Начало и конец

Примечания:

Вечер субботы можно улучшить прочтением главы ❤️ Enjoy✨

Февраль

тик

Драко безостановочно расхаживал по комнате всё утро, ожидая, когда Гермиона Грейнджер прибудет в поместье и начнёт перебирать коллекцию старинных вещей, артефактов и древних свитков, пронизанных тёмной магией. Он нервничал, проснувшись с утра. Он нервничал, отказавшись от завтрака. Он нервничал, не в силах стоять возле камина.

Как бы сильно ему ни хотелось иметь с ней ничего общего, как бы часто ни приходилось напоминать Тео и Блейзу, насколько ему не нравилась идея, что она будет иметь отношение к его дому, как бы отчаянно Драко не требовалось терпеливо — ох, как же терпеливо — доносить до Астории, почему появление Грейнджер в его жизни послужило поводом для такого волнения, он не мог объяснить самому себе, что вызвало такое болезненное любопытство в тот день.

Ему снова начали сниться кошмары. Это происходило не каждую ночь и было не всегда настолько ужасно, что после этого он не мог уснуть, но, тем не менее, такие моменты мимолётно всё-таки уничтожали его. Зельеварение стало его лекарством от усталости, точнее говоря, тем, на чём можно было сконцентрировать внимание. Драко варил зелья почти каждый день, чаще даже посреди ночи, чтобы избавиться от непреодолимого желания заснуть. Он соорудил что-то, похожее на лабораторию, где можно было бы варить зелья, в одной из множества комнат в Поместье. Постепенно зельеварение превратилось в его хобби, которое позволяло отвлечься от постоянных мыслей, которые крутились вокруг одного вопроса: почему он вообще вернулся в Уилтшир?

Было нечто личное, откровенное в том, что ему удалось оставить в Англии не только своё прошлое; здесь Драко оставил и все свои кошмары. В течение года, который прошёл без них, он даже привык к тому, что можно было назвать нормальным сном, от которого, откровенно говоря, Драко уже успел отвыкнуть. Волшебным образом он смог избавиться от темных кругов под глазами, которые отпечатались на его лице во время шестого курса.

Но, с возвращением в Мэнор, вернулись и круги под глазами, и кошмары. Именно поэтому, кроме нервозности, в жизнь Драко вернулись переживания и усталость.

Проклянёт ли его Грейнджер, как только увидит? Проклянёт ли она его отца, когда тот покажется на горизонте? Хотя на это, возможно, Драко был бы не прочь взглянуть.

Но Люциус приказал ему не подходить к комнате с главным камином, где он планировал встретить её. Драко не будет принимать участие в процессе вывода из эксплуатации половины его семейных артефактов. Это его отец собирался следить за тем, чтобы Министерство не переусердствовало. И, если в течение последнего месяца поведение Драко было нервным, то поведение Люциуса было отвратительным.

— Убирайся отсюда, — рявкнул отец, застав Драко в гостиной, где тот, устав от постоянного нервного наматывания кругов, решил присесть на бархатный диван возле камина, делая вид, что увлечён книгой о редких ингредиентах для зелий. Драко взглянул на отца, пытаясь сфокусироваться. Он слишком долго колебался. Люциус резко отвернулся от камина, и подол его мантии взмыл вместе с ним. Он стукнул тростью по полу, издав знакомый и полный раздражения громкий звук. — Сейчас же, Драко. Я не хочу, чтобы ты присутствовал здесь.

Драко закрыл книгу, подавляя желание возразить и позволяя гневу раствориться между страниц; будто Грейнджер хочет присутствовать здесь. Он промолчал. Это не стоило ни борьбы, ни усилий. Не сейчас.

Он встал, заметив, как мышцы на лице отца расслабились, ведь Люциус был доволен — всегда доволен — уступчивостью сына.

Драко покинул гостиную, закрыв за собой тяжёлую дверь, и понёсся прямиком к Тео. Он оступился, замер и опешил от внезапного и неожиданного присутствия Нотта в его доме.

— Она уже здесь? — спросил Тео, скользя глазами по лицу Драко и тому, что было за его спиной, будто был в состоянии разглядеть, что происходило за дверью.

— Нет, ещё нет... Тео, как ты прошёл через чары, не используя камин?

Тео засмеялся, сунул руки в карман и вытащил знакомый металлический предмет.

— Я потратил почти четыре года, пытаясь сломать чары моей чокнутой семейки, — Тео снова посмотрел на Драко, оценивающе приподняв бровь. — Я подключился к вашей каминной сети, пока тебя не было... для практики.

— Практики?

— И веселья.

Драко фыркнул, поскольку это уже было похоже на правду.

— Я не понимаю, как мне удалось набрать больше баллов при сдаче Ж.А.Б.А.

— Это потому, что ты прилагал усилия, — сказал Тео. — А зелья — та ещё заноза в заднице. Я не знаю, как ты вообще их выносишь.

Драко легонько толкнул Тео, не сводя глаз с маховика времени, находящегося у друга в руке. Тот понял, куда был устремлён взгляд Драко, и поднял сверкающее изделие.

— Что ж, он готов, — сказал Тео, позволяя крошечным песочным часикам повиснуть между ними. Его фраза больше походила на вопрос, чем на утверждение; будто Тео и сам до конца не был уверен.

— Готов?

— Настолько, насколько об этом можно говорить без испытаний, — Тео заколебался и прочистил горло. — Я должен, вероятно, упомянуть, что твой отец мог быть в числе тех, кто просил меня это сделать.

Драко напрягся, сжав руки в кулаки.

— Мог быть, Тео?

— Он наведывался ко мне в прошлом году и спрашивал, возможно ли это. Он знал, что меня не взяли в Отдел магического правопорядка... не помню, упоминал ли я об этом. В любом случае... — Тео замолчал и посмотрел на маховик, — это заставило меня задуматься. Поэтому я приступил к работе. Я сказал ему, что на это уйдут годы, но... ты понимаешь. Столько времени мне не потребовалось, — он пожал плечами.

— Не отдавай маховик ему, — сказал Драко, и любые признаки веселья погасли под гнётом той силы, что давила на них. Люциусу Малфою нельзя было давать доступ к такой магии.

— Я и не собирался. Я даже не был уверен до конца, что мне удастся его закончить. Наверное, это было своего рода проверкой самого себя.

Они оба уставились на маховик. И смотрели слишком долго. Любопытство трещало между ними, и неверные решения вспыхивали красными огнями, подобно дровам в камине.

— Но мы могли бы попробовать, ведь так? — спросил Драко очень тихо и с осторожностью. — Просто для того, чтобы посмотреть, работает ли он?

Тео расслабился.

— Слава богам. Я знал, что есть причина тому, что ты — мой лучший друг.

— Я думал, что Блейз твой лучший друг.

— Только в те моменты, когда ты со мной не согласен. И это происходит очень часто. Но сейчас ты, без всяких сомнений, мой лучший друг.

— Нам нельзя заходить слишком далеко, — сказал Драко, стараясь, чтобы их разговор вновь стал серьёзным, а не напоминал детский лепет. Но он не мог перестать смотреть на маховик, ведь любопытство разъедало границы его контроля. Он просто... хотел узнать. — И нам нельзя менять что-то глобальное.

Тео слегка опустил плечи, но, тем не менее, кивнул.

— Как бы забавно это ни звучало, но ты, наверное, прав насчёт путешествий во времени. Если он вернёт нас на пять минут, то я буду знать, что мои усилия были не напрасны. Мне даже удалось поработать над временным парадоксом, но я не очень бы хотел проверять результат своих трудов. В целях безопасности.

Звук камина, вспыхнувшего по ту сторону двери, привлёк внимание Драко. Приглушённые голоса стали доноситься сквозь деревянную перегородку, и напряжение разбивалось волнами об неё.

Драко вздрогнул от внезапного крика. Теперь до него доносились более громкие голоса, смех его отца, — отнюдь не радостный, а ядовитый, просачивающийся сквозь щель под дверью, — хлопок магии, женский голос — должно быть, смех Грейнджер, после которого вновь раздался звук камина.

Тео сунул маховик в карман за мгновение до того, как Люциус появился в дверях, распахнув её так резко, что ткань его мантии взлетела в воздух. Драко моргнул, ожидая гнева и наказания за то, что они якобы подслушивали.

Его отец лишь усмехнулся, скривив губы, и ноздри Люциуса раздулись от напыщенности.

— Теодор, — сказал он.

— Мистер Малфой.

Бросив на них короткий взгляд, Люциус оставил их вдвоём стоять посреди коридора, а сам двинулся вперёд. Драко смотрел ему вслед, пока отец не завернул за угол, и стук трости по каменному полу не стих. Обернувшись, Драко заглянул в гостиную, зловеще пустую и без признаков присутствия в ней представителя Министерства по имени Грейнджер или кого бы то ни было.

— Мы могли бы обдурить твоего отца? — раздался голос Тео позади Драко.

Тот рассмеялся от удивления и повернулся к другу.

— Давай сделаем это.

***

Драко, чьи нервы словно горели под кожей, старался не думать о том, что его тело находилось в непосредственной близости к телу Тео, который накинул им обоим на шею золотую цепочку.

— Тео, это плохая идея, — сказал Драко.

— Ты прав.

— Тогда почему мы опять это делаем?

Тео поднимал и опускал плечи, уклоняясь от ответа и одновременно задевая Драко рукой.

— Потраченные годы молодости? Любовь к самоуничтожению? Проблемы с самоконтролем?

Драко посмотрел на Тео. Да, пожалуй, все три вопроса были точнее некуда.

— Мы не будем менять что-то глобальное, — сказал Драко. — Думаю, сделаем что-то глупое и не слишком существенное.

Тео коварно и лукаво улыбнулся, и Драко на секунду забыл, что он — двадцатиоднолетний волшебник, участник войны, зависимый от финансов своей семьи, и не сумевший измениться, носящий статус будущего жениха, который даже не смог поддержать диалог со своей невестой во время встречи.

Вместо этого он почувствовал себя идиотом. И это было прекрасно.

— Мы украдём его трость, — сказал Тео, держа часы на уровне глаз, после чего, не дожидаясь ответа, осторожно перевёл стрелку. — Здесь есть два деления, — пояснил он. — Года и часы. Мы же... ведь не хотим случайно переместить себя на несколько лет назад, по крайней мере, сейчас, — он подмигнул, но этот жест стоил ему усилий.

Драко глубоко вздохнул, наблюдая, как Теодор один раз перевёл стрелку — на один час назад.

Резко мир загудел, завертелся и расплылся перед глазами. Давление стало настолько сильным, что сжались барабанные перепонки, а потом оно резко вернулось в норму, позволив зрению вновь сфокусироваться. Драко моргнул, пытаясь вглядеться сквозь пелену перед глазами, но она не желала спадать. Спустя пару секунд белая дымка рассеялась, будто её и не было, и мир вновь приобрёл привычные черты.

— Помнишь, где ты находишься сейчас? — спросил Тео, и Драко озадачился, услышав столь странный вопрос.

Он взглянул на пока ещё закрытую дверь за своей спиной.

— Там, — указал он, — делаю вид, что мне наплевать на встречу с Грейнджер.

Тео тихо, но радостно пискнул.

— Я так и знал, что ты переживаешь из-за этого. В общем, у нас есть около пяти минут, после чего мы вернёмся и сможем посмотреть, что нам удалось изменить.

Драко снял цепочку с шеи и направился в другую комнату, ухватив перед этим Тео за локоть.

— Ладно, хорошо, — успокаивал себя он, не зная, что делать дальше... оказавшись в прошлом.

В то время, пока Драко был на грани паники, от Тео исходила аура полного спокойствия, приправленного нотками радости, которые поднимали ему настроение. Его губы растянулись в довольной улыбке, а глаза сверкали от предвкушения, и Драко понял, что довольно давно не видел друга таким. Тео засмеялся, тут же прикрыв рот, чтобы звук не был таким громким.

— Позови эльфа, — сказал Тео, едва сдерживая радость, и это стало походить на нечто маниакальное. Он ходил туда-сюда, рассматривая предметы в гостиной с таким удивлением, словно час назад эти вещи не выглядели в точности как в данный момент времени.

Драко качнул головой, но всё равно позвал эльфа.

Треск.

— Да, хозяин Драко?

Тео шагнул вперёд, театрально протянув руки, и чуть наклонился.

— Топси, рад тебя видеть. Мопси передаёт тебе привет из Нотт-Мэнора.

И без того огромные глаза эльфа стали ещё больше. Драко вздохнул.

— Не могла бы ты сделать нам одолжение и принести трость Люциуса Малфоя? — спросил Тео.

Топси пристально уставилась на Драко, ожидая услышать что-то в знак того, что это было и его желанием тоже. Как бы Тео ни пытался расположить к себе домашних эльфов в Малфой-Мэноре, родовая магия не позволяла им выполнять приказы без одобрения истинного хозяина.

— Да, Топси...

— Будь так любезна, — перебил его Тео.

Драко толкнул его в бок, подождав, пока эльф исчезнет.

— Ты не сможешь обойти магию эльфов благодаря своему очарованию, — сказал он вслух.

— Ты знаешь, в Отделе Тайн говорили, что я не смогу создать правильный портал, чтобы с помощью него можно было перемещаться по всему зданию, — тихо вздохнул Тео.

— Да, и ты всех их впечатлил.

Тео засмеялся, притворившись, что его смутили слова Драко, и слегка пожал плечами.

— Это связано с тем, что у меня довольно много свободного времени.

Треск.

Топси вернулась с тростью Люциуса в руках, и та, по сравнению с её маленьким тельцем, казалась огромной.

— Спасибо, Топси, — сказал Драко, обращаясь к эльфу. — Ты можешь идти.

Она исчезла, передав трость в руки Драко, и тот в свою очередь уставился на Тео.

— Три минуты, — добавил Тео, сверяясь с маховиком.

— Хорошо. Что теперь?

Они переглянулись между собой, прислушиваясь к тому, как тикали настенные часы, отсчитывая оставшиеся минуты их эксперимента. Драко рассмеялся:

— Мы с тобой идиоты. И это самая глупая вещь, которую мы когда-либо делали.

Тео расхохотался, прижав к груди маховик времени.

— Он же может ходить без трости, да? — спросил он, задыхаясь от смеха и указывая на трость.

Драко пару раз стукнул ею по полу, и происходящее показалось ему нелепым. В уголках его глаз скопились слёзы от смеха. Кожа возле губ была натянута, и мышцы на лице свело от широкой улыбки.

— Да... он может, — это было сродни разрушению дамбы, вызванному наводнением. Драко даже не помнил, когда так сильно смеялся в последний раз. Ни тогда, когда он изучал зельеварение, отправившись на самый край Европы в поисках того — хотя бы кого-нибудь — кто мог бы взять его в качестве ученика. Ни тогда, когда он старался избегать родителей в течение второго года заключения под домашним арестом. Ни тогда, когда в течение первого года он готовился к сдаче Ж.А.Б.А. Ни тогда, когда он находился под стражей в Азкабане на протяжении трёх месяцев в ожидании суда. И уж точно не в течение тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Как давно это вообще было? Успели миновать годы. И для веселья у него не хватало времени.

Драко поднял трость, внимательно изучая её и оценивая всю абсурдность ситуации.

— Это просто для галочки, — сказал он. — Раньше отец использовал трость в качестве футляра для палочки, но, поскольку он не может использовать магию во время испытательного срока, то отныне применяет её как опору. Это стало простой привычкой.

Драко навострил уши, как только услышал звук шагов в коридоре.

Тео ухватился за бок, прекратив смеяться. Его глаза округлились, а грудь продолжала сжиматься из-за коротких приступов смеха, когда они молча уставились друг на друга, решая, что делать дальше.

— Я полагал, что... просто отдам её обратно.

Тео закатил глаза.

— Лучше бы ты подумал о том, что один из нас — настоящий Пожиратель Смерти, а второй — сын Пожирателя, и нам не стоит влезать в неприятности.

— Ну, мы всегда были одними из тех, кто шёл против правил, разве нет?

Звук шагов в коридоре стал громче.

— Думаешь, он ищет её? — спросил Тео. — Может, твой отец будет признателен за то, что ты вернёшь трость?

Драко едва сумел сдержать ухмылку. Он не мог припомнить, когда в последний раз Люциус вообще выражал признательность за что-либо. Ложная благодарность — её аристократическая версия — пронизанная чувством ожидания, которое сводило на нет всякую настоящую признательность. Именно это выражал Люциус. Можно ли было ждать проявления признательности за то, что Драко умудрился не погибнуть, сражаясь в войне за проигравшую сторону?

Вздохнув и выждав полминуты, а после получив одобрение Тео, Драко вышел в коридор.

У него скрутило желудок; им уже удалось что-то изменить. До этого Люциус не приходил в гостиную до того момента, пока Грейнджер не прибудет в Поместье. Но теперь нечто подтолкнуло его к тому, что он оказался возле двери раньше.

— Отец, — сказал он, приветствуя Люциуса, который стоял в нескольких футах от него — практически у самой двери в гостиную. Драко поднял трость и тут же замер, пытаясь придумать правдоподобную ложь, чтобы объяснить, каким образом она оказалась у него. Люциус подошёл и быстро взял её одним движением, прищурившись. — Думал, что тебе это может понадобиться, — наконец сказал Драко. Это было не совсем ложью, технически даже было правдой и одновременно лучшим вариантом, который ему удалось придумать за такое короткое время, когда ничтожные остатки эйфории окончательно исчезли. Люциус наблюдал за ним с хитрым прищуром, а затем резко опустил плечи.

— Пойдём, Драко.

Сначала ему показалось, что это было видением — кивок Люциуса в сторону двери и отчётливый намёк на то, что Драко должен был проследовать за ним. Внезапно его пригласили туда, откуда ранее прогнали.

Затем Драко охватила паника.

Что произойдёт, если его отец сейчас откроет дверь и увидит другую версию своего сына, сидящего с книгой на диване?

Он бросился вперёд, но был недостаточно быстр; дверь в гостиную распахнулась. Драко зажмурился, затем открыл глаза и обнаружил, что он был единственной версией себя. Слова о временном парадоксе пронеслись в голове.

Затем пространство и время покачнулись; в ушах что-то хлопнуло, пелена вновь возникла перед глазами, заставляя мир закружиться и слиться в единое пятно. Пять минут прошли в мгновение ока, подобно вздоху.

***

Теперь Драко не стоял на том же самом месте. Он находился возле дивана, располагавшегося недалеко от камина. Прямо за огромным кустом каштановых волос. Драко знал, кому они принадлежали. Он видел их на протяжении нескольких лет во время учёбы в школе; этой детали хватило, чтобы осознать, что Гермиона Грейнджер действительно была представителем Министерства, которого назначили ответственным за его родовое Поместье.

Судя по всему — не беря в расчёт тот промежуток времени, который он пропустил, — всё шло не очень хорошо. Драко покачал головой, пытаясь справиться с чувством дезориентации.

Он сделал небольшой шаг вперёд, чтобы увидеть Грейнджер в профиль вместе с его напряжённым отцом, который возвышался над ней. Драко едва не поёжился от этого зрелища.

— Я вызову аврора, если в этом будет необходимость, мистер Малфой.

Грейнджер говорила тихим голосом, который едва колебал воздух, но всё в её позе — от уверенной стойки до вздёрнутого подбородка и пальцев, стискивающих палочку — указывало на ярость — с трудом сдерживаемую ярость, ломающую кости. Драко и забыл, как много уверенности могла в себе таить эта властная маленькая ведьма.

Его отец невозмутимо моргнул.

— Я не позволю, чтобы в мой дом приходили без моего разрешения, — сказал Люциус, и его слова сочились от яда, аромат которого хорошо был известен Драко. Подобный тон заставлял его напрягаться, задерживать дыхание всего на секунду в ожидании того, что будет происходить дальше.

— А я не позволю, чтобы что-то мешало проведению процесса, который был предписан Министерством в соответствии с условиями вашего испытательного срока. Это поместье таит в себе опасность — оно кишит тёмной магией и тёмными артефактами. Это решится вне зависимости от ваших желаний.

Драко подавил ухмылку. Может быть, она и была отвратительной заучкой, но ему нравился любой, кто был способен пойти против воли его отца. Однако ухмылка быстро исчезла, стоило ему осознать, что Грейнджер говорила с его отцом так, как ему хотелось говорить. Небрежно и равнодушно. Не оглядываясь на долг перед семьёй и финансовую зависимость.

— Вы не сможете войти ни в одну из комнат без моего разрешения и присутствия, — буркнул Люциус, сжав рукоять трости, где когда-то находилась его палочка.

Грейнджер фыркнула, и это было что-то между разочарованием и раздражением. Драко не смог не усмехнуться вновь.

Она повернулась к нему. Грейнджер дёрнула рукой, будто намеревалась направить на него свою палочку. Драко не видел Гермиону Грейнджер с тех пор, как над ним вершился суд, когда она давала показания перед Визенгамотом, а он, закованный в цепи, сидел за решёткой и едва ли был в сознании после нескольких месяцев, проведённых в Азкабане.

Она выглядела так же, как и в Хогвартсе: её пышные волосы были повсюду. Они выглядели живыми, кудри отскакивали от её лица, стоило ей пошевелиться. Ухмыльнувшись про себя, Драко задался вопросом: заметит ли она вообще, если пикси проникнут внутрь и совьют там гнездо? Он мог бы сказать в её адрес что-нибудь насмешливое, если бы яростный взгляд Грейнджер не лишил его этой возможности.

— Я не хочу слышать твоих комментариев, Малфой, — сказала она, всё ещё сжимая палочку и будто готовясь к атаке.

Драко хотел колко ответить ей о том, что в комнате находилось два представителя семьи Малфой; конечно, двусмысленность бы вывела из строя её мозг, зацикленный на деталях, но Люциус вмешался раньше, переключив внимание на себя:

— Вы не посмеете разговаривать в таком тоне ни с одним из членов нашей семьи. То, что вас воспитывали животные, не является оправданием отсутствия манер...

Это произошло до того, как Драко успел что-либо осознать.

Его сердце остановилось, рухнуло вниз, с ним произошло то, что не должно было происходить. Затем жар охватил грудную клетку и разнёс тепло вплоть до кончиков пальцев и стоп. Он пополз по его шее, вероятно, подкрадываясь к лицу.

Будто находясь под империо, Драко смог выдавить два слога, прежде чем подумал о том, чтобы этого не делать:

— Отец...

— Не перебивай меня.

Люциус взглянул на Драко, и Грейнджер сделала то же самое. Они оба уставились на него. Это был короткий приказ, сказанный таким тоном, который с лёгкостью воздействовал на внутреннего ребёнка Драко и который он слышал чаще, чем обычный голос. Не перебивай своего отца. Твой отец знает лучше. Ты должен уважать своего отца. Твой отец заботится о твоих же интересах. Ты должен принять Тёмную Метку ради своего отца.

Ярость Грейнджер, казалось, стала таять от любопытства, а ярость отца стала лишь увеличиваться.

Драко сломался под давлением. Он хотел сказать больше, хотел сказать что-нибудь ещё. Но паника перехватила горло, а чувство вины поглотило его.

— Я была воспитана магглами, мистер Малфой, а не животными, — ответила Грейнджер, и отвела взгляд от Драко с очевидным отвращением.

Люциус рассмеялся тем же смехом, что Драко слышал в другой версии этих событий, в другом временном пространстве. Было ли это совпадением, случайностью или простым сходством? Драко подавил желание вздрогнуть и признать, что испытал дискомфорт. Он старался не замечать шёпот о временном парадоксе, искажении времени и силе одного незначительного изменения.

Люциус ударил своей тростью об пол — это был не столько удар по камню, сколько желание пробить трещину в фасаде.

Драко вздрогнул, глядя на трость и осознавая, какую силу она в себе несла.

— Полагаю, вы правы. Нынешнее руководство Министерства в наши дни, похоже, весьма озабочено терминологией. Например, тот термин, который я бы использовал для вашего описания, потерял свою популярность. Прискорбно.

Люциус не сказал этого прямо, но он бросил слово в неё, швырнул в пространство между ними. Грязнокровка. В ушах Драко звенело эхо того, о чём он даже не осмеливался говорить вслух.

Он ненавидел это слово. По-настоящему ненавидел его. Вся его жизнь когда-то была сосредоточена вокруг этого, вокруг ненависти к тем, к кому оно относилось. Этот вирус был введён в его организм в юном возрасте, и у него были все возможности для распространения и прогресса до тех пор, пока он не убил бы своего носителя. Даже сейчас жизнь Драко продолжала вращаться вокруг этого вируса, постоянно борясь с последствиями. Он никогда не знал, как следовало реагировать, как следовало произносить это слово, как следовало думать об этом.

Грейнджер побледнела и стала тяжело дышать, направив палочку на Люциуса. И, хотя угроза его отцу должна была оскорбить Драко, он не испытал ровным счётом ничего. Неважно, что она могла бы вообще избежать этого конфликта, если бы не настаивала на своём.

— Я не буду работать с вами, мистер Малфой. Вы получите уведомление об этом из Министерства.

Она казалась шокированной. Драко испытывал то же самое. Воздух в комнате внезапно стал душным и наполненным вкусом гнева, магии и разочарования, который оставил пресно-кислый отпечаток во рту.

Грейнджер повернулась к нему, её ноздри раздувались. Она, поджав губы и сверкая глазами, начала опускать палочку бесконечно долго. Похоже, Грейнджер хотела что-то сказать. Он чувствовал, что должен был тоже произнести хоть что-то. Но ни один из них ничего в итоге не сказал.

Она просто смотрела на него, а он на неё, пока Грейнджер не развернулась. Она взяла горсть пороха и растворилась в зелёной вспышке.

Драко знал, что будет дальше. Он вздохнул, сев на диван, и приготовился к длинной лекции о верности семье, о нежелательных высказываниях, об уважении и своём долге. И о том, что он не смел перебивать своего отца перед представителем Министерства, несмотря на то, что этим человеком была Гермиона Грейнджер.

Все это время Драко не мог не размышлять о том, что ему гораздо больше по душе была первоначальная версия будущего — настоящего или прошлого, чем бы оно ни было сейчас, — прежде чем он столкнулся с поучениями о неуважении к своему отцу, его имени и его наследию.

***

В тот же вечер, чуть позднее, из Министерства прилетела сова с письмом, которое было подписано самим Министром магии и руководителем оперативной группы, ответственной за вывод из эксплуатации тёмных артефактов. Текст в письме оповестил о том, что ни Люциус, ни Нарцисса Малфой не имеют права участвовать в министерском проекте в отношении предметов, находящихся в их родовом Поместье. И если — а это если было нарочито ярко выделено — понадобится человек, кто сможет следить за происходящим, то Драко будет единственным, кому будет разрешено находиться с Грейнджер в одной комнате.

Именно в тот момент все надежды отгородиться от неё рухнули. Он стал раздумывать над идеей найти работу, чтобы сбежать как можно дальше от Поместья и перестать финансово зависеть от своего отца, но вместо этого он получил то, что отныне был привязан к Мэнору ещё сильнее. Его отец настаивал, чтобы Драко не отходил от Грейнджер ни на секунду, пока она будет находиться в их доме.

Той ночью Драко засыпал, проклиная Грейнджер за горячий нрав. Если бы она не была столь невыносимой, столь упёртой — будто самому Люциусу было по душе наблюдать, как его дом уничтожали на его же глазах, — тогда бы Драко не пришлось нянчиться с ней — с этой заносчивой задницей — в ближайшем будущем.

Следующее утро Драко провёл как обычно: он позавтракал со своими родителями и обнаружил, что ему не о чем говорить с ними, выслушал отца, который говорил о том, к чему Министерство ни в коем случае не должно иметь никакого отношения, и Драко снова ничего не ответил ему.

Он не доел завтрак, оставив его почти нетронутым из-за груза, свалившегося ему на плечи, придавливая к земле в тот момент, как Драко прикрыл за собой дверь в гостиную, не будучи уверенным в том, что Люциус уже успел уйти в другое крыло Поместья. Но он знал, что его мать решила провести весь день в саду — в поисках тишины и успокоения.

Драко стоял перед камином, не находя себе места, поэтому предпочёл присесть и следом прислонился к спинке дивана. Скрестил руки. Вернул их в исходное положение. Постучал ногой. Остановился.

В камине загорелась зелёная вспышка, стоило Грейнджер возникнуть там с палочкой в руках. Он наблюдал за ней с осторожностью, пока она осматривала комнату. Драко замер, когда её взгляд остановился на нём. Он не знал, куда деть свои руки: согнуть, слегка покачать ими или вообще притвориться, что у него их нет.

Драко предпочёл последнее — сделать вид, что их не существовало. Вместо этого он наклонил голову и слегка кивнул, сжав губы и попытавшись проявить простую любезность.

— Грейнджер.

— Малфой.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но она прервала его.

— Не надо, Малфой. Я знаю, что ты ненавидишь всё это... ненавидишь меня, — Грейнджер замолчала, нахмурилась, выдохнула. — Это чувство взаимно, но мы застряли здесь вместе, так что... просто не надо.

Драко был почти благодарен за это. Он не знал, что сумел бы выдавить из себя, если бы она позволила.

Грейнджер немного подождала, возможно, чтобы понять, намерен ли он возразить. Но, когда Драко ничего не сказал, она убрала палочку в карман, следом закатив рукава и готовясь приниматься за работу.

Драко замер, когда она сделала это. Его зрение сфокусировалось на двенадцати буквах, вырезанных на её руке: ни скрывающих чар, ни единой попытки спрятать их. Ничего.

Он прекратил притворяться и делать вид, будто его рук не существовало. Вместо этого Драко ощутил, что он замер не в силах пошевелиться, будто кто-то без его согласия наложил заклинание, разрушив иллюзии при помощи сокрушительной силы разочарования. Где-то в глубине своего сознания, в самом дальнем уголке мыслей, он слышал её крик, плач и мольбы.

Драко попытался абстрагироваться от накатывающего чувства паники, которое начинало растекаться по его венам и просачиваться в лёгкие. Он остановил это течение, применив окклюменцию, уничтожая осколок за осколком неприятные воспоминания, пробивающиеся на передний план его мыслей.

Он моргнул, стараясь не замечать яркие вспышки паники. О чём, чёрт возьми, она вообще думала? Гнев вкупе с паникой поднял новую волну огня под его кожей. Драко быстро остудил его, потушил, уничтожил. Чёрт.

Обычно он старался не думать, какие травмы мог нанести проклятый клинок, с которым постоянно играла его тётушка Беллатриса. Он так сильно сжал челюсть, чтобы с его уст не вылетели непрошенные слова, что его зубы заболели, а язык заныл от сильного давления на нёбо.

Наконец, когда паника отступила, заглушив воспоминания, затуманившие его рассудок, а на её место пришло должное успокоение, Драко смог оторвать взгляд от букв на её руке. Он посмотрел ей в глаза, но не обнаружил в них ничего, кроме замешательства и подозрений. Она выглядела так, словно намеревалась отреагировать на то, что видела перед собой, или хотела расспросить о его мыслях. И, разумеется, это не осталось незамеченным. В тот момент, когда Драко подумал об этом, он понял, что задержал дыхание на минуту.

Он глубоко вздохнул, чувствуя, что это помогло ему расслабиться.

Грейнджер продолжала смотреть на него, хмуря брови и дыханием теребя волосы у лица, оставив рукава закатанными. Не произнося ни слова, она снова достала палочку и наколдовала заклинание. Перед ней возникло несколько рун: оранжевого, красного и жёлтого цвета, с вкраплениями фиолетовых символов, которые парили по краям основных знаков.

Он понял, что никогда не видел ничего подобного. Даже сквозь пелену окклюменции, что сковала его нервы, служа чем-то вроде спасательной клейкой ленты, необходимой для удержания разбитых кусков его разума вместе, Драко испытывал чувство восторга.

Грейнджер, остановившись, вздохнула и прекратила использование заклинания, снова взглянув на Драко.

— Мы начнём с этой комнаты, — сказала она, указывая на бархатный диван позади него. — Это зелёное чудовище просто пропитано тёмной магией.

Он отошёл от него подальше, теряясь в смешанной палитре испытываемых чувств из-за применённой окклюменции. Драко решил встать возле камина и наблюдать, опустив руки вдоль тела.

— Я сидел сегодня на этом диване и со мной всё в порядке, — голос Драко прозвучал немного отрешённо.

Грейнджер подошла к дивану, наложила ещё одно заклинание с лёгкостью и уверенностью, попутно сверяясь с различными диагностическими схемами, которые парили вокруг мебели.

— Это безобидная тёмная магия, — её голосу не хватало спокойствия, которое было у Драко благодаря окклюменции. Она казалась раздражённой и взволнованной. — Большая часть того, с чем я буду работать, это другой тип волшебства. Это поглощающая и более тёмная магия. Такой вид волшебства завлекает и не отпускает.

Грейнджер не смотрела на него, пока говорила; она, скорее, просто излагала факты своим заумным тоном. Это могло бы вывести его из себя или подействовать на нервы, если бы не её удивительное спокойствие, от которого кровь застывала в жилах.

Она работала часами, пока Драко с ноющей спиной всё так же наблюдал за ней, стоя возле камина. Ему приходилось пару раз сжимать ладонь в кулак, напоминая, что кислород необходим для выживания и для того, чтоб не потерять сознание от такого длительного использования магии, позволяющей управлять собственным разумом.

Постепенно руны от её диагностических чар начали становиться фиолетовыми, одна за другой, когда Грейнджер начала перемещаться от дивана к нескольким книгам, часам, к ящику стола, который никак не хотел ей подчиняться, пока она, вытирая со лба испарину и стараясь прилизать ещё сильнее распушившиеся волосы, не объявила, что её работа на сегодня завершена.

Драко взглянул на время — было около семи часов вечера. Она проработала весь день, включая обед и внеурочное время, пока Драко использовал окклюменцию, не шевелясь и почти не дыша. Стоило только подумать об этом, как у него резко заныло в ногах.

Она посмотрела на него, нахмурившись, и приоткрыла рот, но потом поджала губы, стараясь проглотить слова, что были готовы вырваться наружу. Драко напрягся, приготовившись использовать окклюменцию столько времени, сколько потребуется, чтобы пережить это мгновенье, но Грейнджер положила палочку в карман и исчезла в камине, не говоря ни слова.

Когда зелёная вспышка потухла, Драко за несколько шагов пересёк комнату и распахнул двери, которые целый день были закрыты. Они даже не покинули комнату, в которой она работала целый день.

Он шагал по Поместью, продолжая жмуриться и лишь косвенно осознавая, что отец, вероятно, ожидал, что Драко доложит ему о том, чего коснулись руки министерского чиновника. Всё ещё пребывая в прострации, находясь в глубинах своего разума и борясь с последствиями окклюменции, Драко задавался вопросом: почему избавление от тёмной магии было такой большой проблемой? Почему его отец так сопротивлялся?

Драко остановился перед широкой дверью, запоздало сообразив, куда его привели ноги.

Плотные занавески, тёмно-фиолетовые стены. Разбитая люстра и ковры, залитые кровью. Место, где всё изменилось, и он почти смог сказать нет.

Огонь страха обжёг лёгкие. Глубоко вздохнув, Драко быстро остудил его, потушил, уничтожил.

— Драко? — голос матери прозвучал где-то рядом. Он опустил руку, пальцы которой неприятно покалывало. Нарцисса стояла близко к нему. Она протянула руку, коротко прикоснувшись к его ладони, прежде чем отступить. — Как всё прошло? — спросила Нарцисса.

Драко слишком сильно уважал свою мать, чтобы отпускать шутки в этот момент; он просто посмотрел на дверь перед ними. Они оба знали, что находилось по ту сторону.

— Всё прошло хорошо, мама.

Взгляд голубых глаз его матери был недоверчивым. Эта деталь — цвет её радужки — иногда удивляла Драко, поскольку он привык к тому, что его собственные глаза были серыми, почти как у отца. Почему вместо такого цвета он не мог унаследовать голубой? Нарцисса смотрела на него, слегка нахмурившись и поджав губы. Драко понимал, что она прекрасно знала об использовании им окклюменции.

— А ты? — спросила она. — Как твои дела?

— Хорошо, мама, — повторил он, и голос прозвучал ровно, что удивило и его самого.

— Твой отец хочет поговорить с тобой, — мать снова протянула руку к нему, не касаясь, а просто указывая. — Ты свободен сейчас?

Нет.

— Да, мама.

Драко позволил ей увести себя прочь, проходя сквозь залы, где он играл в детстве. Щит окклюменции всё ещё держался из последних сил, что у него остались.