Начало и конец

Ноябрь

так

Спустя три недели выжиданий, Люциус, наконец, вызвал Драко к себе в кабинет. Для него это не стало неожиданностью, ведь он ждал этого — хотел, чтобы это произошло — с того момента, как Нарцисса, полная ярости и разочарования, подняла руку. Это были три недели пустых, почти несущественных разговоров во время ужинов и завтраков. Три недели наблюдений за раздражительной Грейнджер во время работы, и, наконец, три недели, наполненных ощущениями свободы и покоя в её присутствии. Он знал, хотя и не до конца осознавал, сколько усилий ему приходилось прилагать, чтобы избегать её на протяжении многих дней и притворяться, словно он не думал о тех мыслях, которые заполонили ему голову. Отсутствие всех этих мыслей делало жизнь гораздо проще.

На протяжении трёх недель Драко проводил эксперименты, пытаясь связать свои зелья с теорией, которую он услышал от Грейнджер. На протяжении трёх недель шрамы на его груди болели с каждым днём всё меньше и меньше, поддаваясь попыткам избавиться от них.

Его встреча с отцом выглядела примерно так:

Драко постучал в тяжелую, обшитую деревянными панелями, дверь за мгновение до того, как раздался резкий голос отца:

— Входи.

Он прошёл в кабинет без особых ожиданий. Он лишь рассчитывал на недолгую лекцию. И долю разочарования. Кроме этого, ничего другого он и не ожидал.

Люциус ни на секунду не оторвал взгляда от лежащего перед ним пергамента, и этот образ эхом отозвался в памяти Драко. Он уже бывал здесь раньше. Делал это раньше. Он сел напротив Люциуса, по другую сторону стола, не дожидаясь ни указаний, ни разрешения.

Молчание затянулось, становясь похожим на острую бритву, проводящую черту между двумя людьми: терпение было присуще одному, а гнев — другому. Драко почувствовал это, пытаясь найти баланс, и покачнулся, вдохнув достаточно сильно, чтобы чуть накрениться.

— Ты недоволен, — сказал Драко.

Люциус хранил молчание, держа перо над пергаментом, в то время, как Драко уставился на дедушкины часы, висящие на стене прямо над головой отца. Он смотрел, как бежит вперёд секундная стрелка, измеряя паузы между его словами и словами отца.

Ещё один отголосок воспоминаний из прошлого пронёсся сквозь него, напоминая о чём-то светлом и далёком.

Люциус положил перо на стол и протянул Драко пергамент, криво ухмыляясь.

— Расторжение соглашения о помолвке. Тебе нужно поставить свою подпись.

Драко не взглянул на пергамент. Вместо этого он наблюдал за выражением лица отца, стараясь игнорировать то испепеляющие недовольство, которое легко читалось на нём. В конце концов он посмотрел на пергамент, который теперь находился в его руках.

— Это была инициатива со стороны семьи Гринграсс.

— Конечно, так всё и было.

— Ты не собираешься... после того, как я и Астория...

— Я бы не стал срывать переговоры, длившиеся целый год, из-за того, что ты сказал какую-то глупость. Но девчонка явно убедила отца...

— ...потому что никто из нас не хотел этого, — Драко побледнел. Он сделал глубокий вдох, злясь на самого себя за то, что прервал отца, зная, что это только ухудшит его настроение.

— Семья Гринграсс прекрасные и уважаемые люди.

Удар. Драко понял, что молчание подразумевало под собой его очередь отвечать.

— Она не хотела выходить за меня замуж, отец.

— Смысл этого брачного соглашения заключался в том, что здесь отсутствовало право выбора. Это стратегическое партнёрство между семьями.

Костяшки пальцев на левой руке Драко громко хрустнули, наполняя огромный кабинет посторонним звуком. Он даже не заметил, как сильно сжал руку в кулак. Было столько вещей, о которых Драко хотел сказать. Он вздохнул и, борясь с сожалением о прошлом и с надеждами о будущем, сказал то, что хотел:

— Я не могу играть роль пешки в твоей стратегии, отец.

Люциус рассмеялся ядовитым смехом, который покрыл мерзким слоем кожу Драко, уничтожая часть его уверенности.

— Это была довольно сложная партия. После того, как дочь Паркинсонов вышла из игры, мало кто теперь вообще захочет вступать в брак с членом нашей семьи.

Слова Драко полностью проигнорировали. Поэтому он озвучил ещё одну из многих вещей, что хотел сказать:

— В этом затруднительном положении виноваты мы сами.

Люциус не ответил. Будто у Драко не было голоса или его голос просто не слышали.

— Ты взял на себя часть ответственности в семейных делах. Счёт, которым ты сейчас управляешь. Как идут дела?

— Хорошо.

Едва ли. Он отслеживал убытки и прибыль почти с той же одержимостью, с которой варил свои зелья. Это была скучная, унылая, утомительная работа. Ему приходилось часто обмениваться письмами с Гринготтсом, а также Драко оформил подписку на получение периодических изданий о Травологии, и это всё было ради ознакомления с тем, во что он инвестировал деньги. В моменты отчаяния он даже подумывал о том, чтобы написать Невиллу Долгопупсу. Он почти не получал прибыли, чтобы продемонстрировать хоть какие-то успехи. Но это было единственным семейным делом, которое ему доверили. Так что Драко пытался сделать всё правильно. Он старался ценить это и получать удовольствие.

— Ты не можешь заниматься и тем, и другим, Драко.

Он моргнул, теряясь в том, что именно имел в виду его отец. И слабый горячий отклик чуть ниже рёбер сработал как предупреждение.

— Ты либо играешь роль наследника нашей семьи и всего, что с этим связано, либо нет.

Вот и последствия его решений, влекущие за собой всё остальное. Жена, на которой он не хотел жениться. Дело, которое его не интересовало. И всё это являлось единственным путём к получению наследства.

 А если мне не нужно всё это? Он хотел сказать это, он желал этого — прямо сейчас — слова предательски вертелись на языке. Но Драко и так уже проявил столько неуважения, расстроил отца по всем фронтам. Были границы, барьеры, которые нельзя было пересекать, как бы сильно он не мечтал переступить через них ради того, чтобы просто увидеть другую сторону.

В его голове звучал до невозможности оптимистичный голос Грейнджер, напоминающий о том, что его жизнь не должна строиться на одних ультиматумах. Что он может быть не только наследником своей семьи, но и ещё в какой-то мере управлять своей жизнью. Особенно сейчас, после того, как она уже так долго не находилась под его властью. Это походило на разумный оптимизм, который был ей присущ.

Но разумному оптимизму Грейнджер не было места в моменты разговора с Люциусом Малфоем. Логика и традиции семьи не сочетались вместе. Ультиматумы и история не подчинялись разуму.

Драко прикусил язык, сдерживая слова, которые были готовы сорваться с языка.

Люциус отпустил его, и та напряженность на его лице больше всего напоминала разочарование, чем что-либо ещё. У Драко что-то сжалось в груди; даже когда он побеждал, казалось, что его настигал проигрыш. Он смог выкарабкаться из одной ямы ради того, чтобы провалиться в другую.

Драко замер в дверях, задумавшись.

Перемены необязательно должны были восприниматься враждебно.

Догадывался ли Люциус, сколько усилий Драко прикладывал для борьбы со всем этим?

***

Стояла середина ноябрьского дня.

— Я отчётливо помню, как ты сказал мне, что я буду участвовать в этом процессе, — сказал Тео, садясь рядом с Драко. Грейнджер работала в комнате напротив его удобного кресла последние сорок пять минут, и Драко начал ёрзать, сопротивляясь желанию проверить, как там она. Осознание, что она будет раздражена его властной заботой — по её словам, а не его, — заставляло Драко оставаться на месте.

— Добрый день, Тео. Добро пожаловать в мой дом.

— Это не совсем твой дом. Уже нет.

— Ты уловил суть.

Тео выхватил книгу из рук Драко и швырнул её на пол, где она скользнула по мраморной плитке с царапающим звуком. Драко моргнул, наблюдая, как фолиант наконец остановился в нескольких футах от него.

— Какого хрена это было? — спросил он, вставая, но потом снова упал в кресло, спотыкаясь от проклятия желейных ног. — Тео, — в его тоне прозвучала угроза, по большей части от раздражения.

— Нам нужно поговорить, — сказал Тео, будто это был вполне разумный способ начать разговор.

— И моя книга была препятствием для этого?

— И, поскольку ты уже не приглашаешь меня к себе, — он ответил на вопрос Драко, жестикулируя вокруг них, — я взял на себя ответственность, как ты сказал, «отвлекать тебя»?

— Тео...

— И так волнительно за этим наблюдать, да? За этим захватывающим коридором. Ты просто читаешь. А я просто с трудом сдерживаюсь, чтобы...

— Тео...

— Где Грейнджер? — голос Тео понизился, тон внезапно стал серьёзным. Столкнувшись с переменой в настроении друга, Драко кивнул в сторону двери напротив них.

— Она знает? — спросил он.

— Знает что?

— Обычно я не склонен к проявлению жестокости, Драко. Но мне хочется тебя ударить.

О его помолвке. Вернее, о её разрыве.

— Это не... и откуда ты вообще знаешь об этом?

Тео издал недоверчивый смех.

— Пэнси рассказала мне после того, как Дафна сказала ей, как Астория поведала ей о том, как ты, по-видимому, сказал, что не хочешь жениться на ней за поеданием прекрасного crudité* и чаепитием, грёбаный ты мудак.

Глаза Драко были прикованы к двери напротив них, поскольку Грейнджер провела много времени для вывода из эксплуатации тёмных артефактов в той комнате.

— Что случилось с тем, кто должен был говорить мне слова поддержки? — спросил Драко, поворачиваясь к Тео и шипя слова как можно тише.

— Моя поддержка и твоё мудацкое поведение — взаимоисключающие понятия... О, привет, Грейнджер.

Глаза Драко снова метнулись к двери. Грейнджер вышла из комнаты и остановилась, склонив голову и с любопытством разглядывая их.

— Вопрос к тебе, Грейнджер: киты?

Она моргнула, ничего не понимая от замешательства, прежде чем улыбнулась.

— Киты?

— Да. Магглы верят в китов?

— Да, Тео.

Тот задумчиво фыркнул.

— Интересно.

Она засмеялась, покачала головой и пошла в следующую комнату.

— У меня есть работа, поэтому я просто оставлю вас...

— Да, да, Грейнджер. Ты очень занятая девушка, не позволяй нам задерживать тебя.

Драко, должно быть, попал в альтернативную реальность, межпространственное путешествие, мир грёз. Дверь за Грейнджер захлопнулась, и он снова повернулся к Тео.

— Киты?

— Магглы не верят в существование драконов. Это заставило меня задуматься, в каких существ они ещё не верят.

— Киты — не магические существа.

— Они дышат воздухом, но живут под водой. А магглы ничего не знают о келпи. Я почти уверен, что киты и келпи как-то связаны между собой. А еще есть какое-то существо на Лох-Нессе...

— В сутках недостаточно часов, чтобы ты начал увлекаться ещё и магическими существами.

— Может быть, именно для этого я и сделал этот маховик времени.

Драко вздохнул. Тео был в одном из таких настроений, когда ему не нравилось следить за одной темой для разговора.

— Чтобы убедить меня в том, что я — идиот?

Тео приподнял брови, словно говоря, что ты поднял этот вопрос, а не я.

— Ты сделал это ради неё?

— Я не... Тео, не начинай.

— Я не слепой и не идиот. И теперь я дружу с вами обоими. Я всё вижу.

— Тео, она не... я сомневаюсь, что она когда-либо... — Драко понуро опустил плечи, замолчав.

— Я надеюсь, что ты сделал это ради неё... вот что я хочу сказать, — добавил Тео, пожав плечами. — Блейз может быть единственным Прорицателем среди нас, но у меня хорошее предчувствие касательно вас обоих, — Тео помолчал, затем вздрогнул. — И, пожалуйста, не заставляй меня повторять это. Было достаточно сложно сказать однажды.

Драко почувствовал, как его глаза расширились, брови нахмурились, замешательство и недоверие, и что-то явно благодарное застряло в горле, сдерживая ответ.

Тео устроился на спинке кресла, и в его поведении вновь стала преобладать знакомая беззаботность.

— Это скучно. Это похоже на то, как я пытаюсь проникнуть в семейное хранилище?

Беспечность Тео — перемена, происходящая с отработанной лёгкостью, — предполагала под собой странное, маловероятное получение одобрения ситуации, развернувшейся между Драко с Грейнджер, которую они так долго отрицали.

— Это намного интереснее. Ведь Грейнджер хотя бы чего-то смогла добиться, — сказал он, зная, что Тео обидится.

***

Использование уменьшающих и облегчающих чар для перемещения лаборатории в новую квартиру оказалось непростой задачей. Драко продолжал находить пузырьки со всевозможными разноцветными смесями, о которых он забыл и даже при желании не мог бы вспомнить тестировал он их или нет. Он не мог даже с уверенностью идентифицировать многих из них. В череде экспериментов пурпурные, лиловые и тёмно-бордовые зелья стали выглядеть одинаково, они казались совершенно идентичными. А зная о том, как удача улыбалась Драко, он мог бы прожечь дыру у себя в груди.

Котлы были самым тяжёлым этапом переезда. Он не мог переместить их с варящимися зельями, а это предвещало конец его начатым экспериментам и начало сопротивления приготовлению новых до того момента, пока он не оборудует лабораторию в своей квартире. Но оно того стоило. Ради независимости, ради личного пространства.

— Мне пришлось спросить Топси, где ты.

Драко вздрогнул, едва не уронив котёл, который левитировал. Он поставил его на верстак и, повернувшись, столкнулся взглядом с Гермионой, которая стояла у входа в его лабораторию — или, что неминуемо должно было стать его бывшей лабораторией.

Он улыбнулся, и в основном этот жест получился против воли.

— Я уверен, что для неё было честью помочь тебе.

Губы Гермионы скривились, и её плечи расслабились. Он увидел крошечное подёргивание уголка её губ, что тоже случилось против её воли.

— Скорее всего.

— У неё есть непреодолимая любовь к героям, и это каждый раз вызывает у меня несварение желудка. Или, может быть, она подумывает о том, чтобы спрятаться у тебя в волосах.

Гермиона закатила глаза и сделала шаг ближе к нему, с любопытством осматривая комнату, пока она пыталась скрыть свою ухмылку за очень неубедительным хмурым взглядом.

— Тебя не беспокоит, что я могу уничтожить твоё родовое поместье? — она взглянула на часы. — Я работала одна почти два часа. Кто знает, какой хаос я могла учинить.

Нет, он нисколько не беспокоился. Она, вероятно, может взорваться от позора из-за невыполненного долга, прежде чем сделает что-нибудь даже отдаленно напоминающее непрофессиональное поведение. Хотя на это было бы интересно взглянуть. Но перемещение его лаборатории было отличным предлогом, чтобы попробовать избегать её. День за днём её близость становилась всё более утомительной, подавляющей, ощутимой, и он не находил этому никакого объяснения.

Ему нужно было отдохнуть от непреодолимой нужды в ней: её принятия, её дружбы, её смеха, её чертовски красивых губ. Его отец был бы в ярости, если бы узнал, что Драко предоставил её самой себе. Но в обширном списке вещей, которые могли разозлить его отца, небольшая самостоятельность Гермионы была наименьшей из проблем, когда на плечах Драко лежал груз в виде семейных обязанностей и неудавшегося брачного контракта.

Он пожал плечами.

— Я доверяю тебе.

Она остановилась, заметив то, что, вероятно, выглядело как стазис хаоса вокруг него.

— Что ты делаешь?

— Переношу лабораторию в квартиру. Я... не хочу находиться здесь дольше, чем это нужно.

Он мог бы рассказать ей о разрыве помолвки. Это была лишь одна из многих возможностей, которые выпадали ему за последний месяц. Но Драко не мог этого сделать. Каждый раз, когда ему казалось, что он мог бы сказать, он прятался от этого. Возможность сказать ей была похожа на те возложенные обязанности, будто они негласно договорились, что его помолвка была проблемой, которая их сдерживала. Но то, что он ничего не сказал, означало, что существовала вполне реальная возможность того, что только он вообразил себе это, предположил такую вероятность. Быть с ней друзьями не под тяжестью надвигающейся свадьбы было вполне достаточно.

Однако проблема заключалась в том, что он знал, что так не будет. Потому что, хотя у него не было ожиданий, у него были желания. Их было так чертовски много. Большинство из них касались его губ на её коже. Её губ и его члена. Её головы и его сердца.

— Тебе помочь?

Вытащить из головы твой образ — обнаженный, лежащий на одном из этих столов? Да.

Эта беглая мысль украла у него способность ответить что угодно, помимо сдавленного: «Конечно».

Так он оказался с Гермионой Грейнджер в своей долбаной квартире.

Гермиона помогла Драко перенести несколько котлов и ещё пару коробок с ингредиентами в комнату, которую он выделил в своей квартире для Зельеварения. Она работала усердно, методично, и так, будто помощь ему в расстановке оборудования была самым важным делом для неё. Драко с трудом мог отделить её настоящую цель пребывания здесь от странной и всепоглощающей близости, пока она находилась здесь.

Это было его местом, а не его семьи. Это было похоже на то, что Драко открыл часть себя и позволил ей заглянуть внутрь. Он бывал здесь только с Тео и Блейзом. И теперь к этому ограниченному списку можно добавить Гермиону Грейнджер. Какая бы блестящая она ни была, он знал, что она заметит разницу. Полы из тёмного дерева, которые перекликались общей тональностью, совершенно не были похожи на мрамор и плитку. Выбеленные стены и высокие потолки сильно отличались от кирпичной кладки и обоев с рисунками. Зелёный, чёрный и серебристый, книжные шкафы и мётлы, напольные старинные часы с миниатюрным снитчем, прячущимся за стеклянным циферблатом: он старался сделать это пространство более живым и светлым, чтобы оно совершенно не было похоже на Поместье.

Когда последняя коробка была перенесена через камин, Гермиона рухнула на зелёный бархатный диван в его гостиной, и, казалось, она словно наслаждалась его гостеприимством. Она улыбнулась, нежно погладив подушку рядом с собой.

— Мой старый друг, — задумчиво сказала Гермиона, наклонившись и подперев голову рукой. С места, где Драко стоял у камина, он услышал, как она сдавленно хихикнула. — Он не очень удобный, да?

— Не оскорбляй свою первую завоёванную территорию.

Она снова подавила смех и выпрямилась. Гермиона наклонила голову, потянувшись, будто бездельничала несколько часов, а не те скудные несколько секунд, которые потратила, притворяясь, что отдыхала.

— Первую из многих.

Что касалось завоеваний, Драко не мог не включить себя в этот список.

Она вскочила с дивана, пересекла комнату с такой скоростью, что он подумал: не использовала ли она магию, чтобы подтолкнуть себя? Гермиона остановилась перед его книжным шкафом.

— У тебя есть книги.

Конечно же. Но в её тоне было что-то настолько серьёзное, что любые ехидные ответы застряли у него в горле, оставляя лишь игривость.

— Ведь я умею читать.

— Нет нужды шутить, Драко, — сказав это, она улыбнулась, проведя пальцами по корешкам нескольких книг.

И, хотя она даже не смотрела на него, и определённо не касалась его, он чувствовал на себе её взгляд. Драко чувствовал кончики её пальцев, прикосновение к книжным корешкам или к себе — чувства были похожи. Когда она читала названия книг, она будто читала его самого. Он чувствовал зуд и покалывание от пристального взгляда, пробуждающего в нём трепет — трепет от того, что она видела именно его. Эти книги принадлежали ему. Не его семье. В основном там были книги по зельям, несколько по Травологии, парочка странных романов. Вряд ли это была интересная коллекция, но это были предметы, которые он решил взять с собой при переезде. А это, судя по всему, имело значение.

— На самом деле, я думаю, что сарказм — часть моей личности.

То, что он вообще заговорил, было чем-то вроде чуда: в его горле пересохло.

Она опустила руку, закончив исследование пальцами. Это было похоже на потерю. Гермиона отвернулась от книжной полки и снова посмотрела на него.

— Ты любишь романы?

— Да.

Она закусила губу, и на её лице промелькнула тень вереницы мыслей.

— А ты... ты бы стал читать маггловскую литературу?

Драко не знал, оскорбило его это или нет. Может, это должно было? Или, может быть, это не имело значения? Было ли дело в том, что она думала, что он не мог читать маггловскую литературу? Или для него было более важным то, что она думала, что он захочет попробовать? Всё, что Драко знал, это то, что он хотел прикоснуться к её нижней губе, попробовать её на вкус, притянуть к себе и вырвать из неё все прекрасные звуки, которые только возможно. Будьте прокляты эти книги.

— Я ничего не имею против.

Она не стала вдаваться в подробности. Вместо этого Гермиона широко улыбнулась.

Он должен был вывести её из своего дома. Она уже дала ему достаточно пищи для фантазий, которых бы хватило на всю жизнь. Он не мог больше этого терпеть.

— Мы должны вернуться, — сказал Драко.

Её глаза округлились.

— Мне нужно было работать.

Она выглядела так, будто кто-то только что предсказал её раннюю смерть: румянец исчез с её лица, а ужас проявился в открытых губах, которые теперь походили на букву «О».

Драко засмеялся, даже когда она хмуро посмотрела на него. Боже, это было так чертовски серьёзно, так очаровательно, так красиво, что ему едва ли удавалось себя сдерживать.

— Я бы ни слова тебе не сказал, Грейнджер.

Гермиона, вздохнув, задержала на нём взгляд ещё на несколько секунд, и этого времени было достаточно, чтобы он вспомнил, насколько сильно нуждался в том, чтобы она ушла из его квартиры, — прежде чем её рука метнулась за порохом, и она вернулась в Поместье к выполнению своих обязанностей.

***

С тех пор, как он вынудил Гермиону обучать его теории, заклинаниям и движениям палочкой, связанными с её диагностическими заклинаниями, Драко экспериментировал, чтобы связать эту магию со своим зельем. Простота должна была стать ответом: необходимо было определить и извлечь тёмную магию, вытащить её из рубцовой ткани, а затем уничтожить без ущерба для тела. До сих пор каждая попытка заканчивалась катастрофой. До того, как...

Он массировал грудь, пальцы беспрерывно скользили вдоль гладкой поверхности кожи: ничего не выпирало, ничего не было покрыто пятнами, ничего не болело, ничего не было проклято. Драко преобразил осколок стекла — того, что когда-то было пузырьком для его зелья — в зеркало, прежде чем от удивления уронил его и осмотрел свою грудь.

Самый большой из его шрамов, нанесённый сектумсемпрой, тот, который рассекал его туловище, огибал рёбра с левой стороны, который ранее был красным и почти пурпурным, обычно пульсировал от боли, исчез. Или, точнее, Драко уничтожил его простым зельем для сглаживания шрамов, которое сработало только из-за того, что его другое зелье, которое ему наконец удалось связать с диагностическими чарами Гермионы, успешно извлекло из шрама тёмную магию.

Это было элементарно, просто, когда он знал, как это делать. Успех просто требовал правильного сочетания ингредиентов, магии и времени. Это не отличалось от обычных зелий, что он варил. Метод проб и ошибок просто указал, что время тоже служило важным ингредиентом.

Он немедленно начал варить большую партию зелья, вдохновлённый открытием. Драко был чертовски умён. Он изобрёл то, чего даже не смогли сделать целители в Больнице Святого Мунго.

Драко занимался варкой слишком долго. Из-за чего опоздал на завтрак. Из-за чего поздно поприветствовал Гермиону.

Она удивила его тем, что уже ждала в коридоре, в котором работала. Гермиона постукивала ногой, сузив глаза, и скрестила руки, практически смяв пергамент в руках. И она едва ли не пылала от ярости.

Гермиона направилась прямо к нему, и её глаза точно светились от гнева. Она ударила пергаментом — экземпляром «Ежедневного пророка» — по его груди, заставляя Драко взять газету. На день раньше такое действие причинило бы боль, угодив прямо по шраму, который ему удалось удалить всего за несколько часов до этого. Это на мгновение заставило Драко замереть, поскольку он не ожидал такого.

— Что это? — спросила она, указав на газету, которая теперь была в его руках.

Драко приподнял бровь, находясь в слишком хорошем настроении, чтобы его встревожило то, что так сильно разозлило её.

— Сарказм по-прежнему запрещён, или я должен объяснить тебе, что такое периодическое издание?

— Спрячь свой сарказм, Малфой. Третья страница. Что это за объявление?

Он попытался вспомнить, когда она в последний раз называла его Драко. Он соскучился по этому. Драко почти привык к своему имени, произносимому её губами, даже когда она говорила это резким, сердитым тоном.

Он открыл «Пророк» и перелистнул на третью страницу. Ох. Драко попытался не вздохнуть, зная, что она, вероятно, проследит за каждой реакцией, но вздох всё же сорвался с губ.

— Это очень похоже на объявление о разрыве моей помолвки.

Конечно же, расторжение брачного соглашения между двумя семьями Священных Двадцати Восьми требует публикации в новостях.

— Почему?

— Мне нужно, чтобы ты ограничила объем вопросов, Грейнджер. Почему появилось объявление? Потому что договор расторгнут. Почему он был расторгнут? Потому что ни Астория, ни я не были заинтересованы в...

— Почему ты ничего не сказал?

Драко буквально не мог представить себе худшего «почему», на который она хотела бы получить ответ.

— Это не самая обычная тема для разговоров, — сказал он, сдерживаясь. — О, Грейнджер, именно это тебя так шокировало? Кроме того, что я больше не помолвлен?

Она нахмурилась ещё больше, вновь скрестив руки. Драко опустил «Пророк», а другой рукой сжал переносицу. Он не знал, чего она от него хотела. Он не говорил ей специально, чтобы она не расстроилась. Ему не хотелось, чтобы она думала, словно он чего-то ожидал от неё. Но теперь Гермиона была расстроена тем, что он ничего не сказал.

— Когда это произошло? — спросила она, успокоившись. Её голос немного потерял резкость.

— В прошлом месяце.

— В прошлом месяце?

— После.

Он не стал вдаваться в подробности. Драко просто смотрел на неё, ожидая признания, если оно вообще имелось. Были ли у неё тоже эти «до» и «после»? Конечно, у него были. До того момента в теплице и после. Два отдельных состояния с чертой между ними, нарисованной её рукой на его груди.

Она приподняла брови, чего было вполне достаточно.

У неё тоже были «до» и «после».

Ему не следовало испытывать прилив возбуждения от этого маленького осознания, но он всё равно испытал его. Драко, вероятно, не следовало бы хотеть, чтобы она испытала хотя бы часть странного желания, если она на самом деле не осознавала, что происходит между ними.

От осознания того, что для неё было «до», а теперь было и «после», он почувствовал, как сердце заколотилось под рёбрами, намереваясь вырваться.

— О, — наконец сказала Гермиона, глядя мимо него.

— Было бы несправедливо жениться на ней, — пояснил он без всякого толчка. — И, как выяснилось, она тоже не хотела выходить за меня замуж. Мы оба сделали бы это из чувства неуместного долга.

— Неуместный долг, — сказала она, почти беззвучно повторяя его слова. Гермиона всё ещё смотрела мимо него, куда-то через его левое плечо, почти не участвуя в диалоге.

— Я думаю, что с меня достаточно неуместных обязанностей, возложенных на мои плечи.

Наконец, она вновь взглянула на него своими выразительными, карими глазами.

Тогда он подумал: стоит ли ему поцеловать её? По-настоящему поцеловать. Не в теории, в какой-то неподходящий момент. А именно сейчас, когда он действительно мог наклонить голову и коснуться своими губами её губ. Каждый мускул в его теле практически подталкивал его к этому: тепло разливалось внутри и тянулось к ней. Наверное, он мог. Может, ему стоило.

Но Драко этого не сделал. Он не хотел целовать её в первый раз или, возможно, когда-либо в своем родовом Поместье. Драко также думал, что это не должно было бы произойти после масштабных, вероятно, сбивающих с толку новостей.

Но, Боги, он действительно хотел её поцеловать.

И впервые Драко задумался, может ли она на самом деле позволить ему это сделать.

 — Верно, — сказала Гермиона, дёрнувшись, будто ей пришлось физически отбросить всё, что было у неё на уме. Он знал, что было у него. Он даже не подумал, о чём она могла подумать. — Мы почти закончили с этим крылом. Нам нужно приступать к работе.

— Нам?

Ухмылка сформировалась на губах медленно, почти с математической точностью, и в её глазах появилось что-то азартное.

— Фактически, ты мой помощник, Малфой.

— Драко, — сказал он прежде, чем успел подумать о том, чтобы забрать свои слова обратно.

Она моргнула, сменив ухмылку улыбкой.

— Гермиона, — сказала она.

— Гермиона.

Её имя было на вкус как шоколадные трюфели, яблочно-карамельное мороженое и имело привкус новых опасных начинаний. Начинаний, что следовали «после».

Примечания:

crudité - французская закуска (Крудите)