Начало и конец

Август

тик так тик так

Драко убрал кольцо подальше. Он отнёс его обратно в хранилище — не для того, чтобы оно оставалось там постоянно, а в основном для того, чтобы Гермиона не нашла его, если ей приспичит что-то снова реорганизовать. У неё была склонность заполнять редкие пробелы в ежедневнике различной деятельностью — это казалось беспокойной потребностью: она разбирала случайный ящик, ожидая, пока закипит чайник, или выбрасывала просроченное мыло и шампуни, пока нагревалась вода в душе. Со временем, по мере того как ей становилось более комфортно в их общем доме, она решилась покинуть своё пространство и вплотную взялась за его.

Книги на тумбочке были в полном беспорядке. Я расставила их для тебя в алфавитном порядке.

Срок годности некоторых ингредиентов твоих зелий подходил к концу. Я заказала новые.

И так далее, и так далее: крошечные вторжения в его образ жизни, которые должны были раздражать. Вместо этого он находил это довольно утешительным — даже милым — то, что она так заботилась о состоянии его жизни, что взяла на себя инициативу, чтобы сделать её ещё лучше. Хотя его не беспокоило то, что его книги не стояли по алфавиту. Они были расставлены по дате публикации, поскольку достижения в зельеварении имели тенденцию дополнять друг друга. У него не хватило духу сказать ей об этом, когда она поцеловала его в щеку и сказала, что вместо этого расставила их по алфавиту.

Из-за такого безжалостного организатора, живущего рядом с ним, он вернул кольцо в семейное хранилище и временно выбросил мысли о нём из головы. Вместо этого Драко бросил силы на выяснение того, чего не хватало их отношениям, раз они не были готовы перейти на следующий этап.

— Ты готов? — спросила Гермиона, выходя из ванной и пытаясь застегнуть ожерелье.

Последние несколько минут он стоял, прислонившись к камину, готовясь поужинать в компании Поттеров, пока она пыталась усмирить свои волосы. Он перестал предлагать ей свою помощь в те месяцы, когда влажность на улице внезапно повышалась — её раздражение из-за кудрей было настолько высоко, что однажды она пригрозила проклясть его, когда Драко предложил ей использовать разглаживающие зелья, если они ей понравятся. Похоже, они ей не нравились. Такая чертовски упрямая.

Он встретил её на полпути между ванной и тем местом, где стоял, возложив на себя обязанность по застёгиванию ожерелья. Она вздохнула, позволяя ему помочь, повернувшись к нему спиной в его объятьях. Гермиона перекинула кудри через плечо; ему не удалось подавить смешок, поскольку её волосы едва ли позволяли застёжке соединиться на шее. Когда Драко закончил, он распустил её кудри, касаясь губами обнажённой шеи. Это было так легко, свободно.

— Нам пора идти, — сказала она. Он продолжал касаться её кожи. — Мы не можем заставлять беременную женщину ждать, — добавила Гермиона, тем не менее, прислонившись к нему.

Драко отстранился.

— Полагаю, ты права. Мы бы не хотели, чтобы ты потеряла статус крёстной за такое преступление.

Она повернулась: улыбаясь, смеясь, сияя. Он наблюдал, как она подошла к камину, схватила щепотку порошка с каминной полки и бросила вниз. В течение этой короткой серии секунд его жизнь казалась совершенно нереальной: безумный, невероятный мир, в котором от смеха Гермионы Грейнджер у него в груди разливалось тепло, наполняя его невероятным потоком мыслей, достойных того, чтобы вызвать Патронус.

Драко вздрогнул. Если он так пристально будет смотреть на такую идеальную картину слишком долго, будет анализировать её слишком внимательно, он начнёт накручивать себя, что скоро найдёт трещины, брешь в защите, через которую к нему вновь вернутся кошмары. У него было слишком много страхов в жизни. Ему больше нравились мечты.

Он позволил ей затащить его через камин в дом Гарри Поттера, где сбывалась мечта — прекрасная и уютная.

***

— Тебе не кажется, что ты слишком всё усложняешь? — спросил Драко за ужином, потягивая вино и ухмыляясь в сторону Уизлетты. Это жест был максимально близок к оскорбительному поведению, которое он мог проявить в сторону женщины, находящейся на девятом месяце беременности.

Она мгновенно сузила глаза.

— Послушай, хорёк. Кто из нас здесь профессиональный игрок в квиддич? Если кого-то раздражает то, что срок моих родов слишком близок к чемпионату мира, так это меня, — она выдохнула, поморщилась и немного наклонилась влево.

Поттер пробормотал что-то, подозрительно похожее на «и меня», жуя кусок жареного картофеля.

Взгляд Уизлетты остановился на Поттере. Драко сдержал смех, увидев, что тот, вероятно, получит от жены. Гермиона ущипнула его за локоть, и это, как он решил, должно было стать упрёком, но её собственная ухмылка расцвела на губах.

— Не смей, Гарри Джеймс Поттер. У этого ребёнка личные счёты с моей селезёнкой. Я даже не могу выразить, насколько я хочу родить, но я намеренно пытаюсь заставить его подождать ещё неделю. Таким образом, я — не ты — смогу посетить Кубок после того, как пропустила его в прошлом году, потому что у тебя было очень важное дело.

Поттер умоляюще поднял ладони, продолжая держать вилку в руке, и картофель упал обратно ему на тарелку.

— Что ж, если бы кто-то не был так расстроен, что её команда даже не попала в отборочный тур в позапрошлом году...

— Поттер, — вмешался Драко. Возможно, этот акт доброй воли возместит его жизненный долг. — Я почти уверен, что существуют правила, запрещающие спорить с беременными женщинами. Джинни по сути права во всём, что говорит, когда вынашивает твоего ребёнка.

Уизлетта рассмеялась напротив него.

— ...использовал моё имя, — сказала она, продолжая смеяться. — Какие прекрасные аристократические манеры, боги, — Гермионе, вероятно, это тоже показалось забавным, её плечи затряслись, хотя она была полна решимости не поддаваться на провокации.

Поттер, сидевший на своём конце стола, проворчал что-то, чего Драко не мог различить из-за смеха над ним. Он закатил глаза, покачал головой и отпил Пино, когда Поттер повысил голос:

— Тебе следовало бы проявить немного больше солидарности в этот момент, Малфой, — сказал он, указывая на свою жену. — Гермиона сказала, что у тебя тоже есть билеты на Кубок. Как думаешь, ты заставишь её пойти, если Джинни будет рожать? Или если вот-вот родит нашего ребёнка, её крестника?

Драко пожал плечами, небрежно положив руку на спинку стула Гермионы.

— Мои друзья пойдут. Я просто проведу время с ними.

Гермиона без колебаний ударила его по ноге под столом. Он ожидал этого, знал, что вызовет в ней некое раздражение этим комментарием, и поэтому даже не моргнул, когда её ладонь коснулась его бедра. Он наклонил к ней голову, и его губы медленно расплылись в улыбке.

— Ты же не пошёл бы без меня и пропустил бы это, не так ли? — её вопрос прозвучал на грани искреннего любопытства и язвительного тона для спектакля перед её друзьями.

Он проигнорировал своё разочарование услышанными нотками сомнения.

Он позволил себе чрезмерно драматично закатить глаза — это было такое закатывание глаз, которое сойдёт с рук только Теодору Нотту. Здесь, с Гермионой, он скажет всё, что ей нужно знать о том, насколько серьёзен он был.

— Они и твои друзья, Грейнджер. Хотя, не отрицаю, что мне нравится Джинни, но в первую очередь из-за её вкуса в красном вине, — он поднял свой бокал в беззвучном тосте.

— Ещё раз выстави это напоказ, Малфой. У моего гостеприимства есть пределы. Я могу предложить тебе то, что Гарри предлагает открыть каждый раз, когда ты собираешься прийти.

Он поднял бровь. Она вскинула свою в ответ. Её взгляд скользнул по бокалу в его руке, затем по стакану с водой в её.

— Я бы многое отдала за Каберне. Или Зинфандель. Или Пино... вон там, — Джинни выглядела так, словно была опасно близка к тому, чтобы выхватить бокал Гарри из-под его носа, прежде чем скривить губы и выдохнуть, отчего прядь рыжих волос отлетела от её лица.

В неохотном, тёмном, скрытом уголке сознания Драко не хотел признавать, что не возражал против таких отношений с Поттерами. Этот конкретный ужин не стал исключением из-за отсутствия некоего Рональда Уизли.

Словно прочитав его мысли, Гермиона спросила о Роне и Лаванде.

— ...вернутся, чтобы посетить Кубок? Вы встретитесь там?

Поттер кивнул:

— Прямо из Америки в Италию.

— Интересно, собирается ли он сделать предложение? — спросила Уизлетта, задумчиво глядя на Поттера.

Драко не понравилось, как он напрягся: грудь, плечи, шея, спина. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять причину, и она сидела рядом с ним. Вопрос о том, сделает ли Рон Уизли кому-то предложение, зная, что он когда-то сделал предложение Гермионе, и что она отказалась и что не хочет, чтобы Драко делал предложение, — по крайней мере, пока, — заставлял его напрягаться. Словно мышечные волокна становились тугими.

Он понял, что рука Гермионы легко легла ему на ногу. Было ли это игривым жестом? Или она просто положила ладонь туда? В любом случае давление и напряжение не сильно изменились при упоминании о потенциальном предложении Уизли. Гермиона просто пожала плечами на вопрос Джинни, как и Поттер: мгновение, далеко не такое навязчивое, каким оно казалось в голове Драко.

Он накрыл её руку своей, постоянно удивляясь лёгкости непринуждённого прикосновения, органичного разговора, еды, которая — даже когда её готовил Гарри Поттер — приносила гораздо больше удовольствия, чем суровая, строгая рутина, навязанная его родителями.

***

Четыре дня спустя Драко сидел за столом со своими родителями, присутствуя на завтраке, который он решил посетить в качестве небольшого примирения перед тем, как он проведёт неделю в Италии с Гермионой. Сначала на Кубке, потом просто вместе: поездка по сельской местности, которую она хотела посмотреть большую часть жизни, ведь у неё никогда не было подобной возможности.

По крайней мере, вежливо было поужинать с родителями — формально, приземлённо, почти ужасно — прежде чем исчезнуть на неделю. Он хотел ни получать новости, ни отвечать на письма, ничего, кроме как видеть Гермиону и лежать в постели, в которой они окажутся в каком-нибудь итальянском городе во время путешествия. Пока не начнутся схватки Уизлетты.

Он ожидал, что напряжение за столом спадёт, и его родители найдут то, о чём можно поговорить, и не станут затрагивать ни одну из запрещённых тем. Но этот ужин с ними продолжал казаться упражнением в соблюдении молчания, тихим наказанием за то, что он слишком много сказал раньше.

Объективно еда была гораздо более высокого уровня, чем та, которую ему подавали в «Ресторане Поттеров». Ингредиенты, техника — всё это превосходило те блюда. Тем не менее, ему гораздо больше понравилось пребывание на площади Гриммо. Драко почти почувствовал себя виноватым, зная, что эльфы, вероятно, часами работали, чтобы приготовить столько блюд только для того, чтобы их съели в почти полной тишине. Это было безвкусно. В блюдах была та кислинка, которая присутствовала во всём, что вызывало в его душе нахождение в Поместье.

Головная боль доходила до пазух носа, давящее покалывание неприятно касалось костей. Он чувствовал себя так, словно застрял на повороте — странное ощущение непрерывного повторения завтраков с родителями; рутина, которая когда-то ему нравилась. Однако с каждым разом она становилась всё менее и менее привлекательной.

Нарцисса сказала что-то насчёт следующего завтрака.

— Честно говоря, дорогой, не стоит просто лежать в кровати по утрам, — она нарезала на тарелке приготовленную морковь. Ловкие, точные движения, такие же осторожные, как и её слова. — День следует начинать с хорошей еды и живого разговора.

Он наблюдал, как она поднесла кусочек к губам: жевала, глотала, улыбалась.

— Я не лежу в кровати, мама. Я всё ещё начинаю свой день с хорошей еды и живого разговора.

В конце стола, на периферии, Драко услышал удар серебра о стол, накрытый скатертью. Молчание поглотило их целиком.

Драко знал, что его родители не понимали, что он имел в виду. Он намекнул на Гермиону, ещё раз упомянул о ней при них. Молчание усиливало глубину их разочарования. Драко не мог заставить себя переживать по этому поводу.

Нарцисса отвлекала, перенаправляла, уводила разговор в другое русло, как будто они могли просто избавиться от проблемы, связанной с Гермионой. Драко мог бы рассмеяться, если бы не истощение, которое обгладывало его кости.

— И тебя не будет в эти выходные?

На вздохе:

— Да. И на следующей неделе тоже, — Драко осмелился взглянуть на своего отца, сидящего во главе стола. — После матча в субботу мы планировали провести остаток выходных и часть следующей недели в Италии.

Драко увидел это в тот момент, когда Люциус уловил смысл слова «мы». Мышцы вокруг его глаз напряглись, суставы на ножке бокала побелели от хватки. Драко не ожидал другого ответа от такого случайного, почти небрежного упоминания о Гермионе. Но это всё равно его разочаровало. Каждый раз разочаровывало. Он не мог избавиться от надежды на то, что, возможно, на этот раз шок ослабнет, отвращение отступит, а принятие проникнет внутрь.

Люциус сжал губы, взглядом встретившись с Драко.

— Я действительно надеюсь, что вам понравится Италия, — сказал он абсолютно бесстрастно. Хотя, во всяком случае, тон Люциуса предполагал, что он надеялся на плохую погоду, проблемы с портключом и лёгкое пищевое отравление.

Драко посмотрел на свою тарелку. Ему всё надоело.

— Мы так давно не ездили туда, — добавила Нарцисса чересчур задумчивым голосом, который казался болезненной попыткой сгладить тон Люциуса. — Может, нам стоит снова поехать туда этой зимой?

Многие моменты в сложной истории Драко с Гермионой были очень и очень провальными.

Встреча в детстве, повторение слов отца с полной уверенностью, что они позволяют ему выглядеть могущественно и важно, хотя он казался лишь жестоким. Это воспоминание взывало к сожалению.

Встреча с ней на последнем чемпионате мира по квиддичу, который он посетил как раз перед тем, как Пожиратели смерти, в том числе и его отец, превратили спортивное мероприятие в опасный политический посыл. Оно тоже взывало к сожалению.

Присутствие в Поместье, без возможности избежать вопроса о своей личности или сделать что-нибудь, что бы могло предотвратить ужасную боль, причинённую ей в тот день. Это сожаление было таким горьким и отвратительным, и это чувство никогда не покидало его.

Но увидеть, как её Патронус проскальзывает сквозь каменные стены Поместья Малфоев, словно в этом не было ничего удивительного? Чувство облегчения настигло его в самый нужный момент.

Серебряная выдра плыла по воздуху, игриво вертясь вокруг его стула, прежде чем остановиться перед ним и сесть на прекрасный фарфор Нарциссы Малфой. Сквозь полупрозрачное серебряное существо Драко наблюдал, как его мать нахмурилась.

Что ещё более важно, он почувствовал, что улыбается. Он не так часто мог вызывать Патронус, но Драко мог прервать трапезу с родителями, чтобы сделать это. Облегчение, которое настигло его — чистейшая, глупая радость, — было самой подходящей эмоцией на свете. Пока, конечно, Патронус не заговорил.

Голос Гермионы эхом разнёсся по столовой, отзвуки доходили даже до самых дальних углов, когда её слова зазвучали словно в спешке. Слишком громко. Слишком нервно.

— Мне очень жаль, — сказала она с помощью выдры: запыхавшаяся, красивая, хотя он её даже не видел. За её извинениями последовало нервное, маниакальное хихиканье. Он слышал, как она прочистила горло. — Это из-за Джинни. У неё начались схватки. Гарри сказал, что ребёнок скоро родится. Я сейчас направляюсь в Мунго, — пауза, — встретимся там? — тон её вопроса сочился от неуверенности. Это было больно.

Последовала тишина. Новый вид тишины. Другая тишина, звучащая из-за сломанных преград и неопровержимых истин. Выдра не рассеялась. Драко насчитал несколько вдохов, прежде чем...

— Прошу прощения за то, что прервала ваш завтрак, мистер и миссис Малфой. Я знаю, как много они для вас значат.

Выдра наконец исчезла.

Драко рассмеялся.

***

Драко закончил завтрак с родителями почти сразу после исчезновения Патронуса. Он почти не задумывался о том, что не попадёт на чемпионат мира по квиддичу. Тем не менее, он прибыл слишком поздно: его задержала Топси, пытающаяся дать ему с собой еду домой, Живоглот, требующий, чтобы его накормили, как только он переступил порог камина, и непостижимо долгое ожидание значка посетителя в больнице. К тому времени, когда Драко вышел из лифта в родильное отделение Больницы Святого Мунго, он столкнулся с настоящей, буквальной, немыслимой толпой рыжеволосых, заполонивших коридор перед палатой Уизлетты.

Уже от одной лишь визуальной дезориентации у Драко свело зубы: столько рыжего, столько веснушек. Потом раздался шум. Очевидно, несколько членов выводка Уизли уже начали размножаться, заселяя коридор рыжими, конопатыми гибридами, и звучало так много голосов: говорящих, плачущих, кричащих. Удары обуви по линолеуму. Чихание, сопливые лица. А потом появился Драко в итальянской шерсти с французскими манжетами. Яркая вспышка в имбирном море.

Ну, не совсем в имбирном.

Драко напрягся, когда его быстро и возбуждённо обняла Лаванда. Её светлые локоны летели за ней, когда она повернулась, чтобы сообщить рыжему рою о его прибытии. Драко предпочёл бы сохранить свою маргинальную анонимность, когда Уизли притворились, что его не существует.

Лаванда снова повернулась к нему.

— Мы с Роном тоже прибыли сюда не так давно...пришлось взять аварийный международный портключ, — она широко и понимающе улыбнулась. — Рон мне не верил.

Драко не хотел спрашивать.

— Не верил?

— Что ребёнок быстро родится. Об этом говорили чайные листья... о быстром рождении. Я сказала ему, что наша поездка в Нью-Йорк сорвётся. Но магазин возместил траты на портключ, поэтому он настоял на том, чтобы мы этим воспользовались, — она вздохнула, даже отдалённо не будучи раздражённой.

Драко чуть не рассмеялся. Гермиона бы оторвала ему голову за это, если он так поступил.

— Они сейчас в палате, — добавила Лаванда. — Рон и Гермиона.

Драко взглянул на дверь, которую окружали слоняющиеся по коридору Уизли.

— Думаю, все могут навестить их, — сказала Лаванда, стоя рядом с ним. Когда он наклонил голову, чтобы посмотреть на неё, на её лице появилось очень странное выражение ожидания.

— Я не... — начал он. — Я не... я здесь только ради Гермионы.

Дверь в палату Джинни открылась, и Гермиона вышла. Она — раскрасневшаяся, взволнованная и счастливая — не могла сдержать улыбку. Драко пожалел, что у него не было фотоаппарата, чтобы запечатлеть это выражение её лица, зная, что это — момент особой радости: новое для него и, возможно, для неё тоже.

Её улыбка стала до невозможности широкой, когда взгляд остановился на нём. Он оказался в ловушке и даже не осознавал этого. Лаванда легонько подтолкнула его вперёд, когда Гермиона протянула руку и обхватила его запястье, потянув к двери.

Дискомфорт заставил его поднять голову, воротник сдавил шею. Он чувствовал себя не на своём месте, несобранным, чужим, как ощущал себя в первый раз, когда ему пришлось общаться с друзьями Гермионы. Он привык к ним, но потребовалось два долгих года, чтобы не нервничать в присутствии людей, которые его когда-то заставляли переживать. Но такого рода моменты, такие личные переживания со смещением осей — ему не было места в них.

Это было похоже на то, когда он оказался в «Дырявом». Впервые за год с лишним окклюменция взывала к нему с просьбой об отчаянной попытке сбежать, защитить, выжить там, где нет выхода. Потому что не могло существовать никакой реальности, в которой Гарри Поттер был бы заинтересован в том, чтобы позволить Драко находиться рядом со своим новорождённым ребёнком.

Он проскользнул мимо Рона Уизли, выходящего из палаты, когда Гермиона затащила Драко внутрь. Дверь за ним захлопнулась; он заметил четыре вещи.

Во-первых, Поттер выглядел чертовски измученным.

Во-вторых, Уизлетта выглядела ещё более измученной.

В-третьих, они оба выглядели неприлично, преступно счастливыми.

И, в-четвертых, эта неловкость, которую он чувствовал, исчезла за дверью вместе с Роном. Драко ощутил себя странно желанным гостем, и это его почти встревожило.

После кратковременного шока Драко встретился глазами с Поттером, затем с Уизлеттой.

— Поздравляю, Поттеры, — сказал он, взгляд упал на небольшой свёрток, который, как он мог предположить, был новорождённым ребёнком на руках у Поттера.

Уизлетта засмеялась.

— У тебя закончилось зелье для волос, хорёк? Ты выглядишь неопрятно. По-плебейски, если бы мне пришлось подбирать слово.

Драко моргнул. Затем сузил глаза: ребёнок на руках Поттера, Уизлетта в постели.

Он приподнял бровь.

— Ты вообще спала в этом веке, Уизлетта? В твоих мешках под глазами может поместиться больше, чем в маленьком бисерном чудовище Гермионы.

Она задержала на нём взгляд на мгновение, а затем рассмеялась. Драко позволил себе ухмыльнуться. Рядом с ним он услышал вздох Гермионы. Когда он повернулся, она покачала головой, но переплела свои пальцы с его.

Она сжала его ладонь, успокаивая пульс. Драко сжал в ответ, слишком поздно сообразив, будто давал ей разрешение это сделать.

Она посмотрела на Поттера хитрым взглядом.

Поттер приподнял бровь, глядя на неё, но, казалось, он боролся с этим выражением, и его лицо казалось недовольным. Вздохнув, Поттер шагнул к ним, прижимая свёрток к груди чуть менее крепко.

— Хочешь подержать его, Малфой?

Драко подумал, сколько разговоров произошло между Гермионой и Поттером, чтобы достичь кульминации в этот момент. Поттер был готов дать своего новорождённого ребёнка на руки Драко после минимального колебания.

— Нет. Нет, спасибо, Поттер, — сказал Драко, отступая. Он поднял руки в оборонительном жесте. — Я стараюсь не трогать чужие ценности. Ответственно подхожу к этому.

Гермиона засмеялась.

— Тогда я вместо него.

И как будто это было самое лёгкое дело в мире, Гермиона взяла ребёнка, которого Драко, вероятно, должен был бы называть Джеймсом, зная его имя и всё такое. Настоящее имя для настоящего, нового человека. Но очень немногое в этой больничной палате казалось настоящим. От совместной усталости и радости на лицах Поттеров до образа Гермионы с младенцем на руках.

Драко осторожно шагнул к ней, наконец увидев крошечного человека с розовой кожей в её руках: голый, в пелёнках и такой ужасно хрупкий на вид. Драко почти протянул руку, мышцы его левой руки напряглись, когда он хотел её поднять и перевернуть, чтобы дотронуться пальцем до невероятно крошечной ладошки, сжимающейся и раскрывающейся в том месте, где она выскользнула из пелёнки.

Он чувствовал себя спокойно. Как ни странно, как ни удивительно, ему было спокойно. Его взгляд переместился с лица Джеймса — розового, немного приплюснутого и ещё не совсем человеческого — на лицо Гермионы — умиротворённое, красивое, хотя и немного неуверенное. Она покачивалась из стороны в сторону, полностью сосредоточившись на ребёнке на руках.

Драко понял, что Поттер сел рядом с кроватью Джинни и что они оба наблюдают за Гермионой, как и за Драко.

В груди заболело, что-то било по рёбрам — тоска, которую он не мог понять. То, как Гермиона стояла и сияла, глядя на новорождённого ребёнка, поразило его тем, как правильно это выглядело, как остро наступало на пятки неправильной реальности, которая казалась такой очевидной всего несколько минут назад. Она смотрела на Джеймса Поттера, как будто никогда в своей жизни не видела ничего более чудесного.

И это подходило ей.

Драко никогда не считал Гермиону расположенной к материнству. Не из-за пренебрежительного отношения к её женственности, но это просто... никогда не казалось таким важным.

Но чем дольше он смотрел, наблюдая за её радостью, тем больше понимал это. Он сделал небольшой шаг ближе, настолько крохотный, что его ботинки из драконьей кожи так и не оторвались от линолеума. На самом деле, звук больше напоминал шарканье. Нарцисса Малфой была бы потрясена.

Он смотрел, как локоны упали через плечо Гермионы. Она позволила им отрасти, закрутиться по спирали у её лопаток. Один завиток почти идеально лёг в крошечную ручку Джеймса: то сжимающуюся, то разжимающуюся. Гермиона издала звук, балансирующий между шоком и весельем. Драко сделал ещё один осторожный шаг ближе.

Такой крохотный человек, едва появившийся на свет, и он уже знал, что нужно крепко держаться за драгоценности, которые ему дала жизнь.

Раньше Драко никогда особо не думал о детях. По крайней мере, не слишком глубоко. Его осенила мысль, дикая в том, насколько очевидной и в то же время совершенно безумной она казалась.

В понедельник он обедал с Поттерами. Значит, их было двое. А сейчас...

Он наблюдал, как Джеймс снова разжимал и сжимал свою крошечную ладошку, стискивая и отпуская локоны.

Трое.

Поттеры прибыли в Больницу Святого Мунго парой, а когда они выйдут отсюда, их будет трое. Неужели это действительно так? Должно быть, это работает так. Очевидно. Но это было безумием. Магией. Это маленькое существо в руках Гермионы — магия сотворила жизнь.

Джеймс был ничем. Никем. И вот теперь он есть.

В горле Драко пересохло. Он сглотнул, преодолевая чуждое, навязчивое, подавляющее желание, низко бурлящего в его горле, исходящего из груди.

Наследники всегда казались ему абстрактной вещью: нечётким, неопределимым состоянием, с которым будет иметь дело его будущее «я». Они были долгом. Не желанием.

Теперь он мог видеть это, и оно породило в нём желание, и Драко пришлось задуматься, видят ли это и другие в комнате. Он поддался импульсу и поднял руку, предлагая указательный палец вместо локона Гермионы. Смутно он задавался вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как он оторвал взгляд от этого ребёнка, от Гермионы с этим ребёнком.

Другой образ вспыхнул перед глазами. Гермиона с его ребёнком. Их ребёнком. Наследником. Это больше не казалось таким абстрактным. Фактически, это было похоже на простую математику. Он, она. Двое становятся тремя.

Он сглотнул, горло заныло. Слабая хватка Джеймса усилилась на кончике его пальца. Драко заставил себя поднять глаза, отвести взгляд, чтобы не потеряться в этой странной, мучительной жажде.

— Я полагаю, нам нужно поблагодарить Поттера за то, что он спас нас всех от необходимости иметь дело с очередным рыжим человеком.

Это было наполовину оскорбление. Вырвалось инстинктивно.

Поттер встал, подошёл и хлопнул Драко по плечу с непринуждённой фамильярностью, которой они никогда прежде не придерживались. А потом Поттер засмеялся. Он смеялся, смеялся и смеялся, стоя слишком близко к Драко, глядя через его плечо на темноволосый свёрток в руках Гермионы.

— Ага, — сказал Поттер, держа руку на плече Драко. — Это всё благодаря мне.

Примечания:

У-ля-ля