку и теперь тыльной стороной измеряла температуру.

Её рука задержалась. Спустилась вниз по его лицу. Затем плечу. Скользнула по руке. Нашла его ладонь.

Прикосновения оставили после себя ожоги. Если раньше у него не было лихорадки, то сейчас точно была. Её рука лежала на его руке: пальцы не совсем переплелись, но сцепились так, что казалось, что они неизбежно сплелись.

— Ты выглядишь довольно жалко, знаешь, да?

Он открыл глаза — затуманенные, усталые и заспанные — и увидел, что она сидит, подогнув одну ногу, на кровати и наблюдает за ним. На ней был один из её любимых джемперов — пурпурный, один из самых мягких, насколько он помнит, — и маггловские джинсы. Её волосы ниспадали так же буйно, так же великолепно, как он помнил. И у неё были мешки под глазами. Она замаскировала их, но он мог разглядеть следы. Её рука выскользнула из его и потянулась к прикроватному столику.

— Тео сказал, что ты упрямишься и не хочешь принимать зелья, — она взяла пузырёк и улыбнулась ему, поджав губы.

Это прозвучало с долей обиды.

— Ты что-нибудь ел в последнее время? — спросила она.

Он чувствовал, как кашель душит его. Он держал рот закрытым, дыша через единственную незаложенную ноздрю. Драко медленно покачал головой из стороны в сторону, чтобы комната не закружилась перед глазами.

— Ты примешь это? — спросила она, поднимая флакон. — А потом что-нибудь съешь?

Он снова медленно покачал головой.

Она опустила руку, зелье лежало у неё на коленях. Она сглотнула, постукивая пальцем по флакону. Она довольно коротко обкусала ногти.

— Почему нет, Драко? Ты не можешь просто мучить себя. У тебя лихорадка...

— Ты уйдёшь, — сказал он, выдавливая слова из-за кашля. У него свело мышцы лица, мокрота пробивалась наружу. — Если я приму его, ты уйдёшь.

Он не заметил, как сильно она напрягала плечи, пока не опустила их.

— Я должна.

— Не правда.

— Я...

Он закашлялся. Заставил себя говорить сквозь надрыв, каким бы разбитым и ужасным ни казался голос.

— Прошли месяцы. Это не... мы не... мы должны поговорить, — Драко отвернулся от неё, застонав и кашляя в подушку, с каждым разом напряжение становилось всё сильнее, пока он не почувствовал, что глаза вот-вот могут лопнуть. Он прочистил горло, изо всех сил пытался вдохнуть, почувствовал руку на затылке.

— Пожалуйста, — сказала она, протягивая ему зелье.

Он принял его, не в силах, как и всегда, отказать ей. Он одним глотком выпил ярко-оранжевый раствор.

Она взяла пустой флакон и поставила его обратно на столик. Драко ожидал, что она уйдёт, исполнив свои обязанности. Тео заставил его принять зелья, послав единственного человека, которому он не мог отказать.

Она удивила его, взяв за руку. На этот раз сомнений не было; пальцы переплелись.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, что я не держу на тебя зла. Стекло. И я не... ты не обязан защищать меня от своей семьи.

Зелье со вкусом апельсина стекало по горлу Драко, сжигая слизь и одновременно заживляя воспалённые мышцы и ткани. Когда он заговорил, его голос зазвучал увереннее, чем прежде, менее хрипло и надломлено.

— Это правда, что ты единственная семья, которая имеет для меня значение. Я ни разу не пожалел об отказе от наследства. Это по-прежнему так.

— Я знаю.

— Тогда не уходи.

От этих слов у него перехватило дыхание, несмотря на то, что зелье заживляло лёгкие.

— Я должна.

Он не знал, хотел ли крепче сжать её пальцы или выбраться из хватки.

— Ты действительно не...

— Я взяла небольшой отпуск... с родителями. Мы едем в Австралию. Они... они наконец-то продали свой дом, и у них есть друзья, которых они хотели навестить, и я... ну, я к ним присоединюсь.

— С тобой всё будет в порядке? Там, с ними?

Она согнула указательный палец, проводя им вдоль его: маленькое прикосновение.

— Думаю, да. Это будет... закрытие гештальта, полагаю. Меня не будет почти три недели.

— А когда ты вернёшься?

Драко не знал, было ли это вызвано внезапным проникновением в его организм лечебных зелий, которые удержали его тонущую надежду на плаву, но та поднялась на поверхность, неуверенно покачиваясь.

Это была настоящая надежда.

Она сжала его руку и отстранилась. Встала, и расстояние никогда не было таким убийственным.

— Тогда, я думаю, нам и следует поговорить, — сказала она.

Он кивнул, почти задыхаясь от вселившейся в него веры.

Она не совсем ушла, но и не совсем осталась. Паря в пространстве у дверного проёма, не полностью готовая уйти. Он больше смотрел на её тихий вздох, чем слышал его. Но он знал, как тот звучит.

— Я никогда не хотела, чтобы ты отказывался от них из-за меня.

Приподнявшись на локтях, всё ещё чувствуя себя немного неуверенно, он сказал:

— Я бы сделал это с тобой или без тебя. Но я бы предпочёл сделать это ради тебя.

Мышцы на её лице напряглись, на губах едва не растеклась лёгкая улыбка, как будто она хотела позволить себе порадоваться этому заявлению. Но она сохраняла нейтральное выражение лица.

— Я пришлю тебе сову, когда вернусь.

Драко снова откинулся на подушки, как только она ушла, испытав странное чувство, сжавшее грудь. В конце концов, он позволил Мопси принести ему что-нибудь поесть.

Примечания:

Может быть, кризис миновал?)