Глава 4
Виктория
Весна в Милане — это как натянутая улыбка на лице продажного адвоката: блестит красиво, но воняет дешевым спиртом и ложью.
Когда я утром выходила из дома, небо было чистым, почти карикатурно голубым, как на туристических открытках. Казалось, что день обещает быть спокойным. Но к моменту, когда я вышла из участка, всё изменилось. Солнце исчезло, словно кто-то дернул штору. Ветер резал щеки, бросая в лицо пыль и обрывки чьих-то разговоров, сорванных с улиц. Всё вокруг стало резче, колючее. Милан теперь выглядел так, будто только ждал сигнала, чтобы начать рвать тебя на куски.
Я поправила воротник пальто, пряча подбородок. Внутри кармана лежала флешка. Маленькая. Холодная. Почти невесомая, но вес её в моей жизни уже измерялся не граммами, а последствиями.
Что там?
Я могла догадываться. Могла строить гипотезы. Но каждое предположение лишь разрезало мне мозг ещё одной новой версией кошмара. Я перехватила сумку так, будто в ней оружие, и направилась к машине. Кажется, даже "Порше" сегодня не хотел меня слушаться — дверь открылась с лязгом, как обиженная реплика старого друга.
Села, захлопнула за собой, вдохнула. Салон пах моим парфюмом и дорогой кожей, но внутри всё равно било тяжёлым эхом пустоты.
— Почему я всегда одна? Почему никто не видит, как медленно трещит мой череп под давлением этих секретов? — Смех застрял в горле. Звонкий, горький. Я не позволила ему вырваться наружу.
Телефон мигал уведомлением. Я взяла его, взглянула на экран. Контакт без имени. Тот, кто никогда не требует объяснений и всегда берет, сколько попрошу.
— Буду через двадцать минут, — сказала я. Голос звучал так, будто я только что пробежала десять километров под дождем. — У меня флешка. Содержимое неизвестно.
Щелчок. Конец связи.
Я опустила телефон на сиденье и обхватила руль, чувствуя под пальцами каждую линию, каждую выемку. Обычно я чувствую себя сильной, когда держу руль. Сегодня — слабой. На секунду закрыла глаза. И в голове пронеслись лица. Отец, который так любит виски больше, чем собственную дочь. Мужчины из моего прошлого, которые пытались дрессировать меня, как породистую собаку. Девушки из отдела, вечно прячущие зависть за дежурными улыбками. Вы все хотели видеть меня сломанной. Хотели наблюдать, как я упаду. Но я всё ещё здесь. Держусь. Даже если по сантиметру сгрызаю себя изнутри.
Я включила зажигание. "Порше" взревел, словно напомнил мне: ты жива, Виктория. И пока жива — бейся.
Город впереди больше напоминал лабиринт, чем улицы. Каждая развилка — как потенциальная ловушка. Каждый пешеход — как призрак, которого я могла задавить своим выбором.
На следующем светофоре, прямо перед моим носом, загорелся красный, заставляя резко притормозить. Шины взвизгнули протестующе, а весь "Порше" дернулся вперед, едва не впечатываясь в бампер впереди стоящего такси.
Моя рука, словно ведомая невидимой силой, невольно легла на карман пальто, где сквозь тонкую ткань чувствовалась жесткая, холодная грань флешки. Её присутствие было почти физически осязаемым, как предупреждение или... как приговор.
—Ты хочешь быть правдой? Или приговором? — Мысль пронзила, как ледяная игла. Мой взгляд скользнул по тротуару, где жизнь кипела своей нелепой, беззаботной суетой. Среди этой толпы я выхватила её — молодую женщину, державшую за руку ребёнка. Малыш что-то весело лопотал, а она наклонилась к нему, смеясь. Громко. Открыто. Так, будто мир действительно безопасен. Именно этот смех — чистый, неподдельный — резанул меня острее любого ножа.
Я отвела взгляд, резко, почти болезненно, как от слишком яркого света. Чувствовала, как мышцы вокруг глаз напряглись, а в горле застрял комок. Я больше никогда так не засмеюсь. Не смогу. Моё лицо, словно застывшая маска, отвыкло от такой беззаботности. Моя душа, пропахшая ложью и чужими грехами, разучилась быть легкой. Та женщина живет в другой вселенной, где нет ни теней, ни лжи, ни запаха крови за маской весеннего Милана. Мой мир давно стал другой. И назад дороги нет.
Я выдохнула. Глубоко. Не для того, чтобы успокоиться, а чтобы вытеснить остатки этой весенней лжи из легких. Воздух вокруг казался разреженным, будто город сам готовился к чему-то неизбежному. Руки крепче сжали руль. Поворот налево. Следующий маршрут к Марко, к этому гению в капюшоне, который, возможно, держал ключ к моему будущему. А может, к новой яме, в которую мне предстоит шагнуть с гордо поднятой головой.
Я понятия не имела, что скрывалось на этой флешке. Какие имена, какие истории выскочат из её цифровой тьмы, словно призраки из могил. Но одно я знала наверняка, с той же бесспорной ясностью, с какой солнце неизбежно сменяет ночь: сегодня этот город проглотит ещё одну жертву. Он всегда ненасытен к тем, кто слишком слаб...
Я ехала как во сне. Милан мелькал за стеклом: вывески кафе, мокрый асфальт, люди с зонтами, словно разноцветные пятна на сером холсте. Но всё это было где-то там, далеко.
Каждый светофор казался мне проверкой: готова ли я ехать дальше? Готова ли я заглянуть в то, что, возможно, разрушит остатки моего хрупкого контроля? Я всегда говорила, что истина — это меч. Но в последнее время всё чаще думаю, что это скорее топор, рассекающий череп напополам.
Когда я свернула к старому кафе, где обосновался Марко, сердце ударилось куда-то в горло.
Это место было для него почти родным. Он не любил менять точки встречи без крайней необходимости, избегал пустых складов и темных чердаков. Всё из-за этой старой женщины — бабули его старого друга, которая открыла кафе ещё в шестидесятых.
Говорят, что в её кофе есть что-то особенное. То ли проклятие, то ли благословение, но каждый, кто сюда заходил, оставлял за дверью не только зонт, но и часть своих демонов.
Сегодня кафе выглядело особенно домашним: пахло свежей выпечкой, ванилью и лимоном. За мутным стеклом витрины неспешно стекали капли дождя — утро в Милане окончательно превратилось в промозглый танец ветра и сырости.
Меня встретила бабушка — хрупкая, с едва заметной дрожью в руках, но с глазами, в которых отражался весь этот город. Слишком много видела, слишком много знала.
— Виктория! — позвала она, как будто я была её родной внучкой, случайно зашедшей на кофе. — Какими судьбами, дорогая?
Я коротко кивнула, пряча руки в карманы пальто.
— Да всё так же... по работе. — Отвечаю с той самой лёгкой полуулыбкой, которой обычно глушу лишние вопросы.
Из-за стойки выскочил Джино, её внук. Высокий, немного неуклюжий, с вечным выражением наглости на лице.
— Ну надо же, кто к нам пожаловал! — расплылся он в ухмылке. — Виктория собственной персоной. Работаешь или наконец-то решила пожить нормально?
Я ухмыльнулась, скользнув по нему взглядом.
— Думаю, в этом городе слово «нормально» давно вымерло. Так что, как видишь, работаю. А ты, судя по всему, работаешь профессиональным предметом интерьера? Только бабушке под ногами путаешься.
Бабушка тут же шикнула на него и легонько хлопнула по руке деревянной ложкой.
— Джино! Ты когда уже научишься держать язык за зубами? — потом мягко повернулась ко мне. — Виктория, булочку попробуешь? Только сегодня — с лимоном и розмарином.
Я кивнула, чувствуя, как неожиданно захотелось хоть на миг забыть обо всём этом дерьме за дверью.
— Давайте. Может, именно эта булочка спасёт мой день.
Бабушка засмеялась, и мне на секунду показалось, что внутри этого кафе время остановилось. Здесь всё пахло теплом и жизнью, а не кровью и предательством.
Я прошла внутрь. В дальнем углу, как обычно, сидел Марко. Сгорбившись над своим стареньким ноутбуком, он выглядел так, будто собирал улики против самого дьявола.
Я махнула ему булочкой вместо приветствия.
— Если не съешь хоть одну, так и умрёшь в иллюзии, что жизнь состоит только из нулей и единиц, — бросила я, чуть приподняв бровь.
Он не оторвал взгляда от экрана. Только хмыкнул, едва заметно, будто эта фраза была для него шуткой на уровне детсадовского утренника.
— А ты умрёшь из-за своей работы, — ответил он без эмоций, глухо, словно говорил о погоде. — Да и вообще, я тебя ждал. Вдруг бы не доехала, или, какая-нибудь случайная помеха на дороге.
Он кивнул на булочку в моей руке:
— Доедай свою выпечку и пошли на второй этаж. Я так понял, дело не для посторонних ушей.
Я закатила глаза и чуть ухмыльнулась.
— Тогда булочку оставлю Джино. Он хоть кушает их с удовольствием.
Шаг за шагом поднималась по узкой деревянной лестнице, чувствуя, как под ногами скрипят старые доски, пропитанные запахом кофе, выпечки и чего-то ещё — тёплого, домашнего. В каждом углу кафе стояли старые фотографии: пожелтевшие снимки хозяев, кадры с фестивалей, портреты гостей.
Я оглянулась, скользя взглядом по залу.
За последние годы здесь почти ничего не изменилось. Те же старые шторы с цветочным узором, застиранные до прозрачности, те же облупленные столы, которые держатся на честном слове. Разве что еда менялась. Новые булочки, новые рецепты — видимо, чтобы хоть как-то удержать гостей. Но атмосфера оставалась прежней: слегка усталой, пожилой бабушки, которая встречает тебя у двери, несмотря на боль в ногах.
— Ты хоть знаешь, что на флешке? Или где ты её вообще откопала? — Марко прищурился и усмехнулся так, будто я только что украла эту флешку у старого дедушки на рынке.
Я закатила глаза.
— Мне передал Леон, — отрезала я, делая вид, что это объяснение должно расставить всё по местам.
Он поднял голову снизу вверх, как будто разглядывал диковинную птицу.
— Думаешь, я знаю всех твоих любовников?
Я остановилась. На секунду меня будто выбило из колеи.
— Ха! Очень смешно! — почти крикнула, но тут же почувствовала, как щеки загорелись. — Леон — это главный в отделении полиции. Ну, или директор... В общем, сама до конца так и не поняла, кто он там. — Я вздохнула и махнула рукой. — Сегодня с ним разговаривала. Знаешь, он странный... Хотя, наверное, для тебя все люди странные.
— Не менее странные, чем ты, — хмыкнул Марко. Он двинулся вперёд и махнул мне рукой, чтобы шла за ним. Мы поднялись на второй этаж. Ступени поскрипывали, как старый кот, недовольный гостями. В конце коридора он остановился у какой-то комнаты. Я мельком успела заметить старый матрас, непонятно сложенные одеяла и коробки с хламом.
Похоже, эта комната могла быть и спальней, и укрытием, и складом для безумных идей Марко. Впрочем, неудивительно.
— Давай флешку, — сказал он, не оборачиваясь.
Я прижала её к груди, как будто это была не флешка, а чья-то детская игрушка.
— Леон говорил, что с ней нужно быть аккуратнее. Может вирус или что-то вроде того...
Марко вздохнул. Так, как вздыхают люди, когда слышат, что нужно ещё раз объяснить элементарную арифметику.
— Ты не моя мама. И это не детский сад, где нужно каждому объяснять, как завязывать шнурки. — Он развернулся ко мне и протянул руку. — Много лет работаю с такими штуками. Просто дай её мне.
Я скривилась, но сдалась.
— Ладно, ладно... Держи свою «игрушку». Только потом не ной, если вирус тебя съест заживо, — буркнула я и передала ему флешку.
Он вставил её в порт компьютера, не сводя глаз с монитора. Я подошла ближе и скользнула взглядом по экрану. Папки, куча непонятных ярлыков, какие-то странные программы — всё это напоминало хаос в голове человека, который давно перестал верить в порядок. У него даже рабочий стол выглядел как свалка после рейва: значки вперемешку с файлами, какие-то логи, странные названия.
— Слушай, у тебя тут как на помойке, — не удержалась я, хмыкнув.
— Зато я всегда знаю, где что лежит, — отозвался Марко, не отрываясь от экрана.
Я закатила глаза и отступила на шаг.
Честно? Несмотря на все его «не лезь, знаю сам», я ему доверяла. Может, потому что он всегда появлялся там, где его меньше всего ждёшь. Может, потому что он никогда не пытался меня переучить. В этот момент мне вдруг захотелось спросить его, зачем он вообще ввязался в эту историю. Но вместо этого я просто встала рядом, облокотилась на спинку стула и выдохнула.
— Ну, давай, хакер местного розлива... Покажи мне, что скрывает эта дурацкая флешка, — пробурчала я, но внутри всё сжалось от предвкушения.
И мы замолчали. Только тихий шелест вентилятора да свет монитора, отражавшийся на лице Марко, казались сейчас единственными живыми звуками в комнате. Марко копался в ноутбуке, нос прям уткнут в экран, а пальцы летали по клавишам.
— Здесь какая-то заметка... — пробормотал он, щурясь. — Может, это что-то важное. Открывать?
Я посмотрела на него с выражением «Ты серьёзно?». Даже не пытаясь скрыть свой сарказм.
— Ладно-ладно, тупой вопрос. — Марко закатил глаза и вернулся к клавиатуре. — Открываю. — Он сосредоточенно застучал пальцами, вводя какие-то коды.
— Что, навыки ржаветь начали? — протянула я, не в силах удержаться от колкости. Опершись о стол, я наблюдала за ним с ленивым, но цепким интересом. Мне нравилось его поддразнивать. Это был наш способ общения, своего рода танец на грани дозволенного.
— Если ты такая умная, может, сама вскроешь эту чертову флешку? Я, знаешь ли, без вирусов обойдусь.
— Купишь новый ноутбук. — я пожала плечами.
— А напомни-ка мне, зачем я вообще с тобой дружу? — его брови угрожающе поднялись, и он, наконец, оторвался от экрана, чтобы посмотреть на меня. В его взгляде читалось притворное возмущение.
— Потому что я могу вытащить твою задницу из любого суда, когда ты полезешь не туда, куда не надо.
— Между прочим, это именно по твоей вине меня могут посадить. А если сейчас кто-то сюда заявится?
— Открывай, нытик! — Я стукнула каблуком по полу так, что старая доска жалобно скрипнула. Мое терпение подходило к концу. Время было на исходе.
Он фыркнул, но молча кликнул по файлу. Мы замерли. На экране высветились строки текста. Марко прищурился, потом его лицо медленно расплылось в гримасе.
— Кажется... тебя слегка наебали, — протянул он, и уголки его рта поползли вверх. В его глазах заплясали веселые огоньки.
Я шагнула ближе, склонилась над его плечом и быстро пробежала глазами первую строку.
— «Купить очки, сыр, кофе...» — Мое сердце, которое только что было готово к любому повороту, вдруг сделало странный кульбит. Я уставилась на список, не веря своим глазам. Это что, шутка?
— Великолепная стратегическая заметка, — саркастично произнёс Марко, сложив руки на грудь. Его голос дрожал от сдерживаемого смеха. Он явно наслаждался моей растерянностью.
— Не издевайся. Давай уже видео открывай.
— Надеюсь, там не будет домашнего по... — он не успел договорить, как я щёлкнула его по затылку.
— Марко!
— Зануда!
Мы перебросились ещё парой колких фраз, и его пальцы снова забегали по клавиатуре. Но вдруг его лицо потемнело. Улыбка сползла, глаза расширились, и я почувствовала, как в воздухе повисло что-то тяжёлое, леденящее. Его мгновенная перемена выдала всё. Значит, мы всё-таки на верном пути. А заметка, вероятно, была просто отвлекающим манёвром. Хотя... может, случайность? Леон ведь не носит очки. По крайней мере, я не видела. Но я вообще его видела всего один раз.
Мои глаза уставились в экран ноутбука, где мелькало мутное видео. Девушка. Вся в крови, с опухшими синяками, глаза заплаканы. Рот заклеен лентой, и только дрожащие плечи выдавали, что она рыдала. Мой желудок сжался в тугой узел. Я чувствовала, как внутри всё переворачивается, хотя старалась сохранять внешнее спокойствие. Это было не просто видео, это был удар.
Звук? Почти тишина. Либо видео было без него, либо это мои уши вдруг заложило от бешеного давления в висках. Мне казалось, что я слышу лишь гул собственной крови.
— Прибавь громкость, — сжала я зубы, голос звучал как приказ, резкий и требовательный, но на самом деле он дрожал от невыносимого напряжения.
— Это видео изначально без звука, — тихо ответил Марко, будто боялся моей реакции.
— Чёрт... — прошипела я сквозь зубы, стиснув кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы боли. Я наклонилась ближе к экрану, чувствуя, как в горле поднимается металлический привкус злости. Не страха — именно злости. Глубокой, обжигающей злости, которая начала распространяться по венам, вытесняя всё остальное. Я хотела войти в этот экран, схватить того, кто это сделал, и разорвать его на части.
— Сядь, — тихо сказал Марко,без своей вечной ухмылки, без единой насмешки. В его голосе звучала искренняя забота, что было для меня непривычно и почти неприятно в этот момент. — Я принесу воды.
Я молча опустилась на стул, взгляд не отрывался от экрана. Видео зациклилось. Пять секунд ада. Пять секунд, которые въедались под кожу, оставляя глубокие, кровоточащие раны в моем сознании. Девушка на экране дрожала, и я чувствовала, как эта дрожь передается мне, проникая сквозь монитор, сквозь экран, сквозь всю мою защиту.
Название файла: «Ж7_2:30». Что это значило? Ж7? Жертва семь? Женщина? Время? Чёрт его знает. Голова гудела от вопросов, на которые не было ответов. Мой мозг отчаянно пытался найти хоть какую-то зацепку, хоть какой-то смысл в этом кошмаре.
— Ж7... — выдохнула я почти беззвучно, прокручивая варианты в голове, словно заезженную пленку.
— Вот, держи. — Марко протянул стакан с ледяной водой. Он подошёл так тихо, что я не сразу заметила его присутствия, слишком поглощенная тем, что происходило на экране. От неожиданности едва не выронила стакан.
— Ты стала... более дерганой, — осторожно заметил он.
— Это не дерганость, — оборвала я его, не позволяя договорить, не позволяя себе сдаться. — Это злость. На них. На этот город. На всех, кто закрывает глаза. На всех, кто молчит, когда такое происходит!
Я отпила холодной воды, медленно, стараясь сдержать ярость, которая клубилась в груди, угрожая вырваться наружу. Каждый глоток был попыткой подавить этот огонь.
— Знаешь, я когда-то верила, что могу показать женщинам: мы сильнее, чем они думают. Что можно держать спину ровно, даже когда тебя пытаются сломать. Но сейчас... — я замолчала, мой взгляд снова упал на дрожащую фигуру на экране, на ее безмолвные мучения. — Сейчас я хочу рвать их. Каждого.
Марко молчал. А его пальцы нервно теребили край стола, взгляд метался между мной и монитором, словно он сам не знал, куда деть эту тяжесть. Между нами повисла тишина, наполненная невысказанной яростью и пониманием.
— Так, на сегодня достаточно этой маленькой информации. Поезжай домой. Отдохни как следует. Собери силы, если хочешь продолжить смотреть.
— Нет. Нужно добить это сейчас. — Мои слова были твердыми, хотя внутри все еще клокотала ярость от увиденного.
Марко резко захлопнул крышку ноутбука. Звук ударил в уши, как выстрел. Я вздрогнула, хотя старалась выглядеть невозмутимой. Этот внезапный жест был настолько не похож на его обычную манеру, что заставил меня напрячься еще сильнее.
Он оставил ладонь на крышке, словно запирал там не флешку, а меня, мои эмоции, мое безудержное желание идти до конца.
Глаза — холодные, стальные, в них не было и намека на привычную добродушную иронию. Он впервые смотрел на меня так, будто готов был встать между мной и самой смертью, будто видел бездну, в которую я неслась.
— Ви. Нет. — Он произнёс это чётко, режуще, и я почувствовала, как что-то во мне глухо щёлкнуло, как последняя струна натянутого нерва оборвалась.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как напряжение больной волной расходится по спине, от шеи до поясницы. Мои мышцы сводило, но я не могла позволить себе расслабиться.
— Ну вот, опять мужик решает, что мне делать, — я скривилась, пытаясь отыграть сарказм, но даже себе не показалась смешной. Марко тоже не оценил — наоборот, напрягся ещё сильнее.
— Ладно, ты прав. Но флешка... Оставлять тебе? Или...
— Пусть будет у меня. — Его голос стал мягче, но всё ещё настороженный, словно он боялся спугнуть хрупкое согласие. — С этой штукой будет проще мне. Ты и так в центре мишени. Если она будет у тебя — это как огромная неоновая вывеска «бей сюда».
Он чуть наклонился ко мне, и я почувствовала запах его дешёвого мыла, перемешанного с кофе и каким-то едким, знакомым запахом паленой техники.
— Я проверю все остальные файлы. Дам знать, если найду что-то ещё. А сейчас — уходи. Отдыхай.
Отдыхать...
Я сглотнула. Горло было сухое, будто я глотнула пепла. Что значит отдыхать, когда каждую ночь мне снятся женщины с заклеенными ртами и мокрыми от слёз глазами? Когда я просыпаюсь с таким рёвом сердца, что кажется, оно пробьёт рёбра и вывалится наружу? Отдыхать – это было для других. Для тех, кто мог спать по ночам.
— Я не могу. У меня ещё встреча. Клиент с шести утра дежурит под офисом.
Марко распрямился, глаза сузились. То ли его встревожило слово «клиент», то ли он почувствовал что-то большее. Хрен его знает. Впрочем, его настороженность была оправдана. В моем мире случайности – это всего лишь плохо замаскированные закономерности.
— Ты не считаешь это странным?
— Конечно странно. — Я отвела взгляд, залипнув на потрескавшейся старой доске под ногами, пытаясь избежать его пронзительного взгляда. — Но у меня ощущение, что кто-то следит. Всё слишком... совпадает.
— Ви... — Он снова подошёл ближе, и я почувствовала, как дрогнула кожа на затылке. Его близость была одновременно успокаивающей и пугающей. — Тебе не стоило лезть в это дело. Эта игра сожрёт тебя. И твою грёбаную справедливость сожрёт.
Я подняла на него глаза. Острые, как лезвие, они горели злостью и чем-то другим — тоской, холодной безысходной упрямством. Он видел это. Он видел меня насквозь.
— Я не умею по-другому. — Голос тихий, но твёрдый. — Я работаю ради справедливости.
— Да какая нахуй справедливость?! — Марко сорвался, схватил меня за плечи, встряхнул. В голове звякнуло, как если бы стеклянная ваза упала на камни. Этот жест был отчаянием, попыткой выбить из меня то, что он считал безумием. — Ты прекрасно знаешь: справедливости нет. Её никогда не будет. Люди не хотят меняться. Их легче убить, чем исправить.
В его глазах блеснула боль. И страх. Настоящий, голый, без маски — таким Марко я видела крайне редко. Обычно он прятал все глубокие эмоции за едким сарказмом и показным равнодушием. Но сейчас его лицо было открытой книгой, в которой читалось лишь одно: отчаяние. Я видела, как он хочет спасти меня, вытащить из этой трясины, которую я сама для себя выбрала. Он видел, куда я иду, и ужасался. Но я — не из тех, кого можно спасти. Не та, кто ищет спасения. Я не ребенок, которому нужна рука, чтобы выбраться из темноты. Я — из тех, кто идёт в огонь, даже зная, что сгорит. И даже если пламя поглотит меня полностью, я сделаю это с поднятой головой, потому что иной путь для меня просто немыслим. Моя борьба — это не выбор, это часть меня, моя суть, мой проклятый дар. И Марко, кажется, наконец-то это понял.
— А я всё равно буду бороться.
Марко отступил, тяжело вдохнул, словно пытался наполниться воздухом после долгого погружения. Его пальцы дрожали, когда он снова опустился на кресло. Я видела, как привычная маска безразличия слетела с его лица, открывая настоящие, израненные чувства – те, что он обычно прятал ото всех, кроме меня.
— Не смей умирать. — Голос хрипел, надломленный болью, которую я знала слишком хорошо. Это была не просто фраза, а клятва друга, выстраданная годами нашего странного союза. — Если сдохнешь, я вырою тебя из-под земли и буду издеваться над тобой всю вечность.
Я усмехнулась. Губы дрогнули, но на этот раз не от слабости. Эта усмешка была скорее горькой, чем веселой, признанием нерушимой связи, которая сложилась между нами. В этих словах, сказанных так отчаянно, было что-то глубоко личное. Это была его молитва — способ выразить то, что он не мог сказать иначе, его крик души, адресованный мне. И моя тоже. Это было нашим негласным договором, нашим проклятием, нашим спасением.
Единственное, что связывало нас — эта невидимая нить, сплетенная из общего прошлого, взаимного сарказма и этой странной, почти болезненной заботы. В этот момент, когда мир за стенами его душной комнаты казался угрожающим и чужим, я чувствовала его нерушимую поддержку, нечто, что придавало сил продолжать.
Я развернулась. Колени слегка дрожали под кожей штанов, выдавая напряжение, которое я так отчаянно пыталась скрыть, но я держалась, выпрямив спину. Шаг за шагом я шла к выходу, оставляя Марко и весь этот ужас позади, хотя его образ все еще стоял перед глазами.
Спускаясь по лестнице, я слышала привычные звуки, которые раньше казались утешительными: бабушка кричит Джино, что он снова перепутал сахар с солью. Этот бытовой, уютный хаос обычно приносил облегчение, но сейчас он лишь подчеркивал сюрреалистичность момента. Я кивнула им на прощание, пытаясь изобразить легкую улыбку.
— Береги себя, Виктория! — крикнула бабушка, и ее голос, такой тёплый, домашний, ударил в грудь больнее пули, пронзая мою броню насквозь. Это был удар напоминания о том, что есть мир, где все еще существуют простота, забота и любовь, мир, который я сейчас активно разрушала своими действиями.
Я выдохнула, чувствуя, как горло сжалось, словно невидимая рука сдавила его. Этот голос, это тепло – слишком много для моих измотанных нервов. Вышла на улицу. Холодный воздух вцепился в лицо когтями, возвращая меня в суровую реальность, в которой не было места домашнему уюту.
Посмотрела на часы. Тридцать минут. Всего тридцать минут до следующей битвы.
Соберись, Виктория. Соберись, сука. Слова жгли изнутри, как раскаленное клеймо. Слишком поздно отступать. Пути назад не было. Я уже пересекла черту, и теперь должна идти до конца. Слишком много крови уже внутри тебя, слишком много боли, слишком много чужих сломанных жизней, которые требовали возмездия.
Ты — не жертва. Никогда ею не была и не будешь.
Ты — охотница. И пришло время показать это миру.