Начало и конец

Март

тик так тик так тик так тик так

Ровно через шесть месяцев после нападения на Люциуса Драко готовился вернуться в ту ночь и пережить её заново в попытке добиться других последствий его решений. Даже самые коварные и злорадствующие части Драко не могли вызвать в нём радость относительно того, что его отцу снова будет грозить опасность. Казалось, он не мог избавиться от вечной ноши — тянуть бремя мальчика, который хотел, чтобы его отец жил, существовал в мире и находился подальше от него.

В ту ночь, когда на Люциуса было совершено нападение, у Драко на руках был портключ, который мог перенести его и Гермиону в Италию — запоздалое празднование дня рождения после того, как месяц до этого они не смогли отправиться туда из-за несвоевременного рождения Джеймса Поттера. Драко планировал налить ей вина и пообедать с ней в итальянском ресторанчике, заняться с ней сексом на самых больших и мягких кроватях в самых непристойно роскошных люксах, за которые он заплатил бы, и сделать предложение где-нибудь между основным блюдом и десертом. Они отпраздновали бы это шампанским и ещё более страстным сексом.

Это был хороший план, пока страх за собственного отца и забота о матери не украли у него эту возможность.

На этот раз он знал, что Люциус выживет. И он знал, что проявил слишком много беспокойства по этому поводу спустя столько месяцев. Ползучее, медленное возвращение сочувствия, проросшее в желудке, вновь превращалось в чувство вины, которое Драко не знал, как искоренить в себе. Он понял, что конечный результат не особо заботит его.

На этот раз он не позволит Тео остаться.

Тео аппарировал в квартиру Драко через две недели после его неудачной попытки использовать маховик, чтобы изменить события рождественского ужина. Или, как он полагал, это нельзя было назвать неудачной попыткой; он достиг своей главной цели — не позволил Люциусу победить. Драко потребовал, чтобы его лишили наследства, и этот процесс, как он знал, уже был запущен — юридическое приготовление бумаг и тому подобное. Но Драко не удалось одновременно спасти свои отношения с Гермионой. Его судьба всё ещё была... неопределённой. Рваные, потрёпанные нити произошедших событий были размотаны и развевались по ветру.

Тео достал маховик с чуть меньшим опасением, чем в первый раз. Но спокойное состояние не останавливало его от постоянных напоминаний о дробных поворотах — вращение против часовой стрелки в 0,500 оборота, чтобы вернуться в сентябрь две тысячи четвёртого года, — и его переживания включали в себя записку на куске пергамента и использование заклинания, чтобы прикрепить её к изголовью кровати Драко в качестве последнего напоминания.

По крайней мере, пол-оборота казалось легче сделать, чем 0,166 оборота, который ему пришлось совершить в первый раз, даже несмотря на выемки, высеченные на золотой рамке.

Сейчас Драко стоял и смотрел на пергамент, прикреплённый к изголовью кровати, буквально через несколько минут после того, как лёг на свою половину, воспользовавшись маховиком, и осознал, что сторона Гермионы уже не будет так ужасающе пуста. Она будет там, в постели с ним. Он не мог решить, было ли это жалким с его стороны или романтичным — то, как сильно билось его сердце в ожидании такой возможности.

Когда посреди ночи он получил сову от своей матери, Гермиона использовала заклинание, которое показало им точное время: полвторого ночи. Он решил заранее дать себе десятиминутную фору, искренне не зная, сколько времени он потратил, чтобы проснуться, собраться с мыслями и, наконец, добраться до окна.

Он взглянул на карманные часы: время почти пришло. Драко положил их на тумбочку, зная, что будет не в силах объяснить, почему часы лежат в кармане пижамных штанов. Он не хотел даже мнимо усложнять себе жизнь, ничто не могло нарушить целостность картины. Он с самого начала почти не осознавал этого.

Драко сел на край кровати, снял рубашку и лёг.

Он привык к стрессу, к стуку в груди и сильному пульсу, отдающему в горле. Волнение больше не было таким навязчивым, но Драко почти оцепенел: эти ощущения превратились в такую обыденность, что стали своего рода нормой. Драко предпочитал лёгкое жжение за рёбрами адски сильным ударам сердца. По крайней мере, это придавало ему видимость спокойствия.

Он поднял маховик, убедился, что на нём установлена ​​текущая дата, и сжал его. Затем, достаточно осторожно, соответствуя всем методическим указаниям Тео, повернул его ровно на пол-оборота.

Головокружительные ощущения, хлопок, размытость: горизонтальное положение дарило совсем другие ощущения. В некотором смысле Драко был более дезориентированным, — он окунулся в новый омут чувств. В качестве альтернативы, подушка под его головой, одеяло, укрывающее тело, матрас под ним: они дарили ощущение устойчивости.

Когда перемещение завершилось, первым, что он заметил, была темнота. Лампа не горела, и единственный свет в его спальне исходил от слабого сияния луны, проникающего сквозь окно. То самое окно, куда скоро постучится сова.

Затем он почувствовал запах. Как и в прошлый раз, затхлый застой, к которому он привык, сменился чем-то сладким, ванильным. Он глубоко вдохнул, зная, что найдёт её рядом с собой, и повернулся к ней лицом.

Боги, он забыл, какими длинными и пышными были её волосы. Особенно за такой долгий срок. Он чуть не придавил её локоны, которые распластались на его половине кровати. Обычно она собирала их, когда собиралась спать, но, если он правильно помнил, они не ложились той ночью — этой ночью — после того, как большую часть вечера она провела за чтением, а он за зельеварением. Они выпили бутылку вина, поспорили о чём-то глупом и заумном и легли в постель слишком уставшими и слишком пьяными, чтобы как следует насладиться сексом, но, тем не менее, приткнулись друг к другу.

Когда у неё хватало энергии только на то, чтобы почистить зубы перед сном, её волосы всегда были разбросаны по подушке.

Словно под воздействием манящих чар, он пересёк границу своей половины кровати и улёгся рядом с ней. Она лежала на боку спиной к нему — идеальное положение для него, чтобы украсть для себя этот магический момент для утешения и зарыться лицом в волосы, обхватив руками её талию. Она прижалась к нему во сне, поворочалась, устраиваясь удобнее, словно это происходило на подсознательном уровне.

Драко закрыл глаза. Вдохнул аромат кудряшек. Почувствовал, как сковавший его страх внутри груди стал пульсировать: возвращение к реальности и напоминание о цели.

Слишком скоро он услышал стук по оконному стеклу.

Сначала Драко не двинулся с места, не зная, как быстро ему следует реагировать. В первый раз ему показалось, что он проснулся в тот момент, когда услышал шум.

Птица снова постучала по стеклу. На этот раз Гермиона перекатилась в его объятиях сначала на спину, а затем повернулась к нему лицом. Она открыла затуманенные, заспанные глаза.

Драко подумал, что она может что-то сказать, приоткрыв рот, но её веки снова закрылись, но не полностью. Стук повторился снова, и на этот раз между её бровями образовалась крошечная морщинка.

Холодные пальцы ног коснулись его голеней, выталкивая из кровати. Она нахмурилась, держа глаза закрытыми. Драко улыбнулся. Подвергшись мышечной памяти, он наклонился и поцеловал её в лоб, перекидывая локоны через плечо, убирая подальше от лица.

— Я встану, любимая.

Это, казалось, разбудило её, и он пришёл в себя, встав с кровати и открыв окно, готовясь получить плохие новости, которые, как он уже знал, его ожидают.

— Что это? — в голосе Гермионы сквозило любопытство, хотя и не было ноток обеспокоенности, совсем не так, как в тот раз, когда он вскочил с кровати, а его сердце бешено колотилось в груди. Она медленно встала с кровати, слегка потянулась, и сустав в правом локте хрустнул, и этого не произошло бы, если бы она правильно опёрлась на изголовье. Гермиона подошла к нему сзади и обхватила руками его торс. Поразительная близость чуть не швырнула его на колени — пир для голодного путника.

Он позволил ей использовать люмос, как и тогда, когда Драко читал в первый раз письмо, которое часто вспоминал, выбираясь из густого тумана после этого события.

— Мой отец, — сказал Драко. Его голос был спокойным и ровным. — Он в больнице.

Он почувствовал, как она напряглась, стоя за его спиной, хватка усилилась перед тем, как ослабла, люмос погас, стоило ей опустить палочку и обойти его, чтобы получше разглядеть текст письма.

— Он... что там сказано?

— Моя мать с ним.

— Нам надо одеваться, — сказала она.

Всё как и в прошлый раз. Но сейчас было так:

— Подожди.

Гермиона уже развернулась, почти применив заклинания времени, положив другую руку на ящик комода.

— Подождать? Почему?

— С ним всё будет в порядке. Я не нужен ему там.

Её рука соскользнула с комода. В конце концов, её палочка тоже упала. Без люмоса комнату освещала только бледная луна, как когда он проживал это всё впервые. Он не видел многого, но заметил её разочарование. Драко мог узнать эту эмоцию где угодно, особенно возвращаясь в тот разговор, который у них состоялся почти два месяца назад, когда видел её в конце января.

— Драко, он твой отец.

Он сделал шаг к ней.

— Я знаю. Но моя мать с ним, и я ничем не смогу помочь ему сейчас.

— Ты должен быть там. Должен поддержать его.

Она протянула руку, взяла письмо и пролила больше света, чтобы прочесть.

— Я мог бы, но мне придётся просто сидеть там и ждать. Мы не... у нас сложные отношения, и... — он замолчал. Все его мысли относительно того, как он хотел сказать это, вращались друг вокруг друга; фрагменты, интонации и обрывки фраз боролись за внимание, поскольку версии того, как мог бы пройти этот разговор, казалось, возникали и исчезали каждую секунду. — Гермиона, он больше не самый важный человек в моей жизни. У меня есть сюрприз, который ждёт тебя утром. Я не хочу упустить эту возможность.

Её разочарование проявилось в виде морщинки между бровями, что рушило то, на что он надеялся: на привязанность, теплоту или прилив любви. Но когда она встретилась с ним взглядом, в её глазах он увидел свои разбитые мечты посетить Италию. Она будет плохого мнения о нём из-за того, что он бросил семью во время такой кризисной ситуации. Он должен был догадаться, возможно, понять, что ему стоило остановиться, чтобы подумать обо всём вместо того, чтобы бросаться вперёд, в ловушку собственных желаний из-за непреодолимой потребности исправить, починить, восстановить.

— Это звучит серьёзно, — сказала она, держа письмо. — Ты нужен своей матери.

— Она будет в порядке и без меня, — удивлённый вздох испугал его сильнее, чем ему хотелось. — Мне будет плохо без тебя.

— Что? Драко, я пойду с тобой. Я просто подожду снаружи.

Она повернулась к комоду, уже выдвигая ящик и выбирая для него рубашку. Когда Гермиона протянула предмет одежды между ними, Драко увидел два варианта, сливающиеся воедино из тысяч возможностей, которые могли-обязаны-должны-были существовать, но ни один из них не воплотился в жизнь.

Он мог надавить: отказаться отправляться в больницу и при этом показаться слишком холодным и бессердечным, и Гермиона вряд ли бы поняла его. Он подозревал, что если она согласится поехать с ним в Италию, то предложение потерпит крах.

Или он мог позволить ей потянуть: пойти в больницу и, вероятно, пережить эту сцену и следующие события так же, как они произошли в первый раз.

Реальность, что он только что потерпел неудачу, укоренилась в тёмных уголках их спальни. Он не мог снова разочаровать её.

Драко потянулся к ней, взял рубашку и бросил на кровать. Вместо этого он заключил её в объятия: последний эгоистичный поступок перед лицом поражения.

— Просто... дай мне минутку, — прошептал он ей в волосы. Все его мечты об итальянском путешествии, дорогих простынях, коллекционных винах разрушились. Маленькие искры света — надежда, за которую он отчаянно цеплялся, — были поглощены тьмой, уничтожены поражением.

Он вдохнул и выдохнул. Лёгкие покалывания волнами расходились под кожей: или в ожидании, или от облегчения, или от страха... он не мог сказать. Когда мир снова начал расплываться и погружаться в туман, он прижал её крепче, предчувствуя траур в будущем для той версии себя, которую оставил, стоя с женщиной в его объятьях, хотя для этого у него оставалось очень мало времени.

Драко глубоко вздохнул, поддавшись дезориентации, когда снова оказался в горизонтальном положении, снова в своей постели, как обычно бывает посреди ночи. Запах ванили преследовал его, воспоминания о её аромате ещё не исчезли. Он мог воскресить их, он вряд ли смог бы забыть.

Он уткнулся лицом в подушку, прежде всего от усталости.

Её не было рядом; он знал, что это так. Он всё равно решил испытать себя на прочность и вытянул руку, пересекая границу между своей стороной и её. Подогнул пальцы, ладонью скользнул по простыне, обнаружил холод и пустоту.

Даже понимание того, что её там не будет, не предотвратило острую боль в носовых пазухах, спазм в глубине горла. Он сглотнул, пытаясь заставить себя протолкнуть колючий ком. Плач сорвался с губ; это было похоже на поражение, принятие версии своей жизни, которую он не хотел проживать.

Он сжал руку в кулак, заставляя себя уснуть.

Какая разница: был ли его кошмар во сне или наяву?

***

Проснувшись, Драко не пошевелился и не сдвинулся с места, чувствуя, что в его черепе всё ещё зиждилось ощущение поражения; он был вновь подавлен царившей вокруг него всепоглощающей тишиной. Драко позволил себе ещё немного поваляться, как делал это месяцами напролёт; он мог жить только дрейфуя в своих собственных страданиях.

Когда Драко встал, то быстро оделся и — несмотря на то, что убеждал себя этого не делать, — сразу же нашёл взглядом пустое место, где когда-то стоял мягкий диван. По-прежнему ничего. Драко парил между кухней и гостиной. Голод тянул его к столовой, но необходимость знать, в какой версии своей жизни он проснулся, преобладала над ощущением пустоты в желудке. Он почувствовал лёгкое головокружение, глядя на камин, и вместо этого решил аппарировать в Поместье Ноттов.

Он обнаружил Тео за отдыхом, или, возможно, дневным сном, или, возможно, его друг просто проспал в саду целую ночь. Драко сел на край фонтана — того самого фонтана, который не смог обогнуть на метле, затем сломав запястье в детстве, — и ударил Тео ногой по стопе.

Тео резко проснулся, осмотрел окружающую обстановку широко раскрытыми, быстро моргающими глазами, прежде чем его паника рассеялась, стоило ему заметить Драко.

— Мне нужны объяснения, — сказал Драко.

— Я понимаю, что обычно моё состояние вполне соответствует твоему настроению, но, я думаю, что мне нужно больше информации, чтобы помочь.

— Я только что воспользовался маховиком... во второй раз. В какой реальности я нахожусь?

Тео склонил голову набок. Помассировал висок. Снова принял лежачее положение.

— Итак... это такая дружба, которая отныне есть между нами? Я твой пленник, пока ты пытаешься наебать законы Вселенной?

— Кто если не ты? — рявкнул Драко, подавляя раздражение и игнорируя звуки, издаваемые голодным желудком. Драко знал, что его истощение, голод и общее чувство неудачи не имеют ничего общего с Тео.

Тео уставился на небо. Драко даже не потрудился проверить, который час, после того, как проснулся, но, если предположить, можно было посчитать это серединой дня, когда солнце восходило и перемещалось от одного края горизонта к другому.

— Какое интересное развитие событий, — размышлял Тео. — Занятно, видел ли Блейз что-нибудь из этого? Он, наверное, разозлится, что мы играли со временем.

— Да, подозреваю, это так.

Тео тяжело вздохнул.

— Что ты хочешь знать?

Драко не успел тщательно обдумать это. Ведомый исключительно инстинктом понять, где он находится, он не учёл многие — или некоторые — важные особенности.

— Когда в прошлом году на Люциуса напали... я отправился в больницу, а не в Италию, верно?

Тео приподнялся на локтях, снова склонив голову, глядя на Драко.

— Больница, — сказал он. — Что ты...

— Рождественский ужин в прошлом году. С моими родителями. Я взорвал всё стекло в столовой?

Тео приподнял брови, и глубокие горизонтальные линии прорезались на лбу. Когда он ответил, то его голос казался менее уверенным или, возможно, менее убеждённым в понимании того, что хотел узнать Драко:

— Да.

— Но Гермиона всё равно ушла?

Он скривил гримасу.

— Да.

— А я пришёл к тебе за маховиком?

— В январе, — кивнул Тео, сказав это и полностью выпрямив спину. — А потом в прошлом месяце произошла некоторая странность. Ты вернулся, чтобы попробовать сделать предложение, но это произошло после ужина. Мы... мы были, нет, по-прежнему, я думаю... события как-то не упорядочены.

Драко выдохнул. Напряжение ослабило мёртвую хватку на шее. Он тоже это помнил.

— Я модифицировал маховик... отдал его тебе несколько дней назад, — Тео изогнул бровь. — А теперь ты говоришь, что использовал его?

То, что ничего не изменилось в сравнении с версией событий, которую знал Драко, подарило ему некоторое облегчение. Ничего не изменилось, по крайней мере, важные вещи, несмотря на то, что он намеренно пытался это провернуть. Но то, что он потерпел неудачу, не должно ли это было изменить хоть что-то в прошлом из-за его вмешательства? Разве та поучительная история не связана с путешествиями во времени? Каждый вдох, каждый шаг, каждое мгновение: разве все они не имели далеко идущие последствия, которые невозможно было предсказать?

Драко уронил голову на руки, запустив пальцы в волосы, и впился ногтями в кожу головы.

— Я не... — начал он, глядя на каменистую землю под своими ногами. — К чему это привело? У меня раскалывается голова.

— Лучше не думать об этом так много. Вероятно, время немного схоже с волшебством. Есть части, которые мы можем понять, и части, которые не можем. И маховик, в котором я объединяю время и волшебство. Честно говоря, мы нарываемся на неприятности. Хорошо, что мы двое ответственных взрослых.

Драко захотелось вырвать. Но в его желудке не было ничего, кроме желчи и сожаления.

— Стой, — прохрипел он, поняв, что не в состоянии поднять голову. — Ты... говорил это раньше, — это означало, что всё произошло не так, как помнил Драко, но определённо достаточно близко к той реальности, чтобы все основные события, которые привели его сюда, всё еще сходились в нужной точке.

— Ой. Ты действительно в самой гуще событий, не так ли?

— Несколько дней назад ты принёс мне модифицированный маховик времени, — не вопрос, просто повторение. Такое уже было с ним.

— Верно.

Он поднял глаза.

— Я хотел его использовать? Сделать предложение раньше?

— Не думаю, что ты решил, когда именно. Продолжал возвращаться к вопросу о том, какое время лучше выбрать: сентябрь или декабрь.

— Декабрь?

— Открытие магазина, — Тео провёл рукой по лицу, пронзив Драко взглядом, который говорил, что он не знал многого о его жизни.

— Это была хорошая ночь, — сказал Драко.

Тео едва не вырвал. Возможно, этот взгляд должен был сказать, что, возможно, он слишком многое знал. У них часто бывало такое: они делали шаг вперёд и назад лишь наугад.

Драко встал, разминая конечности, игнорируя голод, разочарование и беспокойство, которые тяжёлым грузом лежали на его плечах.

— Декабрь, — снова сказал он, пытаясь придумать другой план, другой маршрут, которым мог бы пойти в поисках места назначения. — В декабре это может сработать. Сентябрь был неподходящим месяцем, но... может быть, декабрь, — у него гудело под кожей, нервные окончания натянулись и вибрировали от неистовой энергии, которая была словно готова уничтожить его, но Драко не знал, как взять эмоции под контроль.

— Драко? — спросил Тео.

Драко повернулся. Он даже не заметил, что смотрел на фонтан. На поверхность его кожи вырвалось волнение — вид беспричинного раздражения, которое он не мог выразить словами. Драко подавил рык.

— Что?

— Она бы... — Тео поёрзал на месте. — Она бы хотела, чтобы ты это сделал?

Волнение превратилось в чувство вины, и оно свалилось на него, поднялось над головой, а затем обрушилось вниз. Он снова сел на выступ фонтана, камень служил неудобным местом для сидения. Драко втянул воздух, отстранённо осознавая свою неспособность оторвать взгляд от возрастающего беспокойства в глазах Тео. Он горел: его лицо, задняя часть шеи, центр груди. Боги, ему было так больно.

Драко снова обхватил голову руками: охваченный чувством вины, стыда, нужды и потребности, и всех тех эмоций, которые переливались одна в другую. Казалось, невозможно было идентифицировать их все, даже если бы у него было всё время мира.

— Я так сильно по ней скучаю, — сказал Драко, обращаясь к камню под ногами.

Он услышал, как Тео откашлялся.

— Я знаю. Но я спрашивал не об этом.

Драко закрыл глаза, утомившись и отвлёкшись, чтобы ощутить негодование, необходимое для борьбы с нежеланием Тео позволить ему уйти от ответа.

Держа Гермиону в своих объятьях в течение этих нескольких минут, прижимая к себе, Драко почти пожалел, что вообще дал себе волю. Он воскресил надежду, поднял её из мёртвых.

Тео заговорил, не давая Драко времени подумать:

— В той версии событий, которую ты пережил, я уже спрашивал тебя об этом? Я спросил это в своей версии.

Драко пошевелил носком ботинка, чувствуя, как камешки перекатываются под подошвой. Он держал глаза закрытыми, обхватив голову руками, чтобы дать себе вздохнуть — или, возможно, не закричать.

— В моей вселенной — да, — ответил он самым спокойным тоном, на который был способен. — Я сказал, что это и для меня тоже. Чтобы Люциус не одержал победу вновь.

— Это не имеет ничего общего с Гермионой.

— Но это так.

— И что вообще значит: позволить Люциусу победить, Драко?

Галька хрустнула, и Драко подумал, что Тео, должно быть, поднялся на ноги. Несколько шагов спустя тень накрыла Драко.

— Ты хотел сделать Гермионе предложение перед рождественским ужином, чтобы он не выиграл...

— Ранее мне пришлось изменить события ужина, чтобы он не...

— Слишком сложно, — сказал Тео, прерывая его. — Я... пытаюсь помочь.

Тень исчезла. Когда Драко поднял глаза, он обнаружил, что Тео сидит рядом с ним на выступе фонтана.

— Игнорируя тот факт, что путешествия во времени — это грёбаный кошмар, который может свести меня с ума, я не понимаю, чего ты пытаешься достичь. Потому что ты сказал, что не можешь позволить Люциусу выиграть, но... что это значит?

— Я не знаю, — хлынуло из горла Драко — частичное заявление, частичное признание. — Это... я не знаю. Это чувство способно подарить многое. А может, дело даже не в победе. Но... более того, я всегда чувствую, будто проигрываю ему.

Колено Тео ударилось о ногу Драко — безмолвная демонстрация солидарности.

Драко попытался разобраться в путанице в его голове, которая сковывала все мысли и чувства об отце. Сложное переплетение, и он часто не мог пресечь эти эмоции, опасаясь заблудиться, утонуть или попасть в их ловушку.

— Ты помнишь, когда мы были маленькими, ты говорил мне, как сильно хочешь вернуться домой, даже когда мы были здесь, в твоём Поместье? — спросил Драко.

Тео замер. Он издал звук, говорящий, что помнит об этом.

— Я думаю, это тоже своего рода нечто подобное. Ты хотел получить ощущение настоящего дома, а не искусственного.

— Ты хочешь обрести ощущение дома или победы?

Драко подавил необъяснимое желание всхлипнуть.

— И того, и другого.

— И Гермиона сможет дать и то, и то?

— Да.

— А так ли это?

Молчание пожирало секунды между вопросом Тео и полной неспособностью Драко ответить.

— Я не могу... не попытаться, — наконец сказал Драко. — Если у меня есть выбор? Я не могу просто... — он тяжело вздохнул, приближаясь к тому состоянию, чтобы заплакать в прекрасном саду посреди дня, в присутствии своего лучшего друга. — Если я знаю, что есть хотя бы малейший шанс, что я смогу всё исправить — что угодно, всё это, хотя бы малейший момент — не думаю, что у меня хватит силы воли этого не сделать.

У него сжались лёгкие. У него болело в груди. Постоянно растущий комок в горле колол стенки.

— Тео, — сказал он, пропихивая обрывки слов через прутья в горле, быстро теряя способность говорить. — Я сделал это лишь дважды, но... я понимаю, что схожу с ума. Пытаться что-то исправить, пытаться контролировать все не поддающиеся контролю вещи, которые были... могли бы, но не... случились со мной. Или то, что я сделал, — Драко зашипел, морщась от боли, когда понял, что провёл ногтями по камню: сломал один, и потекла кровь. Он смотрел на красную бусинку на кончике пальца. — Мы вообще никогда не должны были использовать его, — заключил он, размазывая кровь по камню.

— Нет. Думаю, нам не следовало.

— Тогда почему мы это сделали?

— Ради веселья? Мы были глупы. Что я раньше говорил о том, что теперь мы стали ответственными взрослыми?

— Это было совсем недавно.

Этот разговор был больше похож на подшучивание, более знакомый, поддающийся контролю. Напряжение, сковавшее сердце Драко, немного ослабло.

— Достаточно давно, поскольку ты взорвал всё стекло в столовой Люциуса Малфоя за рождественским ужином. Раньше ты бы никогда этого не сделал.

— А ты?

— Я? Что ж, я теперь проповедую воздержание, можно ведь так сказать? Честно говоря, это предвестник конца света.

Горький смех вырвался из горла Драко.

— Можно ли заставить кого-то забыть одну конкретную вещь, произошедшую в жизни этого же человека в промежутке трёх лет? — спросил Драко, пытаясь понять произнесённый им абсурд.

— Я не увлекаюсь магией разума, только всякими безделушками, — призрачная пауза — такая, в которой Драко слышал, как бьётся его сердце. — Впрочем...

— Впрочем, что?

Тео вскочил на ноги, развернувшись на гальке и встрепенувшись с такой скоростью, с которой, вероятно, бежали его мысли.

— Маховик с тобой?

Драко заколебался. Маховик был с ним. Он положил его в карман перед тем, как прийти. Пауза, очевидно, была достаточным ответом.

— Дай его мне.

Драко этого не сделал. На мгновение он перестал шевелиться.

— Драко, дай его мне.

— Точно, да. Но... ты его отдашь? Если он мне снова понадобится?

Неистовая энергия Тео испарилась на какую-то секунду, жалость затмила всё остальное. Драко подавил сильнейшее желание ударить его.

— Я собираюсь сделать так, чтобы ни один из нас не нуждался в нём и не хотел использовать вновь.

Примечания:

Мое лицо после прочтения: 🤧🥲💔