Начало и конец

Сентябрь

так

После инцидента с проклятием, которое проникло в кровь Грейнджер, она решила оставить гостевое крыло на другой раз. Не потому, что не могла разобраться с ним — она пыталась донести это до Драко — а больше потому, что не могла вынести приковавшегося к ней с его стороны внимания после того дня.

— Несчастные случаи происходят со всеми, Драко, — раздражённо сказала Грейнджер, жестом предлагая ему отойти. Вероятно, он держался слишком близко к ней, наблюдая, как она размышляла о том, к какой комнате следовало приступить сейчас. — В моей работе такие инциденты ожидаемы. Меня научили справляться с подобными вещами, — пауза, вздох. — Станет ли тебе легче, если я займусь другой комнатой?

— Меня это не волнует.

Грейнджер закатила глаза.

— Очевидно, что так оно и есть.

Но после этого она отказалась от идеи уделять время гостевому крылу. Вместо этого Грейнджер вернулась к библиотеке, чтобы пройти в соседний коридор. В то время, как Драко прилагал усилия, чтобы не переживать за неё, он всё ещё не мог избавиться от беспокойства, развалившись на диване, пока она работала в одной из многочисленных комнат.

Он поморщился, поправляя ткани рубашки; планка касалась нового ожога на груди — недавняя попытка избавиться от проклятого шрама потерпела фиаско. Драко яростно вычеркнул лунную росу из своего списка возможных ингредиентов, и кончиком пера разорвал пергамент. Его лицо исказилось от боли, и он сделал резкий вдох.

Исследование различных комбинаций ингредиентов стало излюбленным занятием Драко, чтобы отвлечься, пока Грейнджер пробиралась через коридор, примыкающий к библиотеке, а затем двинулась на второй этаж. Он шёл за ней с книгой и пергаментом в руке, читал и записывал, обдумывая возможные варианты и уклоняясь от её любопытных вопросов о том, что его так увлекло.

Это стало способом, позволяющим избежать переживаний по поводу того, что что-то ещё в его доме может навредить ей, и, более того, от слишком долгих размышлений о неудачном свидании, на котором они были месяц назад.

Он вздохнул, когда тень поглотила солнечный свет, проникающий через огромное окно от пола до потолка рядом с его диваном, что усложнило возможность читать. Драко остановился, глядя вверх, когда понял, перед какой комнатой стояла Грейнджер. Именно этого он и боялся.

Драко заговорил в тот момент, когда она направила одну из своих диагностических рун на деревянную обшивку двери, позволяя ей приобрести оттенок. Пурпурный.

— Я, конечно, не могу ручаться за другие комнаты, — сказал он, — но могу тебя заверить, что именно там нет ничего интересного.

В выдуманном, вымышленном мире Грейнджер приняла бы его слова за чистую монету и, возможно, поблагодарила бы за то, что он сэкономил её драгоценное время, а затем перешла бы к следующей комнате.

Но этот воображаемый мир не знал о невероятном любопытстве и бесконечном упорстве Грейнджер.

Она повернулась к нему, сузив глаза, и постучала палочкой по бедру. Грейнджер производила впечатление, будто она была прекрасным легилиментом, пытающимся увидеть его насквозь.

Он мог бы постараться изо всех сил, мог бы попытаться остановить её, приложив реальные усилия. Вместо этого он лишь вздохнул, положил книгу и пергамент на подоконник и выпрямился. Драко шагнул вперед и снял защитные чары. Это было несложно; в конце концов, это Драко их и наложил.

Краем глаза он видел, как её взгляд метался от двери к его лицу и обратно. Драко распахнул дверь, сопротивляясь натиску неловкости, который, как он знал, последует после.

— Это моя спальня, — он вошёл внутрь, не обращая внимания на тихий и короткий вздох, который услышал позади себя. Драко приготовился к возвращению в реальность, где Гермиона Грейнджер была с ним наедине в его спальне. Потенциальное желание применить окклюменцию завлекало его, как песня сирены. Но он мог справиться с этим, выжить и без этой магии. Драко не хотел, чтобы каждое взаимодействие с Грейнджер приводило к тому, что ему приходилось бы прятаться за этим магическим щитом.

Она прошла внутрь и повернула голову, рассматривая окружающую обстановку: заставленные книжные полки, стол, четыре плаката — подозрительно похожие на те, что были у него в Хогвартсе, но значительно больше — телескоп у окна, небольшую зону отдыха в углу, дверь в уборную и порог, который она только что переступила.

Драко прислонился к углу стола, позволяя заостренному краю впиться в заднюю часть бедра, чтобы отвлечься от представления нескольких других сценариев, в которых они могли бы оказаться вместе в этой комнате — каждая новая фантазия становилась ещё более невероятной, чем предыдущая.

— У тебя... всё ещё стоит здесь мебель? Я думала, ты переехал.

Это помогло ему отвлечься от особенно запретной фантазии о том, как могла бы выглядеть Грейнджер, прижатая к дверному косяку позади неё... Мерлин, ему пришлось остановиться.

— Я переехал.

Её глаза округлились, будто до неё дошло нечто очевидное.

— Значит, ты, должно быть, просто... купил новую мебель. Конечно же.

Драко нахмурился, наконец, полностью отвлекшись от мыслей, которые сильно возбуждали его.

— Нет, я не покупал новую мебель, Грейнджер.

Она склонила голову, скривив губы от смеси удивления и замешательства.

— Почему ты так отреагировал, будто я сказала нечто... не знаю... дико оскорбительное?

— Потому что мне не нужно покупать мебель.

Грейнджер улыбнулась, словно он сказал что-то смешное.

— Видишь, ты сделал это снова. Что такого страшного в покупке новой мебели?

Он сильнее вжался бедром в угол стола, от чего боль пронзила мышцу. Драко осознал свою ошибку всего за секунду до того, как увидел проблеск понимания в её глазах. Его поймали в амплуа аристократического осла, а он даже не заметил.

— Мы не... — потребовалось приложить немало усилий, чтобы не съёжиться от того, каким тоном он хотел это сказать, — покупаем мебель. Это наследство. У нас много места для хранения мебели. Ею я и обставил свою квартиру. Я забрал отсюда всего несколько вещей, например, зелёный диван. Покупать мебель — это удел...

— Рабочего класса?

Он побледнел. Она откровенно рассмеялась, согнувшись пополам, и от веселья у неё сбилось дыхание. Драко был почти уверен, что угол его стола так сильно впился в бедро, что мог бы добраться и до костей.

Какой бы неудобной ни была эта ситуация, он ценил возможность насладиться тем, как смеялась Грейнджер: настоящий, неосторожный смех. Она сияла, как солнечный свет, скользя по его коже, словно была шёлком.

Грейнджер выпрямилась, вытирая слезу из уголка глаза.

— Я действительно не знаю, почему, — начала она, и улыбка заставила яблочки её щёк стать красными и круглыми. Он ненавидел то, какой красивой была Грейнджер. — Но иногда я забываю, насколько ты до неприличия богатый человек. Что забавно, учитывая, что я буквально целыми днями брожу по твоему поместью.

— Ты не просто бродишь.

Она хихикнула, и этот звук разнёсся по комнате. Он на мгновение задумался: раздавался ли здесь когда-либо подобный звук до того, как Грейнджер вдохнула жизнь в это место?

— Что ж, могу заверить тебя: из всевозможных разногласий, которые имеют место быть среди членов нашей семьи, мебель стоит на последнем месте в этом списке.

Выражение её лица мгновенно стало серьёзным, а смех сменился ровным дыханием. Грейнджер вытащила палочку и наложила диагностические руны, грустно улыбнувшись ему:

— Я верю тебе.

Он не понял, что она имела в виду. У него не хватило смелости спросить.

Драко отпрянул от края стола, его нога стала пульсировать от боли, когда кровь прилила к мышце, которую он придавил. Он наблюдал за парящей перед ней серией рун, имевших в основном пурпурный оттенок. Три знака — два красных и один жёлтый — разбили его теорию, что здесь не могло быть ничего интересного. Разочарование окутало Драко; он был уверен, что ему удалось обезопасить эту комнату от той тьмы, которой было пропитано Поместье.

Грейнджер поднесла палочку к единственной жёлтой руне, направляя её к столу, около которого он стоял. На мгновение задержав дыхание, Драко подумал, что она может снова направить руну ему в грудь. Он беспокоился о состоянии своих шрамов от экспериментальных попыток и мучений, через которые ему пришлось пройти.

Вместо этого она пустила её мимо него, направив руну на ящик. Грейнджер открыла его быстрым заклинанием, следом, при помощи левитационных чар, достала изнутри причудливое орлиное перо. Она всмотрелась в жёлтую руну, наблюдая, как та стала светиться, и это, очевидно, заинтересовало её.

— А, это был подарок Гойла на Рождество пару лет назад. Ни разу его не использовал, — сказал Драко, наблюдая, как она работала, бормоча что-то и управляя жёлтой руной. Грейнджер вновь применила диагностические чары: теперь в воздухе парили фиолетовые руны и две красные.

— Я удивлен, что появились красные символы, — сказал он.

Грейнджер грустно улыбнулась.

— Ничего удивительного, — она жестом указала на них: — Это ты и я.

Драко почувствовал, как внутри него завязался тугой клубок страха, и он почти поддался инстинкту заморозить эмоции. Но в его комнате Грейнджер в полной безопасности; ему не хотелось делать это сейчас.

— Как это работает? — спросил он. — Эти твои чары. Они кажутся... сложными.

Она направила свою палочку на одну из красных рун, как и несколько месяцев назад в библиотеке, когда впервые прикоснулась к нему этой магией.

— Я должна была спросить в прошлый раз... я просто применила к тебе эти чары без твоего разрешения. Это было непрофессионально.

— Ты можешь применить их сейчас, если хочешь, — его голос стал звучать низко, почти на уровне шёпота. Они стояли близко друг к другу; им не нужно было говорить громко. Все опасения по поводу состояния его шрамов полностью исчезли, подвергшись теплу утреннего солнца и теплу в глазах Грейнджер, которые полыхали от любопытства.

Она жестом приблизила руну, позволяя ей проникнуть ему в грудь. Магия испарилась, комната потускнела и стала выглядеть странно холодно без присутствия красного света. Потребовалось ещё одно мгновение, чтобы сияние снова появилось, подсветив шрамы на его туловище и шее.

— Это было разработано Отделом Тайн. Это сочетание нумерологии, древних рун и некоторых мощных очищающих чар. Яркая часть — это светящиеся руны, которые помогают мне определить, где скрываются очаги тёмной магии, и понять, насколько это серьёзно.

— Но как ты... как ты понимаешь это? Ты же просто следуешь за рунами. Это... — потрясающе, невероятно, ошеломляюще, — интересно.

— Это больше интуитивная магия. Мне потребовалось... ну, мне потребовалось довольно много времени, чтобы научиться этому. Интуиция — не самая моя сильная сторона.

Драко хмыкнул, соглашаясь, но не так явно показывая это, чтобы не рассердить её. Слишком восторженное согласие с тем, что Грейнджер нуждается в правилах, порядке, границах и особых заклинаниях, чтобы чувствовать, что всё под контролем, было бы сродни просьбе наложить проклятие.

Он прижал руку к одной из светящихся красных линий под рубашкой — свидетельству о наличии у него шрамов вдоль левой стороны грудной клетки. Когда идея пришла ему в голову, она чуть не раздавила его своим весом.

— Это может сработать на людях? На тебе и мне? Разве ты не можешь... использовать это, чтобы извлечь тёмную магию из наших шрамов? — возможно, Драко говорил слишком быстро, со слишком большим энтузиазмом, со слишком желанной и грубой надеждой в голосе.

Потому что, когда он оторвался от изучения своих шрамов и снова взглянул на Грейнджер, её глаза стали стеклянными. Грустная улыбка украсила её лицо и быстро исчезла, несмотря на то, что, казалось, она прилагала все усилия, чтобы сохранить это выражение.

 — Нет. Эта магия не работает на живых существах. Извлечь тёмную магию из чего-то, чему этот процесс не может навредить — это одно. А вот избавить живое существо от этого воздействия... — она подняла руку и протянула ладонь, чтобы коснуться светящегося шрама, выглядывающего из-за его воротника, но остановилась. — Максимум, что эти руны могут сделать, это определить вид тёмной магии, которая заточена в наших шрамах. Не более того.

Он ждал другого ответа, но для начала и этого было достаточно. Может быть, если Грейнджер захочет обучить его этой магии, Драко сможет поэкспериментировать с ней, чтобы попытаться найти способ связать её со своим зельем или иным образом использовать для своих целей. Он прикрыл глаза, игнорируя светящиеся руны перед собой и шрамы на груди. Его мысли метались в стремлении обдумать новые возможности. И почему он не подумал об этом раньше?

— У тебя всё нормально? — спросила Грейнджер. Драко снова открыл глаза; она стояла ещё ближе — всего в одном шаге от него. Грейнджер перестала использовать руны, оставив пространство между ними неестественно глубоким, тёмным и пещерным. При правильном положении головы Драко мог увидеть, как они стали погружаться вглубь этих пещер. — У меня возникла похожая мысль, когда я впервые об этом узнала.

Она потёрла левое предплечье, спрятанное под кардиганом.

Грейнджер выглядела такой серьёзной, такой озабоченной его эмоциональным благополучием, а он не заслужил этого. Ни в какой степени. Драко почувствовал, как что-то рушилось в его груди, запоздало понимая смысл её слов и скорбя о том, что она тоже пыталась задаваться этим вопросом.

Это придало ему ещё большую мотивацию изобрести зелье, которое действительно сработало бы, а не просто оставило после себя раздражённые рубцы, что было тем же проклятьем.

И, в то же время...

Блять.

Импульс поцеловать Грейнджер — непреодолимое влечение сделать это — достиг половиц и почти вытряхнул из него все чувства. Он хотел поцеловать её. Он хотел поцеловать Гермиону Грейнджер. Чертовски сильно. И за этой мыслью последовало неохотное признание, что он вообще не был раздражён тем недо-свиданием, что состоялось у них месяц тому назад. Фактически, Драко наслаждался каждой минутой: включая неловкие и полные раздражения мгновения. Потому что Грейнджер была интересной. И чертовски сострадательной. И невероятной. И стояла прямо перед ним с таким очаровательным видом, что, если бы только он наклонился вперёд, то смог бы накрыть её губы своими.

— У меня день рождения на следующей неделе, — сказала она, глядя на него с приоткрытым ртом, и он знал, что она, должно быть, видела своё отражение в его глазах. Кислород в комнате сгустился, сдавив его лёгкие, измотав. Какие бы нити самоконтроля не держали Драко, они медленно стали натягиваться.

Она решила снять напряжение упоминанием о своём дне рождения?

— Заранее поздравляю?

Возможно, мозг Драко тоже был сдавлен, как и лёгкие, превратившись в мякоть из-за шума крови, клокочущей внутри черепа. Заранее поздравляю? Где был зелёный луч авады, который был ему так нужен?

— Я не буду праздновать как-то грандиозно, — сказала она, заправляя выбившиеся локоны за правое ухо. Он заплатил бы крупную сумму галеонов, чтобы сделать то же самое: прикоснуться к этому завитку, намотать его на палец и узнать, что испытает она от этого действия. — Я, наверное, просто пропущу пару коктейлей в «Дырявом котле».

— Что ж, это должно быть весело, — мозг Драко перестал функционировать. Она пригласит его? Он не мог знать наверняка. И Драко не знал, хотел бы пойти.

Блять, конечно, он этого хотел.

— Гарри и Джинни... Рон и все остальные... ну, они знают, что я работаю с тобой.

— Верно.

— Они знают, что ты не такой. Что ты изменился. Я им сказала об этом.

Драко издал звук, колеблющийся между соглашением и подтверждением того, что он всё ещё контролировал работу своих лёгких.

Она посмотрела на него, продолжая стоять близко к нему.

Он посмотрел на неё, продолжая попытки избавиться от желания поцеловать её, что так яростно бушевало у него в голове.

Она не спросила.

Он не намекнул.

Поразительная неловкость всей ситуации ударила его в живот, как бладжер. Они были в его спальне. Она не выполняла свои обязанности, казалось, целую вечность. И, на случай, если он успел забыть, они были в его грёбаной спальне.

Драко не хотел, чтобы Грейнджер спрашивала об этом. Она не должна об этом спрашивать. Если она спросит, он не сможет ответить «нет».

— Если ты хочешь прийти...

— Да, хорошо.

***

Драко провёл большую часть той недели, сожалея о двух словах: да, хорошо. Это даже не было похоже на него. Они прозвучали так, как бы это сказал Уизли: слегка по-идиотски, немного невзрачно. О чём он вообще думал? Очевидно, ни о чём. Не существовало сценария, при котором Драко Малфой мог бы провести обычный вечер в пабе в компании Золотого Трио, что, по сути, и подразумевало под собой приглашение Грейнджер.

Либо Поттер, либо Уизли — или сразу оба — проклянут его, увидев в толпе, или они поссорятся, пока Грейнджер не вырвет все свои волосы с корнем и больше никогда с ним не заговорит.

Или, может быть, Драко первым выйдет из себя. Возможно, он пошлёт ножное заклятие в Мальчика-Который-Выжил, и затем сможет возвращаться к этому воспоминанию всю свою жизнь. Честно говоря, у этой идеи были свои достоинства.

Во второй половине дня рождения Грейнджер становилось всё более очевидным — поскольку он пытался и ему не удавалось вести себя нормально в её присутствии, что в основном заставляло его читать об экспериментальных зельях и игнорировать её во время работы — окклюменция, как бы он ни хотел избежать её применения, будет его единственным вариантом пережить этот вечер.

Ближе к концу рабочего дня он ускользнул, чтобы найти средство и избавиться от головной боли. Ему потребовалось бы применение глубокой окклюменции, если он будет вынужден общаться с Рональдом Уизли в течение длительного периода времени.

Драко встретился с Грейнджер в гостиной, и по его организму распространялось действие обезболивающего, пока он сжимал подарок в руке.

Драко протянул его ей.

— С Днём Рождения, Грейнджер.

Она выглядела удивлённой и подняла брови, взяв свёрток в форме книги.

— Итак, ты вспомнил? — спросила Грейнджер. — Я не знала наверняка, учитывая все эти погружения в мысли и игнорирование меня, чем ты занимался весь день.

— Я не погружался в мысли.

Она засмеялась, разрывая обёрточную бумагу. Грейнджер застыла, глядя на ещё наполовину завёрнутую книгу. Она снова посмотрела на него. Драко подавил желание отвести взгляд в сторону и закрыть глаза. Но позже он этим займётся. Драко мог выжить после того, как отдал простой подарок, не замораживая все возможные заблудшие эмоции — даже самые приятные. Ему действительно понравилось это маленькое удивление, скользнувшее по её лицу: губы были приоткрыты, глаза широко распахнуты, лёгкий румянец согрел кожу.

— Ты не отдашь мне это, — сказала она.

— Полагаю, я только что это сделал.

— Драко, нет. Это же практически бесценная вещь.

— Тебе не стоит преуменьшать. Это действительно бесценная вещь.

Он увидел, как она крепче сжала подарочную упаковку.

— Я не могу это принять.

— Конечно ты можешь. Разве не ты говорила мне, что «История Хогвартса» — твоя любимая книга?

— Любимая научно-популярная книга, да, но это не значит, что ты должен был отдавать мне бесценное первое издание, принадлежащее твоей семье, — её голос стал выше, и это был первый признак подкрадывающейся паники.

Он ожидал небольшого сопротивления, но не ожидал, что она будет так напугана.

— Грейнджер, — он сделал шаг вперёд и взял книгу из её рук. Драко почти улыбнулся, встретившись с нежеланием отпускать её. Он сорвал оставшуюся обертку и вернул ей. — Я искренне сомневаюсь, что кто-то, кроме тебя, вообще в курсе, что эта книга существует. Более того, я уверен, что только мы с тобой ценим её. И я хочу, чтобы она была у тебя.

Грейнджер посмотрела на книгу, которую держала в руках. Том выглядел комично большим в её руках: огромный фолиант в маленьких ладошках. Драко наблюдал, как её передние зубы вонзились в нижнюю губу, отчего та побледнела от недостатка крови. Он понял, что, если был достаточно близко, чтобы увидеть такое, то ему, вероятно, следовало сделать шаг назад. Но Драко не двинулся с места, ожидая, когда Грейнджер отпустит губу, и зная, что её щёки приобретут самый красивый оттенок розового.

Он сошёл со своего чёртового ума.

Драко отступил.

— Давай, Грейнджер. Положи книгу в свою впечатляюще просторную сумку, и покончим с этим.

Это, кажется, положило конец её состязанию взглядов с книгой, которую она так сильно хотела.

— Я куплю ещё одну, если буду сильно скучать по ней, — заверил он её. Грейнджер прищурилась, глядя на него, и он наслаждался трепетом, наблюдая, как она пыталась решить, серьёзно ли говорил Драко или шутил.

Перед тем, как вздохнуть, она повременила ещё мгновение, чтобы подумать, и наконец сделала глубокий вздох, которым Пэнси Паркинсон могла бы гордиться. Грейнджер открыла свою маленькую, расшитую бисером сумочку, и осторожно положила книгу к той чудовищной коллекции, которая уже находилась внутри благодаря заклинанию незримого расширения, о котором Драко тактично решил не упоминать.

***

Прибытие в «Дырявый котёл» с намерением встретиться с Гарри Поттером и с, по крайней мере, двумя Уизли и неизвестным количеством гриффиндорцев, походило на выход души из тела. А то, что Гермиона Грейнджер позвала его, было похоже на сон.

Грейнджер заметила Поттера через несколько секунд после того, как Драко уже разглядел его в дальнем углу паба — жизнь, в течение которой ему постоянно приходилось замечать Поттера в толпе, очевидно, наградила его этим навыком, которым он не пользовался уже в течение нескольких лет. Драко хотелось выпить. Он выполнил своё обязательство прийти и пообщаться, потому что Грейнджер сказала своим друзьям, что Драко больше не такой уж плохой, или что-то в этом роде.

Грейнджер помахала рукой. Драко постарался не усмехнуться, когда встретился взглядом с Уизли.

Он был обручён. Это был день рождения его знакомой. Это не было неуместно. Это не было неудобно. Он мог справиться с этим.

Драко хотел позволить себе выпить один единственный бокал и погрузиться в окклюменцию, когда Грейнджер потащила его вперёд и протиснулась сквозь лабиринт стульев, остановившись перед длинным столом, за которым находились Гарри Поттер, Рон Уизли, Джинни Уизли и Невилл Долгопупс. Все и вся уставились на Драко. Он чувствовал, что Грейнджер тоже смотрела на него, стоя рядом с ним.

Поттер первым двинулся вперёд, встав из-за стола, и обнял Грейнджер. Больше никто не пошевелился, и Драко в том числе, чувствуя себя так, словно он угодил в какую-то ловушку. Как бы это ни было абсурдно, Драко задавался вопросом: если бы он и дальше стоял неподвижно, не разговаривал, не дышал, мог бы он избавиться от мандража?

Затем Джинни Уизли обратилась к нему:

— Привет, хорёк.

— Привет, ласка.*

Он заметил, как Грейнджер сдержалась и не вздохнула рядом с ним, иначе это имело бы столь сокрушительную силу, как и та неловкость, пытающаяся задушить их всех. Он заморозил это чувство, погрузился в окклюменцию и скользнул на скамейку, сев рядом с Долгопупсом и заняв нейтральную территорию, которую смог найти. В тумане своих мыслей Драко понял, что они намеренно оставили это место свободным: бедняга Долгопупс удостоился чести стать нейтральной территорией.

 В какой-то момент Драко наконец выпил. И, в конце концов, смог влиться в разговор. Он участвовал в нейтральной, едва связной беседе, окутывая себя таким туманом, что даже неспособность Рона Уизли оставаться трезвым — его лицо покраснело, ориентация в пространстве была потеряна — была достаточной, чтобы заставить Драко проглотить пару оскорблений в его адрес. Даже подозрительного взгляда Поттера не всегда хватало, чтобы приструнить его.

Драко что-то рассказывал Долгопупсу о травологии.

— Что ж, Чихотник очень привередлив к тёплой температуре, знаешь? — сказал Долгопупс, делая глоток сливочного пива.

Драко не знал. Он не помнил, что сказал, чтобы получить в ответ информацию о посеве Чихотника. Поэтому Драко просто кивнул, потягивая свой напиток. Он чувствовал на себе взгляд Уизлеты с такой же силой, как и прямой удар бомбарды. Он отказывался смотреть в её сторону.

Драко погрузился в спокойный, умиротворённый разговор и выбрал для этого Долгопупса: спокойного и равнодушного, как и он сам.

— Тебе нравится преподавать в Хогвартсе?

Долгопупс что-то ответил. Драко не обратил на это внимания.

На этот раз он почувствовал на себе взгляд Грейнджер. Её бедро прижалось к его, пока Драко сидел зажатым между ней и Долгопупсом, к сожалению, в центре скамьи. Её взгляд вызывал боль в висках; он избавился от этого ощущения. Ему следовало остановить подкрадывающуюся теплоту, которую он ощущал в районе бедра, где сидела раскрасневшаяся Грейнджер из-за чего-то, в чём он отказывался себе признаваться, поэтому позволил этим предательским чувствам исчезнуть.

Когда Драко выпил до дна, то попросил Грейнджер выпустить его. Он бросил напоследок парочку слов на прощание и ушёл, выбрав прогулку по Косому переулку, чтобы восстановить щит окклюменции. Когда Драко был под её сильным воздействием, казалось, будто он был готов попросить головную боль, от которой так долго пытался избавиться, вернуться.

Он сосредоточился на прохладном осеннем воздухе, вытаскивая ледяные осколки из своего разума на поверхность, чтобы собрать себя воедино, после проведённой встречи с Поттером и ему подобными.

— Драко.

Он повернулся, Грейнджер последовала за ним по мощёной улице, сжимая сливочное пиво; третий бокал за вечер по его подсчётам.

— Ты правда уходишь? — спросила она, чуть пошатнувшись и перенося вес с ноги на ногу. Мягкое свечение уличного фонаря усиливало румянец, крадущийся по её шее, хотя Драко не мог сказать, было ли это последствием выпивки или чего-то ещё.

— Да.

Он крепко держался за остатки своей окклюменции, от которых ещё не успел избавиться.

— Почему? Ты почти не проронил ни слова с того момента, как пришёл, — Грейнджер сделала шаг вперёд, затем ещё три, проникнув в его личное пространство. Казалось, она вспомнила про напиток в руке, только когда остановилась, поморщившись, стоило золотистой пене пролиться через край и накапать ей на руку. Нисколько этому не смутившись, Грейнджер уставилась на него и издала торжествующий звук. — Ты используешь окклюменцию. Ты использовал её весь вечер, не так ли?

— Я ценю твоё приглашение, Грейнджер. Было очень любезно с твоей стороны включить меня в число своих друзей, но я не вписываюсь в вашу компанию. Я не желаю становиться проблемой. Разве ты не хочешь приятно провести день рождения?

— Очень любезно с моей стороны?

Она закатила глаза и сделала глоток. Драко потянулся к её локтю, чтобы осторожно отвести в сторону и освободить место для проходящей мимо пары.

— Драко, ты один из моих друзей.

Впервые ему пришло в голову, что она называла его по имени. Как долго? Целый день? Неделю? Он не мог вспомнить. Но именно это в сочетании с утверждением, что он был её другом, удивило его.

Она продолжала болтать под воздействием алкоголя:

— Я, наверное, провела с тобой больше времени за последние восемь месяцев, чем с Гарри, Джинни и Роном вместе взятыми.

— Я... я не твой друг, — то, что могло показаться высокомерным, прозвучало жестоко, как прямое заявление, и в основном было пронизано разочарованием.

— Ты — мой друг. И прекрати использовать окклюменцию. Ты не должен этого делать. Мы просто выпиваем. Они все обещали вести себя хорошо.

— Но меня ты не просила вести себя хорошо.

— Потому что я знала, что ты и так будешь делать это.

Ему пришлось отойти от неё. Такой уровень доверия — это слишком. У неё не было причин даже отдаленно так сильно доверять ему.

— Гермиона, — называл ли он её раньше по имени? — Мы не... мы не можем быть друзьями. Я не смогу быть хорошим другом.

В первую очередь потому, что в её присутствии Драко всё чаще забывал, кто он, кто она, и на ком он должен жениться. Особенно, когда она прижимала бедро к его ноге. Фокус начал пропадать, планета приближалась к чёрной дыре, и это вызывало всё более и более мощные взрывы.

Грейнджер нахмурилась, делая шаг от него и направляясь обратно к «Дырявому котлу».

— Ну и ладно. Моей дружбы хватит на нас двоих, — сказала она, заправляя кудри за ухо. — Я могу подождать, пока ты будешь разбираться в себе.

Грейнджер развернулась и исчезла за дверьми паба до того, как Драко смог полностью переварить, что она сказала, и, более того, осознать, что имела в виду. Он позволил остаткам окклюменции испариться; жар обрушился на него, слишком ярко ощущаясь в сравнении с холодным воздухом.

Драко не мог решить: он был больше ошеломлён или впечатлён. Он чуть не вернулся в Котёл, просто чтобы проследовать за тем притяжением, которым она привлекала его.

***

Когда Драко наконец прошёл через камин, у одного из окон его квартиры расположилась фамильная сова Малфоев, которая уселась на крохотный подоконник и стучала клювом.

  Только когда он дал птице угощение и отослал прочь, Драко понял, что означает её присутствие: его родители догадались, что он покинул Поместье. Он застонал, раскрошив восковую печать, которая всегда стояла в кабинете его отца, готовясь к критике в письменной форме.

Вместо этого Драко обнаружил, что текст на пергаменте — это деловое предложение. Или, скорее, негласное уведомление о том, что Люциус переписал управление одним из семейных инвестиционных счетов на имя Драко. Для завершения операции требовалась его подпись.

Драко уставился на это, пытаясь осознать внезапный подарок в виде такой ответственности — доступ к тому, к чему его не подпускали всю жизнь. Это было похоже на оливковую ветвь, но ещё напоминало ловушку.

Он налил себе выпить, сел на зелёный бархатный диван в своей гостиной — кратко подумав о заявлении Гермионы, что, возможно, им следует рассмотреть вопрос об опеке над ним, — и уставился на письмо своего отца, что лежало на столе перед ним. Подозрение, угнетение и надежда бились внутри него, и это, скорее всего, было битвой насмерть.

Прошли годы, с течением которых отношения с его отцом зашли в тупик. Совместная жизнь под домашним арестом подтолкнула их от разногласий и разочарований к простому избеганию друг друга — взаимному и перманентному. По крайней мере, Драко нравилось это постоянство.

В этом не было смысла. Это было неправильно. Его живот скрутило, и, вероятно, не из-за продолжительного использования окклюменции этим вечером. Что-то ещё тревожило его. Драко напрягся, услышав бой часов. Он сосчитал удары — едва исполнилось девять вечера, — и почувствовал себя совершенно измотанным. Когда звук перезвона стих, в голове Драко возникла мысль.

Они с Тео играли со временем. Они изменили одну небольшую серию событий с участием его отца. Драко лишь мимоходом думал о маховике в течение последних нескольких месяцев и никогда не придавал значения потенциальным последствиям изменения событий. И он почти полностью забыл исходную версию того дня: где Драко не застал приход Грейнджер, где не было ни прерывания беседы, ни лекции, ни всего этого. Ему было интересно, какая часть — что из этого — привела в действие версию реальности, в которой Люциус удостоил Драко больших полномочий в семейных делах.

Он застонал, откинув голову на диван. Или, может, ничего из этого. Возможно, это произошло бы в любом случае, и то, что они сделали с Тео, ничего не изменило, поскольку не имело абсолютно никакого влияния.

У него разболелась голова.

Всё, о чём знал Драко, это то, что он так долго хотел заслужить признание собственного отца, что даже это небольшое проявление доверия казалось ему достижением, даже чем-то большим, чем он хотел признаться самому себе. Боги, он хотел принадлежать чему-то, кому-то, чёрт возьми. Эта возможность дико искушала его. Но принять это означало бы обязательство впустить в свою жизнь Люциуса Малфоя.

Драко думал, что лучше всего полностью исключить это из своего существования. Он уехал и учился за границей, вернувшись, купил квартиру. Драко пытался вырезать гнилую плоть, порезать и сжечь посевы, ампутировать конечность. Но время от времени он всё ещё чувствовал фантомные боли; в куске пергамента было заточено лекарство.

Он поставил пустой стакан на стол и призвал перо. Если его отец был готов попробовать, Драко тоже мог сделать шаг. Он подписал документ, ожидая прилива адреналина, который даровал бы ощущение того, что должно было вызвать волнение: наконец-то он стал членом инвестиционного аккаунта Малфоев. Наконец-то получил контроль над учётной записью. В конце концов, ему были готовы передать часть семейного наследия.

Но Драко почувствовал только фантомную боль, воспоминание о конечности, которой лишился. И он задавался вопросом: означало ли это, что уже стало слишком поздно?

Часы снова пробили. Хватило всего мгновения, чтобы время пролетело так быстро.

Примечания:

* she-weasel - ласка.

Если это не Начало, то что же?:)