Начало и конец

Апрель

тик

Раздражать Грейнджер казалось забавным. Потому как это весёлое занятие помогало Драко находить путь к избавлению от разочарования, которое, откровенно говоря, было безумно неприятным чувством. Это позволяло ему практиковаться в том, как вежливо разговаривать с ней в течение долгих часов, что они проводили вместе: день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Она прошла через зелёный огонь ровно в девять утра, как всегда, по расписанию. Он кивнул в знак приветствия. На ней был кардиган, рукава которого были опущены. На этот раз Драко не стал закрывать глаза.

— Грейнджер.

— Малфой.

— Я хотел узнать, не согласишься ли ты поработать сегодня над конкретной комнатой?

Грейнджер прекратила использовать диагностические чары по его просьбе. Она замерла, глядя на него с откровенным недоумением.

— Но... я ведь практически закончила с тем, что прислал твой отец. Я планировала работать по определённой системе, то есть завершить работу над этой комнатой, прежде чем приступать к...

— Грейнджер, — произнес он, делая небольшой шаг в её сторону. Драко остановился, потому как не имел понятия, зачем вообще подошёл к ней. Не то чтобы этот шаг позволил бы им избежать этого разговора. — Я знаю. Над всеми остальными комнатами ты можешь работать по своей системе. Просто я... у меня есть небольшой кабинет, и я хотел бы убедиться, что там всё полностью очищено от тёмной магии и выведено из эксплуатации.

Грейнджер взглянула на свою палочку, всё ещё планируя продолжить накладывать диагностические чары в пределах гостиной. Внезапно она опустила руку.

— Зачем? — её лицо приняло то выражение, словно она не могла поверить, будто Драко мог вести себя не как полный осёл.

— Я надеялся начать работать там в ближайшее время.

Её губы чуть дрогнули, но затем резко напряглись, словно она не могла сдержать улыбку.

— Наконец-то решил устроиться на работу, Малфой?

— Возможно, я бы устроился и раньше, если бы хоть кто-то хотел нанять бывшего Пожирателя смерти, — сказал он, чувствуя резкость и отвращение в своём голосе. — Скажи мне, ваше Министерство нанимает высокообразованных...

— Существуют правила против дискриминации, чтобы предотвратить...

Драко засмеялся, проведя рукой по волосам. Он оглядел комнату, как будто само пространство могло стать свидетелем наивности Грейнджер.

— Ну да, действительно, — произнёс Драко. — Я пробовал. Я более квалифицирован, чем все те люди, которые находятся в штате Министерства.

Грейнджер, чуть хмурясь, скрестила руки.

— И что заставило тебя думать, что ты более квалифицирован?

Его брови взлетели вверх от удивления. Ох. Она не знала. Это будет весело.

— Сколько у тебя степеней, Грейнджер?

Она чуть приоткрыла губы, совсем немного, но Драко успел увидеть в этом жесте удивление.

— Ну, я пошла в Министерство сразу после сдачи экзаменов по Ж.А.Б.А.

— Значит, нисколько.

Она нахмурилась, и ему понравилось это. Он улыбнулся, стоило чувству трепета защекотать в груди. Раздражать Грейнджер действительно было весёлым занятием.

— А у тебя сколько? — она дёрнулась, крепче прижав руку к груди. Он видел, как Грейнджер старалась не хмуриться, и это было чертовски восхитительным зрелищем, но Драко не позволял себе расслабляться. Но, боги, сказать ей, что он был более квалифицированным специалистом, чем она, стоило того, чтобы отметить эту дату в календаре и праздновать каждый год.

— Только одна степень.

— В какой области? Как? Когда?

Драко снова рассмеялся, и это могло бы быть подлым, жестоким, если бы он смеялся над ней, но, вместо этого, его смех означал лишь то, что он наслаждается моментом. Она расслабила плечи и её ладони разжались.

Он жестом пригласил её проследовать за ним, открыв дверь гостиной, и это было буквально впервые, когда они вышли из этой комнаты за все те три месяца, что она работала в его доме. Драко повернулся, когда понял, что Грейнджер не пошла вслед за ним. Она закусила нижнюю губу, и выражение её лица напоминало что-то среднее между беспокойством и раздражением — что именно, Драко мог только догадываться.

И он смог.

— Мы не пойдем... в ту комнату.

Она смотрела в сторону коридора и потом пристально уставилась на него, когда он заговорил. Грейнджер перестала кусать губу. Озабоченность на её лице исчезла, сменившись решимостью: подбородок был вздёрнут вверх, брови расслабились и теперь были на одном уровне. Она зашагала ему навстречу и не отставала, когда они двинулись по Поместью.

— Зелья, — сказал он, чтобы заполнить тишину. — Я начал готовиться к получению степени в то же время, когда готовился к сдаче Ж.А.Б.А.

Она запуталась в ногах, опешив от удивления, но тут же исправилась:

— Ты одновременно готовился и к Ж.А.Б.А., и к получению степени?

Драко не мог заставить себя взглянуть на неё. Он знал, что если увидит её глаза — широко раскрытые от недоверия или изумления — то будет вынужден позлорадствовать или выругаться из-за её сомнений относительно его способностей. Разве Грейнджер не знала, что он был вторым после неё почти по каждому предмету и регулярно превосходил её в зельях?

— Мне не разрешалось покидать Поместье, Грейнджер. У меня было время. Два года нахождения под домашним арестом, поэтому я всё время посвящал учёбе, — он пожал плечами, поворачивая в коридор, где хотел устроить свой офис, в котором мог бы варить зелья и продавать их по почте. — В прошлом году я работал подмастерьем, позже получил степень. Вернулся из Сараево в январе.

— Ох, — это было тихим признанием. Они остановились у дверей кабинета. — Я слышала, что в Сараево довольно красиво.

— Так и есть, — Драко открыл дверь и махнул рукой, приглашая её войти внутрь. Он был доволен, что она не стала колебаться. — Честно говоря, я удивлён, что ты не получила степень.

Когда Грейнджер произнесла своё диагностическое заклинание, и он устроился в большом кресле в углу комнаты, ему в голову пришла мысль, что сейчас они ведут нормальный, вежливый разговор. И продолжали вести его в течение нескольких минут. Драко рассердил её, и это было весело, но они просто поговорили.

Он наблюдал, как она изучала оранжевый и жёлтый символы. Ему было приятно, что в кабинете не вспыхнули красные руны. Драко был уверен, что за последнее время в этой комнате не произошло ничего ужасного и мебель не могла навредить людям, но вряд ли он мог ручаться за ту многовековую историю, которую несли в себе некоторые предметы.

— Думаю, я хотела бы получить степень, — сказала она, тыкая палочкой в ​​один из оранжевых символов и направляя его ко столу. — Но я начала работать сразу после сдачи Ж.А.Б.А. Мне очень нравятся нумерология и древние руны. Приятно найти им применение в этой работе. Но теперь, когда я занята, не знаю, смогу ли найти время, чтобы получить степень...

Драко усмехнулся.

Как бы вежливо им не удавалось говорить друг с другом, он не сдержался, стоило Грейнджер напрячься.

— Думаешь, это смешно? — спросила она. — Некоторые из нас работают не для удовольствия. У некоторых из нас нет бесконечных запасов галлеонов...

— Я не это имел в виду, Грейнджер, — сказал Драко. Даже несмотря на его попытки, слова прозвучали грубо в ответ на её замечание. — Единственное, что здесь забавно, — это то, что ты, кажется, думаешь, что не можешь делать и то, и другое одновременно.

Она прекратила использовать заклинание и опустила руку с палочкой, повернувшись, чтобы посмотреть на него.

Драко глубже погрузился в кресло. Он положил голову на руку и старался выглядеть и чувствовать себя как можно менее заинтересованным в этой беседе. Драко был почти уверен, что только что сделал ей комплимент. Случайно и небрежно. Но всё же, это было нечто вроде комплимента.

Её щёки покрылись румянцем, и она выглядела почти так же смущённо из-за его провала, как и он.

Удивительно, но она тихонько рассмеялась.

— Спасибо за попытку, Малфой.

Раздражать Грейнджер казалось забавным, но забывать, что они не друзья и у них не может быть нормальных разговоров со случайными комплиментами, — было нельзя.

***

Если бы не тот факт, что срок домашнего ареста Драко подошёл к концу чуть больше года назад, и тот факт, что он так и не смог успешно применить убивающее заклинание, в этот момент времени он был готов совершить убийство.

Драко прислонился к стене возле двери в кабинете своего отца, скрестив руки, и наблюдал, как представитель Министерства, который отвечал за условно-досрочное освобождение Люциуса, рассматривал его дело в рамках подготовки к годовщине его ареста. Каждый год, в мае, Люциус пользовался своим правом оспаривать сроки своего приговора. Казалось, что с каждым годом Министерство всё меньше и меньше волновала семья Драко.

Нарцисса наблюдала со своего места в соседнем кресле, сложа руки на коленях. На её лице была маска безукоризненной беззаботности, лишь лёгкий румянец украшал щёки, выдавая её истинные эмоции, а пальцы побледнели, когда она, стараясь успокоиться, крепче сжимала их и просто молча продолжала наблюдать.

Люциус, который, насколько знал Драко, когда-то успел успешно наложить убивающее заклинание, выглядел так, будто был готов повторить это снова.

— Вы тратите ресурсы Министерства, мистер Малфой. Ваш приговор не изменится.

— И всё же я имею право оспаривать его, — сказал Люциус. — Я не собираюсь оставаться в стенах этого дома ещё пять лет.

Представитель Министерства, прибывший посреди завтрака и тем самым сорвавший утренний приём пищи, выглядел так, будто ему и самому не хотелось здесь находиться. Бледный и неопрятный, с каплями пота, стекающими по линии роста волос, он, вероятно, перегрелся из-за того, что надел мантию из синтетической ткани, которая совсем не пропускала воздух и выглядела просто отвратительно.

Драко подошёл к креслу его матери. Если бы взглядом можно было лишать жизни, она, просверливая дыры в черепе чиновника, ответственного за условно-досрочное освобождение, стала бы причиной его смерти сегодня утром. Драко положил руку на спинку кресла, будто положил ладонь на плечо Нарциссы. Это был жест максимально приближенный к проявлению нежности, максимально приближенный к демонстрации близости, на которую они были способны.

Дело было не в том, что он не хотел поддержать её, и не в том, что он не мог. Но близость воскрешала воспоминания, которые были слишком яркими, которые ещё не успели потускнеть, которые всё ещё горели под его веками, возникали и танцевали перед глазами, стоило ему моргнуть. Драко старался избегать политических или философских тем во время разговоров со своими родителями в течение двух лет, что он находился под домашним арестом: оба года, что он провёл с матерью, и всего один год, проведённый с отцом после того, как тот отбыл небольшой срок в Азкабане. Но их не всегда удавалось избежать.

У него не было желания обсуждать события, произошедшие во время войны, со своими родителями, потому что он не мог точно знать, поменялись ли они, изменились ли их взгляды или нет. Драко предпочёл бы жить в неведении, чем рисковать найти подтверждение тому, что они продолжали верить в чистоту крови, которая едва их не погубила.

Его мать однажды высказала свою точку зрения во время особенно неловкого ужина в годовщину битвы за Хогвартс. Люциус и Драко участвовали в неофициальном соревновании за первое место в том, кто из них сильнее напьётся за обеденным столом. Драко был почти уверен, что выиграет, и именно поэтому ему не удалось увести разговор в другое русло, подальше от запрещённых тем.

Это было именно тем примером, когда Драко был не в состоянии удержать язык за зубами, и вопросы, которые он старался не поднимать, грубо сорвались с губ.

— Ты все ещё думаешь, что они грязные? — он наполовину спросил, наполовину обвинил своего отца. — Думаешь, мы должны прикончить всех грязнокровок?

Вместо Люциуса ответила Нарцисса, оставив отца краснеть от гнева, и тот начал вскипать, становясь ещё более опасным из-за выпивки:

— Дело не в... изощрённых методах Тёмного Лорда, Драко, ты это прекрасно знаешь. Но он был... готов поддержать наши убеждения, в то время как другие — нет, — она потянулась к нему через стол, чтобы положить руку на его ладонь. Прикосновение матери всегда было источником утешения — укрытием от бури — но по мере того, как Нарцисса продолжала говорить, её прикосновение становилось незнакомым, чужим. — Наши ценности не изменились, — сказала она. — Мы гордимся тем, кто мы есть. По отношению к нам и многим другим уважаемым семьям новое руководство Министерства совершенно не проявляет никакого уважения, но мы не сломлены. Ты должен гордиться тем, что мы продолжаем сражаться, а не стыдиться того, что мы временно потерпели поражение.

Временно потерпели поражение.

Отвращение вместе с желчью заполнило желудок. Драко казалось, что его может стошнить, но не из-за выпитого спиртного. Он выдернул свою ладонь из её руки и рискнул взглянуть на своего отца, который выглядел разъярённым и пьяным, похожим на тень человека, на которого Драко раньше старался равняться.

Как они могли этого не замечать? Тёмный Лорд сам был полукровкой. Гермиона Грейнджер была самой выдающейся ведьмой их поколения, и в её венах должна была течь мерзкая, грязная и зловонная субстанция. И всё же Драко видел её кровь — такую же красную, как гриффиндорская храбрость. Даже в генеалогическом древе семьи Малфой — если копнуть достаточно глубоко, ещё до принятия закона о Статуте Секретности, — было несколько союзов с магглами. Как они могли этого не замечать? Насколько всё это было воображаемо, выдумано? И это поселилось в его голове. Эти суждения подчинили его волю, уничтожили Драко; он был сломлен. Его мать очень, очень сильно заблуждалась.

Представитель Министерства вытащил из портфеля несколько стопок пергамента и бросил их на стол Люциуса, опрокинув чернильницу и два непомерно дорогих пера филина.

— Ваше дело, — сказал мужчина.

Драко убрал руку со стула, сжал её в кулак и до боли впился ногтями в ладонь. Он мог быть несогласным со своей семьей по многим, по очень многим вопросам, но подобный уровень проявленного неуважения был пронизан коррумпированностью и непрофессионализмом. Драко ненадолго задумался: сколько денег может потребоваться, чтобы заставить его передумать?

— Я сказал вам, мистер Малфой, хватит тратить наше время зря. Ваше дело даже не рассматривается, оно направляется прямиком в мусорную корзину из года в год. Никто не хочет, чтобы такая грязь, как вы, была на свободе.

У Драко свело челюсти от того, что он так крепко сжал их, и зубы заныли от напряжения. Это грёбаное идиотское Министерство выступало за равенство, пока дело не доходило до семей, которые им не нравились. У Тео были аналогичные проблемы с чиновником, ответственным за его условно-досрочное освобождение, а он даже не был Пожирателем смерти. Тем не менее они продержали его в Азкабане месяц и затем ещё целый год под домашним арестом. Одного его имени было достаточно, чтобы он был проклят.

Люциус встал и теперь был почти на целый фут выше человека напротив него. Устрашающе высокий рост был единственным оружием, которое мог использовать Люциус.

— Если бы только у меня была палочка, — начал он. Драко заметил, как крепко он стиснул набалдашник трости.

Представитель Министерства рассмеялся, отступив на шаг, по-видимому, не обращая никакого внимания на ощутимое чувство ярости, которое исходило от Люциуса.

— Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы вы никогда не получили её обратно. И вы бы были только наравне со сквибами, — он закрыл портфель и вновь посмотрел на Люциуса, противно хихикая.

Драко подумал: дрался ли когда-нибудь его отец? Теперь ему показалось, что это была бы отличная возможность попробовать.

— Я не хочу, чтобы в следующем месяце вы подавали иск, мистер Малфой. Если это произойдёт, я тут же сожгу его.

Мужчина повернулся и вышел, игнорируя общепринятые правила этики, связанные с тем, что хозяева должны провожать гостей до двери. Драко разжал кулак только тогда, когда звук шагов стих настолько, что он больше не мог их считать и представлять, что наносил бы удары с такой же скоростью.

Его мать тихо вздохнула рядом с ним.

— С каждым годом к нам проявляют всё меньше и меньше уважения. И они становятся смелее, — сказала она.

— Это нормальное поведение? — спросил Драко. Раньше он избегал таких встреч просто потому, что скрывался, но внезапно прерванный завтрак заставил его добровольно выполнить семейный долг — почувствовать себя в шкуре своего отца.

Люциус усмехнулся и откинулся на спинку стула. Нарцисса склонила голову и посмотрела на Драко.

— Тебе не нужно об этом беспокоиться, дорогой, — сказала она. — В наши дни в Министерстве работают одни животные.

— Идиоты, — добавил Люциус.

— Разве ты не должен... подать жалобу или что-то в этом роде? Он просто прямо сказал, что не будет вообще серьёзно относиться к твоему делу.

Молчание, последовавшее за его вопросом, было хуже противного смеха, хуже выговора. Его родители смотрели на него хмурыми взглядами, которые словно говорили: «конечно, наш сын не может быть таким наивным». И это было похоже на то, как Грейнджер настаивала, что он способен получить нормальную работу.

Люциус нарушил тишину, переложив стопку пергамента со стола в корзину для мусора. Драко вытащил карманные часы и выругался, не обращая внимания на замечание матери по поводу использования ругательств.

Половина десятого утра. Грейнджер пробыла здесь уже почти полчаса, и он так отвлёкся, что даже не подумал об этом.

Драко извинился, оставив позади своих родителей и отвращение, которое было вызвано юридическими обстоятельствами.

***

Драко не нашел Грейнджер в гостиной, но открытая дверь указывала на то, что она явно уже была там. Накануне он оставил её запертой, и ни у его родителей, ни у эльфов не было причин входить внутрь. Родители даже не посещали это крыло с момента начала министерского проекта. Отец делал вид, что абсолютно ничего не происходило в его доме в течение дня, а затем после обеда просил предоставить ему чрезвычайно подробные отчёты о проделанной работе. Для Драко эти бумажки казались невероятно скучными, поскольку информация в них не менялась изо дня в день; она обнаружила тёмную магию в каком-то предмете и ликвидировала её; или, обнаружив проклятый предмет, который пытался нанести ей вред, или обжечь, или убить, она избавлялась от проблемы.

Не было почти никаких отклонений от плана за исключением того дня, когда Драко попросил Грейнджер поработать в его собственном кабинете. Это было абсолютно то же самое, просто в другой комнате, в другом крыле. А сегодня Драко испытал удивление, представив в голове образ Грейнджер, бродящей по особняку в одиночестве.

Почему? Почему она просто не может спокойно работать? В гостиной ведь всё ещё было несколько предметов, которые требовали её внимания; у неё не было причин блуждать по дому, и, тем более, пытаться самостоятельно искать Драко. В его присутствии не было никакой необходимости; это была лишь формальность, соблюдение которой требовал Люциус, и это никак не влияло на её работу.

Драко провёл рукой по волосам и поморщился. Он уже был на взводе, а день только начался. Драко повернулся спиной ко входу в гостиную и оглядел холл. Он был растерян. Драко пытался предположить, куда она могла уйти, но это было совсем не похоже на Грейнджер. Почему она покинула своё рабочее место?

Опять же, зачем ей бродить по его дому вместо того, чтобы делать свою работу?

Недовольно фыркнув, Драко решил, что просто попытается найти её.

— Топси, — крикнул он.

Треск.

— Хозяин Драко звал Топси?

— Ты не видела мисс Грейнджер, Топси?

Эльфийка улыбнулась, подпрыгнув на месте и хлопнув в ладоши.

— О, да, хозяин Малфой, сэр. Мисс Грейнджер была так добра к Топси, когда Топси принесла ей вещи.

— Этим утром? Ты принесла ей вещи для работы сегодня утром?

Драко опустился на корточки, чтобы поговорить с эльфом; его рост делал разговор с магическим существом крайне неудобным.

— Да, хозяин Драко. Мисс Грейнджер спросила, как пройти в гостиную в западном крыле, и Топси показала ей.

Драко пошатнулся, едва не упав назад. Ему пришлось упереться рукой в холодный каменный пол, когда горячая, накатывающая волна паники охватила его, лишив возможности ясно мыслить.

Топси, маленькая Топси, заметила его реакцию.

— Топси сказала мисс Грейнджер, что комната заперта и она не сможет войти внутрь, но она настояла. Топси поступила неправильно? Если Топси нужно наказать...

— Нет, Топси. Никакого наказания... просто уходи. Ты свободна.

Треск.

Драко упал на колени, склонив голову. Он, должно быть, выглядел ужасно: лоб практически был прижат к полу, когда Драко сосредоточился на своём дыхании, позволяя льду проникнуть в мозг и покрыть корочкой вены. Какого хрена? Какого хрена она туда пошла?

Драко попытался сглотнуть, но горло было пережато. Он зажмурился и попытался сосредоточиться на ледяной силе окклюменции, изолируя и отсекая от разума отвратительные чувства: панику, страх, замешательство, сожаление, ненависть, вину, вину, вину. Он снова попытался сглотнуть, стараясь избавиться от болезненного комка, затрудняющего дыхание и сжимающего голосовые связки. Драко ощутил, что наконец наступило полное онемение.

Он встал, собрав себя воедино благодаря волшебной клейкой ленте, и пошёл — целенаправленно быстро и отрешённо, — в ту самую гостиную.

Драко едва не сломался вновь, увидев это — дерзость её поступка. Грейнджер была сумасшедшей; это было единственным оправданием.

Одна из дверей в гостиную была вырвана из петель и теперь лежала на полу. Другая была почти уничтожена — выгнута дугой под действием совершенно невероятной магии, использованной, чтобы прорваться внутрь.

Она что... это было взаправду? Драко сглотнул, игнорируя спазмы в горле. Казалось, что его лёгкие сморщились и прекратили гонять кислород, а в груди — нечто иссохло, стало гнить, но всё ещё пыталось казаться чем-то живым.

Драко остановился достаточно далеко, чтобы не видеть, что происходило внутри комнаты. Он не хотел. Ни капли. Но, если Драко реагировал подобным образом, то каково было ей? Он провёл другой рукой по волосам, на этот раз совершенно не обращая внимания на то, насколько лохматым он мог выглядеть в данный момент. Это уже не заботило его. Он не мог просто оставить её здесь. Только не снова.

Драко сделал несколько осторожных шагов, позволяя окклюменции сильнее закрыть сознание: отрешённый, ледяной и совершенно абстрагированный. Он ухватился за дверной косяк левой рукой. Драко вздрогнул; сквозь рукав белой рубашки ему удалось разглядеть очертания метки на предплечье. Он сделал ещё один шаг вперёд, наконец увидев гостиную.

Окклюменция рухнула. Это заставило его упасть на колени в одно мгновение; лёгкие сжались, когда лёд растаял и вода проникла в них, следом прыснув в вены. Обжигающее чувство, подобное прикосновению раскалённых углей, собрало воедино все мысли, а затем превратило их в хаос.

Его едва не вывернуло наизнанку завтраком; желудок скрутило от жара, который чуть не вскипятил кровь в венах. Он терял контроль над окклюменцией только один раз в жизни, и это было в этой же комнате, чуть больше часа спустя после того, как Грейнджер пытали здесь, а его семья подверглась пыткам после её побега.

Драко вздрогнул от ненависти к себе, тяжело дыша. Как же чертовски жалко это выглядело — невозможность войти в комнату и неспособность справиться с беспорядком в голове. Он зажмурился и постарался нормально дышать: вдох, выдох, вдох, выдох. Драко уловил звук часов — тиканье, за который он мог ухватиться, чтобы нормализовать дыхание.

Неохотно, всё ещё цепляясь пальцами за дверной косяк, Драко заставил себя встать. Его костяшки побелели, когда он ухватился за дверь, сжимая её для опоры.

Он заставил себя взглянуть ещё раз.

Грейнджер стояла посреди комнаты, рядом с разбитой люстрой, которая когда-то висела на потолке. Она уставилась на пол. Драко ничего не мог с собой поделать — это произошло на подсознательном уровне — его глаза нашли её левую руку. Рукава были закатаны, словно она демонстрировала это. Демонстрировала этот знак на этом самом месте.

Его желудок снова скрутило. Она едва касалась букв на коже. Он мог видеть, как кончики её пальцев чуть подрагивают, скользят вверх и вниз по руке, пока Грейнджер смотрела на ковры под собой, на кровь, которая принадлежала не только ей. Многие люди в тот день истекали кровью на этом месте, но ковёр, на котором лежала она, был среди них и ничем не отличался от остальных.

Почему она просто стояла, уставившись в пол? Драко решил, что ему следует остановить её и отвести в другое место. Спасти её? Нет. Стыд овладел Драко, и он понял, что она не нуждается в чьей-либо помощи, тем более, в его. Во всяком случае, не сейчас. Эта возможность была уже давно упущена.

Но всё же он должен был это остановить. Это ни для кого из них не закончится хорошо.

Драко попытался переступить через порог в гостиную... правда, пытался. Но его ноги не двигались, сколько бы усилий он ни прилагал, чтобы задействовать мышцы бедра, икры, согнуть колени, поднять ступни. Это было похоже на то, что тело словно заковали в цепи, лишив его контроля над конечностями.

Драко не мог войти внутрь.

Нет, он мог.

Нет, в первый раз он был прав. Он не мог войти.

Ему почти хотелось топнуть ногой от разочарования, от чувства вины, от совершенно сюрреалистичного зрелища — Гермиона Грейнджер, почти с любопытным выражением лица, стояла на том месте, где её пытали.

Он смотрел, как её плечи поднимались и опускались. Она делала глубокие вдохи. Грейнджер отпустила свою левую руку, поднесла ладонь к лицу и провела пальцем под глазом. Если она и плакала, то недолго. Грейнджер стояла всего в десяти футах от него; он мог бы это заметить.

Её плечи поднялись и снова опустились: ещё один глубокий вдох. А потом она посмотрела прямо на него. Грейнджер пошла в его сторону, затем прошла мимо него, проскользнула в коридор и ушла прочь, будто Драко вообще здесь не было или будто ей было всё равно.

Ему потребовалось время, несколько мгновений замешательства и привкуса горечи на языке, пару секунд наблюдений за коврами, на которых она стояла, прежде чем телесные цепи, сковавшие нервную систему, спали и позволили пошевелить ногами. Он отошёл от входа в гостиную и от всего, что там происходило.

Драко шёл быстро, и стук каблуков его туфель по каменному полу напоминал тиканье часов, которые он использовал, чтобы привести дыхание в норму. Он ускорил шаг, глядя на буйство каштановых кудрей перед ним.

Слова застряли в горле, почти треснули от намерения высказаться, но их распотрошили голосовые связки. Он попробовал ещё раз.

— Грейнджер, — сказал Драко позади неё.

Она шла вперёд — уверенно и быстро. Затем Грейнджер свернула не туда, направившись к отцовскому крылу, а не обратно в гостиную.

— Грейнджер, остановись, — он попытался снова, и голос прозвучал твёрже, строже и громче на этот раз; без пауз, которые сбивали дыхание.

Она остановилась, но не обернулась. Он тоже остановился, находясь в нескольких футах от неё.

— Гостиная в другой стороне.

Она сделала ещё один глубокий вдох. Наблюдение за тем, как её плечи поднимались и опускались, оказывало на Драко своего рода успокаивающее воздействие, словно это служило доказательством того, что она совершила то, что он изо всех сил хотел сделать.

Грейнджер внезапно обернулась, и волосы, по инерции, запружинили вверх. Она снова пошла в его сторону и прошла мимо. Потом ещё раз и ещё.

На этот раз он протянул руку, схватил её за запястье и обвил пальцами плечо, сжав мягкий кардиган. Они оба замерли, стоя рядом друг с другом, но глядя в разные стороны. Драко смотрел не на неё, а на непослушный локон, пытающийся вырваться из причёски, собранной на затылке. Он был готов поспорить на крупную сумму, что она тоже не смотрела на него.

Драко продолжал держать её за руку, и почему-то был не в состоянии отпустить — не теперь, когда ему удалось найти якорь, позволяющий в море нервов удержать желудок на месте. Она тоже не пыталась вырваться.

— Что это было, Грейнджер? — спросил он, всё ещё смотря на выбивающийся локон. Луч солнца, пробившийся в окно, окрасил несколько прядей, скрытых в темно-коричневом пейзаже, в золотой оттенок.

На этот раз Драко понял, что она задышала, когда её плечо приподнялось и воздух проник в лёгкие. Казалось, что и он задышал вместе с ней.

— Я не позволила ей победить.

Прилив жара опалил грудь, взрывная волна ударила по рёбрам — она превратила вину в оружие — и, каким-то образом, он понял, что Грейнджер сделала это ненамеренно. По крайней мере, Драко надеялся, что это не так. Не то чтобы он этого не заслужил, если бы она сделала это специально.

Потому что он определенно позволил ей выиграть. «Ей»‎ была Беллатриса, а победой — всё остальное: игра, в которой они были пешками, и битва, в которой они были лишь пушечным мясом. Он отпустил руку Грейнджер, чувствуя отвращение из-за того, что имел наглость прикоснуться к ней.

Она не двинулась с места, когда он её отпустил. Боковым зрением Драко увидел, как Грейнджер повернулась, глядя прямо на него. Он не мог заставить себя сделать то же самое.

— Давай вернёмся к работе, — сказала она, будто он принимал в этом хоть какое-то участие.

Но это помогло остановить хаос, происходивший в его голове, напоминая ему о его привычном состоянии. Магия окклюменции была слабой. Он не решался применять её на полную мощь после вопиющего злоупотребления, но этого было достаточно, чтобы охладить огонь, который почти расплавил его мозг.

Он кивнул — одно лишь короткое поднятие и опускание подбородка было всем, на что Драко оказался способен.

Он заметил, как она кивнула, возможно, соглашаясь с тем, что это было ужасным способом начать свой день. Но через мгновение Грейнджер двинулась вперёд. Он последовал за ней, отставая на несколько шагов, и пребывая в шоке от того, чему только что стал свидетелем.

Драко наблюдал, как она работала остаток дня, и даже не делал вид, что был занят чтением или чем-либо ещё. Он просто смотрел, как она вызывала диагностические чары, применяла их к объектам, пронизанным тёмной магией, в доме, погрязшем в такой же тёмной магии, сортируя проклятые предметы и выводя их из эксплуатации, будто её разум держал перед глазами целое руководство, как это делать. Факт, который он знал о Грейнджер, — она испытывала всеобъемлющую любовь к книгам.

Наблюдая за этим, он осознал, насколько было невероятным, что она смогла заставить себя переступить через порог его дома. Если бы у Драко был выбор, то он бы никогда не вернулся сюда, и ведь он уже начал планировать побег отсюда и принялся искать себе квартиру. Но она вернулась и встретилась лицом к лицу с людьми, которые причинили ей боль: в физической форме — Люциуса Малфоя, и в виде эха — Беллатрису Лестрейндж.

А потом ей удалось найти в себе силы и использовать сложные заклинания. День за днём, избавляя его дом от тёмной магии, в которой все они, вероятно, заслуживали утонуть.

Честно говоря, было приятно наконец признать это. Не для того, чтобы прикрываться завистью или стыдом, а просто признать, что она была вне всяких сомнений лучше него.

Гермиона Грейнджер была поразительной. И он, наконец, позволил себе признать этот факт.