Начало и конец

Май

так

Всё пошло не по плану. Или, точнее, Драко регрессировал. Любой предполагаемый намёк на вежливость, который ему удавалось проявить в отношении Грейнджер, испарялся с парами в этой лаборатории и выжигался на поверхности его кожи, когда он трудился над созданием зелья, чтобы избавить её от этого грёбаного шрама.

Это пробуждало злость в нём. Злость, потому что ему нужно было это видеть. Злость, потому что ей пришлось смириться и жить с этим. Простая, всеобъемлющая злость. И, даже с новыми силами применяя окклюменцию, Драко пытался сдержать это раздражение, приправленное ещё большим недовольством. Грейнджер не была идиоткой; сейчас он мог спокойно признаться себе в этом. Она сразу заметила изменение в его настроении, нахмурилась и, покачав головой, начала свою работу, игнорируя его.

И это было нормально; ему бы тоже хотелось игнорировать ее.

Вот только выходило у него это из рук вон плохо. Грейнджер занимала большую часть мыслей в его голове, и они вращались вокруг целебных зелий, с которыми Драко продолжал экспериментировать, и вокруг того факта, что ему приходилось сидеть в одной комнате с ней почти целый день.

В течение нескольких недель их встречи были крайне неловкими; они редко разговаривали, практически не смотрели друг на друга, в то время, как он наблюдал за тем, как их молчаливое согласие, касающееся вежливого общения, стало гнить из-за постоянного молчания.

Она вздохнула, звук разнёсся по комнате и колыхнул воздух. Драко старался не дышать, не думать. Он предпочёл бы вообще ничего не делать.

— Я закончила.

Драко сжал книгу, и пальцы едва не разорвали страницы. Он вынудил себя расслабиться.

— Закончила?

Он не знал, как с ней разговаривать. Лёд в его жилах, лёд в его словах. Голос — холодный, отстранённый и бесчувственный.

— С этой комнатой и всем, что сюда доставили. Так что, если твой отец не планирует приказать принести ещё больше безделушек, то нам пора двигаться дальше.

— Двигаться дальше?

Она наклонила голову; Драко даже не осознавал, что смотрел на неё. Возможно, потому, что он смотрел сквозь Грейнджер, сосредотачиваясь на своей ментальной обороне.

Грейнджер разочарованно прыснула, уперев руки в бока.

— Да, Малфой. Двигаться дальше, потому что я должна разобраться со всеми комнатами в этом доме. И я знаю, что тебе об этом прекрасно известно.

— Точно.

Она издала еще один звук — нечто среднее между насмешкой и рычанием.

— Мерлин, Малфой. Ты такой невыносимый. Покажи мне библиотеку. Я хочу приступить к ней, если мне и так приходится с этим мириться.

И Драко мог бы начать дразнить её. Напомнить ей о навязчивой любви к организованности, с которой она когда-то планировала взяться за работу в его Поместье: комната за комнатой, начиная с этой гостиной и постепенно продвигаясь вперёд. Библиотека означала то, что они пропустят несколько коридоров, почти целое крыло, и это явно было бы значительным отклонением от её плана. Туманной частью своего сознания он понимал, что напоминание об этом факте подстегнёт её, но в весёлой форме, а раздражать Грейнджер казалось забавным.

Но, вместо этого, он лишь кротко произнёс:

— Конечно.

Он встал, закрыв книгу и взяв её с собой.

На полпути по коридору Грейнджер снова попыталась заговорить:

— Если честно, мне было любопытно узнать о вашей библиотеке.

Волосы на затылке Драко встали дыбом. Он и не подозревал, что она шла так близко к нему. Драко практически чувствовал, как её слова коснулись его кожи, шеи и лопаток. По ощущениям это было схоже с тем, словно ножи вонзались ему в спину.

Он не ответил.

— Я могу только представить, какие книги веками хранились в таких старинных поместьях. Я уверена, что некоторые вещи будут нести в себе довольно неприятную магию, но это тоже может быть забавно.

— В этом месте нет ничего забавного, Грейнджер.

Он услышал, как она замерла позади него. Драко тоже остановился в ожидании.

— Это звучит слишком категорично, — раздался её голос позади него. — Я не верю, что в этом мире всё так плохо. Здесь должно быть нечто хорошее. И, я подозреваю, что именно это хорошее и сосредоточено в библиотеке.

Грейнджер снова двинулась с места, пройдя мимо него, а затем скользнув вперёд. Проходя рядом, она добавила:

— Обычно так и происходит.

Должно быть, она подумала, что оказалась права, когда они вошли в библиотеку. Драко прочёл это на её лице: в глазах вспыхнули удивление и любопытство, будто ей каким-то образом удалось забыть ужасные вещи, которые происходили в нескольких залах неподалёку.

Он наблюдал, как Грейнджер сдерживала себя, сопротивлялась порыву немедленно осмотреть ряды книжных полок. Но она была умной, всегда была чертовски умной. Вместо этого Грейнджер наложила диагностические чары — ярко-красный свет залил пространство.

Она вздохнула, хотя при этом выглядела довольно задумчивой. Что-то в её удивлении немного растопило лёд его окклюменции. Затем он, намеренно позволив этому случиться ещё немного, пытался сдержать волнение, поселившееся где-то внутри него. Драко сосредоточился на выражении её лица: изумление, любопытство, трепет. Это помогло.

Она нахмурилась, глядя на светящиеся красные руны перед собой.

— Это... это займёт некоторое время.

— Сзади находится целая полка, из-за которой Запретная Секция в Хогвартсе покажется детской библиотекой.

Грейнджер резко повернулась, чтобы посмотреть на него, и всё любопытство теперь было направлено в его сторону. Он старался не вздрогнуть под таким оценивающим взглядом. Его тон, должно быть, изменился — конечно, изменился — когда Драко ослабил силу окклюменции. Она закусила нижнюю губу, всё ещё глядя на него.

Грейнджер перемещала руны между ними, палочкой указывая прямо на красный знак. Она колебалась, задумчиво наклонив голову, пока её глаза танцевали между Драко и руной. Он увидел, что она приняла решение — это было видно по тому, как Грейнджер стиснула зубы. Она направила красную руну на него, делая шаг ближе.

Если бы мозг Драко мог функционировать, он мог бы поставить окклюменционный щит на место. Или вытащить свою палочку. Или вздрогнуть. Но, едва он успел обдумать варианты, как она встала перед ним, направив палочку ему в грудь и позволив руне зависнуть рядом с ним. Она проникла сквозь его рубашку под кожу, будто он мог быть артефактом, который необходимо было вывести из эксплуатации. Драко сунул руку в карман, пытаясь скрыть внезапно одолевшую его дрожь.

Руна растворилась в его груди. Красный свет исчез, прежде чем вспыхнул снова, обогнув зазубренные линии, пересекающие торс, подсвечивая сквозь рубашку шрамы, которые ему было суждено скрывать в течение всей жизни. Драко прижал левую руку к своему боку. Он не хотел знать, светилась ли его метка.

Она задумчиво хмыкнула и повернулась, ровно настолько, чтобы извлечь ещё одну красную руну из своих парящих диагностических чар. Грейнджер направила её на себя, и Драко проследил, как магия проникла ей под кожу. Мгновение спустя буквы, скрытые рукавом её рубашки, засветились красным светом.

— Шрамы от проклятий не дают о себе забыть, да? — спросила она. Грейнджер посмотрела на него так, словно только что прочла его мысли. И это было недалеко от истины. Она и понятия не имела, какой невероятной была.

Драко подумал, что она хотела сказать что-нибудь ещё. Но Грейнджер резко повернулась, переместив руны и направив их к ближайшей полке, чтобы определить очаги тёмной магии.

Драко приложил руку к груди, ожидая, что шрамы на торсе будут гореть так же сильно и ярко, как они горели красным светом, который проник внутрь него. Но он чувствовал себя нормально, хотя, возможно, немного зябко из-за ледяных осколков окклюменционного щита. Свет погас, и его отсутствие казалось нормальным — слишком нормальным.

Он огляделся, желая по привычке устроиться на бархатном диване, но вместо этого ему пришлось сесть за письменный стол. Отложив книгу, Драко попытался погрузиться в теорию зельеварения, поразмыслить о тёмной магии и проклятых шрамах, столь болезненно актуальных, что он почти рассмеялся.

Но Драко боялся, что если откроет рот, то этот звук может превратиться в крик.

***

Наблюдение за Грейнджер, которая была увлечена книгами, оказалось чертовски привлекательным зрелищем. И Драко не стал отгонять мысли об этом только спустя неделю, после того, как заметил, что её глаза загорались каждый раз, стоило ей избавить очередной предмет от тёмной магии. И Грейнджер не скрывала своего удивления, проводя пальцами по корешкам книг и запоминая их названия.

Он не раз перехватывал её взгляд, когда та украдкой поглядывала на него, будто ожидая, что Драко скажет ей о необходимости работать или, возможно, позволит сделать перерыв, чтобы почитать. Раздражение по поводу глупой любви Грейнджер к книгам сменилось весельем от наблюдения за тем, как она пыталась бороться с желанием прочесть что-нибудь. Это было восхитительно.

Драко оторвался от чтения, когда она вскрикнула. Грейнджер зажала рот руками, глаза округлились, а брови поднялись, когда её взгляд встретился с его собственным. Он изогнул бровь от любопытства. На самом деле Драко провёл большую часть дня без применения окклюменции, и это позволяло ему ощущать эмоции в чистом виде. Такие, как: любопытство, восхищение, притяжение.

Она прочистила горло, опустив руки.

— Прости, прости, — сказала Грейнджер. Её взгляд метнулся к полке рядом с ней и снова вернулся к нему. Она покраснела, румянец залил шею и щёки.

— Не поделитесь с классом, мисс Грейнджер? — сказал Драко властным тоном, изогнув бровь.

Он не ожидал, что она тихо захнычет — и это прозвучало так сдавленно, словно из глубины горла. Грейнджер чуть не подпрыгнула, снова повернувшись к ряду книг, заслонив ему обзор своими волосами.

Мгновение спустя Грейнджер дёрнулась, потянувшись к книге на полке. Она опустилась с табурета, на котором стояла, и подошла к столу, за которым сидел Драко. Её щёки всё ещё были залиты краской.

— Это первое издание «Нумерологии и Грамматики», и оно было выпущено задолго до некоторых событий, что произошли в небесном пространстве. В Библиотеке Хогвартса нет ни одного экземпляра... там есть, разве что, информация об устаревшем методе определения фаз Луны, который уже давно неактуален, но на самом деле он по-прежнему мне интересен...

Она резко оборвала себя, когда Драко усмехнулся.

— Первые издания заводят тебя, Грейнджер? — он встал, игнорируя её тихий стон протеста. — Жди здесь.

Драко исчез между полками, направляясь к одному из шкафов с книгами, что были скрыты за стеклом. Она ещё не отважилась забраться туда, чтобы обнаружить такой клад. И, если бы Грейнджер сделала это, то она бы распласталась на полу. Он наложил на стеклянную перегородку отпирающее заклинание и открыл её, точно зная, какой чрезвычайно древний и чрезвычайно дорогой фолиант намеревался достать, чтобы произвести на неё впечатление.

К этой книге он не возвращался с момента обучения на шестом курсе, и забыл о ней ровно до того самого момента, пока не взял экземпляр в руки.

Он положил книгу на стол перед ней.

Драко хотел запомнить её вздох, сохранить этот звук в памяти, чтобы потом вернуться к нему в тот момент, когда ему захочется воскресить в памяти то, как звучит неподдельное, необузданное возбуждение. Он никогда в жизни не слышал ничего более искреннего.

— Это... — её голос действительно задрожал, и она была совершенно не в состоянии говорить, стоило ей провести руками по обложке. Грейнджер посмотрела на него, когда он снова сел напротив неё. — Это действительно первое издание Истории Хогвартса?

— Да.

Она выглядела шокированной; её руки дрожали, когда Грейнджер открыла книгу и снова ахнула.

— Она... аннотирована?

— Автором оригинала. Это её копия.

Она снова ахнула, её глаза округлились, достигнув размеров чёртовой луны, когда Грейнджер вновь взглянула на книгу.

— Я никогда раньше не видела первых изданий... мне интересно, в чём разница, — она листала страницы, легко касаясь пальцами текста, иллюстраций и аннотации.

— Это издание включает в себя сведения о Выручай-комнате, и в ней есть более подробные объяснения, касающиеся антиаппарационных чар. Это единственные различия, на которые я обратил внимание.

Ему, вероятно, следовало перестать пялиться, поскольку Грейнджер действительно поддалась возбуждению, но он не мог оторвать глаз. Драко был не в состоянии вспомнить, когда в последний раз видел, как кто-то наслаждался чем-то так же, как Грейнджер наслаждалась книгой, стоя всего в нескольких футах от него.

Это было заразно и напоминало инфекцию, которую он был только рад подцепить. И это могло одержать над ним верх, изменить его, заставить умереть ради этого, но, вероятно, он бы продолжал радоваться и позволять этому происходить и дальше.

Она вскинула голову и посмотрела на него с явным удивлением.

— Ты читал её? И те более поздние издания... ты... ты заметил разницу?

— Нечего так удивляться, Грейнджер. Конечно, я читал Историю Хогвартса. В конце концов, я обучался в Хогвартсе.

Она сдержанно хихикнула сквозь плотно сжатые губы, пытаясь заглушить звук, клокочущий в горле. Грейнджер уронила голову на руки, проигрывая в борьбе со смехом. Она взъерошила руками волосы, путая локоны ещё сильнее. Её смех окрасился разочарованием, когда она перестала хвататься за волосы и больше не пыталась распутать узел.

— Конечно, — тихо сказала Грейнджер. И Драко подумал: не хотела ли она сказать это только себе? — Конечно, ты читал.

Он приподнял бровь, полностью потрясённый той серией событий, свидетелем которых ему довелось стать.

— И что это значит? — спросил Драко, и, только после того, как слова сорвались с губ, он осознал, что его тон был лишён всякой тени обвинения. Слова прозвучали почти дружелюбно.

— Ничего, — ответила она. — Ничего конкретного... ну, это иронично... действительно забавно. Но ничего конкретного.

Это объяснение не смогло убедить его, что она смеялась не над ним. Однако, учитывая, сколько раз Драко насмехался над ней, и в лицо, и за её спиной, он, вероятно, заслужил того, чтобы Грейнджер сделала то же самое. Как ни странно, это было похоже на перерыв в дуэли, паузу в бою, где им не нужно было притворяться, словно они были по разные стороны, как это происходило чаще всего.

— Эй, Грейнджер?

Она оторвала взгляд от книги, полностью поглотившей её внимание. Он задавался вопросом: помнит ли Грейнджер вообще, что она была здесь по работе? Драко почти рассмеялся при мысли о том, какой ужас настигнет её, если сказать ей о нерациональном использовании рабочего времени; это бы оскорбило её чувства.

— Что?

— Как думаешь, моя палочка всё ещё у Поттера?

Её одолело смущение, и она резко наклонила голову.

— Что?

— Моя палочка. Школьная палочка. Та, которую он отобрал, когда... ну ты понимаешь, — Драко барабанил пальцами по столу, пытаясь отвлечься и не позволить растущему дискомфорту закопать его под землю. — Палочка, которую я использую сейчас, неплохая. Она выбрала меня и всё такое. Но моя первая... мне... она нравилась мне гораздо больше.

Грейнджер снова покраснела, но теперь это было вызвано неловкостью. Она заёрзала на стуле, качаясь из стороны в сторону, а её губы скривились вместе с нахмурившимися бровями.

— Не знаю, — сказала она. — Я думала, что он вернул её тебе... просто... сразу после того, что произошло, на него многое свалилось. И, зная Гарри... он, наверное, просто забыл.

Драко закатил глаза, пытаясь подавить внезапную волну ярости. Это была его чёртова палочка. Его палочка. Он не мог просто так забыть об этом, несмотря на то, что Поттер смог. Драко заковал свой гнев в тиски, попытался сдержать его, не применяя окклюменцию и не замораживая эмоции; он так устал от тумана, от тошноты, от боли в животе.

— Зная тебя, он, вероятно, спрятал палочку в твои волосы на хранение, и теперь никто не может её найти, — сказал он, и это выглядело бы как оскорбление, если бы Драко нахмурился.

***

В конце очередного дня, проведённого в наблюдениях за тем, как Грейнджер старалась подавить безграничное ликование по поводу того, что ей разрешили работать в библиотеке — будто работу в Поместье вообще можно было считать подарком — Драко отвлёкся от чтения, услышав тихое шипение.

Затем последовал грохот, не слишком громкий, но достаточный, чтобы встревожить его. Грейнджер исчезла во втором ряду полок и скрылась из поля его зрения несколько часов назад. Он встал, пересёк библиотеку и, завернув за угол, обнаружил её, сидящую на полу спиной к книжным полкам и прижимающую руку к губе. Крошечная струйка крови, стекая по её подбородку, медленно переместилась на шею.

Драко, никогда ранее не испытывающий никаких тревожных эмоций в отношении Грейнджер, не мог отрицать, что его накрыл приступ паники, стоило ему увидеть её здесь.

— Ничего... страшного, я в порядке, — начала она, заметив его.

Драко поймал невесомое ощущение спокойствия, несмотря на то, что вид её крови — особенно вид её крови в его доме — мог сделать с ним. Он присел рядом с ней, вытаскивая платок из кармана брюк. Грейнджер попыталась взять его, но он не дал ей этого сделать. Драко просто подался вперёд и вытер кровь с губы, ощутив тепло её кожи, которое было осязаемо через ткань. Он медленно стал опускаться ниже, ведя по кровавому следу на её подбородке и по всей длине шеи. Драко почувствовал кончиками пальцев, как она сглотнула.

Он отстранился и посмотрел вниз на белую ткань, которая теперь была испачкана кровью. «Грязнокровка», — сказал бы Драко когда-то.

 Он несколько раз сложил платок, прикрывая красное пятно.

— Что произошло, Грейнджер?

Одна из книг явно застала девушку врасплох, несмотря на её до неприличия скрупулезную диагностику. Она указала на лежавшую в нескольких футах от них книгу в фиолетовом переплёте, и этот цвет напомнил Драко цвет стен в гостиной.

Одним заклинанием он сжёг книгу.

— Малфой, — попыталась возразить она, потянувшись к книге на инстинктивном уровне, прежде чем снова села на место. Это было бесполезно. Драко позволил книге сгореть дотла.

— Магия угодила куда-то ещё?

Она протянула руку.

— Только в запястье... — Грейнджер остановилась. Вероятно, она увидела это одновременно с ним. Грейнджер подняла левую руку. Должно быть, днем она закатала рукава; Драко не помнил, чтобы этим утром он видел шрам.

И теперь этот след был прямо перед носом, менее, чем в футе от него.

Он с усердием применил окклюменцию. Покрыть сознание коркой льда, заморозить, погрузить в холод, пока эмоции не превратятся в ничто. Никакого беспокойства о её благополучии. Ещё меньше заботы о своём. Осколок за осколком навязчивые эмоции стали рассыпаться и исчезать из его сознания, пока в центре густого ледяного тумана не осталось ничего, кроме тотального контроля.

— Ты используешь окклюменцию в данный момент? — спросила она. — У Гарри едва ли получалось использовать её, но это выглядит...

— У меня это тоже не очень хорошо получается, — сказал он, сосредоточившись на своих лёгких, на способности делать глубокие вдохи, на возможности наслаждаться кислородом, пока слова слетали с языка. Его голос звучал плавно, словно скатывался по глади воды замерзшего озера. — Это помогает, — произнёс Драко. — Окклюменция выполняет свою функцию. Но ты можешь распознать, когда я её применяю. С тётей Беллой ты бы никогда об этом не узнала. Или с Северусом.

Она выглядела так, словно намеревалась задать ему ещё один вопрос, поэтому он встал, выглядя безразлично и безмятежно, словно ничего более не могло его побеспокоить.

— Скоро уже конец дня. Встретимся в гостиной. Если ты подождёшь меня там, то я принесу тебе успокаивающую пасту из моей лаборатории.

— В этом нет необходимости, Малфой. Моя рука в порядке.

— Пожалуйста, Грейнджер, — сказал он, закрывая новую трещину в щите окклюменции клейкой лентой. — Просто дождись меня.

Она кивнула. Он сделал то же самое. И Драко оставил её там, на полу библиотеки, а сам пошёл в свою лабораторию, чтобы взять что-нибудь, чтобы избавить её от боли, и желая, чтобы у него было что-то, способное избавить её и от шрама.

Он был почти удивлён, даже несмотря на окклюменцию, обнаружив, что она послушала его и дождалась. Грейнджер сидела на бархатном диване, поджав под себя ноги. Она закатала рукава обратно.

Драко сел рядом с ней, слишком близко. Его колено стукнулось об её, и, если бы лёд не был таким толстым и не сковал мышцы, он бы вздрогнул и отпрянул. Вместо этого Драко просто подвинулся, открыв банку с успокаивающей пастой.

Возможно, благодаря окклюменции или чему-то ещё — чему-то более глубокому, что он не мог не замечать, — впервые в жизни Драко протянул руку и коснулся кожи Гермионы Грейнджер. Только её руки, которую она перевернула. Грейнджер обнажила запястье, которое стало мерзко багрово-красного цвета и на котором, распространяясь, как молнии, были видны следы магии.

Он осознал интимность этого момента только после того, как всё было сделано: Драко, окунув пальцы в пасту и прижав их к её коже, принялся втирать средство по кругу. Прикосновение к ней двумя руками породило ещё больше точек для контакта.

Туман от окклюменции сменился чем-то, что было больше похоже на туман от огневиски — тот туман, который застилал сознание, когда он слишком сильно напивался: приятный, тёплый и обволакивающий. Драко два раза использовал пасту, чтобы убедиться, что у неё не останется болевых ощущений. И, по правде говоря, чтобы подольше прикасаться к ней, наслаждаясь тёплым туманом в своей голове, который был намного приятнее, чем ледяная корка.

Осторожно, с неохотой он отпустил её руку и снова закрыл банку с пастой. Впервые с тех пор, как Драко вошёл в гостиную, он осмелился взглянуть ей в глаза, пытаясь ослабить окклюменцию.

Она широко распахнула веки, зрачки были расширены, по щекам карабкался румянец, её губы были приоткрыты. У него сложилось впечатление, что она какое-то время наблюдала за ним. Он протянул ей банку.

— Возьми это. На случай, если боль вернётся.

Она закрыла рот, сжала губы и, наконец, взяла пасту.

— Это... — начала Грейнджер, глядя на небольшую баночку в руках, — действительно хорошее средство, Малфой. Ты правда талантлив.

Он ухмыльнулся, чувствуя, как его лицо стало принимать естественное выражение.

— Я мастер.

Она коротко рассмеялась, а затем снова посмотрела на него, усмиряя его взглядом, который, как он понял, означал, что Грейнджер снова понятия не имела, что с ним делать; как будто всё, что Грейнджер думала, что знала о нём, изменилось. Драко понятия не имел, кем он был, поэтому вряд ли мог её винить.

— Увидимся в понедельник, — сказала она, поднимаясь с дивана.

Когда Грейнджер ушла, Драко полностью сбросил щит окклюменции. Несколько месяцев назад он принял решение, что больше ему не хотелось оставаться в Поместье, но дальше рассуждений это не зашло. Теперь, когда ему пришлось стать свидетелем того, как это место снова причинило кому-то боль, он больше не был уверен, что выдержит в этих стенах ещё одну ночь.

***

В понедельник, когда Грейнджер прибыла через камин, она была в ужасном расположении духа: её походка была воплощением раздражённости. Она едва взглянула на Драко и просто вышла из гостиной, прокладывая уже знакомый путь к библиотеке. К концу дня Драко стал замечать все тонкости её плохого настроения, вплоть до недовольного фырканья и рычания из-за неодушевленных предметов. Она даже топнула ногой раз или два, разглядывая свои руны и, вероятно, испытывая раздражения из-за того, что красный символ никак не хотел исчезать.

Драко откинулся на спинку стула, наблюдая, как она ткнула палочкой в направлении красной руны, парящей около полки. Его стул скрипнул, стоило ему пошевелиться.

— Ты мог бы прекратить? — рявкнула она, развернувшись с поднятой палочкой, и её волосы подпрыгнули в такт её движению.

Он ещё раз откинулся, и стул снова скрипнул. Грейнджер испустила яростный стон и резко развернулась, тыкая палочкой в свои парящие руны.

— Грейнджер, — сказал Драко, — я спрошу тебя об этом, исходя из благородных намерений: в чем, чёрт возьми, твоя проблема?

Она резко повернулась к нему, покраснев, и всё её нутро потрескивало от той же энергии, что и в тот первый день, когда она появилась в Поместье и столкнулась лицом к лицу с его отцом.

— В чём моя проблема? Ты моя проблема. Твоя семья. Этот дом. Всё это ужасное дерьмо с предубеждениями — тоже моя проблема.

Он ещё раз откинулся на спинку стула, приподняв брови. Скрип. Пару месяцев назад такой выплеск мог бы сбить его с ног, возможно, даже подчинить чувству вины, которое он уже так эффективно научился контролировать. Но теперь у него возникло подозрение, что за теми словами, что она уже сказала ему, прятались еще несколько фраз: других фраз для того, кто её раздражал. Ему хорошо была известна техника отвлечения внимания.

— Вау, Грейнджер. Тогда не сдерживайся. Есть что-то ещё, что тяготит тебя?

— Да, вообще-то, — она направилась к нему — ей действительно удалось усовершенствовать свою технику топанья в течение дня, и, остановившись прямо перед ним, она уперла руки в бёдра. — Откуда взялся этот человек? Кто ты такой? — она махнула рукой.

Он приподнял одну бровь, пытаясь решить, хватит ли ему сил обидеться. И Драко даже не закрыл глаза. Если бы Грейнджер не стояла перед ним в ожидании возможности нанести ему удар, он, возможно, позволил бы себе самодовольно ухмыльнуться из-за того, что ему удалось научиться справляться с этим.

— Могу ли я спросить, что ты имеешь в виду? — спросил Драко.

— Я имею в виду, что ты совсем не похож на Малфоя, которого я знала в школе. Ты должен быть подлым, противным, угрюмым и неприятным. Ты должен издеваться надо мной, а не просто шутить над моими волосами, потому что мы оба знаем, что ты даже не стараешься. Ты не должен быть таким вежливым и терпеливым. И ты определенно не должен приносить мне мороженое, когда я занимаюсь твоими семейными реликвиями. Или исцелять меня, когда что-то в этом месте причиняет мне вред. Кто дал тебе право притворяться, будто в тебе есть задатки человека, помимо предрассудков и...

Драко не повёлся на провокации. Он собрался с силами, сопротивляясь импульсу, который едва не разрушил его ментальную защиту. Его первой реакцией была защита, оборона. Но Драко не мог ответить на её вопрос о предрассудках. Он уклонился от вопроса, но не до конца.

— О, у меня всегда были человеческие качества. И я даже умел веселиться. В школе я нравился людям, даже если это было не по душе вашей весёлой шайке идиотов-гриффиндорцев. И извини, если в течение нескольких лет, после того, как человек, страдающий манией величия, поселился в моём доме, в моей долбаной голове, я казался тебе недостаточно человечным. Прости за это. Я просто пытался сохранить жизнь членам своей семьи.

Его пальцы начали болеть от стальной хватки за подлокотник стула.

— Не себя? — Грейнджер всё ещё была на взводе, но её брови расслабились и больше не были сведены вместе.

— Конечно, и себя тоже. Но я знал, что у меня это не выйдет. Я бы сделал всё, чтобы защитить своих родителей.

Она убрала руки с бёдер. Как они, чёрт возьми, вообще туда попали?

— Да, хорошо. Я тоже.

Драко на мгновение почувствовал себя ошеломленным, как будто кто-то применил к нему ступефай. Такое заявление — ему нужно было узнать подробности. Он оттолкнулся от стола и, ногой подцепив другой стул, придвинул его и поставил напротив. Драко поднял руку, предлагая ей сесть.

— Не поделишься деталями? — спросил он.

Она села, скрестив руки, и тихо фыркнула. Теперь Грейнджер выглядела защищающейся, а не сердитой.

Несколько мучительных мгновений они сидели молча. Драко снова потянулся к своей книге, когда она наконец заговорила:

— На выходных я поссорилась с родителями. Ерунда.

— Это не похоже на ерунду, если ты приходишь ко мне домой и вываливаешь это на меня, — сказал Драко, зная, что его голос прозвучал более раздражённо, чем он хотел.

— Твои родители это оценили?

— Что, прости?

— То, что ты сделал для них. Чтобы защитить их.

Это была его черта. И они пересекли её. Он не мог продолжать этот разговор без окклюменции. Драко пустил холод по венам и заслонил разум.

— А что, ты думаешь, я сделал?

Она выглядела смущённой: губы были поджаты, руки — всё ещё скрещены перед собой, глаза отказывались смотреть в его сторону. Возможно, Грейнджер переступила черту, которую тоже не собиралась пересекать.

— Ты позволил им заклеймить тебя, — её голос звучал тихо, но был способен оглушить Драко. Заклеймить. — Ты едва не разорвал душу из-за попытки убийства.

Драко перестал дышать. Неистовая ярость вспыхнула внутри и подкинула дров для воображения: его руки на её шее, чтобы одним движением заставить Грейнджер замолчать, забрать жизнь и не позволить словам из её горла вырваться. Боже, останови её. Заставь её остановиться. Заставь её прекратить. Но он настолько глубоко погрузился в свою окклюменцию, что такая жестокая, навязчивая мысль, которая была связана с таким яростным порывом, отзывалась лишь судорогами в мышцах.

— Мне просто интересно, понимают ли они цену этого поступка. Как это воздействовало на тебя... и как, должно быть, это было тяжело. И тот факт, что ты сделал это ради них. Всё это.

Драко не мог дышать, он едва мог думать. Всё в нем стало заложником такой безжалостной оценки того, что составляло большую часть его грёбаной жизни.

— Ты мог бы... мог бы перестать использовать окклюменцию, пожалуйста? С тобой так сложно разговаривать.

Он бы рассмеялся, если мог бы.

— Ты бы не хотела, чтобы я останавливался прямо сейчас, Грейнджер.

Она грустно улыбнулась ему. Он был ошеломлён. Совершенно сбит с толку. И унижен. Но Драко всё равно ответил на её вопрос:

— Нет, — сказал он. — Думаю, они не понимают.

Она тихонько вздохнула и произнесла ещё тише:

— И мои тоже.