Начало и конец

Сентябрь

тик так

В восьмой комнате гостевого крыла он оказался в смертельной опасности. Не в той опасности, в которой оказывался в других комнатах. Но больше в том смысле, что его сердце могло разорваться — будто это было первой стадией зарождения сверхновой звезды, прежде чем та возникнет в небе. И всё это было из-за космического стресса. Это была предпоследняя комната, которую необходимо было очистить, и она принадлежала Беллатрисе Лестрейндж во время войны. По коже Драко пробежали мурашки, когда он смотрел на дверь и представлял себе, что могло находиться внутри.

И Гермиона — со всей своей упорной, символической, безжалостной мудростью — дала ясно понять, с того момента, как он сказал ей, кому принадлежала эта комната, что она должна сделать это сама. Драко было запрещено вмешиваться, Гермиона заверила его и поцеловала, чтобы он дальше практиковался в вызове Патронуса, пока его терзало мучительное ожидание того, что что-то пойдёт не так.

Тёмная и зловещая, светящаяся от красных рун и пропитанная навязчивыми воспоминаниями, комната Беллатрисы уничтожила все счастливые мгновения, о которых Драко мог вспомнить, чтобы вызвать Патронус. Но Гермиона настояла на том, чтобы он тренировался, и она могла — и должна была — выполнять свою работу без его вмешательства. Это не избавило его ни от паранойи, ни от беспокойства, пробивавшегося через проклятые ковры и дорогую плитку.

Ему была ненавистна мысль о вызове Патронуса, в то время, как он просто наблюдал, как Гермиона очищает комнату Беллатрисы и справляется со всеми надвигающимися угрозами.

— Это не сработает, если ты будешь так волноваться, — сказала Гермиона, кладя руку ему на предплечье после того, как он снова не смог наложить чары. Почти в течение целого месяца ему не удавалось вызвать даже слабый поток света, и беспокойство сводило его с ума. Гермиона же казалась слишком спокойной, слишком устрашающе увлечённой работой, день за днём находясь в комнате, пропитанной таким количеством тёмной магии, что Драко едва мог дышать.

— Я не волнуюсь. Я в порядке, — он пожал плечами и прервал контакт. Ему было разрешено находиться в комнате, пока она работала, что было компромиссом для успокоения его нервов, которые натягивались, пока она находилась здесь.

Гермиона пристально смотрела на него всего мгновение, и любопытство сверкнуло в её глазах, прежде чем она приняла решение. Она подошла ближе, обвила его руками за талию и притянула к себе. Он опустил руку и со вздохом положил её ей на плечо.

— Драко. Ты явно не в порядке.

Обычно Гермиона знала, когда надо надавить, а когда нет. В данном случае он пожалел, что она допустила ошибку. Но она позволила себе проявить заботу посреди рабочего дня, а это означало, что её беспокойство проистекает из чего-то более глубокого, чем простое любопытство. Он явно вёл себя как-то иначе, раз уж она отреклась от соблюдения своей разумной рабочей морали в пользу его нужд.

Он прижал её ближе.

— Я просто хочу, чтобы ты закончила с этой комнатой, а потом я мог бы запереть её и попросить Тео наложить защитные чары. Мне не нравится, что ты здесь работаешь.

Она застыла в его руках.

— Это моя работа, и я вполне в состоянии с ней справиться.

— Я знаю. Это не значит, что мне это нравится. Всё, что касается тёти Беллы, мне не нравится. Я хочу с ней покончить. И я не хочу, чтобы ты пострадала.

Её хватка на его торсе стала крепче, когда она стиснула его рёбра на короткое мгновение, прежде чем опустить руки. Гермиона отступила, отойдя от него, наблюдая за ним, сдвинув брови и поджав губы.

Она повернула голову, осмотрев тёмную, почти пустую комнату, в которой они находились.

— Я не позволила ей победить, помнишь? Это просто комната.

Он поморщился.

— Тогда разве я не могу помочь тебе?

— Честно говоря, я думала, что будет хуже, — она пожала плечами, не отвечая на его вопрос. Он размышлял, думала ли она, что игнорирование провалов в её логических размышлениях может уничтожить их, словно это схоже с применением заклинания эванеско для их исчезновения. Хотя, полагал он, если когда-нибудь и наступит момент, когда её логика даст сбой, то это будет преодоление той степени безумия, которую постигла Беллатриса.

— Она много времени проводила здесь? — спросила Гермиона, уводя тему разговора в другое русло.

— Я так не думаю.

Она скрестила руки, делая медленный круг. В отличие от многих других комнат в гостевом крыле и совершенно вопреки ожиданиям Драко, это помещение было в относительно хорошем состоянии, когда Гермиона начала работать здесь, за исключением ряда красных предупреждающих рун. На мебели не было никаких следов недавнего вмешательства и последующих реконфигураций. На стенах, обшитых деревянными панелями, не было следов от ожогов, которые были в других комнатах. Даже фигурки в шкафах за стеклянными перегородками остались нетронутыми, хотя на них были наложены заклинания удушения, что встревожило Драко, когда Гермиона впервые столкнулась с ними.

Повернувшись к нему лицом, она склонила голову.

— Я закатала рукава сегодня, — сказала она.

И она правда сделала это; её кремовый джемпер, должно быть, был слишком тёплым, и она задрала рукава выше локтей. Его взгляд метнулся к её левому предплечью.

— Я могу закатывать рукава, и это не причиняет дискомфорт никому из нас, — продолжила она. Гермиона снова осмотрела комнату. — Довольно приятно иметь возможность делать это здесь в некотором роде.

Она поднесла руки ко рту. В какой-то ужасный момент, когда сердце подскочило к горлу, Драко подумал, что она плачет. Но звук, который сорвался с её губ, был больше похож на хихиканье, её плечи дрожали, когда она пыталась сдержаться.

— Ты... — попытался начать Драко, не зная, хотел ли он закончить своё заявление словами «хорошо, ты сошла с ума» или чем-то ещё.

— Я думаю, ты развратил меня, — сказала она сквозь смех, наконец опустив руку и позволив себе рассмеяться в открытую.

Всё тело Драко напряглось, вспышка горячего страха окутала его тело и горло. Он что?

— Нет, прости, не хотела тебя так шокировать. Я просто имела в виду... — сказала она, прерываясь, сдерживая хихиканье, качая головой, словно пытаясь избавиться от нахлынувшего на неё веселья. — Я просто пыталась придумать способ, чтобы эта комната не была такой жуткой, и первое, что пришло мне в голову, было то, что мы должны заняться сексом в её постели.

Драко ещё никогда в жизни не был так ошеломлён.

Умела ли она использовать беспалочковую магию, чтобы накладывать заклинание немоты? Драко не знал, в состоянии ли он пошевелить конечностями, задействовать дыхание, оторвать челюсть от пола.

Она закусила губу, едва сдерживая очередной смешок.

— Я знаю. Это так глупо и незрело. Это было первое, о чём я подумала. Наверное, потому, что я слишком часто думаю о тебе. Знаешь, ты действительно вторгся в мои мысли. Но, — пауза, печальный взгляд на Драко, затем на кровать, — мы не можем. В конце концов, я работаю.

Драко, возбудившись в таком неожиданном месте, выдернул себя из омута. Он вытащил карманные часы.

— Рабочий день почти закончен, — сказал он, приподняв бровь.

Она покачала головой, улыбаясь. Он не упустил возникновение вспышки нерешительности, которая затем резко потухла в её глазах.

— Ты очень привлекательный. И можешь быть очень убедительным. Но на самом деле я не думаю, что есть достаточно сильные очищающие чары, чтобы убедить меня прикоснуться к её кровати.

Она вызвала руны, возвращаясь к своей работе, как будто воздух между ними едва не воспламенился из-за внезапного сексуального напряжения. Хотя он не мог с ней не согласиться. Каким бы поэтичным это бы ни было в отношении тёти Беллы, Драко тоже не очень нравилась идея прикасаться к её кровати.

Вздохнув, он подумал о Сараево и попытался вызвать Патронуса, но каждый раз терпел неудачу.

***

— Ты правда не хочешь рассказать мне, что мы делаем? — спросила Гермиона, входя в его квартиру вечером в день своего рождения. Удобно, что день рождения Гермионы в этом году выпал на пятницу, а это означало, что у Драко была возможность спланировать весь вечер, провести ночь, а затем и всю субботу в её компании.

Она смахнула со своего платья несколько искрящихся углей, смешанных с дымовой пудрой: красивое фиолетовое платье, которое Драко никогда раньше не видел. Гермиона рассеянно накрутила гладкий локон вокруг пальца, прежде чем заправить его за ухо. Затем она похлопала себя по затылку, чтобы проверить целостность прически, в которую она уложила свои кудрявые волосы.

— Это новое платье? — спросил он вместо того, чтобы фактически ответить на её вопрос. Драко шагнул вперёд и поцеловал её в щеку, задержавшись, когда её руки нашли его талию, и у неё перехватило дыхание. Он почувствовал тёплую кожу под своими губами.

Она кивнула, когда он склонился и прижался к её уху.

— Ты выглядишь прекрасно, — сказал Драко, наслаждаясь тем, как её пальцы сжали его рубашку, прежде чем он отступил. — Но нет, я тебе не скажу.

Она надула губы.

— Я не люблю сюрпризы, — сказала Гермиона медленно, осторожно.

— Ты уже знаешь, что мы собираемся поужинать. Можно ли мне сохранить место в тайне? Я могу гарантировать, что не будет никаких сюрпризов, ничего грандиозного или масштабного. И я могу гарантировать, что никаких украшений тоже не будет.

Она удивлённо засмеялась, глаза расширились, когда Гермиона поднесла руку к губам, и её лицо красиво покраснело.

Драко улыбнулся, потянулся к её руке, рассеянно рисуя узоры на коже большим пальцем.

— Ты, наверное, помнишь, что в прошлый раз всё прошло не очень хорошо, — он поцеловал её прежде, чем она смутилась ещё сильнее. Гермиона вздохнула в ответ, прижавшись к нему. Этот простой поступок, это принятие, это согласие разбудило в нём тёплое и успокаивающее чувство в груди.

— Думаю, ты прав, — сказала она, когда они разошлись, но всё же держались рядом.

Драко мог бы рассмеяться, ведь была его очередь оценить это преуменьшение. Вместо этого он обнаружил, что перебирает её тонкие пальцы.

— Однажды я подарю тебе украшения, — сказал он, отпуская её руку. Он поцеловал её в скулу. — Дорогие украшения, — Драко запустил руку ей в волосы. — Семейные украшения, — он поцеловал её в уголок губ. — Значимые украшения, — его пальцы скользнули по линии её позвоночника. — Но сегодня вечером, — Драко сделал паузу, прислушиваясь к звуку её дыхания, которое, как он был уверен, остановилось из-за предвкушения, — единственное, что ты получишь от меня, — это прекрасный ужин.

Она тихонько вздохнула. Его собственные лёгкие сжались, сердце стучало за ребрами.

— Если бы я не знала тебя, Драко Малфой, я могла бы подумать, что ты пытаешься заставить меня по уши влюбиться в тебя, — её слова звучали приглушённо, глаза были прикованы к нему, пока они прижимались друг к другу, находясь на границе желания поцеловаться или забвения, а, возможно, комбинации того и другого.

— Ты умная ведьма, — сказал он. — Я уверен, что ты уже знаешь, что именно это я и делаю.

***

Жареные цветки цукини в этот раз были не такими восхитительными. На самом деле, они были довольно вкусными, ароматными и напоминали о его нелепых переживаниях, когда он в последний раз был с ней в этом ресторане. Драко никак не мог не получить от этого удовольствие.

Гермиона потягивала вино, улыбаясь ему, а свет от свечей мерцал и танцевал на её коже.

— Я не думала, что ты — сентиментальный человек, — сказала она, жуя закуску. — Но это довольно мило.

 Драко усмехнулся.

— Я не сентиментальный.

Гермиона склонила голову, наблюдая за ним с расчётливой улыбкой, играющей на её губах. Он увидел, как несколько мыслей, несколько вопросов пробивались наружу, прежде чем она наконец остановилась на одной. Драко наслаждался этим предвкушением, ожидая, пока она подберёт слова, зная, что она каким-то образом бросит ему вызов или удивит его чем-то задумчивым или необычным.

— Тогда почему ты выбрал этот ресторан?

Простой вопрос. Простой ответ.

— Это было уместно. И... я ценю приятные моменты в моей жизни, какими бы редкими они ни были.

— Это... почти хрестоматийное определение сентиментальности, — сказала она, отвлекая от того, что могло быть опровержением, проведя ногой по его икре под столом. Это определённо не было тем, чем они занимались здесь в последний раз. Потом она продолжила спокойнее: — Когда мы обедали здесь, это был для тебя приятный момент?

— За исключением того, что ты была ранена, — да.

Она протянула:

— Травма была несерьёзной.

— Это было, — он барабанил пальцами по столу, на долю секунды смутившись от нерешительности произнести ни слова, — почти как свидание. Случайное стечение обстоятельств, конечно.

Её ступня, которая скользила вверх и вниз по его ноге, замерла. Она моргнула, и на её лице появилась ухмылка, а затем Гермиона возобновила свои движения, снова потянувшись за бокалом вина.

— Мне было интересно, — сказала она после глотка. — В тот вечер... были моменты. Сидя здесь. С тобой. Мне показалось, что это может быть что-то вроде странного свидания.

Драко провёл рукой по скатерти, ища её руку. Если бы они не были скрыты от посторонних глаз в крохотной тусклой угловой кабинке, такая публичная демонстрация привязанности могла бы взволновать его. Но в относительной уединённости, он притянул её руку к центру стола, где взял хрупкую ладонь в свою и наклонился вперёд.

Он поцеловал каждый из её пальцев, наслаждаясь темнотой в её взгляде, пристальным вниманием к каждому его движению, когда она снова заговорила:

— Но тогда ты был обручён, так что я знала, что всё было не так.

Он что-то пробормотал ей в кожу, проводя большим пальцем по сухожилиям на тыльной стороне ладони.

— А теперь я не обручён.

— А теперь ты не обручён.

Он снова опустил её руку на стол, все ещё рассеяно продолжая выводить круги на ней.

— Ты же не будешь снова обручён? — спросила она, сжимая и сгибая пальцы.

Драко тихонько рассмеялся.

— Люциусу потребовался почти год, чтобы согласовать тот контракт.

— Прошёл почти год с тех пор, как ты расторг его.

— Я не это имел в виду, — сказал он, сжимая её руку, когда почувствовал, что она отстраняется от него. — Он не станет. Он бы не... Гермиона, у тебя день рождения. Позволь мне сделать эту ночь восхитительной. Не беспокойся о том, чего не произойдёт.

Она кивнула, но он увидел вспышку беспокойства, скрывающуюся из поля зрения, появившуюся и исчезнувшую из периферии. Она беспокоилась — о многом, он знал — и том, что было между ними. Драко попытался перенаправить беспокойство в другое русло, скрыть, заставить испариться на этот вечер.

Драко старался приглушить его дорогим вином и обильными закусками; он пытался уговорить его подчиниться случайными, нежными прикосновениями и десертом, настолько сладким, что он чувствовал его вкус на её языке, когда они целовались, украдкой и втайне, ожидая счёт.

И, всё ещё видя ту крошечную вспышку беспокойства, пронизывающую её мысли в этот вечер, Драко решил изгнать его с помощью демонстрации чистой преданности, решив, что, если он не сможет избавить её от забот с помощью выпивки и закусок, он сможет показать ей руками и ртом: прекрасный противовес между её разумом и его сердцем.

Фиолетовое платье было невероятно красивым, но лучше всего оно смотрелось на полу его спальни. Несмотря на то, что, как он предполагал, она вложила столько усилий в создание гладкой элегантной прически в день рождения, Драко предпочёл видеть её распущенные, дикие и необузданные волосы. Он терялся в этих кудряшках, запутавшись в них руками, когда она запрокидывала голову на его подушки, открыв рот, и крики удовольствия вырывались из её горла.

Драко любил её мозг, действительно любил. Ему нравилось, когда тот мог завести его, удивить, перевернуть сознание. Но Драко получал дополнительный заряд любви и похоти, видя, что её мозг полностью отключался: девушка под ним разрывалась от стонов, быстрого прерывистого дыхания, чередующегося с его именем на устах.

В эти моменты, когда она переставала думать и просто существовала, она отдавала так много себя. Он знал, даже если Гермиона ещё и не сказала этого вслух, что его преданность ей не была односторонней. Он знал, что это ошеломляющее чувство, которое он решился назвать любовью, это чувство, которое царапало и разрывало внутреннюю часть груди, это чувство, которое так упорно боролось за неё, было таким сильным, потому что касалось не только его самого.

***

Драко потребовалось невероятное количество самообладания, чтобы встать с постели на следующее утро. У него было непреодолимое желание остаться в кровати, особенно когда там спала обнажённая, растрёпанная Гермиона Грейнджер. Но он отказался от ужина с родителями накануне вечером, и, если пропустить завтрак на следующий день, возникнет несколько вопросов, на которые он не хотел бы отвечать.

Он был уверен, что Гермиона даже не заметит его отсутствия. Учитывая, как долго они не спали ночью, беспорядочно целуясь и растворяясь в друг друге, Драко решил, что оставлять записку возле её подушки будет излишним.

Прежде чем уйти, он позволил себе взглянуть на неё с грустью, его грудная клетка сжалась и начала пульсировать. Голубой свет раннего утра пробивался сквозь занавески его спальни, мягко освещая спящую девушку, запутавшуюся в его простынях. В этом было что-то такое тёплое, такое яркое, что-то настолько светлое, что, когда Драко выскользнул из своей спальни, он не мог полностью избавиться от ощущения сна и нереальности происходящего.

 Поместье насильственно и безжалостно возвращало его к реальности.

Его мать высказала недовольство по поводу наложенных чар для глажки из-за единственной складки на плече, которую он пропустил. Драко не упомянул, что торопливо надел именно этот костюм, который лежал на диване, где Гермиона сняла его накануне вечером.

Его отец настаивал на деталях, касающихся инвестиционного аккаунта Драко, и эти вопросы возникали всё чаще, поскольку цифры либо стояли на месте, либо вовсе уменьшались. Даже вмешательство Блейза, каким бы полезным оно ни было, не могло изменить нисходящую траекторию так быстро, чтобы это ускользнуло от Люциуса.

Поедая яйцо всмятку, Драко давал ему самые поверхностные ответы, которые мог придумать, не имея ни мотивации, ни навыков, чтобы проанализировать сложное взаимодействие между спросом, предложением, международными торговыми рынками и обменными курсами, особенно в половину восьмого утра.

Вообще, ему просто было всё равно. И впервые он почувствовал, что Люциус тоже это понял, когда тот потянулся за своим экземпляром Ежедневного Пророка и прервал их обязательную утреннюю беседу.

Нарцисса улыбнулась Драко за чашкой чая пустой, грустной улыбкой, которую он воспринял как её желание понять, почему за последние несколько месяцев их встречи за завтраками стали такими холодными.

Но она действительно не хотела этого знать; Драко понимал, что это не так. Ответ, вероятно, по-прежнему лежал без одежды в его кровати после шикарного секса.

Это навело его на вопрос, который Гермиона заложила в его мозг. Когда он увидел её беспокойство, прогнал его горячими поцелуями в шею и толкнулся так глубоко, что его голова начинала кружить сильнее с каждым движением, он вместо этого просто перекачал его в свой разум. Он высосал яд из её крови, но сам принял слишком большую дозу, и новые заботы отравили его организм.

Драко нарезал дыню на своей тарелке, стараясь убедиться, что не царапает серебром фарфор. Он проткнул фрукт, когда страх стал скапливаться у него в животе. Он заметил, что мать следит за ним, и знал, что ему необходимо задать вопрос.

— Отец, — начал он, гордясь тем, что не вздрогнул, когда Люциус перевернул газету и посмотрел на него. Он задавался вопросом, когда в последний раз добровольно заводил разговор со своим отцом за едой. Их завтраки и ужины были такими тихими, такими чахлыми, настолько пронизанными подавленным состоянием присутствующих, что он почти забыл, каково это — проявлять инициативу.

Люциус вздохнул, раздувая ноздри: единственный признак того, что Драко вообще был услышан.

— Я хотел бы узнать, заключал ли ты уже брачный контракт, — он возился со словами, пока уверенность таяла под взглядом Люциуса, — или намеревался ли участвовать в любых дальнейших переговорах по поводу заключения брачного контракта от моего имени?

Забыв, что у него уже был кусок дыни на вилке, Драко насадил ещё один, неохотно откусил, прожевал, проглотил, а затем сжал челюсть, в течение всего того времени, которое потребовалось Люциусу, чтобы решить, ответит он или нет.

— Пока они не увенчались успехом, — сказал он наконец.

Что-то в груди Драко оборвалось, холодное беспокойство закрутилось и скрутилось в узел, цепляясь за каждый нерв на своём пути.

— Почему ты спрашиваешь, дорогой? — спросила Нарцисса с ноткой надежды.

Он не думал так далеко вперёд, не осознавал последствия столь открытого обсуждения такой сложной темы. Драко в основном замечал линию между бровями Гермионы — намёк на недовольство — и старался сделать что угодно, чтобы развеять её беспокойство.

Он прочистил горло.

— Я бы предпочел, — Драко постарался не съёжиться, — если ты не будешь этого делать, — слова казались неправильными, неуместными, слишком формальными или, может быть, недостаточно официальными. — Пожалуйста, — попытался он снова. — Не надо.

— Не надо? — спросил Люциус, сжимая бумагу в руках. — Не надо обеспечивать будущее этой семьи? Это моя роль, Драко. А это — твоя.

Драко не мог смотреть на него. Возможно, по глупости он вместо этого стал умолять мать.

— Дело не только в том, что это была Астория, — сказал он, слишком поздно сообразив, что, если бы кто-то посочувствовал разрушению его помолвки с Асторией, Нарцисса Малфой не была бы этим человеком. В конце концов, ей первой пришлось пережить удар. — Это нечто большее, — неубедительно закончил он. Никто из них не поймет.

— Здесь замешана девушка? — внезапно спросил Люциус, резко и требовательно.

Драко без колебаний обдумал ответ.

— Нет, — это была самая лёгкая ложь, которую он когда-либо говорил своему отцу. Не из-за стыда, вины, сожаления или из-за множества других причин, по которым он мог попытаться — и в большинстве случаев безуспешно — обмануть Люциуса в прошлом, а исключительно из уважения к её частной жизни, из-за необходимости защитить её от приговора его семьи, от их гнева. — Но если она когда-нибудь и появится, я бы не стал волноваться.

Люциус снова усмехнулся, тяжело вздохнув.

— Здесь замешана девушка, — сказал Люциус, как будто это было самое оскорбительное, что могло произойти за завтраком. — Ты как открытая книга, и ты молчалив, и твоя одежда помята. Ты держишь её в своей секретной квартирке?

Драко приложил все усилия, чтобы вилка не сломалась от ярости и страха, пока он подносил ко рту ещё один кусок дыни, заставляя себя держаться уверенно. Он взглянул на большие напольные часы в противоположной части комнаты: почти девять — приемлемое время для завершения завтрака.

Он отложил вилку и отодвинул стул от стола.

— Пожалуйста, не участвуй в дальнейших переговорах о брачном контракте от моего имени, — сказал он, и всё внимание было сосредоточено на богато украшенной серебряной чашке для яиц прямо около правой руки его матери. Он смотрел, как она сжимала пальцы на вилке. Он не мог заставить себя смотреть ей в глаза.

  Драко кивнул и, извинившись, быстро зашагал по залам Поместья и прошёл через камин обратно в свою квартиру, где его мир не прогибался под гнётом долга.

Он сказал, что нет никакой девушки. Самая лёгкая, самая смелая ложь в его жизни. Причина его лжи всё ещё была там, когда он вернулся в спальню. Она лежала в постели, свернувшись клубком под одеялом, с раскрытой книгой в руках и широкой улыбкой, радуясь его возвращению. Конечно, здесь была замешана девушка. Его девушка. Женщина. Единственная.

И он не мог представить, чтобы на её месте был кто-то другой.

Примечания:

А Вы думали, что все будет сладко и гладко? Люциус и Нарцисса ещё добавят нам не одну ложку дёгтя (вспоминаем ЖиН)