Начало и конец

 Июль

тик так тик так

Драко провёл рукой по волосам, когда тележка Гринготтса остановилась, едва не развалившись после долгого извилистого путешествия под землёй к старым хранилищам. Влажный холод, цеплявшийся за все поверхности столь глубоко под землёй, напрочь лишал зелья для волос какой-либо силы.

— Я думал, что мой путь к хранилищам был до смешного долгим, — сказал Тео с тихим свистом. Звук рикошетом отразился от влажных почерневших валунов, которые, как предположил Драко, были вокруг. Огромные пространства и слабое освещение оставляли много места для его воображения.

— Тебе следовало предупредить меня, чтобы я захватил закуски, — сказал Тео, отступая в сторону, чтобы сопровождавшие их гоблины могли начать отпирать хранилище Драко. — Я бы взял шоколадных лягушек или что-то в этом роде.

— Ты слишком драматизируешь.

— Ну, мне обещали выпить пинту пива и провести вечер в пабе. Думаю, меня похитили.

— Тебя не похищали. У нас есть быстрое дело.

Рядом с ними открылись двери хранилища; оранжевый свет лился из бра, установленных на внутренних каменных стенах. Драко кивнул гоблинам и схватил Тео за локоть, заставляя его войти.

Тео поворчал ещё немного, что-то о потере своего драгоценного друга — времени ради этих чёртовых дел.

— Мы выпьем, — сказал Драко. — После.

— Грейнджер украла тебя у меня. А я теперь что, мальчик на побегушках?

— Грейнджер украла меня? Ты украл её, чтобы... искать себе парней. Ты знаешь, суббота была моим днём с ней.

— Да, а теперь у тебя есть вся неделя. А у меня что? Блейз?

Драко швырнул маленькую коробку Тео, который ощупал её, когда она угодила ему в раскрытую ладонь, и отчаянно жонглировал ею, чтобы та не упала на пол.

— Я думал, Блейз был твоим лучшим другом в последнее время?

— Как бы то ни было, он мой единственный вариант, учитывая, что вы вместе и до тошноты счастливы, — он поднял коробку и встряхнул рядом с ухом, что, как мог предположить Драко, было попыткой распознать содержимое с помощью слуховых подсказок. — Однако я не хочу, чтобы он стал моим лучшим другом навсегда. Можно дружить с такими людьми, которые сидят, смотрят вдаль и портят антикварную мебель дымом так долго, прежде чем начнёшь думать — возможно, нужно больше друзей.

— Звучит утомительно, Тео.

— Воистину, это так, — Тео наклонил голову и протянул коробку. — Что это?

— Причина, по которой мы здесь.

Драко наблюдал, как Тео, наконец, осмотрелся вокруг, узнав хранилище, в которое они вошли, а именно то, чем оно было.

— Ах, хранилище семейных реликвий вашей семьи, — его взгляд метнулся к коробке в руке. — Кольцо, я полагаю? Ты хочешь сделать предложение?

— Я почти сделал, — Драко провёл пальцем по полке диадем, праздно гадая, когда в последний раз какая-нибудь из этих вещей покидала эту подземную тюрьму бесценных изделий?

Тео, казалось, задумался на мгновение, перебрасывая коробку между руками. Напряжение сжало позвоночник Драко, когда он пытался понять, почему Тео ещё не открыл коробку. Разве он не понимал, что его пригласили высказать своё мнение?

— Прошло уже больше года. Я удивлён, что ты так долго ждал, — сказал Тео, бросив коробку обратно Драко.

Он поймал его с лёгкостью, иррационально раздражённый тем, что Тео не заглянул внутрь.

— Всё было... всё было сложно, — это было лучшее объяснение, которое Драко мог дать.

Тео тяжело вздохнул, прислонившись к закрытой двери хранилища.

— Вы как настоящие Ромео и Джульетта.

— Кто?

— Маггловская литература. Грейнджер меня научила.

Смех, вырвавшийся из горла Драко, неожиданно поразил его, когда образы графа Монте-Кристо пронеслись в его памяти.

— Она сделала то же самое со мной. Если она придёт к тебе с чем-нибудь от Александра Дюма, беги.

— Твои родители знают? — спросил Тео, избегая скудной попытки Драко рассмешить его. Он скрестил руки на груди, сузил глаза, наклонил голову и поднял брови. Всё в нём кричало о подозрениях. Драко не особо оценил этот взгляд.

— Боги, ты говоришь как Гермиона.

— Это резонный вопрос.

— Я знаю, — Драко открыл коробку, взглянул на кольцо внутри и снова закрыл её. — Я знаю.

Тео ничего не сказал, просто продолжал наблюдать за ним, стоя в позе, которая остро напомнила Драко Блейза, когда он знал то, чего не знали остальные.

Драко бросил коробку Тео, который снова едва умудрился её поймать.

— С Гермионой всё непросто, — сказал Драко, не отрывая глаз от закрытой коробки в руках Тео. — Но с моими родителями всё просто невозможно. Я, может быть, несколько раз обедал с ними после дня рождения.

— И как прошло?

Драко знал, что Тео спросил бы про это, но всё, о чём он мог думать, это о том, что он больше дней проводил с Гермионой.

— Мне нравится проводить с ней утро. Я лучше завариваю чай, и у меня отлично получается приготовить тосты или яйца, — смущение подкралось к шее Драко — горячее и неловкое. Если бы в мире когда-либо существовал человек, которому Драко осмелился бы сделать такое признание, этим человеком был Тео. — Она готовит ужины. Я должен начинать и заканчивать свой день с ней... просто... — он не смог сформулировать дальше, взгляд снова упал на коробку: наглядный пример того, как сильно он любил то, о чём говорил.

— Ну, я уверен, что твои родители также относятся друг к другу. Поэтому и ты тоже. Не поэтому ли твоя семья всегда устраивала эти обеды?

Иногда, в моменты между шутками Тео и его представлениями, втискиваясь в его искренность и другие вещи, о которых Драко никак не мог заставить его говорить, у Тео возникали всплески понимания, настолько сочувствующие, что они честно поражали Драко.

— Думаю, да, — сказал Драко. И так оно и было. Его родителям нравился рутинный образ жизни вместе, они жили так всегда. В груди Драко разрасталась боль от мысли, что радость, которую он получил от своих отношений с Гермионой, может иметь хоть что-то общее с тем, как его родители относились к нему.

— Так ты собираешься им сказать?

— Я согласился поужинать с ними сегодня вечером.

— Это работает на Грейнджер? — раздался внезапный резкий тон. — Я не об этом спрашивал. Проясню: ты собираешься спросить у них разрешение использовать семейную реликвию? — он указал взглядом на коробку.

Губы Драко сжались и побелели. Он привёл с собой Тео для помощи, для небольшого общения, чтобы поделиться с другом чем-то захватывающим, и, чёрт возьми, изменяющим его жизнь. Он вдохнул, задержал дыхание и, наконец, заговорил.

— Мне не нужно их разрешение, Тео. Реликвия Малфоев принадлежит мне так же, как и им.

Тео закатил глаза, приподняв брови почти до линии роста волос.

— Приношу свои извинения, я просто сирота. Я немного забыл о процессе одобрения родителями использования наследственных реликвий, — во время разговора Тео отпустил руки из-за того, как он жестикулировал, довольно резко. Он бросил коробку обратно Драко. — Ты уверен, что имеешь право использовать семейные реликвии? — Тео задал вопрос тихо, почти беззвучно, как будто хотел вообще его не задавать.

— Что ты подразумеваешь под этим?

Тео вздохнул.

— Просто... ну, ты действительно не выглядишь так, как будто хочешь быть наследником Малфоев.

— Я не хочу быть их наследником.

— Есть ли выбор?

Драко открыл бархатную коробочку, вздохнул и снова захлопнул её.

— Не мог бы ты просто высказать своё мнение о ювелирном изделии?

Тео сделал это. Без единого слова о родителях Драко.

***

По правде говоря, в тот вечер Драко обменялся с Топси и Тилли большим количеством слов, чем с кем-либо из своих родителей. Он сделал это не злобно и без чувства превосходства, или в тоне, пренебрегающем традиционными чувствами Люциуса и Нарциссы. Но когда ему представилась возможность поговорить с домашними эльфами или поговорить с его родителями, эльфы не вызывали в нём такого беспокойства, в отличие от его родителей.

Он ужинал с ними четыре раза со дня своего рождения.

Два приёма пищи пришлось прервать на полпути к закускам, чтобы тихий гнев не поглотил его живым. Взгляды и тишина были бесконечно хуже неловкой беседы, избегания или откровенного гнева. Взгляды, казалось, были пронизаны осуждением. Тишина — проклятием.

После каждой из этих неудачных попыток спасти то, что начинало всё больше и больше походить на то, что нельзя спасти, Драко возвращался домой к Гермионе и трахал её, как будто его жизнь зависела от того, насколько глубоко он мог доказать свою преданность. Он излил своё отчаяние, чтобы доказать, что может поддерживать, защищать и ценить хотя бы эти отношения в своей жизни. Все они, казалось, рассыпались, словно, ломались — хрупкие мелочи, которые он ломал одним касанием из-за слишком сильного давления.

Третий ужин, который был у него с родителями, включал в себя одно неестественное извинение Нарциссы за то, как прошёл его день рождения. Люциус молчал.

Примечательно, что извинения были за то, как прошёл его день рождения, а не за то, что стало причиной. Она извинилась не за слова, не за действия, а только за результат — будто эти вещи существовали отдельно друг от друга.

Он остался до тех пор, пока не доел своё блюдо, отказался от десерта и ушёл. Когда он обнимал Гермиону той ночью, он не мог осознать ощущение раскола в груди, ломающего кость надвое. Ему было интересно, если он прижмёт её достаточно крепко, достаточно близко, сможет ли она уместиться в этих пространствах и сама заполнить трещины.

— Ты не должен сдаваться, — сказала она ему, губами прощупывая пульс на его шее, когда они вместе лежали в постели.

— Из всех людей на свете ты точно не должна защищать их.

Её дыхание поднялось по его шее, облетело ухо и вплелось в волосы. Тёплое и свежее, как её маггловская мятная зубная паста. Интимность, которая иногда приводила его в трепет, признавая абсолютную близость, необходимую, чтобы почувствовать чужое дыхание на своей коже.

— Это... абсурд. Я знаю, — сказала она, проводя рукой по его груди и обхватив ногой его бедро, пока они смотрели друг на друга в постели. — Они продолжают говорить и делать ужасные вещи, но... они также продолжают приглашать тебя, даже зная обо мне. Это должно... это же прогресс, хотя, возможно, и медленный. Они не хотят тебя терять.

Она поцеловала его под челюстью — заклинание, от которого дрожь бежала по его нервам.

— Я знаю, что ты тоже не хочешь их терять. Мы можем с этим справиться.

— Так оптимистично, — сказал он, крепче прижимая её к себе, заполняя щели.

Четвёртый ужин с его родителями включал десерт и несущественный разговор о том, как малина и шоколад прекрасно дополняют друг друга. Когда он ушёл, Нарцисса сказала ему, что ей понравилось, как он уложил волосы.

Когда она это произносила, у неё заслезились глаза.

Позже, дома, когда он поцеловал Гермиону, она улыбнулась. Она сказала ему, что он на вкус как шоколадно-малиновый торт. Он поднял её на кухонную стойку, избавил от трусиков и в отчаянии сказал ей, что вместо этого он предпочёл бы попробовать её на вкус.

Этот пятый ужин, произошедший вскоре после того, как Малфой вытащил кольцо из хранилища драгоценностей — кольцо, которое теперь лежало в его кармане как напоминание, как знак того, для чего всё это должно было быть, — мог быть другим. Должен был быть другим. Если Гермиона верила, что они могут добиться прогресса, найти надежду там, где её нет, тогда он хотел бы ей верить. В конце концов, она была самым умным человеком из всех, кого он знал.

Люциус и Нарцисса встретили его у камина.

Люциус прочистил горло, когда Драко смахнул со своих брюк искрящийся пепел летучего пороха.

— Мы рады видеть тебя здесь, сынок.

Драко выпрямился. Глубоко вздохнул. Слова звучали напряжённо.

— Я рад быть здесь.

— Неужели?

Рука Нарциссы резко взмыла вверх, пока не нашла цель, и она нежно положила ладонь на предплечье Люциуса.

— Хватит, — сказала она. — Мы хотим хорошо провести вечер. Эльфы приготовили для нас шесть прекрасных блюд. Классическая французская кухня. Твоя любимая, дорогой.

Драко, должно быть, скорчил гримасу, хотя и не хотел.

— Разве это... больше не так? — спросила она.

Такой простой вопрос. Но течение времени, пространства, расстояния, которое это подразумевало, или расхождения путей, разделило его предпочтения и её знания о них по противоположным сторонам постоянно увеличивающейся пропасти между ними.

Драко приложил немало усилий, чтобы улыбнуться: скромная, натянутая, неискренняя улыбка. Но всё же попытка.

— В последнее время я пристрастился к итальянской кухне.

Улыбка его матери, гораздо более элегантная по своей неискренности, чем его собственная, влезла в его щели и безуспешно пыталась заполнить их.

Когда они шли в столовую — его родители держались в двух шагах впереди него, а он плёлся сзади, — Драко не мог не сосредоточиться на мыслях о кольце в кармане, оттягивающем ткань при каждом шаге. Это было похоже на крошечную звезду, которую он нёс с собой — светлое пятно надежды от Гермионы, для Гермионы.

Топси и Тилли приветствовали их в столовой. Он кивнул Топси, когда она принесла ему бокал вина.

— Рад видеть тебя, Топси. Мопси передаёт тебе привет, — он скучал по Топси, когда дело касалось еды. Но автономия и уважение к условиям труда — слова Гермионы, а не его — были ценой, которую он заплатил за то, чтобы его ведьма была счастлива в их доме.

Топси покраснела, заикаясь в знак благодарности, крошечные ручки схватились за висящие от смущения уши.

Слева от него появилась Тилли с треском и тёплым полотенцем для рук.

— Тилли, спасибо. Я рад видеть и тебя. Милли передаёт привет из Нотт-Мэнора.

Тилли чуть не уронила поднос с полотенцами, прежде чем поблагодарить и поспешить к родителям. Когда Драко поднял глаза, переводя взгляд с матери на отца и обратно, он обнаружил, что на их лицах были почти идентичные выражения замешательства и нахмуренные брови.

Драко открыл рот, собираясь защищаться, осознавая борьбу за понимание на лицах своих родителей.

— Тео, — начал он. — Он делает то же самое с эльфами в нашем Поместье. Всего лишь небольшие обмены любезностями.

Нарцисса медленно отпила вина. Она держала бокал не за ножку, и этот крошечный изъян в этикете, особенно для белого вина, почему-то казался важным. Она поставила бокал и посмотрела на него, быстро моргая, когда линии испещрили её лоб, передавая замешательство.

— И... зачем? — спросила она.

Драко склонил голову. Он услышал два последовательных треска. И Топси, и Тилли исчезли.

— Им это приносит радость? — сказал он, не желая, чтобы это звучало, как вопрос. — Я... представляешь, это нормально? Слышать слова приветствия от своих братьев и сестёр из другого Поместья.

Люциус издал насмешливый звук в бокал с Вионье.

Нарцисса ничего не сказала, не издала ни звука.

Они съели пять блюд в тишине, прерываемой лишь треском эльфийской магии, стуком серебра о фарфор и новым мятежным настойчивым требованием Драко продолжать обмениваться словами с Топси, Тилли, Мопси и Милли.

Во время десерта Нарцисса наконец что-то сказала.

— Тебе не нужно так много суетиться из-за них, дорогой.

Прошло почти полчаса, и внезапно они снова оказались там, обсуждая домашних эльфов, как будто они никогда не замолкали так надолго.

Но он предположил, что так оно и было. Вести мёртвые разговоры было не так сложно, как придерживаться мёртвых убеждений, и его родители делали это годами.

Ему стало плохо. Внутренняя часть его рта была покрыта маслом из-за чрезмерного увлечения жирной пищей и разговорами с эльфами. Он подумал о кольце в кармане.

Он знал, что ему не хочется спрашивать их разрешения. Он не сообщил им о своих планах. Они знали о Гермионе, и этого должно было быть достаточно. Они знали, как долго они были вместе, по крайней мере, примерно. Они знали, что она переехала к нему за несколько месяцев до этого. Если они не сумеют предугадать по этим очевидным подсказкам, к чему ведут его отношения с ней, то это их дело, и он не возьмёт на себя ответственность за их преднамеренное невежество.

Более того, на использование семейных реликвий, фамильных ценностей он имел полное право, хотят они признать это или нет, ему лишь хотелось, чтобы они позволили ему жить так, как ему хотелось. Он не собирался делать ничего подобного.

У него было кольцо в кармане.

Он продолжал болтать с Топси и Тилли.

И он оставил свои вопросы при себе, когда его мать сообщила ему, что они планируют отпраздновать Хэллоуин в Поместье.

В любом случае ему не пришлось задавать вопросы; он знал ответы. Гермионе не будут рады, а это означало, что он не пойдёт.

***

Драко любил не так много звуков на этой земле так же сильно, как, например, слушать, как Гермиона пытается сдержать вздох, обнаруживая ещё одну новую биографию в её любимом маленьком маггловском книжном магазине. Она повернулась, волосы закручивались в неистовые спирали, когда её руки упали ей на бёдра. Она изо всех сил крикнула: как ты смеешь, Драко Малфой, и он сомневался, что сможет любить её больше, даже если попытается.

— Сколько денег ты вложил в этот магазин, чтобы получить все эти книги? Я никогда не доберусь до Элиота.

На днях он собирался уговорить Гермиону позволить ему трахнуть её прямо здесь, прямо напротив той полки, перед которой она так много вздыхала, глядя то на неё, то на него. Его не волновало, придётся ли ему купить весь магазин, чтобы запереть его и дать им немного времени, если это потребуется.

Он пожал плечами, наслаждаясь скрытой прелюдией, переплетающейся с её возбуждением, раздражающей её ровно настолько, что она не знала, хочет ли шлёпнуть его или трахнуть. Честно говоря, он был бы согласен и на то, и на другое.

— Немного, — признал он. — Я не уверен. Не считал.

Ему пришлось остановиться, осознав, что он стучал указательным пальцем по коробке в кармане брюк: его неизменный спутник в виде драгоценного украшения. Ему просто надо пережить ещё час или около того, просматривая книги, прежде чем он сможет пригласить её на ужин в их любимом маленьком итальянском ресторане. Там, в центре маггловского Лондона, с помощью семейной реликвии Малфоев, он сделает предложение этой девушке и пообещает ей официально всё, что у него есть.

Соединение магического мира и не-магического казалось правильным, важным, и он надеялся, что она тоже так считает. Он ни у кого не спрашивал разрешения: ни у отца, ни у неё. Он избавился от известных ему традиций, кроме самого кольца. Их совместная жизнь будет принадлежать им и никому другому.

Мысль обо всём этом одновременно воодушевляла и пугала его. Его отец не имел права голоса. Если Драко никогда не начинал этот конфликт, никогда не хотел быть вовлечённым в него с самого начала, то Люциус не смог бы победить.

Гермиона снова вздохнула, руки упали с бёдер. Она повернулась и взяла с полки ещё две книги, сунув их Драко в руки. Она давным-давно сообщила ему, что, если он настаивает на хранении такого количества книг, которые ей придётся прочитать, он несёт ответственность за них. Это было не самой здравой логикой, но он всё равно подчинился — преданный последователь её слова.

— Хорошо. Полагаю, я отлично подхожу для рассказа странных биографических фактов об известных людях, чьи фамилии начинаются с буквы Э, чтобы удивлять всех в пабах.

Драко издал звук признания, отвлечённый тяжестью в кармане и каплей беспокойства, которое, вероятно, должно было вызвать у него предвкушение.

— Хотя я полагаю, нам действительно нужно пойти в паб с Гарри и Джинни, чтобы применить мои навыки.

Он снова промурлыкал, ища глазами часы где-нибудь в магазине. У них была очень важная бронь.

Она вошла в его поле зрения, приподняв бровь, вернув руки на бёдра.

— Да, милая, это будет фантастика, — сказал он, надеясь, что это был ответ, которого она добивалась.

Она издала протестующий звук разочарования.

— Это не... что с тобой?

Раздражение в её тоне снова привлекло к ней всё его внимание. Не в этот вечер. Не в этот день. Он хотел преднамеренно раздражать её только для того, чтобы завести. Он не хотел раздражать её и не контролировать этого. Не хотел, чтобы это могло испортить такое чудесное событие.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, пытаясь продемонстрировать сокрушительную беспечность.

— Ты ведёшь себя странно, — она постучала по обложке одной из книг, которые он держал, сузив глаза.

— Нет.

Она глухо рассмеялась.

— Ну, если ты настаиваешь.

— Это я и делаю.

— Думаю, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, когда ты не в настроении.

— Я в настроении.

Она снова рассмеялась, но не так грубо, чтобы Драко взбесился; он ненавидел, когда над ним смеялись. Смех Гермионы, даже если она технически смеялась над ним, всегда имел оттенок нежности и доброты. Её смех смешался с его сохраняющейся неуверенностью и подразумевал под собой, что смеяться тоже нормально. Однако в данном случае он этого не сделал. Вместо этого он нахмурился в попытке усилить опровержение.

— Ты уклончив и нервничаешь. Как тогда, когда ты пытался подарить мне рубиновое ожерелье...

Драко почувствовал, что бледнеет, кровь отливает от его лица, и он подавил импульс к быстрому вдоху удивления. Сначала она ничего не заметила, продолжая болтать о его странном молчании, хотя обычно он безжалостно дразнил её по поводу новых книг, которые ей приходилось покупать. В конце концов, она уловила его перемену, потому что остановилась, замешательство и интуиция тенью ходили по её лицу.

— Драко?

Он промычал, подтверждая, что слышал её, пока наблюдал, как мускул на её шее сжался от напряжения, норовя сломать позвоночник.

— О... семейных реликвиях. Ты же не собираешься, — она ​​сглотнула, кашляя, — не собираешься подарить мне что-нибудь, не так ли?

Что ещё мог сделать Драко, как не уклониться от такого вопроса?

— Ну... я предупреждал, что сделаю это. Когда-нибудь.

— Когда-нибудь.

— Когда-нибудь.

Она моргнула, наклонив голову. Гермиона открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, и Драко испытал отчётливый, интуитивный страх, что она вот-вот всё испортит своим прекрасным ртом и ужасным мозгом. Он бросился прервать её.

— Если бы я думал об этом, — слова практически вылетели из его рта, — то прошло уже больше года. С последнего раза...

— ... Не прошло и года...

— ... А до этого мы несколько месяцев были вместе в каком-то роде. Долго быть с кем-то...

— Я была с Роном более трёх лет.

Драко тяжело вздохнул. Он повернулся, положив книги, которые держал, на ближайшую полку, наугад запихивая их боком поверх нескольких других, которые были выставлены должным образом. Даже посреди этого разговора, каким бы интенсивным он ни был, он увидел, как Гермиона анализирует, оценивая, правильно ли он расставляет их.

— Пожалуйста, не сравнивай нас, — умолял Драко, как ему показалось, в тысячный раз в его жизни. Он знал, что она сделала это не специально, но всё же сделала. Для впечатляющего мозга Гермионы Грейнджер всё можно было сравнить и противопоставить. — Три года — это... оскорбительное время, которое он заставил тебя ждать.

— Ждать? — её тон стал выше, вопрос послал вибрацию по голосовым связкам.

— Предложения.

— Я думала, мы не сравниваем?

— Не сравниваем.

— Не знаю, каких устаревших обычаев чистокровных ты придерживаешься, но три года... это разумно, — пауза.

— Но недостаточно? Или достаточно? — там, где тон Гермионы повысился, тон Драко понизился. Острота в нём, граничащая с гневом, разрушила его надежду на их вечер, оставив зияющие трещины, через которые могло просочиться сомнение.

— Он сделал предложение.

Драко пришлось сделать шаг назад, пошатнувшись из-за этой смещающей ось информацией.

— Он что?

— Я сказала нет.

Чётко.

Очевидно.

Боги.

— Дело не в Роне, — мягче сказала она. Она сделала шаг к нему. — Дело не в том, что я не... что я бы не... Драко, я люблю тебя. Я люблю тебя, хотя в этом магазине всё больше и больше книг, так что ты можешь завершить тот спор, который мы заключили много лет назад.

Она обхватила пальцами его левое запястье. Это было более интимно, чем хватка за предплечье. Менее интимно, чем за ладонь. Золотая середина.

— Я просто не думаю, что сейчас подходящее время, — сказала она шёпотом. — Если ты думал подарить мне украшение.

Как могла одна женщина так эффективно ломать его, а затем снова собирать вместе? Он протянул руку, накрыл её ладонь и поднёс к губам. Он наблюдал, как её глаза расширились, а затем закрылись, лишь на мгновение.

— Я не хочу, чтобы ты всю жизнь провёл в ссоре с родителями. Я всё ещё думаю, что мы могли бы найти способ сосуществовать вместе, — вторую руку она поднесла к его лицу, зачёсывая пальцами прядь волос за ухо, что не отличалось от того, как он часто делал то же самое с ней. — Я не питаю иллюзий наладить отношения с Люциусом, — натянутое выражение, — но я могу быть вежливой с ним. Вести себя зрело. И я знаю, что у тебя с ними сложные отношения. Я не хочу усугублять их ещё сильнее.

— Мне всё равно, Гермиона, — она моргнула. — Меня не волнует, что они думают, — сказал он. — Меня не волнует, к чему они готовы. Это наша жизнь, а не их. Наша.

Она убрала руку, улыбка погасла.

— Я верю, что ты в это веришь. Но я боюсь, что на самом деле это не так. Я думаю, это тебя волнует; ты можешь пожалеть или расстроиться из-за последствий, которые могут послужить причиной разрыва отношений между вами.

Кольцо в его кармане казалось самым тяжёлым камнем из всех известных человеку, давящим на него, притягивающим к земле. Он смотрел на её лицо, ожидая увидеть, есть ли у неё какие-то другие безжалостные оценки, которые можно было бы применять для анализа.

Он выдохнул; его дыхание было тяжёлым, сердце болезненно билось в груди.

Драко повернулся и снова снял с полки её книги. Он взглянул на названия и кивнул в сторону кассы.

— Ты много знаешь, Гермиона. Но одновременно не знаешь ничего.

Она не ответила и последовала за ним, чтобы оплатить книги.

Примечания:

Что ж, вот мы и добираемся до главного конфликта:)

Все же не может идти так гладко, когда у героев такая история прошлого за плечами💔