Меландия

Наша с Сашей квартира в красивом голубом доме вместе с большой синей гостиной и балконом с коваными перилами, с зеленой глянцевой кухней и красным холодильником, с удобным матрасом на широкой кровати в спальне, с детской и просторной светлой прихожей лежит в черной сумке, свесившей ручку с белого журнального столика. Читала, что одна стодолларовая купюра весит один грамм. Ну вот, сумка и весит примерно как тяжеленная гантеля. Вытащила замотанную прозрачной пленкой высокую стопку, разорвала ее и разложила на столике десять пачек по десять тысяч. А из сумки блестят пленкой еще девять таких же стопок. Кира как-то показывала три миллиона рублей наличными, которые ей на клип дали, и мы тогда вместе разочаровались, глядя на три стопочки пятитысячных купюр, перевязанных белыми резинками. Вытянула новую банкноту и глянула зачем-то сквозь нее на свет желтой лампы в углу гостиной. Как ее ни крути, выглядит настоящей.

В вазе у двери сегодня распустились крупные розовые и голубые гортензии, а в холодильнике под прозрачным куполом блестят разноцветные эклеры. Буду считать, что это будто Саша вдруг принес. Ульяна сказала, что Мелани не успела сделать с Кристиной ничего непоправимого. Ей проведут операции по восстановлению влагалища и носа, а потом реабилитацию, и дадут столько денег, что хватит не только на свадьбу. Через три недели, говорит, будет в норме. Сложила пачки в сумку и зачем-то отнесла в темную спальню, будто кто-то здесь их украдет. По лунной дорожке в пруду бежит рябь, и золотистые деревья тихо покачиваются на другом берегу, роняя светящиеся пылинки. Постельное белье поменяли на еще более душистое, а одежда, которую я оставила в черной корзине в ванной, чистая и отглаженная висит в шкафу. Подтянула к подбородку черное одеяло, и звезды выскочили из-за высокого потолка. Вон там между них что-то еле заметно летит и мигает красным. Думала, в лучшем случае за двадцать лет за квартиру рассчитаемся, а хватило недели. Саша все мечтал машину купить, чтобы в Подмосковье на выходные ездить, а я завтра приеду и скажу: а покупай. А потом в гости к Кире с ним отправимся, раз приглашает. Надо бы напомнить ей про омаров. Она однажды, когда еще в универе были, положила передо мной пакетик белого порошка, совсем маленький, и сказала, что весело будет. Ну не обманула, потому что обнаружила вдруг, что уже утро, а я ей вообще все о себе рассказала, и она мне тоже. А пока рассказывали, куря одну за другой и перебивая друг друга, выпили весь чай, потому что во рту так сушило, будто не язык там, а носовой платок. А потом, наоборот, тоскливо было и спать хотелось, но не получалось ни фига, поэтому прикинулась простуженной и прогуляла все пары. Больше никогда к этой...

— Ты мне не ответила, — сложив на животе руки в черных рукавах, перед кроватью стоит Мелани. Прижимаюсь затылком к изголовью, а Мелани медленно обходит кровать и опускается на край рядом. Лунная дорожка освещает ссадину на ее белом лбу. — Продашь?

— Детей, что ли? — Она кивает. — Слушайте, что вы к моим детям-то пристали? У меня их еще нет даже. У вас там какие-то заморочки свои, а я-то тут при чем?

— Хочешь? — Мелани разжимает ладонь, на которой тускло блестит золотой кристалл.

— Нет, спасибо.

Положив его в рот, она отворачивается и смотрит в приоткрытую дверь шкафа в белой стене.

— Москва, — Мелани тяжело вздыхает и, опустив плечи, качает головой. — Жить-то на что будешь? Там пахать надо.

— Я моделью работать пойду.

— Юль, — Мелани окидывает меня грустным взглядом. — Может, сразу актрисой пойдешь? Ну какой моделью-то? — хватает меня за ногу над коленом и сжимает. — Ляхи-то свои видела?

— Ну похудею я...

В шкафу, мигнув, загорается свет.

— А чего не в этот... — она хмурится, — МГУ сразу? Что ВГИК-то?

— Мелани, — сажусь в кровати, — на телевидении потому что много всяких...

— Ты на аттестат посмотри сначала, — фыркает Мелани и встает. Дверь шкафа движется в сторону, и по желтым обоям бежит таракан. Шагнув в шкаф, Мелани открывает дверь дребезжащего холодильника и достает прозрачный пакет с заиндевелым минтаем. — Слезы одни, — и кладет его на стол с клеенкой в клетку. — Прыщи хоть выдави, модель. Парни во дворе шугаются.

Я поднимаюсь и, перешагнув сумку с деньгами, захожу в шкаф.

— Не шугаются. Меня Миша в кино позвал.

— Клюев, что ли? — усмехается Мелани. — Щуплый который, как баба?

— И ничего не как баба. Он даже...

— Юлька, — щель открывается, и Валерий Сергеевич перебивает громкий телевизор, — метнись за пивком, а? — и чешет пузо в белой майке с дырочкой от сигареты.

— Меня Миша сейчас для портфолио фотографировать будет.

— Она у нас модель теперь, — фыркает Мелани, — не по статусу ей. — Вздохнув, Валерий Сергеевич закрывает щель, а Мелани, закурив сигарету с желтым фильтром, машет рукой. — Езжай. Вспомнишь меня потом.

— Мелани, — ледяная рыбина без головы торчит над клеенкой раздвоенным хвостом, — я телеведущей буду.

— Да залетишь ты там от такой же лимиты, — вздыхает Мелани, — проходили, — и подносит хвост минтая к глазам. — И мне свой выводок привезешь, — поворачивается и шагает ко мне, — потому что сама не умеешь ни хера, — бьет меня ладонью в нос, и вижу таракана на желтом потолке, а Мелани садится верхом. — Мне это надо, Юль? — раздвинув мои коленки, она опускает между них хвост и наваливается локтем на грудь. — Одну вырастила, — улыбается Мелани и ведет по своему носу красную полосу, — и то дуру.

Ее бицепс превращается в стальной трос, и звезды, моргнув, возвращаются в темное небо. В висках стучит, а ладони крепко сжали одеяло между ног. Сумка свесила черные ручки рядом с приоткрытой дверью шкафа. Встаю и двигаю дверь, которая сливается со стеной и становится совсем незаметной. Выхожу в темную гостиную, роюсь на полке и наливаю воду в высокий стакан. Вода прохладно хлюпает в животе, и дыхание успокаивается. Силуэт дивана чернеет на фоне золотой травы и неподвижных ветвей сосен. С них падают и тихо парят в воздухе маленькие огоньки, опускаясь на плечи Ульяны, которая стоит рядом с деревцем в клумбе и смотрит на что-то светящееся в ладонях. Подхожу к стеклу. На Ульяне черная спортивная куртка со светоотражателями, короткие беговые шорты и кроссовки. Она держит в руках мою камеру и внимательно смотрит в маленький экран. Дверь беззвучно движется в сторону. Прохладный воздух пахнет мокрой хвоей. Золотистые сосны яркими шпилями врезаются в небо, и огоньки, отделяясь от верхушек, сливаются со звездами. Вдруг слышу свой голос: «А что здесь?» — «Всякое говно для дома», — отвечает голос Мелани.

Склонив голову, Ульяна вглядывается в экран и жмет на кнопку.

«А что здесь?» — «Всякое говно...»

Она резко оборачивается.

— Ой, — и смеется, прижав ладонь к груди, — ты меня напугала.

— Ага, — подхожу к клумбе, — ты чего тут?

— Решила посмотреть, что получается, — Ульяна кивает на камеру.

— Ну могла бы попросить, я бы тебе скинула.

— Я пробегала мимо, — Ульяна показывает на свою одежду. Пластыря на ее ноге нет, а кожа на длинных лодыжках гладкая и чистая. — Подумала, посмотрю быстро, чтобы... — она следит за моим взглядом и улыбается, — ...не отнимать твое время, — и поворачивает камеру экраном, на котором, положив руки на окно машины, замер седой мужик. — А что было дальше?

— Да ничего. Этот ей кокаина дал и сказал, чтобы тачку не разбила. Разговаривал так, будто они бухают вместе.

— Такие уж манеры, — Ульяна протягивает мне камеру. — Мне кажется или пока что фильм не особенно складывается?

— Ну как он тут сложится-то? Каждый день фигня какая-то творится.

— Зато, — она легко касается моего плеча, — теперь у тебя хороший гонорар.

— Да уж...

Ульяна внимательно смотрит мне в глаза, и золотой огонек опускается на ее собранные в хвост волосы.

— Спокойной ночи, Юля, — она поднимает тонкое запястье, на котором светится экран фитнес-трекера. — А мне еще четыре километра, — улыбнувшись, Ульяна легко бежит по дорожке, что прячется в золотистой арке густых деревьев.

Положила камеру на столик в гостиной, принесла из спальни подушку и включила на лэптопе фильм про свадьбу, где мой актер уже, напившись, хрипло поет в микрофон, а позади невеста в фате вытаскивает жениха из пьяной драки.