Начало и конец

Ноябрь

тик так

Драко решил наделать глупостей прямо во время ужина. Глупостей, которые, по его мнению, были идиотскими, но в то же время храбрыми. Он не успел всё спланировать, и от этого события стали и вовсе ужасными. Драко просто лопнул после того, как это так долго гноилось у него под кожей. Один недовольный взгляд отца раздражал рану, которую Драко пытался заживить. Даже густой суп из лука-порея, который так нахваливала его мать, пытаясь разбавить обстановку, не мог заставить его прекратить теребить обивку стула.

— Я не заинтересован в помолвке, — сказал он, чувствуя, как кровь прилила к кончикам ушей.

Его мать убрала от губ ложку, осторожно положив её в тарелку.

Драко покачал головой — безмолвно ругая себя — и осмелился продолжить:

— Я просто хотел внести ясность. После разговора, который состоялся у нас пару месяцев назад. Здесь... замешана девушка. И я не собираюсь бросать её ради стратегически важного соглашения.

Периферийным зрением Драко увидел, как его отец напрягся, во главе стола возникла внушительная сила. Мать подалась к нему, пронизывая любопытным взглядом.

— Кто она, милый? — спросила мать, демонстративно складывая тканевую салфетку и кладя ту на стол, сигнализируя об окончании трапезы.

Челюсть Драко сжалась. Его мать настаивала на ответе.

— У нас есть наследие, которое необходимо сохранить. Любая умная девушка способна понять это. Я уверен, кем бы она ни была, у неё есть собственное наследие, которое нужно сохранить.

Драко взорвался ироничным смехом. Наследие Гермионы будет куда больше и лучше, чем их. Оно уже таковым является.

— Если бы ты только знал, какое у неё наследие, — сказал он, рискнув взглянуть на отца. — Я не собираюсь говорить вам, кто она, чтобы вы пытались заплатить ей, или провернуть какой-либо другой план, который уже есть у вас на уме, — Драко не понимал, к кому хотел обратиться — к матери или к отцу, или, возможно, к ним обоим. Несмотря на все свои недостатки, они идеально функционировали в тандеме, одинаково эффективно решали проблемы.

— Очевидно, ты не внёс ясность, Драко.

Его сердце рухнуло вниз из-за слов отца. Спокойные и холодные, они пронзали его с такой жестокой эффективностью, как не высказанные слова: «я создал тебя, и мне известно, как тебя уничтожить». И это действительно было так. Его отец мог и не знать многого о Драко, но ему было известно, что имело значение и что было ему подвластно.

Драко сжал кулак под столом, его спина напряглась, когда он встретился взглядом с матерью.

— У тебя нет выбора, — продолжил Люциус. — Если бы Гринграссы не расторгли контракт, ты бы всё равно женился на той девушке, независимо от того, что вы там себе напридумывали. У тебя нет права выбирать, какие семейные обязанности соблюдать.

Раньше Драко умел наслаждаться трапезой в кругу своей семьи, умел получать удовольствие от семейной рутины, состоящей из завтраков и ужинов, которые связывали их вместе: дважды в день или каждый день.

Это было всё, о чём он мог думать, когда его отец изложил свои ожидания относительно Драко. Некоторое время назад он с нетерпением желал провести время с родителями, чтобы получить возможность рассказать им о проведённом дне и, вероятно, похвастаться новым трюком, который он проделал на метле. Его мать задавала ему вопросы, искренне любила его. Люциус светился от гордости или источал презрение, когда Драко преподносил ему плохую новость. И его родители говорили друг с другом не только о домашнем аресте, но и о неприязни к Министерству. Чаще, чем о том мире, за бортом которого они теперь были.

Он скучал по этому больше всего: видеть своего отца с некоторой долей доброты, нежности в глазах, даже если это не относилось к Драко. Но у него больше этого не было. Его родители всё ещё любили друг друга, хотя и за закрытыми дверями, возможно, в их крыле, которое Драко больше не посещал. Он с трудом мог вспомнить время, когда не смотрел на отца и не чувствовал холода, натыкаясь лишь на презрение в глазах.

Он не знал, что ответить.

Возможно, отсутствие ответа было худшим вариантом. Разочарование промелькнуло на лице Люциуса, когда Драко наконец осмелился взглянуть на него. Его губы скривились в ухмылке.

— Мне очень жаль, что я разочаровал тебя, отец.

Слова прозвучали жёстко и сухо. Они обезвожили его, сжали горло, и это звучало невероятно неискренне.

— Если ты хочешь отказаться от своих семейных обязанностей, то ты также можешь отказаться от своей семьи и всех привилегий, которые связаны с...

— Люциус!

Нарцисса повернулась к нему лицом настолько резко, что ножки её стула скрипнули по кафельному полу. Звук отозвался эхом, почти таким же громким, как и её голос.

Его отец даже не моргнул, поскольку был либо невосприимчив, либо равнодушен к гневу Нарциссы. Драко не мог оторвать глаз от отца. То, что ни один из них не осмеливался сказать уже на протяжении года, витало между ними и вырвалось наружу во время обеда, что испортило вкус каждого приготовленного блюда.

— Твой отец, Драко, имел в виду, что родословная имеет значение. Появление на свет нового поколения требует наличия достаточного наследства. Ты — наш единственный сын. Наше единственное наследие.

Слова матери никак не могли перебить отвратительный привкус ультиматума, который был подан к столу. Банальные слова были ничем, кроме как красивым гарниром, добавленным, чтобы улучшить вкус. Но ничего не могло повлиять на то, что уже было сказано.

Она не произнесла слова «чистокровный» или «грязнокровка»; она вообще ничего не говорила о крови. Но Драко знал, что она имела в виду, какой смысл скрывался за словом «наследство» — кровь, которая будет течь в венах детей. Она имела в виду именно это, говоря более красивыми и мягкими словами. Но суть её слов и слов отца была одинаковой.

Он хотел сказать «нет», чтобы отстоять свою точку зрения — своё требование — на самом деле. И он сделает это. Если они попытаются заключить от его имени ещё один брачный контракт, он откажется.

Драко уже однажды говорил «нет». Но... сказать это снова? Сказать это сейчас? Слова застряли в его горле. Это должно было быть так легко, всего один слог. Но это «нет», сказанное сейчас, приведёт к чему-то большему, чему-то глобальному, к чему-то, что искрилось между ним и его отцом, пока они сидели за столом, который был слишком большим для трёх человек.

Драко не мог заставить себя сказать это. Он ещё не мог пересечь эту черту. Это было слишком трудно, слишком важно. Его мать находилась в оцепенении из-за угрозы Люциуса. В Драко зиждилось достаточно надежды на то, что со временем, возможно, они смогут измениться. Или, по крайней мере, научатся принимать то, от чего раньше отказывались.

***

— Уже скоро. Обещаю, — сказал Тео, доставая палочку, которую недавно в приступе разочарования швырнул в стену. Нотт позвал Драко и Блейза, настаивая на том, что он был так близок к тому, чтобы взломать последнюю защиту его семейного хранилища, что они должны были присутствовать при этом. Таким образом, Драко последние два часа сидел в коридоре, курил сигару и пил виски, ожидая прибытия Блейза с помощью международного портключа, который им пришлось перенастроить для перемещения из Италии. Всё это время Тео ворчал и бубнил себе под нос о том, что он просто мог бы начать создавать свои собственные международные портключи, если бы для этого не требовалось так много времени.

Драко мог представить себе несколько худших способов провести этот день — и прошло много времени с тех пор, когда ему посчастливилось наблюдать, как Тео пытается прорваться сквозь чары, крича о своих параноидальных предках, но он также мог придумать несколько лучших способов провести время и каждый из них был связан с Гермионой.

Однако, поскольку традиционный рабочий день только-только подошёл к своему завершению, она, вероятно, всё ещё возилась в северном крыле Поместья, выводя из эксплуатации довольно безопасные, простые, пустые комнаты и предметы, которые не вызывали у Драко особого беспокойства. Ему было гораздо легче дышать, гораздо легче, зная, что они закончили с гостевым крылом и им больше не требовалось возвращаться туда.

Тео исчез в крохотном коридоре, спрятанным за проходом в форме картины, которую ему удалось найти. Драко хотел верить, что после пяти лет работы Тео сможет наконец попасть в самое секретное и самое ценное хранилище его семьи. Но в прошлые разы там срабатывала ложная сигнализация, и всегда открывалась ещё одна дверь, которую необходимо было взломать. Пять или пятьдесят лет — неважно, сколько потребовалось поколений, чтобы выстроить нечто подобное вокруг своих сокровищ.

Тео был хорош, даже гениален, но кое-что...

— Драко! — издал крик покрасневший, тяжело дышащий Тео, забегающий обратно в зал. — Открыл. Я сделал это. Это... Я могу войти туда. Последняя дверь не защищена.

Казалось, Тео разрывался между воплем и плачем, его глаза были широко раскрыты, когда он тяжело дышал: вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал.

— А грёбаного Блейза до сих пор нет, — сказал он, наклоняясь и становясь на колени.

Драко встал, опустив сигару в стакан. Он подошёл к Тео и сильно хлопнул его по плечу, отвлекая его внимание от затруднённого дыхания.

— Я сделал это, — снова сказал Тео. Как в доказательство содеянного, либо как молитву.

Драко наклонился, глядя из-за угла в узкий каменный проход.

— И? — спросил он, изогнув бровь и глядя на Тео. — Что теперь?

Создалось впечатление, что это было похоже на момент, когда они взяли в руки маховик времени: они смотрели друг на друга, принимая глупое решение и задаваясь вопросом: можно ли им это провернуть?

Тео, очевидно, испытывал похожие чувства. Он пожал плечами.

— Однажды мы уже порезвились со временем, — сказал он. — Насколько опасными могут быть древние, охраняемые, секретные хранилища моей семьи?

— Ты как-то раз сказал, что есть заклинания, которые могут расплавить кожу.

— Это было принято к сведению. Поэтому спокойно.

— Спокойно.

Тео выпрямился. На самом деле, они никогда по-настоящему не задавались вопросом: смогут ли они?

— Можешь представить, какие сокровища Нотта хранятся там? Спрятаны от меня, — Тео повернулся, его грудь раздулась, когда он сделал вдох перед тем, как войти в коридор. Драко осторожно последовал за ним.

— Они все мертвы, Драко, — Тео был слишком рад этому факту. — Они не смогут вывернуть всё так, будто я не являюсь законным наследником этого сокровища, раз уж их здесь нет... — Тео замолчал и оглянулся. Драко не мог дышать.

Его грудь сжалась, и никакая сила, пытающаяся втолкнуть или втянуть воздух в лёгкие или выйти из них, не могла пробиться внутрь. Давление подкралось к его лицу. Драко попытался размять себе горло, ударить себя в грудь, раскрыть челюсти, но он замер: каждый мускул, каждая кость, каждая капля крови замерли вместе с ним.

Давление спустилось, распространяясь, как пламя, заключённое в слишком маленьком пространстве, поглощая весь воздух, а затем разбушевалось, увеличиваясь и опаляя его горло, затем лёгкие, затем всё тело.

— Блять... блять, — сказал Тео, пихнув Драко в грудь и вытолкнув их обоих из прохода обратно в коридор, где они упали на землю — это было жёсткое приземление на твёрдый каменный пол.

Кислород проник в лёгкие Драко в тот момент, когда он оказался за порогом: давление снизилось, огонь погас. Это продлилось всего тридцать секунд.

Это была агония.

Драко перекатился, опираясь на руки, тяжело дыша. В ушах раздавался стук, когда давление в его теле приходило в норму. На мгновение ему показалось, что вся магия была вытащена на поверхность кожи, готовая взорваться, прежде чем снова вернуться внутрь в поисках безопасности.

— Кровные чары. Я же должен был избавиться от них. Я должен был... блять... ты в порядке?

Тео в панике встал на колени где-то возле головы Драко.

Драко снова вдохнул, втягивая воздух до упора, задерживая его и наслаждаясь им.

— Я в порядке, — сказал он, слова зашипели в горле. — Это... словно моё тело связали верёвками. И проделали то же самое с лёгкими.

— Там были кровавые чары. Мне это даже не пришло в голову... это связано с кровью Ноттов. Мне надо ещё время, чтобы ты тоже смог войти внутрь.

Драко сел и прижался спиной к стене. Он уже снова чувствовал себя нормально, если не считать пульсирующей магии под кожей, которую едва не уничтожило проклятие.

— Просто иди, Тео. Ты ждал этого пять лет.

Тео вскочил на ноги, как будто ожидание разрешения сделать что-то эгоистичное было единственным, что так волновало его.

— Хорошо, — сказал он. — Верно, да. Хорошо.

Он продолжал говорить сам с собой и бросил на Драко последний оценивающий взгляд. Тео снова исчез в коридоре. Драко ждал, ощущая покалывание в ушах, потому что хотел услышать возгласы и крики в любой момент — возгласы от возбуждения и успеха.

Вместо этого в воздухе звенела тишина.

Это продолжалось дольше, чем хотелось бы Драко, что вызывало в нём лёгкое чувство тревоги. Он повернулся, выглянул за угол, чтобы попытаться мельком увидеть сокровища за узким каменным проходом.

Затем раздался крик.

Хруст.

Вспышка света и взрыв.

Драко с трудом поднялся на ноги, в панике остановившись у порога, который не мог переступить.

— Тео! — крикнул он, и его собственный голос будто издевался над ним, испаряясь и не долетая даже в виде эха. Несмотря на то, что ему не хватало воздуха пару минут назад, это внезапно оказалось единственным, на что он был способен в данный момент: быстрые неглубокие вдохи, пока он изо всех сил пытался придумать что-нибудь, что-то, что он мог бы сделать.

Ещё один крик, определенно принадлежавший Тео. Колени Драко почти подогнулись, что словно отбросило его назад во времени.

Тео. Под прицелом отцовской палочки. Круцио. Тео так и не объяснил, почему и за что получил наказание. Драко узнал об этом только потому, что без предупреждения ворвался в Нотт-Мэнор, спасаясь от нового наплыва Пожирателей Смерти в своём собственном доме. Когда всё закончилось, они отправились к Блейзу и выпили много итальянского вина.

Драко нужна была помощь. Ему нужен был ещё один человек, способный справляться с проклятиями: Гермиона, грёбаный Поттер, если тот сможет совладать с этим. Кто-нибудь.

Тео снова закричал, и крик прозвучал ближе к Драко.

Ему нужно было вызвать Патронуса; как ещё он мог призвать подмогу быстрее?

Драко цеплялся за счастье, отгонял панику, изгонял страх, чертовски старался просто дышать.

Он закрыл глаза, поднял палочку и чуть не свалился назад, когда Тео врезался в него. Драко потребовалось провести несколько секунд в состоянии паники, смешанной с облегчением, чтобы понять, что его обвили руками без предупреждения.

Плечи Тео задрожали, когда он издал ужасный задыхающийся звук.

— Тео? — спросил Драко, пытаясь разглядеть его. — Тебе... тебе больно, что-то случилось? что...

— Оно, блять, пустое, — сказал Тео, тяжело дыша и отходя назад. Он выпустил заклинание в картину. Его глаза были бешеными, широкими, с полопавшимися сосудами, с признаками ярости, паники и боли, которую Драко не видел с тех пор, как они были подростками.

— Всё в порядке, Тео. Всё будет хорошо, по крайней мере, не...

— Нет, — он выстрелил заклинанием ещё раз, а затем запустил бомбарду — на этот раз в дверь, — чёрт возьми, всё не в порядке, — Тео развернулся и снова повернулся к Драко. — О чём ты вообще? — его голос надломился, слова встали поперёк горла, и Драко мог слышать, почти почувствовать горечь в тоне друга.

— У тебя всё ещё есть твоё семейное наследие. У тебя есть счёт, о котором ты даже не задумываешься. Если бы Блейз не помогал тебе, ты бы, наверное, уже лишился всего. У тебя всё ещё есть своя история, — Тео выглядел так, будто мог потерять сознание, его дыхание стало поверхностным, лицо покраснело, когда он разбил окна в коридоре, и стекло разлетелось на осколки.

Драко не двинулся с места. Ничего не сказал.

Тео бросил свою палочку в зал, где она с грохотом ударилась об мрамор, цепляясь за осколки стекла. Он схватился за свои короткие волосы, проведя по ним ладонью с такой силой, что вполне могла вырвать их с корнем.

— Пять лет, — сказал он уже тише, но не менее разъярённо. — Пять грёбаных лет, и что у меня есть? У меня есть долбанное Поместье и несколько хранилищ в Гринготтсе, наполненных таким огромным количеством золота, с которым я даже не знаю, что делать. Это... это должно было быть, — он сглотнул, спускаясь по стене, пока не сел на пол, обхватив голову руками. — Там должна была храниться история моей семьи. Где она, чёрт возьми? Что он со всем этим сделал?

Драко избавился от стекла, которое лежало вокруг них, и подошёл к Тео. Вздохнув, он сел рядом с ним. Тео не поднял глаз, опустив голову на согнутые колени. Они сидели несколько минут в тишине, ничего не делая, пока разочарование пронизывало их насквозь.

— Разве это и есть наследие? Этого недостаточно, — сказал Драко, глядя прямо перед собой в выбитое окно. — Мне кажется, я терпеть его не могу.

Тео выдохнул, издав звук, похожий на сдавленный смех. Он приподнял голову, прислонив её к стене, и посмотрел прямо перед собой, как и Драко.

— Я думал, что тебе больно, и не знал, как призвать кого-то на помощь, — сказал Драко. — Гермиона пыталась научить меня вызывать Патронус.

— Разве она не знает, что это невозможно для таких людей, как мы? — гнев в голосе Тео испарился, и его тон стал ровным и спокойным.

— Она болезненно оптимистична. Я явно не могу найти... или у меня нет... необходимых воспоминаний, чтобы вызвать его. Я пробовал это с того момента, когда понял, что чистота крови для меня ничего не значит, то есть совсем недавно. Но ничего не получалось.

— Почему ты не думаешь о Грейнджер?

 Драко увидел, как Тео склонил голову, явно увлекаясь этой беседой. Драко выдохнул со смехом.

— Она сказала мне, что я не должен. Я не могу... цитирую: «ты не можешь связывать всё своё счастье со мной».

Тео задумчиво нахмурил брови.

— Возможно, она права, — сказал он. — В долговременной перспективе. И мне мало что известно об этом. Я же даже не пытался вызывать Патронус. Но, — он стукнулся носком ботинка об ногу Драко, — я полагаю, было бы трудно найти ведьму или волшебника, которые не думали бы о любимом человеке, когда использовали это заклинание. Оно ведь связано с счастьем, не так ли?

— С самыми счастливыми моментами, да.

Тео просто выгнул бровь — отточенный жест, который они отрепетировали за годы безмолвных переглядываний. Он мог понять любую эмоцию, прочесть каждую мысль в том взгляде, который бросил Тео. И этот взгляд: это было не просто заявление. Это было требование.

Драко уступил, вставая.

Ему больше понравилась версия логики Тео. Драко нравилось думать о Гермионе, особенно сейчас, когда она так глубоко пробилась сквозь все его трещины и щели, привнося нечто новое — любовь к тому, что Драко считал абсурдом.

Он позволил этому чувству наполнить себя: надеждой, которую он обнаружил в любви к ней, в наследстве, которое он, возможно, не ненавидел и которым он мог бы гордиться.

Его магия стала сильнее. Он знал это чувство: тёплое и успокаивающее, когда щупальца пробирались к его груди и конечностям. Он сосредоточился на любви, на том, что такое быть любимым.

Этого было недостаточно, он уже это чувствовал: огромное счастье, но не совсем достаточное, не полное.

Драко попытался расслабить челюсть, смягчить позу и закрыть глаза. Он погрузился в ощущение собственной магии. Драко испытал облегчение, осознал желание заботиться о Тео, почувствовал счастье, что ему не причинили вреда. Это была другая любовь — любовь к своим друзьям, заполняющая пространство, которого он раньше не мог познать. Он думал о своей матери, о её чертах, которые, как он знал, протестовали против её собственных ожиданий. Он вспомнил ириски, которые она покупала ему на день рождения. Он думал о своем отце, о лучших, других временах, когда ему вручили фамильные карманные часы, которые передавались от отца к сыну, как символ гордости.

Это были кусочки любви, которые не обязательно должны были быть идеальными, чтобы нести в себе счастье.

И он всё ещё думал о Гермионе, которая была в центре всего этого.

— Экспекто патронум.

Сказав это, он ахнул, и из его палочки вырвался поток незнакомой мощной магии.

Тео рассмеялся.

Драко держал глаза закрытыми.

— О, боги. Он идеален, приятель.

Драко приоткрыл глаз, сначала осторожно, борясь с желанием спрятаться. Всё его тело напряглось, он открыл другой глаз. Драко опустил плечи, выражение его лица застыло между весельем и возбуждением.

Тео не предпринял ничего, чтобы прекратить смеяться, бормоча что-то вроде «чертовски невероятно» между приступами смеха.

— Это... — Драко уставился на серебристого зверя, освещающего холл вокруг них.

— Химера — это то определение, которое ты ищешь. Ты бы знал, если бы сдавал СОВ по Уходу за Магическими существами.

— Я знаю, что такое чёртова Химера, Тео. У неё...

— Львиная голова. Блять, Грейнджер. И хвост дракона, — снова смех, — Драко, дракон, боги. Это чертовски идеально.

— А туловище козла? Откуда оно?

Тео пожал плечами, продолжая хихикать и сидеть на полу.

— Химера — это зверь, созданный из разных частей, и, кажется, это идеально подходит тебе, — он улыбнулся и приподнял брови. — Может, я козёл. Я могу прыгать. Я много ем. У меня худые ножки.

Облегчение Тео, его смех прорвались сквозь облако разочарования, уничтожившее остаток воздуха в коридоре.

— Ты должен показать ей, — сказал Тео со странным, искренним трепетом в голосе. И в его тоне промелькнула нотка ревности.

Серебристое чудовище шагнуло к Драко.

— Найди Гермиону Грейнджер, — сказал он Патронусу — своему Патронусу. — Скажи ей, что я скоро буду у неё.

Патронус издал короткий рёв, прежде чем пройти сквозь стену и скрыться из виду. До Драко дошло только тогда, когда свет испарился — он только что вызвал телесного Патронуса.

— Ты знал, что яйца химер запрещены законом? — спросил Тео, и его поведение изменилось — любые признаки грусти испарились. — Может, мне попытаться раздобыть их.

— Я только что видел Патронуса? Это была Химера? — спросил Блейз, входя в зал и заставляя Тео в очередной раз разразиться смехом.

***

Драко аппарировал к порогу Гермионы, как только Блейз взвалил на себя обязанность вытянуть Тео из объятий грусти: Нотт потратил пять лет работы, которые привели к буквально худшему из возможных результатов.

Её дверь распахнулась почти сразу после того, как его лёгкие перестали сжиматься.

Она смотрела на него широко раскрытыми остекленевшими глазами.

Он улыбнулся, совершенно против своей воли, и выражение его лица изменилось, стоило ему увидеть её.

Она тоже улыбнулась.

— Сделай это ещё раз, — прошептала Гермиона, отступая в сторону, чтобы он мог войти, и чтобы ему не пришлось вызывать Патронуса прямо на пороге квартиры.

Драко вытащил свою палочку.

Он думал о ней. Он думал о семье. Он думал о Тео, о Блейзе, о Пэнси, когда она ещё присутствовала в его жизни. Он думал о хорошем. Он не позволял плохим воспоминанием запятнать его счастье. И он произнёс заклинание:

— Экспекто патронум.

Гермиона ахнула. Химера кружила над ними, и они оба смотрели на неё в полном восторге.

 Когда Патронус рассеялся, она спросила:

— О чём ты думал?

На этот раз Гермиона не постеснялась задавать этот вопрос, как в прошлый раз.

— О тебе, — Драко прижал её к себе, уткнувшись лицом в волосы. — И о моих друзьях. Моей семье. Но в основном о тебе. И меня не волнует, что ты сказала, что мне не следует этого делать.

Любовь могла буквально творить волшебство; какая чудесная и неожиданная вещь. Сентиментальная. Однажды он был обвинён в этом.

Она вцепилась в ткань его рубашки; её щека прижалась к его груди. Он провёл рукой по её кудряшкам, стараясь не потеряться в ощущении удовлетворения. Он не возражал против того, что Гермиона ещё не сказала, что любит его. Любви Драко по-прежнему было достаточно для них двоих.

Он отстранился, отступив назад. Драко нашёл банку кошачьих угощений на полке, взял одно и присел, пытаясь добиться любви от её домашнего чудовища.

Он встретился взглядом с Живоглотом, когда тот выскользнул из-за дивана Гермионы, движимый желанием заполучить угощение.

— Мне нужно, чтобы ты знала, — сказал он, всё ещё наблюдая за котом, — что это всё по-настоящему для меня. Действительно по-настоящему.

Он ждал, практически умолял кота взглядом принять угощение.

— Пойдём на рождественский ужин к моим родителям, — сказала Гермиона, опустившись на колени рядом с ним, не отрывая взгляд от кота. — Для меня это тоже по-настоящему, — Гермиона положила руку ему на колено. — Мне жаль, что когда-то я сказала, что этого не может произойти.

Живоглот шагнул к ним. Пальцы Драко сжали угощение, его рука отяжелела. Он пытался не колебаться.

— Рождественский ужин? — спросил он, когда Живоглот моргнул своими большими жёлтыми глазами.

— Я хочу, чтобы ты познакомился с ними. Всё... ну, стало более стабильно. Лучше, чем в том году. И я думаю... я думаю, им стоит встретиться с моим парнем-волшебником.

Драко нахмурился, он едва дышал, когда Живоглот сделал ещё шаг. Рука Гермионы сжалась на его колене.

— Даже если я сражался не на той стороне во время войны, которая так сильно на них повлияла? — ему нужно было задать вопрос, но он не хотел знать ответа.

— Да, — сказала она после секундного колебания. — И мы не будем... мы не будем им всего этого рассказывать. Это... мы не говорим о войне, поэтому им и не нужно знать.

Живоглот сделал ещё шаг, за ним последовали ещё три, затем он взял угощение из руки Драко. Кот положил голову под ладонь Драко, словно принимая его, прежде чем отступить и усесться на подоконнике: он не прятался, но и не принимал участие.

Гермиона склонила голову, положив её на плечо Драко.

— Я приду, — сказал он. — Я уже сказал родителям, что у меня есть девушка. Мне просто нужно сказать им, что я планирую провести с ней Рождество.

— Они не будут против?

— Будут.

Драко встал и протянул ей руку.

— Тео проник в своё семейное хранилище, — сказал он, наблюдая, как на лице Гермионы лёгкая меланхолия сменилась удивлением. Волнение угасло, когда она увидела выражение его лица. — Оно оказалось пустым. Он... явно нуждается в друзьях в настоящий момент. Блейз сейчас с ним.

Гермиона кивнула, сжав его предплечье, прежде чем войти в свою крошечную кухню. Она наклонилась, открыла шкаф и вытащила запечатанную бутылку вина. Она неуверенно подняла её.

— Я хотела отпраздновать с ним вне зависимости от того, что он нашёл бы там, — сказала Гермиона, покраснев. Грудь Драко сжалась: такая милая, понимающая, красивая ведьма. — Как ты думаешь, он расстроится, если я принесу это? Я всё ещё думаю, что стоит праздновать. Ведь это сработало. Даже несмотря на то, что внутри ничего не оказалось, — она пожала плечами, поставив бутылку на столешницу. — Он великолепен... в своём деле. И к тому же самоучка?

Драко подошел к ней, и потребовалось два маленьких шага, чтобы преодолеть скудное пространство. Одна рука нашла её подбородок, другая — кудри. Он наклонился, чтобы поцеловать её, чтобы убедить Гермиону в своих чувствах. Её пальцы танцевали на его груди, когда он потянул тело на себя, чувствуя уют и тепло.

Он прижал лоб к её, заставляя себя сосредоточиться, чтобы не погрузиться в завораживающий зыбучий песок, который легко мог превратиться в страстный поцелуй.

— Хочешь пойти со мной к Тео? — спросил он низким голосом, обвив локон вокруг пальца, отвлекая себя от её губ.

Она улыбнулась.

— Не думаю, что я могла бы захотеть провести пятницу где-то ещё.

Примечания:

Вы же помните, что произойдёт на рождественском ужине? 🥲