Начало и конец

Декабрь

тик так тик так

Драко вращался по орбите, на весь вечер потерявшись в гравитационном притяжении Гермионы. Ему нравилась вечеринка, нравилось праздновать своё достижение, нравилось думать о собственном бизнесе. Но всякий раз, когда он поднимал глаза, его взгляд проскальзывал сквозь толпу людей и находил её в считанные секунды. Торжественный вечер открытия имел сокрушительный успех даже по невероятно высоким стандартам Блейза — если хлопок Драко по плечу и слегка пьяное: «Отличная работа» были в числе признаков.

Толпа поредела, и под кожей Драко приятно загудела кровь от шампанского и успеха. Всё шло отлично. Он чувствовал себя отлично, как будто ему удалось достигнуть совершенства, удалось проявить себя, даже если это был всего лишь небольшой магазинчик по продаже зелий в конце Лютного переулка. Если бы коктейли на столиках, плавающие на подносе бокалы с шампанским, искрящийся искусственный снег и шум смеха, разговоров и поздравлений что-то значили, этого могло бы быть вполне достаточно. Вечеринка была волшебной, и он чувствовал, как эта магия течёт по венам, когда гости начали расходиться, а разговоры стали затихать.

Его глаза снова нашли Гермиону, стоящую за коктейльным столиком, она обхватывала пальцами ножку бокала с шампанским, улыбаясь — натянуто и лукаво — человеку напротив неё. Драко наклонил голову и обошёл ледяную скульптуру, интересуясь, кто осмелился наскучить Гермионе Грейнджер. Драко не узнал ведьму, но узнал напряжение в уголках глаз Гермионы — напряжение, от которого она не могла избавиться, когда её одолевала скука.

Её глаза метнулись к нему, и она поняла, что он наблюдает. Её спутник махнул рукой; Гермиона кивнула и снова посмотрела на Драко. Он наблюдал, как огонёк вспыхнул в её глазах, стоило ей поднять свой бокал с шампанским всего на дюйм от стола и поставить его обратно: она сделала это снова и снова. Три удара. Сигнал.

Ухмылка появилась на его губах, и это было совершенно непроизвольно. Он не терял времени даром, потому стал пробираться сквозь толпу, чтобы оказаться рядом с ней, когда она стала извиняться и прощаться с последними гостем.

— Чуть ранее я могла заметить здесь Пэнси Паркинсон? — спросила Гермиона, когда Драко наложил на дверь заклинание; магазин полностью опустел. Время вечеринки давно миновало, и часы тикали, начиная отсчёт нового дня.

Драко сжал палочку сильнее.

— Я не знаю. Я её не видел. Я... уже много лет не общался с Пэнси.

— Мне показалось, что я видела, как она вошла и около минуты разговаривала с Тео. Но это мог быть кто-то другой, — Гермиона пожала плечами, убирая заклинанием пустые фужеры и тарелки.

— Если она была здесь, то вряд ли заговорила бы со мной.

Гермиона взяла коктейльную вишню из большой хрустальной чаши.

— Знаешь, сомневаюсь, что Пэнси Паркинсон когда-либо говорила мне хоть что-то приятное, а не обидное.

Драко вздохнул.

— Честно говоря, до недавнего времени то же самое, наверное, можно было сказать и обо мне, — он наложил заклинание, магия призвала порыв ветра, которые стянул скатерти со столов и аккуратно сложил их. — Тео хотел, чтобы она обставила это место, пытался убедить меня нанять её.

— Пэнси?

Он кивнул. Драко чувствовал как напряглось его лицо, поймал себя на том, что его губы сомкнулись, предотвращая вылезающую наружу улыбку.

Гермиона поднесла руку к его запястью, призывая опустить её и не накладывать заклинания.

— Мы разберёмся с уборкой завтра. Ты... кажется, что-то хочешь сказать об этом немного больше? — её голос стал выше к концу предложения, она приподняла брови и посмотрела на него.

— Она была... большой частью моей жизни на протяжении долгого времени, — его челюсти стиснулись, он пытался сдержать словесный порыв. Драко мог так много рассказать о своей долгой и сложной истории с Пэнси Паркинсон. Сдерживая всё это внутри себя так долго, он не смог совладать с собой и выпалил: — Она съебалась во Францию ​​с Дафной Гринграсс после войны. Вроде как для того, чтобы уберечь её от плохого влияния с моей стороны.

— Это несправедливо по отношению к тебе.

Из всего, что она могла сказать, Гермиона выбрала то, что проникло сквозь эмоциональный мусор, который мог испортить этот день. Она наблюдала, как он сглатывает, затем заговорила, прежде чем Драко смог собраться с мыслями.

— Ты проделал отличную работу, обставив это место и без её помощи, — сказала она, улыбаясь и обнимая его за талию. — Всё так аккуратно. По-твоему. А когда наполнишь его товаром, наймёшь продавца, возможно, это станет настоящим магазином.

Из её уст это прозвучало удивительно просто.

— Так и будет. И всё это моё.

— Я горжусь тобой.

Гордость. Скользкая, привередливая штука. В его мыслях промелькнул вопрос, который слился с потоком некого удовольствия. Что важнее: гордость или человек, который её испытывает? Когда-то он практически лез из кожи вон, чтобы его отец мог им гордиться. Позже Драко был бы благодарен, если бы заслужил признание от кого угодно; признание за работу, которую он проделал, чтобы стать лучшей версией себя. Но теперь он и представить себе не мог, что хочет заслужить чью-то похвалу больше, чем от Гермионы. Он не мог понять, опасно это или нет.

Он не имел ничего против небольшого риска. Он жил с... выжил... что было намного хуже. Эта опасность порождала трепет, напоминавший о его собственной смертности. Боги, он любил её.

Ему нужно было ещё раз отправиться в хранилище Малфоев. Возможно, попытаться дождаться поездки в Италию или создать идеальный момент, который стал бы фантастическим. Возможно, он ждал подходящего времени, чтобы сделать предложение так же, как он ждал подходящего времени со своими родителями. Он мог создавать свои собственные моменты, конструировать их для себя.

Он расцепил её руки на своей талии, потянув её в конец магазина.

— Что ты поставишь здесь? — спросила Гермиона, позволяя пальцам скользнуть по его руке, и она отступила, осматривая пространство.

— Я поставлю несколько полок. Буду хранить книги, журналы, ингредиенты. Закрою голые стены, — он повернулся на каблуках и увидел, что она наблюдает, пока он осматривал комнату. — Мне больше не придётся превращать нашу свободную комнату в темницу зельевара.

Гермиона сделала вид, что осматривает голые стены, делая несколько осторожных шагов по дуге, на этот раз вращаясь вокруг него. Она медленно повернулась.

— Но мне нравится смотреть, как ты готовишь зелья.

— Неужели?

Гермиона поджала губы, прежде чем с них сорвался лёгкий смех — первый признак того, что она выпила пару бокалов за вечер. И он тоже. В комнате было тепло и душно, несмотря на полное отсутствие мебели. Его любовь, её гордость, его сердце, её разум; они заполнили пространство.

Она ответила не сразу. Гермиона продолжила идти по дуге: осторожные шаги, медленно приближающиеся к нему. Спираль, орбита, пункт назначения.

— Почему тебе нравится смотреть, как я готовлю зелья, любимая? — ему хотелось спросить. Он не мог этого не сделать.

— Ты такой сосредоточенный, — ещё один шаг ближе, по дуге. — Когда ты готовишь зелья, то это становится всем для тебя. И ты полностью отдаёшься этому процессу, — Гермиона снова шагнула, поглядывая на него, будто играя с ним. — Весь твой ум, ловкость, творческий полёт, время, — ещё шаг, поворот, столкновение небесных тел.

— Звучит не так уж и убедительно, — поддразнил он, скользнув руками по её бокам, когда она остановилась — грудь к груди.

— Иногда ты так смотришь на меня.

— Я бы сказал, что чаще, чем иногда, — Драко коснулся её кудрей, рука утонула в мягкости волос. Хрип вырвался из её горла — высокий, почти всхлип. Она провела кончиками пальцев по его левому бедру, остановившись на поясе брюк. — Как я сейчас смотрю на тебя, Гермиона?

***

Драко старался не ёрзать, наблюдая, как Гермиона выбирает между платьем цвета фуксии и цвета слоновой кости. Она категорически отказалась рассматривать любые ткани, даже отдалённо напоминающие цвета факультетов Хогвартса, решив выглядеть как можно более нейтрально.

Это было третье Рождество вместе с ней — если Драко считал то, что было в 2002 году, когда они технически не проводили Рождество вместе, но, тем не менее, произошло так много всего, что казалось, что это стоит тоже включить в список. Он пытался удержать эту мысль, радость от ещё одного праздника с ней. Он держался за это, борясь с нервами.

Нервы не позволяли Драко поступать рационально.

Гермиона нервничала и становилась язвительной.

Если Драко не ошибся, они не были готовы к ужину с его родителями.

Он сглотнул, наблюдая, как она, сравнивая варианты, стояла посреди комнаты — такая невероятно красивая, в бюстгальтере и трусиках.

В любой другой день это было бы преступлением, отвлекающим внимание, но Драко заставил себя сосредоточиться.

Этот ужин с родителями был его шансом, и у него была только одна возможность, чтобы сделать всё правильно. Он уже был слишком близок к тому, чтобы потерять их, постоянно балансируя на грани. Его отец чуть не умер.

Облегчение, которое испытал Драко, когда они согласились поужинать с ним и с Гермионой, укрепило его решимость. Решимость, которая искрилась от нервозности, трепета, но также и уверенности.

Он сделает всё, чтобы добиться успеха. Однажды он уже подвёл своего отца, семейный аккаунт, с которым он потерпел неудачу и который потом у него отняли, когда он сказал слишком много в неподходящий момент. Прошло достаточно времени — по сути, год, — чтобы Драко мог показать родителям, что он всё ещё может быть достойным, пусть и изменившимся, наследником Малфоев.

Драко встал, когда Гермиона старалась влезть в платье цвета фуксии. Он начал застёгивать рубашку, радуясь, что выбрал тёмно-серые брюки и что её окончательный выбор не заставил его переодеваться. Он подошёл к ней сзади, застёгивая запонки, пока она рассматривала себя в зеркало.

С огромным усилием он не смотрел на ящик в комоде. Он намеренно вытащил из него запонки, пока Гермиона выбирала платья в гардеробной. Если бы он открыл его при ней, она бы заглянула внутрь. И если бы она сделала это, то нашла бы кольцо, которое он забрал из своего семейного хранилища. С надеждой, что больше не придётся туда возвращаться.

Хранить кольцо в квартире было рискованной авантюрой, тем более, когда Гермиона была такой любопытной и так сильно любила реорганизовывать пространство. Какая-то его часть хотела достать его прямо сейчас. В конце концов, это было Рождество. Это могло бы стать подарком для неё. Может быть, это подходящий момент.

Она развернулась к нему лицом, прежде чем он поддался импульсу. Гермиона взяла его за руку, вынуждая остановиться, когда он проталкивал металл сквозь хлопок.

— Ты не должен делать этого.

Она взглянула на его манжеты, сдвинув брови. Когда Гермиона, наконец, снова посмотрела на него, на её лице отразилось беспокойство вперемешку с решимостью. Она весь день пребывала в каком-то нервном трепете; такой уровень решимости казался очень важным, монументальным в каком-то смысле.

— Надевать запонки?

Если бы он знал, что она намеревалась сделать, он бы её остановил. Но Гермиона застала его врасплох, проворными пальцами закатав рукава и положив запонки на комод. Прежде чем Драко успел среагировать, она обнажила его левое предплечье; Тёмная Метка пронзила его взглядом даже сквозь маскирующие чары.

Он смотрел на неё, смотрел на это. Даже под чарами и не представляя ничего, кроме тёмного пятна на коже, Метка казалась ему уродливой. Ему потребовалось медленно моргнуть, чтобы прийти в себя. Он попытался отойти.

— Ты не должен это скрывать. Я знаю, что она там.

Вопреки здравому смыслу Драко расслабил руку. Возможно, это был бой, которого он ждал, чтобы проиграть.

— Ты можешь вывести её, если тебе неприятно на неё смотреть. Вместо того, чтобы просто скрывать её каждый день.

Он согнул сухожилия, но не отступал.

— Ты же знаешь, что я не могу.

Гермиона вздохнула. Она подняла руку. Осторожно, словно приближаясь к раненому животному, прижала два пальца к внутренней стороне его локтя — лёгкое прикосновение кончиками пальцев. Ещё легче, медленнее, Гермиона скользнула ими по его руке, по чарам и Метке под ними, к его запястью и обратно к руке, где сжала её.

— Ты наказываешь себя за это каждый день, — Гермиона казалась такой грустной.

— Неправда.

— Тогда избавься от неё. Твоё зелье сможет помочь, — Гермиона не часто повышала голос, не часто огрызалась. Но её тон стал резче, жёстче. — Либо удали её, либо не скрывай, словно это не часть тебя. Но это? Длинные рукава, прикрывающие Метку? Я не стыжусь тебя. Ты ведь знаешь, что это так?

Драко не мог понять, почему он установил связь, не мог понять, почему из всего, что могло прийти в голову, стоя рядом с ней, воспоминание об Азкабане поглотило его. Он словно больше не находился рядом с ней в спальне, а сидел в камере: сто пять дней в изоляции. Он дрожал, влажные каменные стены и жгучий солёный воздух цеплялись за кожу даже сейчас, годы спустя.

— Я знаю, что ты не стыдишься меня, — сказал он, ища якорь, хватаясь за её руку. — Ты собираешься прямо сейчас применить ко мне всё очарование гриффиндорца? — Драко попытался улыбнуться, или ухмыльнуться, или иным образом скривить губы, чтобы придать лицу не хмурый вид, ни гримасу, ни черты раздражения.

Улыбку, которой она ответила ему, едва ли можно было назвать иначе, как неудачную попытку избежать угрюмого взгляда.

— Думаю, да, — сказала она, поднимая палочку. — Можно?

Он вдохнул, решив попасться на крючок. У него не было выбора, на самом деле. Он никогда не мог ей отказать. Никогда не хотел. Драко опустил подбородок. Это было похоже на кивок.

Прежде чем он успел моргнуть, она наложила Фините Инкантатем. Едва закончив, она перешла к его другой руке, расстегнула запонку, положила ту на комод и закатала рукав до локтя. Гермиона отступила к узкому пространству между спиной и комодом, прижалась к нему, оценивая свою работу.

Его предплечье казалось чужим, незащищённым, частью того, что он скрывал на протяжении многих лет. Она прижала ладонь к его груди, смещая фокус его внимания.

— Я оптимистка, — сказала она. — Правда. Я думаю, что этот ужин может принести пользу всем нам. Но насколько я верю, что этот ужин может пройти хорошо, — она ​​посмотрела на его Тёмную Метку, и Драко глазами проследил за её взглядом; он действительно впервые увидел её за очень долгое время. — Я также думаю, что им придётся столкнуться с последствиями собственных решений. Ты не должен облегчать их судьбу, скрывая то, что они заставили тебя пережить.

Он открыл рот.

— И я клянусь Мерлином, Драко Малфой, если ты попытаешься ещё раз сказать мне, что ты хотел получить Метку, я прокляну тебя, и к чёрту этот ужин.

Он закрыл рот.

Потом снова открыл.

— Ты... ты используешь меня в качестве оружия?

Она явно не ожидала этого и поэтому ахнула.

— Может быть. Или, может быть, я пытаюсь тебя освободить, — она окинула взглядом комнату, сосредоточившись в нескольких точках, прежде чем, наконец, снова нашла его глаза, в которых плескалось раскаяние и виднелось зарождение решимости, которую она проявляла всего несколько мгновений назад. — От твоих отношений с родителями, твоего прошлого и всего такого. Я знаю, это сложно. И я понимаю, что надавила, наверное, сильнее, чем следовало. Всё это похоже на невероятный исход событий. Я просто... я пытаюсь понять, что реально. Я хочу помочь и сомневаюсь, что знаю точно, как правильно это сделать.

Что он мог на это ответить? Её попытки могли быть неуместными, но, опять же, всё могло бы быть иначе. Как они могли узнать это на самом деле?

Она выдавила улыбку, которая прогнала тень между ними.

— Кроме того, так ты выглядишь довольно привлекательно, — улыбка сошла с губ, превратившись в хитрую ухмылку. — Мне нравятся твои руки.

Из всего этого, такая милая и нелепая вещь, которую можно было сказать после того, через что они только что вместе прошли, вырвала его из затяжной меланхолии, которая пыталась практически задушить Драко. Он поднял руки и положил их на комод по обе стороны от Гермионы. Драко наклонился ближе.

— Правда?

Она попыталась рассмеяться, но у неё перехватило дыхание.

— Перестань выглядеть таким самодовольным. Ты знаешь, что отвлекающе привлекателен. Это не новости. Особенно спустя два года.

Он потерпел неудачу. Его взгляд метнулся к ящику. Кольцо было прямо там, а Гермиона была прямо здесь.

— Два года — это большой срок, — сказал он низким голосом. Почти шёпотом.

Ему было необходимо сделать это сейчас. Они собирались броситься со скалы, шагнуть в пропасть и пасть к ногам его родителей. Всё могло пойти ужасно. Монументально ужасно. Ему стоило сделать это до того, как всё пойдёт наперекосяк. В их спальне, где они были только вдвоём, преодолевая мелочи, которые значили так много.

Гермиона сглотнула.

— Большой.

— В два раза больше, чем у меня было с Асторией.

— На один меньше, чем у меня было с Роном.

— Гермиона...

— Я нашла его, — её глаза метнулись влево, и это было безошибочное движение, даже несмотря на то, что ящик находился вне поля её зрения. — Я не открывала... не смотрела... но видела...

— Гермиона...

— Спроси меня после.

Драко моргнул.

— После?

— После того, как мы это сделаем. После того, как мы поужинаем с твоими родителями, — она набрала в лёгкие больше воздуха. — Спроси меня после.

***

Топси поприветствовала их у камина, когда они прибыли в Поместье Малфоев. Гермиона казалась невозмутимой, а может, и неуверенной.

— Ты выглядишь напряжённым... ну, ещё более напряжённым, — сказала она, когда они последовали за Топси в столовую.

— Хозяин Поместья нас не встретил. Нас сопровождает эльф...

— Не наговаривай на Топси...

— Я не об этом, Гермиона. Это общественный обычай. Они... они... пренебрегли этим.

Гермиона нахмурилась, сбавляя темп на полшага.

— Это ещё ничего не значит, — сказала она, и каждое слово было пропитало оптимизмом. Он бы назвал её наивной, если бы не знал так хорошо. Драко понимал, когда она чего-то жаждала, когда намеревалась воплотить это в жизнь благодаря силе воли.

Он потянулся к её руке, охлаждая жар в груди свежим глотком воздуха.

— Знаешь, что странно? — спросил он. — В последнее время ты проводишь здесь больше времени, чем я.

Она сжала его ладонь: безмолвное признание.

Когда они подошли к дверям столовой, ничего не произошло. Топси просто открыла их своей эльфийской магией и ввела внутрь. Драко хотелось постоять снаружи ещё долю секунды, чтобы собраться с мыслями, подготовиться к переходу границы между до ужина и во время него, а вскоре перейти к после. Он цеплялся за идею «после».

Люциус и Нарцисса сидели за большим обеденным столом, потягивая вино из хрустальных бокалов. Взгляд Драко упал на сервиз с закусками, который уже стоял на столе.

Сама столовая выглядела прекрасно; пятнадцатифутовая ель стояла там, где обычно располагался фуршет. Между арками были протянуты гирлянды. Зачарованный снег крутился под потолком. Свечи мерцали повсюду, на всевозможных поверхностях. Камин гудел тёплым оранжевым светом. Всё пространство казалось ярким, уютным и искрящимся. Его сильно испортил страх, крадущийся по спине Драко.

Нарцисса встала, улыбаясь своей идеальной светской улыбкой в ​​знак приветствия.

Драко увидел точный момент, когда её взгляд упал на его одежду, на его закатанные рукава: сначала на правую сторону, затем сразу же на левую. Он не мог припомнить, чтобы позволял матери видеть Метку, только после войны. Он старался не дрожать, не ёрзать, не протягивать руку и не спускать рукав.

Она сморгнула напряжение, оставившее след между её бровями, и осторожно положила руку на спинку стула. Драко наблюдал, как её хватка ослабла, словно сознательно управляемая эмоциями, только что охватившими её.

Люциус остался сидеть, но его взгляд метался с Драко к Гермионе и обратно. Медленно и жёстко он кивнул в знак приветствия.

— Сын, — сказал он, едва шевеля челюстью. — Представитель Министерства Грейнджер.

Рука Гермионы сжалась в его ладони, прежде чем она отпустила её, выдохнув.

— Здравствуйте, — сказала она, лишь лёгкая дрожь пробилась сквозь её броню. — Вы можете называть меня Гермионой. Соблюдение формальностей вряд ли так необходимо, — она перевела взгляд с Люциуса на Нарциссу. — Ваша столовая выглядит прекрасно.

Улыбка Нарциссы изменилась и стала скорее искренней, чем вынужденной.

— Спасибо. Садитесь, пожалуйста.

Драко выдвинул для Гермионы место напротив матери, где обычно сидел он. Затем занял место во главе стола, напротив Люциуса на другом конце. Он не поддался искушению прокомментировать тот факт, что его родители не дождались их прибытия и уже сели за стол. Возможно, Гермионе не нужно было знать об этом.

Гермиона что-то сказала о декоративных чарах. Нарцисса ответила тем же. Их голоса, казалось, заполняли пустоты между хрусталём и фарфором. Расстояние между местом Драко на одном конце стола и местом Люциуса на другом казалось комично большим, усыпанным полосой препятствий, состоящей из сервировочных тарелок и серебра.

Помимо непреднамеренного обеда в ноябре, когда он зашёл к ним, Драко пришло в голову, что он не ужинал с родителями почти два месяца.

Тилли возникла в столовой рядом с Драко, поставив перед ним суп.

— Спасибо, Тилли, — сказал он. — Милли передаёт тебе поздравления с праздником.

Драко проигнорировал громкий звук скрежета вилки по тарелке с салатом, вместо этого взглянув на Гермиону, которая одарила его лёгкой тёплой улыбкой. Он наблюдал, как её указательный палец покачивался вверх и вниз, почти не касаясь стола. Словно она что-то обдумывала. Потом Гермиона заговорила:

— Есть ли что-нибудь, что мы можем передать Милли от тебя в следующий раз, когда будем в Поместье Ноттов? — спросила Гермиона.

Грудь Драко наполнилась гордостью. Даже в яме со змеями она отказывалась быть кем-либо, кроме самой себя. Боги, он любил её за это. Он использовал это чувство, закрученное в груди, чтобы оно помогло ему.

Его родители накрыли прекрасный стол для обычного ужина, хотя вряд ли Драко ожидал чего-то особенного. Тем более, после того, как за последний год он так редко ужинал с ними — вопиющие попытки добиться его расположения. Он не предупреждал Гермиону о том, что ей следует ожидать чего-то невероятного, не зная, как пройдёт вечер, и теперь Драко был рад принятому решению.

Больше всего он надеялся, что она не заметила и не обратила внимание на безмолвное оскорбление, читаемое в корнуэльской курице с фасолью. Его гордость чуть поубавилась, когда попытки прервать разговор прекратились. Он почувствовал изменение тона Гермионы по мере того, как росло её раздражение.

Это была тонкая вещь; она хорошо скрывала это. Если бы его родители могли ясно видеть сквозь свою неприязнь к ней, они бы не увидели за своим столом ничего, кроме милостивого, благодарного, улыбающегося гостя, изо всех сил старающегося произвести впечатление, продолжить разговор чуть дальше, чем просто произнесение слогов, необходимых для того, чтобы просто прервать её попытки. Но Драко видел трещины, разочарование, отчаянную потребность в успехе.

— У вас с мистером Малфоем есть какие-нибудь планы на Новый год, миссис Малфой? — спросила Гермиона, голосом настолько формальным, что это вызвало у Драко физическое ощущение предложить ей свою руку или плечо, или какую-то поддержку. Но стол был длинным, а она сидела слишком далеко.

— Мы отправимся во Францию, — сказала Нарцисса.

— Я люблю Францию. Париж?

— Ну конечно; естественно.

Гермиона улыбнулась, задержала эту эмоцию на губах на несколько мгновений дольше, а затем посмотрела на свою тарелку. Она отодвинула вилкой кусок курицы.

— Семья Гермионы несколько раз была во Франции... им там очень понравилось, — попытался Драко.

Люциус поднял брови, встретившись глазами с Драко, но тот демонстративно не ответил. Нарцисса лишь тихонько кивнула. Она взглянула на Люциуса, затем снова на Гермиону. Слегка улыбнулась и сказала:

— Как мило.

Они даже не пытались. Он не ожидал королевского приёма, но что-то — что угодно — было бы более многообещающим, чем снисходительные взгляды и еле скрываемые закатывания глаз при попытках Гермионы поговорить и его попытках поддержать разговор как можно дольше.

Это обрушилось на него совсем внезапно.

Драко хотелось кричать. Он хотел разбить грёбаный обеденный стол прямо по центру и оставить их убирать беспорядок. Он снова посмотрел на Гермиону, которая не отрывала взгляда от тарелки, пристально глядя на неё, как будто корнуэльская курица была более разговорчивым собеседником.

Множество вещей, которые Драко хотел сказать, что ему нужно было сказать, стучало, колотило и било по черепу, требуя внимания, требуя, чтобы он выбрал одну из них. Когда-то давно он бы заткнул внутренний голос, заставил погибнуть на языке эти слова и молча стал бы страдать.

На этот раз всё будет по-другому.

— Вы не думаете... мама, отец... что могли хотя бы попытаться соблюдать социальный этикет, на который вы, как я знаю, способны? Мы пытаемся.

Ни один из них не ответил. Но когда серебро Люциуса соприкоснулось со скатертью, нож и вилка вернулись на свои места — Драко только тогда понял, что еда отца осталась такой же нетронутой, как и Гермионы, и его собственная — он знал, что сказал что-то не то.

Это вырвалось из его горла: годы и годы негодования, обиды, которую он больше не мог выносить. Он выплеснул это, утонул в желчи и прочистил горло, расплескав по всему обеденному столу, фактически испортив трапезу.

Люциус отложил салфетку в сторону, отодвинул фарфор и положил локти на стол, сцепив пальцы под подбородком.

— Могу ли я извлечь из этой вспышки раздражения, что выдающийся социальный этикет, который мы использовали, позволив этой женщине присоединиться к нам за нашим обеденным столом на празднике, недостаточен для твоих детских желаний?

У Драко было кольцо в ящике в их квартире.

Его ждёт будущее. После. После мирного ужина. Он должен был пережить это, пережить это ради неё. Его рот был закрыт от стыда, вины или ярости. Он не мог различить чувства.

Нарцисса заполнила тишину, когда Драко отвёл взгляд от серого взгляда отца и увидел Гермиону со стиснутой челюстью, которая выглядела так же потрясённой, как и Драко. Возможно, ещё сильнее: в конце концов, она была настроена оптимистично.

— Это не относится лично к вам, мисс Грейнджер. Всё не так, как было раньше. Но дело в Поместье, — Нарцисса прочистила горло, — Драко — наш единственный ребёнок, и в его жилах течёт кровь двух древнейших родословных, вы об этом знаете?

Гермиона распрямила плечи, когда столкнулась с Нарциссой Малфой в собственном доме.

— Да, миссис Малфой. Я знаю о прошлом Драко и о последствиях принятых решений.

— Значит, вы в курсе? — спросил Люциус, опуская руки на стол и сжимая кулаки. — Вы понимаете, что это влечёт за собой? Социальный статус, состояние, фамилия. Поколения, многовековая история и традиции? Вы знаете, а вам просто всё равно? Вы хотите отнять у меня сына? У его матери, его семьи?

Драко подозревал, что его отец выбрал эти слова намеренно; он должен был знать, насколько глубоко они смогут ранить. Но даже зная, что они, вероятно, были сказаны намеренно, Драко всё равно находился на распутье. Он не хотел потерять семью, которая у него была. Ему не хотелось самостоятельно содержать себя финансово, как бы это не раздражало его самого. Он не хотел упускать возможность снова увидеть улыбку отца, услышать искренний смех матери; не хотел терять реальности, которые существовали когда-то и, несомненно, могут существовать снова. Но он чувствовал, как все эти вещи, все эти желания ускользают сквозь пальцы подобно песку.

И даже когда он думал об этом, Гермиона говорила: ровно, спокойно, с едва заметным раздражением в голосе:

— Вот почему мы здесь, мистер Малфой. Это не обязательно должна быть игра с нулевой суммой.

— И что, скажите на милость, это значит? — рявкнул Люциус.

Драко увидел, как уверенность Гермионы пошатнулась, и её грудь залилась краской. Если бы он знал ответ на вопрос Люциуса, он бы вскочил. Но Драко тоже не знал, что такое игра с нулевой суммой.

— Это... теория, математическая, полагаю... о прибыли и убытках... я хочу сказать, что вы можете поддерживать отношения с Драко, независимо от его отношений со мной.

— Вы так великодушны, позволяя нам поддерживать отношения с нашим собственным сыном.

— Люциус, — начала Нарцисса, возможно, пытаясь прервать резкое изменение его тона, которое близилось к рыку. Её глаза были широко раскрыты, они металась с одной стороны стола на другую: от сына к мужу.

Люциус продолжил, и его голос разнёсся по столовой:

— Он мой сын. Моё наследие, — Люциус отвёл взгляд от Гермионы и остановился на Драко. — Я полностью закрою доступ к твоим счетам, если это продолжится. Этот... роман длится слишком долго.

Драко почувствовал тошноту, раскалённое белое пламя лизало кожу изнутри, в желудке кипело содержимое. Гермиона откинулась на спинку стула.

— Люциус, — снова сказала Нарцисса, на этот раз её голос звучал резко.

Люциус снова переключился на Гермиону.

— Ты хоть представляешь, девчонка, что я сделал, чтобы защитить своего сына, чтобы сохранить эту семью? Во времена войны...

Пламя выталкивало слова из горла Драко, дракон пробудился в нём.

— Войны? Я был всего лишь пушечным мясом. Ты заставил меня принять Метку...

— С некоторыми вещами ничего нельзя было поделать... он бы всех нас убил, — рык, вырвавшийся из горла Люциуса, звучал по-звериному, не по-человечески. Драко даже во время войны не видел своего отца таким жестоким.

Драко втянул воздух — ещё больше топлива для пламени. Он перегрелся: конечности обуглились, кожа была обожжена, кости пылали. Если бы он не контролировал это, то просто сгорел бы дотла.

В первый раз случилось так:

Драко хотел верить своему отцу. Он хотел верить, что, возможно, чувство самосохранения, желание обезопасить семью заставило его принять множество разнообразных ужасных и непростительных решений во время войны. Драко хотелось верить, что потенциальная потеря единственного сына имеет для него такое же значение, как и нехарактерно сильные эмоции.

Драко хотел, чтобы жжение прекратилось.

После. Если бы они только могли дотянуть до этого момента.

У него было кольцо в бархатной коробочке.

Окклюменция далась слишком легко, словно эта магия ждала возможности потушить пламя. Это застало его врасплох: как легко он призвал её, заключив эмоции в лёд. Драко быстро утонул, чувства стали притупляться, огонь начал гаснуть. Туман окутал рассудок, размывая яркие огни гнева, подавляя импульсы крика, превращая их во всеобъемлющую волю к выживанию.

Он погрузился слишком глубоко, слишком быстро, полностью исчез, ошибочные эмоции отброшены и мертвы. Он почувствовал, как стабилизировался, приняв прямую, но расслабленную позу. Его кулаки разжались, грудь расправилась. Он вдохнул. Выдохнул. Встретился взглядом с отцом.

Он хотел, чтобы это прекратилось. Это нужно было остановить. Его голос прозвучал глухо. Подобно чувствам.

— Я не хочу спорить, отец.

Люциус приподнял подбородок, мышцы вокруг глаз напряглись, это было заметно даже на расстоянии. Затем, медленно и осторожно, Люциус взял со стола салфетку и снова бросил её себе на колени.

Это было похоже на перемирие. Или прекращение огня. Или тупик.

Драко посмотрел на Гермиону, немного смущённый тем зрелищем, что её глаза выглядели туманными, она казалась сокрушительно разочарованной.

Он понял только тогда, когда она встала, молча выходя из-за стола, что он не затронул ту точку зрения, которую высказал Люциус: ультиматум об их отношениях.

Он продирался сквозь туман в своём разуме, ища ясного неба, и тепло снова затопило его в попытках растопить лёд окклюменции.

Драко не хотел, чтобы ужин прошёл так. Даже близко.

Он встал со своего места, следуя за Гермионой. Но она уже ушла. И он сгорел дотла.

Примечания:

Ну что ж, мы приступаем к моей самой любимой, но разбивающей сердце на части 💔