Начало и конец

Декабрь

тик так

Драко провёл всё рождественское утро, испытывая непреодолимое желание вырвать. Завтрак плескался в желудке; разговор с его родителями был неприятным, неестественным, поскольку он старался не ёрзать и не вертеться на стуле. Вручение подарков было формальным обязательством в списке традиций, которые мало что значили, когда подарков вовсе не было. Что можно было подарить людям, которые могли позволить себе всё, что им хотелось, когда им хотелось, и, на самом деле, которые ничего не хотели? По крайней мере, ничего, что можно было подарить в материальном плане: палочка Люциуса не лежала под ёлкой, социального статуса Нарциссы там тоже нельзя было отыскать, как и храбрость Драко.

Драко сидел молча, пил чай, улыбаясь, когда ему полагалось улыбнуться, и покорно слушал, пока его родители разговаривали, как будто всё было в порядке. Но волшебство этого дня испарилось, выжав Драко досуха, пока он ждал момента, когда сможет сказать им, что не останется. Он отложил это напоследок.

Топси возникла с треском, объявила, что обед готов, и снова исчезла.

Нарцисса поднялась с кресла, разглаживая складки на своей бледно-лиловой мантии.

— Пришло время? — спросила она. Люциус встал, его плечи были расслаблены, осанка не была такой ровной, и он выглядел более непринуждённым, чего Драко не наблюдал уже долгое время. Даже Люциус Малфой не мог устоять перед волшебством Рождества. Он протянул Нарциссе руку, которую она приняла с изящной улыбкой на лице. Это был прекрасный, простой, редкий момент нежности, свидетелем которого Драко имел честь быть. И он испортит это в считанные секунды.

— Я не присоединюсь к вам, — сказал Драко, продолжая сидеть в кресле, сжимая в руках чашку с чаем.

Его мать остановилась на полпути, слегка наклонив голову, пытаясь осознать сказанные им слова.

— Что ты имеешь в виду, милый?

— Я проведу остаток дня со своей девушкой и её семьёй.

Драко заметил, как его мать крепче сжала руку Люциуса. Его живот скрутило, желудок будто перевернулся, разорвался в клочья в попытке вырваться из тела. Ему пришлось отставить чай в сторону, пока влажные, потные руки всё ещё были в состоянии удерживать фарфоровую реликвию.

Что-то ещё, что-то более напряжённое, чем его нервы, вырвалось из груди Драко — волна, как лесной пожар, накрыла с головой, когда адреналин поглотил его. В отличие от того, когда он расторгнул помолвку с Асторией, он чувствовал, что может сделать что угодно, стать кем угодно. Он может, наконец, быть самим собой.

Челюсти Люциуса разжались.

— Ты не посмеешь оскорбить членов своей семьи, проводя праздник с какой-то девицей, которую мы никогда не встречали.

Гнев пробежал по спине Драко. Он засунул руки в карманы, скрывая дрожь. Он сделал глубокий вдох — вдох через нос, выдох через рот — и вырыл себе могилу прямо здесь, в гостиной.

— О, вы встречали её.

Нарцисса тихонько вздохнула, опустив руки по бокам. Челюсти Люциуса щёлкнули, и его ноздри яростно раздулись. В воздухе между ними витали ощущения смятения и предательства. И множество вопросов в придачу.

Драко уже так много успел сказать. С таким же успехом он мог бы рассказать и всё остальное. Он мог это сделать. Он сделает это. Он сказал ей, что всё по-настоящему.

— Это Гермиона Грейнджер. И не то, чтобы тебе не было наплевать — хотя, полагаю, маме это может быть небезразлично, — но я люблю её. Очень сильно. И я собираюсь провести день с её родителями-магглами, и я по-настоящему жду этого.

Драко сообразил, что ему, вероятно, следует встать, чтобы он не выглядел как ребёнок, которого отчитывают за проступок.

Одному из его родителей потребовалось несколько секунд, чтобы что-то сказать или сделать. Нарцисса нахмурила брови, скрестила руки на груди и смотрела на него так, словно он был для неё совершенно незнакомым человеком. Люциус, наоборот, покраснел; кровь прилила к лицу.

— Обезоружь его, — сказал Люциус напряжённым и резким голосом, выплевывая приказ Нарциссе.

— Он наш сын.

— Он планирует провести день с магглами. Ты его слышала. Он явно утратил рассудок. Эта девушка, вероятно, применила к нему Империус. Отними его палочку.

Драко чувствовал огромную благодарность Министерству за то, что оно лишило Люциуса палочки на время домашнего ареста. Драко, возможно, не смог бы защитить себя, если бы отец внезапно решил его обезоружить. Но колебаний его матери, даже если они разбили сердце Драко, было достаточно, чтобы не затягивать с этим.

Он использовал Экспеллиармус и направил палочку в сторону Нарциссы, испытывая привкус отвращения от применённого заклинания.

Он поймал палочку своей матери, которая отлетела к нему. Люциус сделал яростный шаг вперед, прежде чем Драко сменил цель, направив палочку на отца.

— Мне очень жаль, мама, — сказал он, не сводя глаз с Люциуса. — Но я уверен, что ты всё равно выберешь это, нежели чем тебе вообще придётся становиться на чью-то сторону, — Драко бросил на неё взгляд — короткий, чтобы увидеть бурю из горя, страха и гнева в чертах её красивого лица. — Я хочу верить, что ты бы не сделала этого, — добавил он, зная, что этого было бы недостаточно.

Драко глубоко вздохнул, опустил палочку, безмолвно умоляя отца не двигаться. Он этого не сделал. Никто ничего не сделал, пока все они стояли в неловкой тишине после того, что он сказал, после того, что он сделал.

— Я уйду, — сказал Драко, не зная, как закончить, вероятно, худший разговор, который у него когда-либо состоялся с родителями. — Я пришлю Патронуса, который сообщит, где я оставлю твою палочку, мама. Я не... прости, но я не могу доверить её тебе сейчас.

Он скривился, увидев, как на её лице промелькнула тень боли. Драко повернулся и ушёл, прежде чем заставил бы себя передумать и попросить прощения, пытаясь сделать так, чтобы они увидели Гермиону такой, какой видел её он.

Он мог бы вернуть палочку матери множеством разных способов. Топси, например, с радостью выполнила бы свой долг. Но использование Патронуса было идеальным способом, чтобы они увидели это, чтобы они узнали об этом. Он хотел, чтобы они увидели львиную голову и знали, что это отныне такая же часть его самого, как и хвост дракона.

Он отсчитывал секунды, измерял свои шаги, медленно приближаясь к каминной сети, всё больше и больше понимая, что он — пример ужасного сына. Он всю жизнь хотел быть хорошим ребёнком. Без этого он, по крайней мере, мог бы быть хорошим парнем.

Парнем.

Он бросил летучий порох и в вспышке зелёного цвета понял, что это не совсем подходящее слово для того, кем он был и кем хотел быть.

Слово «муж» пришло ему в голову, когда он скрылся из виду, прочь от Поместья, которое могло стать его темницей в другой жизни, в другой раз.

***

Гермиона сжала его руку, пока они стояли у парадной двери дома её родителей, ожидая, когда их впустят внутрь.

— Я очень хочу знать, что ты приготовил для них в качестве подарка, — сказала она, улыбаясь безмятежно и счастливо, так, что могла избавить его от беспокойств.

Он ухмыльнулся. Драко потратил целый месяц на поиски подходящего подарка для её маггловских родителей — врачей-дантистов, и он нашёл идеальный подарок. Естественно, он отказывался ей говорить об этом, намереваясь произвести на неё впечатление.

Его сердце ёкнуло, когда он услышал звук приближающихся шагов. На этот раз нервы Драко не были натянуты. Это были обычные переживания, которые испытывал мужчина, когда впервые встречался с родителями своей девушки. По крайней мере, он так подозревал. У него не было большого опыта, который можно было бы использовать для сравнения.

Он повернулся к Гермионе.

— Прежде чем мы это сделаем, — начал Драко, сразу же сожалея, когда увидел, как её глаза округлились от беспокойства. — Мне просто нужно, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. Настолько сильно, что я собираюсь притвориться, будто телевизор меня не пугает и не нервирует.

Он заправил её локон за ухо, когда она рассмеялась — немного маниакально, поскольку смех сорвался с её губ так громко, будто она не смогла совладать с нервами.

— Боже, о Боже. Я просто... о, я нервничаю и... ты понимаешь? Год назад я и представить себе не могла, что ты добровольно приблизишься к телевизору ради меня. И согласишься на ужин с моими родителями-магглами.

— Год? — он наклонил голову, глядя, как её улыбка касается уголков глаз. Такая лёгкая, такая настоящая.

— Нет, — успокаивающе сказала она, понизив голос. — Дольше, чем год, — Гермиона протянула руку, нащупав его подбородок. — Я... мне нравится эта версия тебя. Тот человек, которым ты стал. Я просто... я люблю тебя.

Драко не ожидал.

Не беря в расчёт то, что ему хотелось это услышать. Отчаянно хотелось. Он надеялся, что ему удастся каким-то образом убедить её, что он того стоит, несмотря на то, что Драко знал наверняка, что существовало несколько тысяч причин, чтобы полагать иначе.

Он поцеловал её, не задумываясь. Не заботясь ни о трещине, которая образовалась в его груди, ни о том, что они стояли на пороге дома её родителей посреди зимы. Он поцеловал её будто впервые. Или, скорее, как в первый раз, и она могла действительно отдаться ему, а он — ей.

Дверь распахнулась, и отец Гермионы имел удовольствие наблюдать, как Драко засунул язык в рот Гермионы, а его рука приблизилась к её груди, и в его штанах была видна эрекция.

— Привет, пап, — сказала Гермиона, отстраняясь от него. Её щеки покраснели, возможно, от холода, смущения или возбуждения. — Это Драко.

И, учитывая то, что произошло с ним незадолго до этого, он ни на что бы не променял такое ужасное знакомство.

***

Ситуация стала лучше, прежде чем всё стало абсолютно ужасно. Мать Гермионы поприветствовала его с той грацией, которую одобрила бы даже Нарцисса Малфой, исключая неприятные подробности её существования. Каким бы неприятным ни было их знакомство, отец Гермионы пожал руку Драко и окинул его оценивающим взглядом, сузив глаза.

Пытки начались за ужином.

Гермионе это показалось забавным. Её родители, похоже, тоже сочли это таковым. Драко не мог решить, разыгрывали ли они его, или семья Гермионы была такой же испорченной, как и его собственная, и она не упомянула эту деталь.

— Свёрла?

— Свёрла, — сказала Гермиона, даже не пытаясь подавить смех.

— Я не уверен, что правильно понимаю значение этого слова в данном контексте, — Драко отложил вилку и отогнал неприятное ощущение отстранённости. Он не заботился об этом. Но Драко полагал, что ощущения, будто он был не в своей тарелке, и юмор, который, казалось, мог понравиться остальным, несли в себе альтернативу чистокровным идеологиям и строгой системе убеждений, с которыми он столкнулся на рождественском ужине своих родителей.

— Я уверен, что у меня есть парочка дома, — начал мистер Грейнджер, выдвигая стул, прежде чем жена протянула руку, чтобы остановить его.

— Не за ужином, милый, — сказала миссис Грейнджер. Эти слова несли в себе тихую власть, которая перекликалась с поведением Гермионы, когда та делала то, в чём была полностью уверена.

Драко улыбнулся, нащупав под столом руку Гермионы.

— Ты знаком с техникой? — спросил мистер Грейнджер, ласково и добродушно, в то время, как Люциус сказал бы снисходительно и насмешливо.

— Только в теории, — сказал Драко. — Я смотрел фильмы с Гермионой. Они приводятся в действие машинами, да?

Миссис Грейнджер улыбнулась, наморщив брови. Гермиона сжала его пальцы, прежде чем отпустить его руку; он мог видеть периферийным зрением, как она закусила нижнюю губу.

— Это не совсем то же самое, — сказала миссис Грейнджер. — Сверло... ну, оно очень быстро вращается и используется, чтобы создать отверстие в зубах, чтобы...

Драко повернулся к Гермионе.

— Болеутоляющие зелья? — спросил он.

— В некотором роде. Обычно их вводят с помощью иглы.

Он поморщился. Всё это казалось чрезмерным, неэффективным и ужасно болезненным, несмотря на то, что Гермиона настаивала на том, что всё это совершенно нормально и рутинно. Слово «омерзительно» подходило сюда больше.

— Что ж, я уверен, что вам понравится мой подарок, — сказал он, стараясь не думать о дырках в зубах, поглощая ужин. — Я считаю, что это вполне подходит для вашей работы.

К сожалению, им не понравился его подарок.

Гермиона сначала засмеялась, потом испугалась, потом снова засмеялась. Её родители испытали противоположную реакцию: ужас, затем робкий смех, затем снова ужас. Мистер Грейнджер назвал это «неординарным» подарком, а миссис Грейнджер выбрала слово «уникальный», любезно поблагодарила его, глядя на Драко в замешательстве.

Гермиона — покорно и как только её удивление испарилось — попыталась объяснить, что древняя человеческая нижняя челюсть, которую он добыл и подарил им, предназначалась для украшения, чтобы выставить её в кабинете. Хотя прикованный к нему взгляд, которым она одарила его, подсказал, что ей нужно подтверждение этого факта. В заключение она сообщила своим родителям, что такие скромные украшения не были редкостью в кабинетах ведьм, волшебников или лабораториях. Тон Гермионы колебался между тревожным весельем и напряжённым смущением.

Миссис Грейнджер прекратила притворяться, будто это не вызвало в ней столько переживаний, просто позволив своим губам открыться и сомкнуться, не высказывая своего замешательства. Мистер Грейнджер налил себе полный стакан бренди. Он предложил бокал Драко, который тот выпил быстро и без особого разбора, молча желая, чтобы там был Напиток живой смерти.

С глотком жидкой храбрости, Драко положил руку на колено Гермионе, прекращая её продолжающиеся попытки объяснить такой странный выбор подарка.

— Прошу прощения, мистер и миссис Грейнджер. Я не знал, что мой подарок окажется... таким необычным.

Ему очень хотелось, чтобы бренди вырубил его. Ему нужно больше, значительно больше.

Мистер Грейнджер осушил свой стакан и поднял челюсть, изучая её.

— У него были, — он посмотрел на жену, словно ища подходящее слово, — прекрасные зубы. Хотя ему стоило воспользоваться услугами дантиста.

Гермиона застонала, когда ее родители засмеялись, и незнакомое напряжение уничтожило дискомфорт в комнате. Драко ничего не оставалось, как ущипнуть себя за переносицу, не в силах смотреть никому в глаза, и в то же время он желал, чтобы жар под кожей стих. Ему нужно было пересмотреть, как часто он заставлял Гермиону краснеть, поскольку внезапно это стало волновать его. Унижение грозило раскрошить кости.

***

— Спасибо, что пришёл, — сказала Гермиона, слегка покачиваясь и переминаясь с ноги на ногу, когда они аппарировали в его квартиру. — Я думаю, что это самое продолжительное время, которое я провела с ними со времен, когда началась война.

Она обняла его, засунув руки в задние карманы, чтобы успокоиться. Странный подарок Драко стоил ей нескольких выпитых бокалов вина и хихиканья с матерью, чтобы прийти к соглашению, что Драко на самом деле не был сумасшедшим.

— Ты уверена, что меня стоит благодарить? — спросил он, перекидывая её кудри через плечо и касаясь большим пальцем скулы. — Они... должно быть, думают, что я очень странный.

— Думают, — она не отпустила его, вместо этого притянула ближе. — Но они думают, что большинство вещей в волшебном мире странные, и это гораздо лучше, чем откровенное презрение, которое они испытывали к волшебству пару лет назад. Всё могло пройти, — она ​​вздохнула, прижавшись щекой к его груди, — гораздо хуже.

Он обнял её.

— Я рад сгладить углы, подарив этот идиотский подарок.

Она усмехнулась, выдыхая тёплое дыхание в ткань его рубашки.

— Ты сгладил их благодаря своим превосходным манерам и сверхъестественному обаянию.

— В конце концов, я был воспитан Нарциссой Малфой.

Он замер, не понимая, что он сказал, пока не сделал это. Драко никогда не говорил о своих родителях в её присутствии. Он не рассказал ей об утренних событиях, о том, что сказал родителям, что она - его девушка. Ему не хотелось поднимать эту тему сейчас, зная, что негативная реакция родителей испортит приятный вечер.

Гермиона, казалось, не заметила и не расстроилась. Вместо этого она вытащила руки из карманов его брюк, хихикая, заставляя его смеяться в ответ.

— Такая милая, когда выпьешь, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать её в макушку, на мгновение потерявшись в дикой, прекрасной путанице кудрей.

Она издала счастливый, жужжащий звук в районе его груди, прежде чем откинуться назад, и ухмылка растеклась на её губах.

— Ты не возражаешь.

— Ничуть. На самом деле, я бы сказал, что я категорический сторонник такого состояния. Но я хотел бы преподнести тебе подарок, прежде чем ты погрузишь меня в свой похотливый мир.

Он обвил руками её согнутые локти, поднял руки и вытащил ладони из карманов. Она надула губы, продолжая улыбаться. Драко бы поцеловал её, если бы чувствовал себя достаточно уверенно, но это могло отвлечь его.

Он подвёл её к зелёному дивану и чуть не выпрыгнул из собственной кожи от восторженного визга. Она взяла с журнального столика свой экземпляр «Граф Монте-Кристо», заметив закладку на последней странице.

Она посмотрела на него, приподняв брови, улыбаясь с большей надеждой, чем он заслуживал. Драко опустился на бархатную мебель.

— Это не мой подарок, — сказал он. — Это уже принадлежит тебе.

Она вздохнула, закатила глаза и сразу покачала головой. Гермиона свернулась калачиком рядом с ним на диване, поджав под себя ноги.

— Ты прочёл? — спросила она, потянув за закладку на обратной стороне книги.

— Да.

— И?

— Разве Рождество с твоими родителями уже не превратило в катастрофу этот день...

— Тебе по-прежнему не нравится?

Он хотел, чтобы она была рядом с ним. И Драко предусмотрительно не хотел оставлять эту книгу прямо здесь, на столе посреди своей гостиной, зная, что намеревался пригласить её к себе домой сегодня вечером и, в идеале, не отпускать до самого утра. Или, возможно, вообще никогда.

— Она не в моём вкусе, — сказал он. Просто, без суждений. Как сухой факт.

— Не в твоём вкусе? Что ж, может быть, если мы обсудим некоторые детали...

— ...Гермиона...

— ...Знаешь, вдумчивое обсуждение иногда может пролить свет на то, чего ты, возможно, не замечал...

— ... Гермиона, я ненавижу эту книгу.

Её руки, которые держали книгу как опору между ними — свидетельство её страсти — упали вниз. Драко вздрогнул, когда она ударила книгой его бедро.

— Но я люблю тебя, — сказал он. Затем с ухмылкой: — Поэтому, я не стану использовать твои литературные предпочтения против тебя.

— Против меня? Против меня? Что ты... Я должна использовать это против тебя.

Он знал, что это заводит её; он посмеялся. Драко вырвал книгу из её рук, не обращая внимания на возмущение, и отложил её на стол.

— Из всего, что ты мог предъявить мне, это неправильный выбор.

Она смягчилась.

— Я бы хотел, чтобы ты прекратила говорить об этом.

— Это правда.

Она нахмурилась, подняв руку, чтобы аккуратно провести ею вдоль линии его подбородка. Почти год назад неслышный шум, исходивший из глубины его горла, привёл бы его в замешательство. Но сейчас Драко поднял руку и положил её поверх ладони Гермионы, увеличивая длительность момента соприкосновения до нескольких ударов сердца, и это отдавалась прямиком в барабанные перепонки.

С сожалением, он убрал её руку со своего лица, поцеловал костяшки пальцев, прежде чем полностью отпустил.

— Могу я сделать тебе подарок? — спросил Драко.

Гермиона вздохнула, хихикая. Боги, она была прекрасна.

— Думаю, можешь, — сказала она, ухмыльнувшись. — Я не знаю, чем ты сможешь превзойти прошлогоднее экспериментальное зелье, которое буквально изменило мою жизнь, — она махнула рукой, зажав губу между зубами и сдерживая смех. — Произведи на меня впечатление, — сказала Гермиона: приказ, требование, новая идеология, вокруг которой строилось всё его желание.

Когда она встретилась с ним глазами, Гермиона замерла, возможно, заметив серьёзность в его взгляде или то, как изменилась температура в комнате, или то, как его рука, прежде лежавшая на её колене, подобралась ближе к бедру, что едва ли было замечено ими обоими. Она сглотнула, и он наблюдал за тем, как задвигалось её горло, хорошо зная, как это ощущается под его губами.

Он откашлялся, отрывая взгляд от её кожи.

— Теперь, прежде чем ты попытаешься настоять на том, что мы не вместе... и я был бы сильно обижен, если бы ты так сказала, знай — это не украшение, — он вытащил из кармана небольшую бархатную коробочку. — Не драгоценности, — произнёс Драко, наблюдая, как её глаза на мгновение расширились.

Она наклонилась вперёд, уселась на колени и на мгновение зависла, чтобы успокоиться. Она поцеловала его, и этого быстрого действия было недостаточно, и Драко нащупал рукой её шею сзади и запустил ладонь в кудри. Он крепче поцеловал её и перенял инициативу: прикосновение языков, способное разорвать его душу.

Она оперлась на его плечи, не отстраняясь, даже когда поцелуй оборвался.

— Мы определённо вместе, — сказала Гермиона, и её слова вонзились в его сердце так точно, что пронзили насквозь.

— Отлично, — его голос прозвучал хрипло, далеко не так уверенно, как ему хотелось. Он вложил коробку в её руки, мягко подтолкнув снова опереться на подушки. — На самом деле, — сказал Драко, когда она открыла бархатную шкатулку, — я бы хотел быть вместе чаще.

— Кусок пергамента? — спросила она, вытаскивая из коробки плотно сложенный пергамент. — С заклинаниями? Что это? Это похоже...

— На охранные чары. Здешние. Я... я знаю, что ты могла проходить сквозь них, но я хотел, чтобы ты знала заклинания. Ты должна знать защитные заклинания своего... — пауза, глоток, рывок, — дома.

Если сердце Драко забьется сильнее, ему может потребоваться визит в Больницу Святого Мунго, чтобы избежать самовозгорания.

Она молча читала заклинания.

— Я... надеялся, что ты захочешь жить здесь. Со мной. Вместе, — Драко не мог перестать бормотать что-то, пока она не начала говорить. — Ты так часто бываешь здесь. И мне не нравится смотреть, как ты уходишь, и твоя квартира... она ​​такая маленькая. У меня больше места...

Пальцы Драко покалывало, его руки задрожали с такой скоростью, с какой стучало сердце в груди. Было бы проще, если бы она сказала ему, что они не вместе. По крайней мере, тогда она бы сказала хоть что-то. Теперь Гермиона не могла оторвать глаз от пергамента в руках.

Она осторожно сложила его и вернула в коробку, захлопнув крышку и вздрогнув от звука.

— Это... ты уверен? — спросила она. — Я никогда раньше не жила ни с кем со времён школы. Никогда с... мы с Роном даже...

— Пожалуйста, не сравнивай наши отношения.

— Нет, я не имела в виду этого, — наконец она взглянула на него. — Живоглот тоже может жить здесь?

Его дыхание вырвалось из груди от удивления.

— Что? Да, конечно, Живоглот тоже может жить здесь, — Драко моргнул. Она действительно задала этот вопрос?

Гермиона положила руки на сердце: её рука буквально покоилась на груди, пальцы согнулись у выреза над платьем, оставляя красные пятна на коже. Она выглядела так, будто испытывала физическую боль, растерявшись.

Драко хрустнул суставом: ладонь так плотно сжалась в кулак, что его большой палец словно сломался, нарушив тишину.

— Если тебе нужно время, чтобы подумать... то конечно. Это... я полностью понимаю, — и это действительно было так. За исключением того, что это было лишь отчасти. Он хотел, чтобы Гермиона Грейнджер постоянно присутствовала в его жизни. Он хотел получать частичку каждого дня в её строгом расписании, и это, вероятно, взывало к его эгоизму, но не уменьшало интенсивности желания. Самосознание подогревало его, приближая к взрыву. Мысль о том, что она может чувствовать себя иначе, желать иного, уничтожила всё воздействие бренди, который он выпил, весь алкоголь, который он поглотил, чтобы осмелиться сделать это.

— Что скажут твои родители? — спросила она, глубокие морщины замешательства, наконец, исчезли с её лица. Они сгладились, когда она задала вопрос, который, по-видимому, беспокоил её больше всего.

Драко, больше радующийся тому, что она что-то сказала, не смог сдержать смех, вырвавшийся из его горла.

— Я им уже сказал.

Гермиона посмотрела на него ещё до того, как он закончил фразу.

— Ты что?

— Я сказал им. О тебе, ну, и я сказал им, что провожу день с тобой и твоими родителями-магглами, и что ты моя девушка, и я люблю тебя, и...

Она зажала рот рукой, скрывая восторг.

— Я сказал тебе, что всё это по-настоящему, — продолжил Драко. — Я никогда не вёл себя так дерзко. Я... я обезоружил свою мать. Я просто оставил их там и отправился к тебе. Думаю, это был смелый поступок? На самом деле, ты оказываешь ужасное влияние на меня.

Он увидел, как в тот момент её шок сменился чем-то другим, чем-то захватывающим, чем-то ужасно похожим на то, что могло захватить её незадолго до того, как она бросилась на него, утаскивая на грешную дорожку.

Но тут сова постучала в его окно.

***

— Что там написано? — спросила Гермиона, принеся ему виски. Драко требовалось значительно больше алкоголя, чтобы справиться с прочтением письма от родителей, учитывая состояние, в котором он их бросил.

Он стоял у окна, наблюдая за взмахами крыльев совы, виднеющейся на фоне взошедшей луны. Ему следовало закрыть окно, но холод напоминал ему о контрасте между приятным теплом, царившим здесь, рядом с Гермионой, и последствиями действий, которые он предпринял этим утром, зная, что это повлияет на многое.

Он подумал о том, чтобы сжечь пергамент, выбросить его в окно, заставить исчезнуть, спустить в унитаз — всё, чтобы избавиться от него. И всё же он не мог разжать кулак, открыть ладонь.

— Я хочу, чтобы мы хорошо провели праздники, — сказал он, не глядя ни на Гермиону, ни на письмо. Он принял принесённый ею напиток, уставился на янтарную жидкость и поставил стакан на подоконник.

Он передумал. Он был рад, счастлив и воодушевлён. Ему не хотелось склонять чашу весов к чему-то ужасному, как, например, ссора с его родителями сегодня с утра.

— Драко, — её рука опустилась ему на плечо, прежде чем скользнула по спине. В конце концов, она решила обнять его сзади за талию. Он чувствовал, как её губы прижались к его лопаткам. — Что там написано? — снова спросила Гермиона.

— Они хотят, чтобы тебя отстранили. Отстранили от задания по выводу артефактов из эксплуатации. Они сказали, что планируют послать запрос в Министерство.

Она на мгновение прижалась к нему сильнее, прежде чем отступила. Драко обернулся, когда услышал, как Гермиона вздохнула, и его собственное бахвальство испарилось в тот момент, когда он увидел сияние в стеклянных глазах, а её челюсти плотно сомкнулись.

— Я вела себя профессионально, — сказала она. Потом тише: — В основном, — Гермиона обняла себя руками, обхватив талию тонкими, болезненно худыми пальцами.

Он был бы дураком, если бы думал, что она не отслеживала каждый поцелуй, каждое прикосновение, которое имело место быть между ними, пока она должна была работать. Это чувство вины нахлынуло, как цунами, когда понимание мелькнуло в её глазах, поскольку она так серьезно относилась к своим обязанностям.

— Моя карьера, — прошептала она. Это было не столько заявление, сколько вопрос. Возможно, панихида.

— Гермиона, ты не сделала ничего плохого. У них нет оснований для твоего отвода... Ты проделала невероятную работу.

Он притянул её к своей груди, запустив руки в волосы, погладил челюсть, коснулся руки, надавил на талию. Любое движение, любое действие, которое он мог придумать, чтобы избавить её от переживаний. Он пытался утешить её, и Драко понял, что уронил письмо родителей.

— Не позволяй им сделать это, — прошептал он ей в волосы. — Не позволяй им испортить приятный, — она ​​обвила руками его талию, наконец принимая его попытки успокоить её, — в основном приятный остаток праздника, который мы можем провести вместе.

У неё перехватило дыхание, а в его груди запузырился смех.

Она снова сунула руки в его задние карманы.

— Там написано что-то ещё? — спросила она, отпрянув от него.

— Мой отец лишил меня контроля над моим счётом, — Драко заставил себя безразлично пожать плечами. — Я всё равно ненавидел процесс контроля над ним, так что...

Это было больно. И Драко ненавидел это болезненное чувство — возможно, даже больше, чем ненавидел сам счёт. Он не хотел, чтобы его потеря что-либо для него значила.

— Ты расстроен, — сказала она, словно измеряя масштаб грусти в ударах его сердца.

— Но я не жалею ни о чём.

Холод из открытого окна перестал ощущаться как напоминание о равновесии — давлении и толчках, которое требовалось для баланса, — и вместо этого стал ощущаться как надвигающаяся угроза, просачивающаяся под его рубашку и атакующая кожу. Его единственная защита: руки Гермионы, обвивающие его и обеспечивающие крохотный островок тепла в море холода.

— Ты надеялся, что сможешь получить и то, и другое, — сказала она.

— Осмелюсь сказать, что я был настроен оптимистично. Я сказал тебе, что ты оказываешь на меня ужасное влияние.

— Мы должны обсудить это завтра, — сказала Гермиона. — Когда мы не будем такими пьяными.

— Возможно, ты права.

Он знал, что так и было. Драко не мог разделить типы тепла, которые текли по его венам: алкоголь, вина, любовь, тоска, неудача, стыд. Они были такими похожими, такими странными. Запутанный клубок беспорядка, в котором один вид тепла был связан с женщиной в его руках, которая дарила утешение и любовь. А другой заставлял его стыдиться того, что он снова подвёл своего отца, а может, и это было в последний раз. Или будет ещё много таких событий?

Какое это имело значение, если он не мог отличить один тип тепла от другого, и все они в конце концов будоражили кровь? Имеет ли значение то, что это сжигало его изнутри? Однажды он принял это, когда Гермиона прикоснулась к нему. Тогда это казалось романтичным. Теперь это больше походило на разочарование.

— Я продолжаю бродить туда-сюда, — тихо сказал он в волосы Гермионы, которые отливали золотом, когда локоны шевелились от крошечных порывов холодного зимнего воздуха. — Мне нужен... путь. Чёткий путь. Не этот извилистый, витиеватый маршрут, ведущий туда-сюда. Я начинаю получать доверие отца, а затем теряю его почти так же быстро.

Он опустил голову на её макушку, ища поддержки, удерживающей от падения. Он сделал это с собой? Когда Драко впервые вернулся в Англию, всё выглядело так просто: расчищенный путь с искренними, доверительными отношениями с отцом.

Но это было совсем не просто. Он рос, развалился. Драко едва ли сопротивлялся при обсуждении помолвки, делая то, чего от него хотел отец. Он прикоснулся к маховику времени почти сразу же, как только вернулся, и кто знает, как один только этот поступок послал трещины паутинкой вдоль всей проекции его жизни. Должно ли было случиться что-нибудь из этого? Что-нибудь вообще подразумевалось ранее?

Он держал её крепко, как якорь в неспокойном море, когда потерял из виду береговую линию, утонув в просторе сомнений и сожалений.

— Может быть, это твой путь, — сказала она, ведя рукой вверх и вниз по его спине. Они простояли так достаточно долго, что им стало холодно, и в его квартире теперь было больше прохладного воздуха, чем тёплого.

Его кости словно потяжелели, утягивая вниз. Чувство вины утомляло.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Драко, наконец оторвав голову от её кудрей, и откинулся назад, чтобы видеть её лицо.

— Здесь, сегодня вечером. Ты и я. Может быть, тебе нужна чёткая грань между тем, кем ты являешься, и тем, каким тебя хотят видеть твои родители, — она одарила его лёгкой улыбкой, и он понял, что она плакала. Крошечные слёзы вырвались из уголков её глаз. — Переезд к тебе достоин этого, или я слишком много на себя беру?

Жар, который, как он думал, мог испепелить его, вместо этого избавил от ощущения холода в груди.

— Ты? Переезжаешь ко мне?

— Ты потратил очень много времени, будучи первым, кто делает шаги в наших отношениях, — сказала она, определённо не отвечая на его вопрос. — Мне не нравится быть на втором месте. Но... мне даже меньше нравится, что ты продолжаешь это делать и постоянно выбираешь меня. Ну, ты должен знать, я тоже выбираю тебя. Мне очень жаль, что я так долго к этому шла.

К чёрту извинения, он бы ждал столько, сколько потребовалось.

Он мог бы поцеловать её. Он мог бы трахнуть её. Он мог бы сделать что угодно. Но вместо этого он чуть не рухнул, прижимая её как можно ближе.

— Это путь, — сказал он, и слова почти заглушались звуком его пульса, ревущим под кожей.

Он почти не слышал её, снова уткнувшись головой в кудри. Я люблю тебя.

Во второй раз это прозвучало громче, когда она вырвалась из его хватки, схватившись руками за его лицо.

— Я люблю тебя, — сказала Гермиона с нажимом, будто прилагала усилия. Она повторяла это снова, увереннее с каждым разом. — Я люблю тебя.

Когда Гермиона сказала ранее, у него не было возможности ответить.

Теперь он мог сказать:

— Я тоже тебя люблю.

Она зажала нижнюю губу между зубами, борясь с улыбкой, которая появилась на лице, и Гермиона скользнула ртом по его шее и груди, прежде чем снова обнять его.

— Живоглоту понравится этот диван, — сказала Гермиона, засмеявшись ему в рубашку, как будто это была самая смешная шутка в мире.

И в их мире, в этот самый момент, так оно и было.

Примечания:

Что ж!

24 глава, и это середина! Может поверить?

Нас ждёт ещё длинный и извилистый путь, который мы проделаем с героями:)