Начало и конец

Сентябрь

тик так тик так

— Я не могу вспомнить, мы договорились встретиться на площади или в музее?

Драко знал, что Гермиона говорила в основном сама с собой, но он не мог сопротивляться импульсу ответить в попытке решить проблему. Всё, что угодно, чтобы скорее покинуть чрезвычайно многолюдную площадь посреди маггловского Лондона, где они стояли, ожидая встречи с родителями Гермионы не в том месте.

— Разве ты не записала это в свой ежедневник?

Она раздражённо вздохнула, отрицая.

Он попробовал другой подход.

— Ну, если мы их здесь не увидим, может, попробуем зайти в музей? Здесь... очень многолюдно.

— Это туристическое место, и мы... — она ​​выдохнула, смещая вес и повернув голову, — ну, мы находимся в самом центре города. О, я вижу их напротив... да, они идут в музей...

Она схватила его за руку и потащила через толпу, через пешеходные переходы — что было немного похоже на танец со смертью — к художественному музею, где Гермиона хотела провести день своего рождения вместе с родителями.

Маггловские пространства не дезориентировали Драко так сильно, как раньше, но были случаи — как этот — когда огромное количество людей, теснившихся рядом, казалось ужасным или, по крайней мере, нервирующим. Это напомнило ему о его первых нескольких днях в Хогвартсе; никакие здания, в которых он бывал до школы, не могли по-настоящему подготовить его ко всем тонкостям перемещающихся лестниц, скрытых дверей и лабиринтов.

Путешествие среди огромного количества людей в маггловском Лондоне напоминало ему об этом. Поместите Драко в переполненный бальный зал в Поместье Священных Двадцати восьми, и он покажет, на каких лестницах могут быть фальшивые ступеньки, а за какими портретами скрыты секретные проходы. Он не знал ничего о том, как устроен маггловский мир.

Учитывая место, где они должны были встретиться с родителями Гермионы, и затихающий позади шум площади, Драко мог признать, что выбор Гермионы послеобеденного развлечения не был лишён своих достоинств.

Он любил искусство. В Поместье Малфоев было много украшений на стенах. Хотя он решил, что ему нравится смотреть, как Гермиона наслаждается искусством больше, чем само искусство. Она тяжело дышала, с её губ срывались вздохи усталости, потому что бег буквально сбивал её дыхание. Она даже не осознавала, что сделала это; в первый раз, когда он поднял эту тему, она просто хлопнула его по руке и сказала, что ему нельзя смеяться над ней в день её рождения.

Драко провёл большую часть своего дня, идя с миссис Грейнджер, когда они двигались за Гермионой и её отцом.

— Вам нравится искусство? — спросил Драко, пока они наблюдали, как их Грейнджеры восхищаются яркой инсталляцией.

— Полагаю, оно нравится мне не меньше, чем обычному человеку, — она кивнула в сторону Гермионы и мистера Грейнджера. — Но эти двое... их интересует абсолютно всё. Нет предела тому, что они хотят познать, или тому, как сильно они могут что-то любить.

Миссис Грейнджер взглянула на вырисовывающуюся поблизости статую. Драко предположил, что она была выкована абсолютным мастером, объективно говоря. Но он просто не видел ничего стоящего, помимо этого фасада.

— Я больше отношусь к тем людям, у которых есть то, что они любят больше всего, — она отвернулась от скульптуры. — Я не сильно люблю искусство.

Драко обнаружил, что не может оторвать взгляд от лица Гермионы, когда она оживлённо болтала со своим отцом, проводя безумный анализ картины перед ними.

— Я тоже, — сказал он.

Миссис Грейнджер улыбнулась, и показалось, что между ними произошёл совершенно другой безмолвный разговор. Тот, в котором совершенно не шло речи про искусство.

***

Только этикет не позволял Драко выплюнуть свой напиток обратно в стакан.

— Тебе не нравится? — Гермиона посмотрела на него с искренним разочарованием. Выбор, падший на крошечный магазин с сэндвичами для обеда после посещения музея, казался прилично многообещающим, но теперь у Драко возникли сомнения относительно того, насколько ему понравится еда.

— Он газированный. Как пиво.

— Да, я сказала тебе это. Это газированный напиток.

— Он нормальный. Слаще тыквенного сока. Боги, Гермиона, как ты это пьёшь?

Родители Гермионы засмеялись на другом конце стола.

— Что ж, ты зарабатываешь репутацию в глазах моих родителей, говоря так.

Он приподнял брови.

— Что?

— Это вредит твоим зубам, — сказала миссис Грейнджер.

Драко повернулся к Гермионе.

— Ты пьёшь этот разрушающий зубы кошмар, потому что...?

— Мне разрешали пить его только в день моего рождения. Я подумала, что пока мы здесь, я могла бы себя побаловать. Обычно я не...

— Разумный выбор, милая, — прервал её мистер Грейнджер. Он переключил своё внимание на Драко. — Понравилась выставка?

Драко мог поклясться, что увидел, как рот миссис Грейнджер изогнулся — просто слегка — в улыбке.

— Количество произведений искусства было, безусловно, впечатляющим. Чтобы столько всего было в одном месте... откуда всё это взялось? — спросил он.

Все пожали плечами.

— Думаю, пожертвования, — добавила Гермиона. — Завещания, войны. Вроде того.

— Не могу представить, чтобы большинство старых магических семей захотели отдать своё драгоценное искусство. Это необычно.

Гермиона выпрямилась, наклонив голову, и губы расплылись в задумчивой улыбке, когда она уловила нити его мысли и продолжила за него:

— Я полагаю, что теперь, когда я задумалась об этом, можно сказать, что большинство старых поместий — это своего рода музеи. Поместье Малфоев уж точно.

Необязательно было озвучивать это или делать резкий вздох, чтобы показать удивление. Но Драко заметил, что позы присутствующих за столом изменились только тогда, когда родители Гермионы услышали, поняли и отреагировали на то, что она только что сказала.

Драко взглянул через стол и обнаружил, что брови мистера Грейнджер приподняты над оправой очков.

— Поместье? — спросил он с какой-то дразнящей улыбкой на лице. — У твоей семьи есть поместье... Поместье?

Драко откашлялся. Он никогда в жизни не чувствовал себя неловко из-за этого факта. Ближе всего он был к такому состоянию, когда Гермиона изо всех сил пыталась внести финансовый вклад в их жизнь, а у него отсутствовало желание брать у неё деньги — у него всегда было их много. Но что-то в их не столь просторной уединённой беседке в переполненном ресторане заставляло подвергать этот статус осуждению — эту неотъемлемую часть того, кем он был.

— О, да. Так и есть. Мы очень древняя магическая семья, как вы можете, — он взглянул на Гермиону, которая повернула голову ровно настолько, что он понял, что она будет недовольна, — или можете не знать, — Драко пытался подавить напряжение в груди, разрываясь между желанием похвастаться тем, что он, вероятно, мог бы купить весь этот проклятый ресторан, если бы захотел, и криком, что ничего не может поделать. Он родился в семье, в которой ему было суждено родиться.

Деньги казались подарком и непосильной ношей, в зависимости от дня.

Мать Гермионы коротко рассмеялась.

— Я полагаю, это объясняет манеры...

— ...и осанку, — добавил мистер Грейнджер.

Драко попытался сморгнуть ощущение, что его проверяют.

— Я... что?

— Ну, ты же такой аристократ, не так ли?

— Я... что?

Они бы этого не узнали, анализируя внезапную неспособность Драко договорить предложение, не заикнувшись на полуслове.

Гермиона только кивнула в знак согласия, хихикая в свой отвратительно сладкий шипучий напиток. Напряжение в груди Драко преобразилось. Осуждение переросло в шутку.

— Мы просто шутим, милый, — сказала миссис Грейнджер. На мгновение она напомнила ему Нарциссу — то же выражение нежности и всего остального. Но из-за карих глаз, оливковой кожи и каштановых волос всё казалось иначе. — Не то чтобы Гермиона сама не жила в комфорте.

— Мы хорошо живём, — сказал мистер Грейнджер. — Не в Поместье, но ей ни в чём не нужно было нуждаться.

Драко не был уверен, когда Гермиона нашла его руку под столом, но она сжала её так сильно, что он забеспокоился, что она может сломать кость. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять зачем, пока он смотрел, как её родители, не подозревая, улыбались ему через стол.

Она хотела проводить с ними больше времени. Он задавался вопросом: знают ли они, имеют ли они какое-либо представление о том, как выглядела её жизнь, когда она буквально добывала себе еду во время грёбаной войны? Он сглотнул, у него пережало горло.

Одно Драко знал наверняка: он только что взял на себя роль ведущего в этой беседе. Гермионе понадобится минута.

— Понятно, — сказал он, сжимая ладонь Гермионы под столом. — Я думаю, что такие шутки лучше тех угроз использовать те страшные штуки... свёрла или тому подобное. Я никогда не могу с точностью определить, действительно ли вы имеете в виду это или шутите.

Мистер Грейнджер громко рассмеялся — таким смехом, который привлёк внимание посторонних. Миссис Грейнджер сделала скудную попытку успокоить его.

— Не волнуйся, сынок, — сказал он, одаряя Драко своей лаской, которая проникала глубже, которая, как лозы, цеплялись за кожу Драко, а затем впивались в кости. — Это норма в кругу нашей семьи, — смех мистера Грейнджера стих, сменившись небрежным, но резким подёргиванием бровей — достаточным, чтобы расценить это как намёк.

Драко подумал о кольце, которое он снова вытащил из семейного хранилища. И о портключе, который Тео создал, чтобы они могли провести выходные в Италии и отпраздновать день рождения Гермионы. А потом, в лучшем случае, отпраздновать нечто гораздо масштабное.

Рука Гермионы ослабла настолько, что Драко снова почувствовал кончики его пальцев. Однако она не смотрела ни на кого из них, внезапно заинтересовавшись своим напитком.

— Да, — сказал Драко.

Миссис Грейнджер улыбнулась, её муж сказал очень мало, а Гермиона продолжала поглощать свой напиток.

После того, как они поели, пробираясь через обсуждение экспонатов, которые видели, и непринуждённый разговор о своих планах на вечер, они попрощались на оживлённой пешеходной дорожке возле ресторана.

— Тебе стоит подумать о приобретении сотового телефона, милая. Это значительно упростило бы кооперацию, — предложила миссис Грейнджер, обнимая Гермиону.

Лицо Гермионы просияло, она стала более воодушевлённой, чем во время обеда.

— Да... следовало бы. Я могу купить один и для Драко.

Он не понимал, зачем тот ему нужен, и сказал об этом, пока они шли к своей точке аппарации.

— Что ж, было бы неплохо не посылать Патронуса, если мне нужно быстро с тобой связаться.

— Но это вещь? Мне придётся носить его с собой? — он нахмурил брови, пытаясь понять, почему она думает, что небольшая маггловская технологическая штуковина позволит ему сделать то, что не может сделать палочка.

Она улыбнулась, когда он повёл их в переулок к точке аппарации. Когда они остановились, она приподнялась на носки и поцеловала его в щёку.

— Я, наверное, всё равно куплю его тебе.

Он подавил желание закатить глаза. Она сказала это так, как будто это было решено.

— Я прекрасно провёл время, — сказал он. — Тебе понравился день рождения с родителями?

Она закусила губу, но кивнула.

— В целом было здорово. Знаешь, каждый раз становится немного лучше. Весь этот день казался вполне нормальным.

— А обед? — он переплёл свои пальцы с её, напоминая о нападении на его фаланги ранее.

— Они не знают.

— А узнают когда-нибудь?

Она покачала головой.

Он аппарировал их. Ей пришлось справиться с множеством вещей, поэтому он мог взять магию на себя.

***

Сова Малфоев появилась посреди ночи. Это был тот день, за несколько часов до того, как Драко хотел использовать портключ-сюрприз, чтобы отправиться с Гермионой в Италию. Драко провёл целый вечер, варя несколько стандартных зелий, чтобы создать запас для магазина, который он и Блейз могут снять или не снять в аренду в конце Лютного переулка. Драко был почти уверен, что наконец убедил Блейза в том, что бизнес-модель «сова» может работать, вплоть до тех пор, пока Блейз не зайдёт в его офис с заключённым договором об аренде и невысказанным признанием о том, у кого из них более успешный послужной бизнес-список.

Гермиона сидела с ним, пока он варил зелья, и читала журнал по травологии, в котором говорилось о работе Долгопупса над экстрактом бадьяна. Она зачитывала вслух интересные отрывки и рассеянно чесала за ухом Живоглота, в то время как Драко чистил, нарезал кубиками, измельчал и смешивал свои ингредиенты.

Позже, когда зелья находились под чарами стазиса, он прижал её к одному из верстаков, их тела почти слились воедино. Она притворилась, что обеспокоена его зельями, точно так же, как он делал вид, что заботится о последних и величайших открытиях в области растений.

Драко трахнул её на столе, деревянные края впились в её бедра, которые он потом залечил с помощью бальзама, приготовленного им всего несколько часов назад. Она оставила царапины на его шее, короткие ногти впились в его затылок; ему не хотелось залечивать их.

Поэтому, несколько часов спустя, когда к ним прилетела сова, пока он спал спокойным сном, Драко проснулся, его сердце билось под рёбрами, отбивая такой же ритм, какой был у стука в окно спальни. Замешательство затуманило его мозг, в голове возникла серия быстрых вопросов о том, что, почему, кто и где; его мысли вращались, выходили из-под контроля слишком быстро.

Ледяные пальцы ног Гермионы — единственная её часть, которая замёрзла во время сна — прилипли к его пояснице, подталкивая к краю кровати, заставляя проснуться и выяснить, что за стук раздавался в их окно. Он мог бы посмеяться над тем, как восхитительно она выглядела, будучи такой растрёпанной, выталкивая его из кровати, почти пребывая во сне, но у него скрутило живот, когда пазлы ситуации сложились в его затуманенном сном мозгу.

У их окна ждала фамильная сова Малфоев, и это принесло с собой дурное предчувствие.

Драко встал с кровати, простыни запутались между ногами, вынуждая его споткнуться, когда он пытался избавиться от них. Гермиона села, насторожённость сковала её. Он открыл окно, и от лёгкого осеннего холода в воздухе по его обнажённой груди пробежали мурашки по коже. Он едва заметил, как Гермиона появилась рядом с ним, закрыв окно за совой, которая сидела на изголовье их кровати, ожидая угощения или ответа.

— Что это? — спросила Гермиона, держа палочку над пергаментом и желая использовать люмос. Он был так охвачен холодным беспокойством, спускающимся по его спине, что хотел побороть темноту, чтобы прочесть. Она использовала люмос, а затем применила заклинание, чтобы узнать точное время, когда было отправлено письмо: половина второго ночи.

Крошечные шипы пробивались через его кожу — шипы страха, которые причиняли боль.

— Мой отец, — сказал Драко. Он заставил себя проглотить поднимающийся по горлу комок. Он попытался уточнить, сказать больше, но у него перехватило дыхание, слова словно сжались, туго стекая по гортани.

Гермиона взяла письмо из его рук, быстро его просмотрела. Она тяжело вздохнула, и на мгновение между ними возникли её локоны. Он наблюдал, как они поднимались из-за её дыхания, а затем снова падали ей на лицо. Он встретился с ней взглядом.

— Нам надо одеваться, — сказала она.

И они это сделали.

В прошлом месяце он посетил Больницу Святого Мунго по замечательной причине: рождение, жизнь, появление на свет.

Теперь он отправлялся туда, не зная, будет ли это концом для его отца.

***

Подъём на пятый этаж в крыло недугов от проклятий едва не лишил Драко самообладания. Его нервы натягивались всё сильнее и сильнее, когда лифт останавливался почти на каждом грёбаном этаже по пути вверх.

— Почему мама так долго не отсылала сову? — спросил Драко, смотря сквозь латунную решётку, ограждающую лифт. — Если это случилось после обеда... — он замолчал, вытаскивая карманные часы: почти три часа ночи.

Гермиона не ответила; она не могла. Но её рука легла ему между лопаток, затем скользнула вверх-вниз, пытаясь успокоить. Он знал, что это должно было его расслабить, утешить, но это только раздражало.

Она, должно быть, почувствовала напряжение: в нём, вокруг него, словно стала причиной этого.

— Может быть, что-то произошло, или они не могли связаться с тобой, или...

— Хватит, — рявкнул он. — Если бы я был в Поместье...

— ...это нерационально...

— ... какое, чёрт возьми, имеет значение рациональность, если это правда? — он подошёл ближе к решётке лифта, подальше от её прикосновения.

— Если бы это произошло, когда они обедали вне дома, то твоё присутствие в Поместье ничего бы не изменило. Не знаю, почему ты в первую очередь подумал...

— Ты не помогаешь.

Он вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул.

Он услышал голос Гермионы позади себя. Тот дрожал, и она казалась сбитой с толку.

— Я... я знаю.

— Мне жаль, — он ущипнул себя за переносицу.

— Я знаю.

Лифт открылся, выпуская их.

Драко позволил Гермионе поговорить с медсестрой, чтобы узнать, где располагается палата его отца. Вина захватила его язык в заложники, разбила его сердце, стала необъяснимым, неопознанным злоумышленником в его голове. Почему он чувствовал себя таким виноватым за то, к чему не был причастен? Он осознал, что такое страх. Беспокойство, волнение, зябкое, покалывающее предвкушение. Но вина поглотила всё остальное, вытесняя его способность чувствовать что-либо ещё.

Они остановились перед палатой его отца. Новая волна покалывания и беспокойства прокатилась по его коже; Драко посмотрел на Гермиону.

Она одарила его натянутой усталой улыбкой.

— Я буду здесь, — она кивнула в сторону зоны ожидания, где стояла куча неудобных стульев с потрёпанной, испачканной обивкой.

— Я не знаю, как долго мне нужно будет...

— Я буду здесь столько, сколько потребуется.

Она держала его за руку. Он даже не понял. Она сжала его ладонь один раз и направилась к месту ожидания.

Драко обнаружил свою мать рядом с отцом, когда она сидела неестественно прямо на стуле рядом с его кроватью, сцепив их руки вместе. Несколько прядей вырвались из пучка, синяки разлились под глазами, и пятно чего-то ужасно похожего на засохшую кровь виднелось на шее.

Чувство вины в груди Драко стало в два раза сильнее, когда она подняла глаза, округлив их, бросилась к нему и предложила самые открытые, искренние объятия, которые у них были за последние годы. Но он знал, как играть эту роль, он научился этому совсем недавно. Утешить мать вместо того, чтобы самому обрести спокойствие.

Драко смотрел на своего отца поверх головы Нарциссы. Он спал, такой бледный, что его кожа была почти такого же цвета, как и его волосы — волосы Драко — под тонким, колючим на вид одеялом, укрывающим его до груди.

— Они держат его без сознания, — сказала мать, обнимая его за талию, прежде чем, наконец, отойти. Драко стоял у изножья кровати, чувствуя себя не на своём месте. — Это было ужасное проклятие, — сказала она, поглаживая линию на запястье Люциуса, вдоль его большого пальца, прежде чем взять его за руку. — Оно воздействовало на его... — она ​​замолчала, уставилась на туловище Люциуса, попыталась снова, — его внутренности. Но сейчас уже всё в порядке. Он отдыхает, борется с осложнениями.

В конце концов её мысли разлетелись, смысл, который, по мнению Драко, был в её голове, теперь был разъединён на фрагменты, и они не могли соединиться воедино.

Чувство вины вновь вскружило голову.

Лежащий там Люциус выглядел таким удручающе человечным. Безупречный образ, сведённый на нет изношенным одеялом.

Нарцисса, должно быть, заметила что-то в оценивающем взгляде Драко.

— Я уже пыталась добиться того, чтобы ему дали отдельную палату... как будто они забыли, что в прошлом мы делали огромные пожертвования этому учреждению.

— Мама, это... ты знаешь, почему кто-то проклял его?

Она перестала перечислять несколько конкретных пожертвований, которые Малфои сделали больнице за последние двадцать лет.

— Мы были на обеде. Шли к точке аппарации, дорогой, — отстранённый, мрачный взгляд стёр любые признаки её привлекательности, исказив черты лица в мгновение ока. — Я сомневаюсь, что была какая-то причина, кроме ненависти. Авроры начали расследование. Я подозреваю, что они приложат столько усилий, сколько Визенгамот прикладывал для рассмотрения апелляций Люциуса.

Она не сводила глаз с мужа, выражение её лица граничило между огорчением и обожанием. Драко чувствовал себя неловко.

И несмотря на всё это, несмотря на угрозы, ультиматумы, всеобщее чувство никчёмности, правда была таковой: отец Драко по-прежнему был его отцом. Он лежал без сознания на больничной койке, чудом избежав смерти.

Это был не первый раз, когда Драко боялся потерять отца. И он не чувствовал себя как-то по-другому сейчас.

Было ли что-то плохое в желании, чтобы Люциус был здоров? Жив? Несмотря на всё остальное?

Со смирением вздохнув, Драко опустился на стул в углу комнаты и стал ждать.

Вина поглощала его, заставляя исходить потом. В отчаянии Драко закрыл сознание. Прошло много времени, больше года, по крайней мере, с тех пор, как он обращался в последний раз к этой ментальной магии. Он встретил её холодно, но с ожиданием старого друга — надёжный способ пережить это.

Что ещё он мог сделать? Драко уставился на своего отца — огромную часть этой крошечной семьи, которая теперь лежала на больничной койке. Он выглядел таким хрупким, таким человечным. И Драко не знал, как с этим справиться. Это не было чем-то глобальным, но и не было чем-то незначительным.

Возможно, отсюда и возникло чувство вины. После стольких попыток убедить себя, что это было не так, Драко не мог точно отрицать, что всё, что он хотел — даже когда лёд замораживал его вены, и он отключал эмоции, — это любить своего отца и быть любимым в ответ.

Такие мечты не умерли в одночасье. Они разломились на куски. В больничных палатах. За обеденными столами. Из-за брачных контрактов. Во время войны. И если они не умирали полностью, даже самые крошечные осколки, оставшиеся под кожей, могли начать гноиться.

***

Драко не планировал больше обедать в Поместье Малфоев как минимум ещё неделю, но он не мог не думать о том, что его мать сидит в этом непристойно огромном доме и ест одна. Гермиона настояла на том, чтобы он отправился туда. Всегда будучи такой любезной и доброй, она настаивала, чтобы он не продолжал извиняться за то, что огрызнулся на неё, когда был расстроен. Или за то, что заставил её прождать почти три часа, пока сидел со своей матерью, гадая, останется ли он ещё на одну минуту, возможно, Люциус проснётся и увидит его там — преданного сына, которым он всегда должен был быть.

Но Люциус не проснулся, и на следующий день его не выписали.

Небольшие осложнения и необходимость принимать Костерост из-за рёбер.

По словам Нарциссы, Драко не о чем беспокоиться. Это просто означало, что они продержат его без сознания чуть дольше, чем планировалось, и в больнице он проведёт больше времени, чем ожидалось. Нарцисса вернулась в Поместье только чтобы пообедать с Драко, когда целители настояли, что Люциус не проснётся до следующего утра, и что она должна уйти и позаботиться о себе. Драко знал это, потому что он был там, задержавшись в коридоре больницы, вместо того, чтобы увезти Гермиону в Италию с намерением сделать предложение.

Пока Люциус лежал без сознания, Нарцисса парила рядом с ним. Драко бродил, а Гермиона ждала поблизости. Во всём этом была какая-то странная атмосфера, заставлявшая его задуматься, как все они попали туда: игровые фигурки словно были не на тех клетках, а их роли не отыгрывались должным образом.

В тот вечер Драко обедал с матерью в маленькой столовой, за столом, за которым могло поместиться максимум шесть человек. Меню было сокращено до трёх блюд, и только Тилли появлялась и исчезала, принося еду и убирая её. Это по-прежнему была прекрасная еда, хотя обслуживание было не таким как обычно. Сохраняющиеся чувства вины, страха и замешательства Драко испортили его аппетит, превратив то, что в противном случае могло бы быть прекрасным на вкус супом, во что-то напоминающее гадкую желчь.

— Я прикажу Топси убрать одну из свободных комнат в нашем крыле, — сказала Нарцисса, глядя на свой бокал с вином. — Оттуда лучше видно утреннее солнце — хорошо для выздоровления Люциуса.

Драко откашлялся, проглотил дискомфорт и отодвинул тарелку с супом.

— И как долго, по мнению целителей, это продлится?

— Недолго. Но я бы хотела, чтобы это было как можно более приятным. Люциус любит утро, поэтому немного утреннего света... я прикажу переместить окна, чтобы солнце могло проникать внутрь.

— Разумеется... переместить окна.

Рука Нарциссы, которая лежала на скатерти, соскользнула с края и исчезла из виду. Судя по тому, как двигались её руки и плечи, Драко почувствовал, что его мать сомкнула их на коленях: осторожное, размеренное движение, когда ей было что сказать, но она не хотела говорить это именно сейчас.

— Я сказала об этом, потому что нашла несколько вещей, которые, как я думаю, могут тебе понравиться, — пауза, мерцание от светильников, которые поглощали почти столько же света, сколько и производили, — теперь, когда ты решил жить самостоятельно.

Драко искренне не мог понять, намеренно ли она исключила Гермиону из этой формулировки или хотела просто подчеркнуть, что он больше не живёт с ними в Поместье. В свете недавнего стресса Нарциссы, что выдавали тёмные круги под глазами, Драко решил уточнить:

— Какие вещи? — осторожно спросил он, когда его охватило подозрение.

— В основном фотографии. Из твоего детства.

— О, спасибо. Я бы хотел иметь парочку у себя.

Нарцисса улыбнулась, сомкнув губы, вытянув лицо, приподняв брови, пока выражения её лица никак не замирало. Она отпила вино, красиво накрашенные ногти постукивали по стеклу, когда она ставила свой бокал. Её глаза приковались к нему, как будто она только поняла, что сделала.

Её рука снова скрылась под столешницей.

— Я прикажу Топси их прислать?

Драко покачал головой, вероятно, слишком быстро, чтобы отклонить предложение.

— Я сам заберу их с собой, если не возражаешь, — он не мог не заметить, как мать в смущении склонила голову. — У меня новые чары. Они... не предназначены для эльфов. Мы... ну, Топси не приходила к нам последние несколько месяцев.

Он наблюдал, как замешательство Нарциссы сменилось хмурым разочарованием.

— Новые чары? — спросила она.

— Да. Гермиона установила их вместе с Тео.

В последовавший за этим момент тишины за столом, рассчитанным на шесть человек, в тёмной, редко используемой столовой, Драко подумал, не впервые ли он упомянул Гермиону по имени. Он действительно не мог вспомнить. Всё, что он должен был сказать о ней, упомянуть о ней, поведать им о ней, было запутано и похоронено в могилах благих намерений, которые он продолжал копать при помощи плохих решений.

Нарцисса ничего об этом не сказала. Её рука появилась снова, потянулась за вином, Нарцисса отпила, вернула бокал на стол и вновь убрала ладонь. Драко не мог не почувствовать, что она обдумала и отклонила несколько возможных ответов в течение этого единственного плавного действия.

— В начале этого месяца я была в Гринготтс, — сказала она, поразив его темой разговора, которую он совершенно не ожидал услышать. — С приближением Хэллоуина я хотела взять несколько менее важных драгоценностей из семейной коллекции.

Драко обнаружил, что тянется к собственному вину — напитку, который мог отвлечь его и удержать на месте.

— Гоблины упомянули, что в этом году ты посещал хранилища семейных реликвий более одного раза.

Она не совсем смотрела на него, вместо этого разглядывала его левое ухо или место чуть выше его левого плеча. Он наблюдал, как её челюсть напряглась, рот закрылся, когда она втянула воздух через нос. Он не знал, что сказать.

— Это правда? — спросила она, и под этим она могла подразумевать несколько вещей. Он решил, что это — самое незначительно из них. Он посещал хранилище?

— Да, мама. Я был там.

Её глаза скользнули сквозь небольшое расстояние от места рядом с его головой, чтобы найти его глаза. Свет из камина в столовой отражался в её собственных, смешивая голубой с водянисто-оранжевым. Он не знал, что будет делать, если его мать начнёт плакать.

— Ты хочешь... — её голос сорвался, на мгновение появилась трещина в фасаде, — хочешь поделиться со мной чем-то важным?

Просил ли он Гермиону выйти за него замуж и не сказал ей об этом? — вот что она имела в виду.

— Пока нет, мама.

Она почти вздохнула с облегчением, и это был ужасный разговор, в котором можно было погрязнуть. Он искренне подумал, что так было гораздо лучше — Люциус не маячил и не молчал в конце стола. Драко был странно, виновато оптимистично настроен, что обед, разделённый только с его матерью, может быть чуть менее опасным и чуть более расслабленным.

Он почти не слышал её, когда она задала свой следующий вопрос.

— Ты счастлив?

Драко оторвал взгляд от того места, пока серьёзно размышлял, сможет ли он невооружённым глазом различить количество ниток в скатерти. Его поразило то, что он не мог достоверно сказать, задавала ли она ему этот вопрос так прямо, когда он уже стал взрослым.

Если он действительно начинал думать об этом — она спрашивала его в школе, хотя и не так в лоб. Тебе нравятся занятия? Ты заводишь друзей? Ты любишь квиддич? Он подумал, что это всё — способы спросить его о счастье. Но это было прямо. И это выглядело честно. Подлинно.

Поэтому он ответил так же прямо, как его и спросили.

— Больше, чем когда-либо. Я думаю, что однажды тебе, возможно, нужно будет решить, насколько это важно для тебя.

Примечания:

Ох, мое сердце треснуло......

А последняя строчка убила.