Сочетай

Мама говорила: «Никому не желай зла»,

Всё равно за тебя кто-то сверху на небе там

Всё расставляет по местам,

Было так и будет на века:

Пуля догоняет стрелка,

Пуля догоняет стрелка!

Это карма, bitch,

Карма, bitch!
Рита Дакота, Карма bitch©

Тихая гавань с эпизодической сумятицей в тёмных водах, ничего такого, с чем нельзя было бы жить. Поскольку когда счастливая безоблачность бытия абсолютна, есть поводы тревожиться, что ты чего-то не знаешь или что светлая сказка закончится, и ей на смену придёт глобальный пиздец. А так между ними всё хорошо, а Грегори и то, что Оскар его защищает (совершенно незаслуженно, по мнению Тома!), служит противовесом, что помогает чувствовать, что текущая жизнь реальна, а значит, не закончится. Да, Грегори раздражитель, жёстко раздражает, даже когда поводов нет, но не настолько сильно, чтобы беспокоиться о своём психическом благополучии. Тем более Том перестал видеть в юнце угрозу, которая может увести у него Оскара, не факт, что навсегда, но всё же.

Пузырящаяся внутри токсичной жижей желчность перешла в обиду, но не продержалась долго. Этому поспособствовало то, что они с Оскаром обсудили тот неприятный момент – что Том здесь никто на птичьих правах, как он понял посыл Оскара об отсутствии чего-либо общего и запрете приказывать Грегори. Шулейман объяснил, что Том не никто, он – его партнёр, что означает определённый статус, о чём тот же Грегори знает. Что Том не может гонять Грегори, в том числе уволить, не имеет права, потому что Грегори подчиняется ему, Оскару, но Том может давать ему поручения в виде просьб, и Грегори наверняка исполнит. Том его понял, он статусом выше Грегори, это не обсуждается, но и жестить в отношении домработника ему запрещается. Хорошо, что поговорили, поскольку Том почти начал накручивать чёрную обиду-тоску, что никто и звать его никак и Оскар может в любой момент его выгнать.

Но и после разговора, не оставившего места истерике, и нежных поцелуев полностью эмоции не улеглись, осадок остался. Через час после ужина, который Грегори подал на стол и покинул кухню, чтобы вернуться, когда они уйдут, Том поднялся на крышу и провёл там два с половиной часа, чтобы сделать фотографии панорамы вечернего города, направить негатив в созидательное русло. Ни одной гениальной фотографии он не снял, но отвлёкся и замёрз, что тоже неплохой способ остыть. Уже и время клонилось ко сну.

Том заварил и выпил горячего чая, чтобы согреться, поставил чашку с пакетиком на тумбочку у плиты и, не переодевшись, прямиком направился в спальню. Распахнул дверь, снял куртку, бросив её у порога, и сходу взобрался верхом на Оскара. Начал раскачиваться, упёршись руками в его плечи. С каждым новым движением более резко, ожесточённо.

- Хочу так, - только этим объяснением Том и удостоил Оскара.

В чертах его лица читалось то же упрямое, целеустремлённое исступление, что и в движениях тела.

- Ты убил Грегори и пытаешься загладить вину? – ухмыльнулся Шулейман, не имея ни малейшего желания отказывать Тому в его инициативе.

Блеск в глазах и оживление в штанах, которое Том уже чувствовал промежностью, доказывали, что Оскару нравится его поведение.

- Я пошёл на крышу и фотографировал город, чтобы успокоить и перенаправить неприятные эмоции. Не получилось, - отвечал Том, не прекращая раскачиваться. – Теперь я хочу выплеснуть негатив через сексуальную активность.

- Ого, - Шулейман взял его за талию, помогая прижиматься теснее. – Если тебя так распаляет злость, то завтра я даже поцелую Грегори.

Том резко схватил его за подбородок, давя на щёки, отчего губы выпятились, наклонился к лицу:

- Если ты его поцелуешь, я отрежу ему голову. Кухонным ножом.

Поцеловал так же жёстко, как всё остальное делал. Разжал пальцы, выпрямил спину и нетерпеливо толкнул Оскара в плечо, поторапливая:

- Раздевайся!

Хотелось быстрее, быстрее насадиться и прыгать, прыгать, прыгать, пока в глубине живота не сорвётся пружина, снося волной наслаждения все неприятные моменты сегодняшнего дня, оставит сладостное расслабление в теле и пустоту в голове, с которой только мирно засыпать, уходя в путь к новому светлому дню.

В повторении Шулейман не нуждался, быстро избавился от одежды. Сам Том тоже разделся и снова перекинул колено через бёдра Оскара, схватил флакончик смазки. Мазнул себе между ягодиц, смазал член Оскара и, взяв его у основания, направил в себя, упёр головкой в анус, присел. Сначала пропустил внутрь головку, потом, вдохнув, надавил, чтобы член проскользнул полностью. И сразу начал ретиво двигаться, реализуя то, чего требовал внутренний настрой. Ни на секунду не упускал инициативу, буквально жёстко скакал, стремясь к разрядке.

Шулейман смотрел на него удивлённо-восторженным взглядом. Он думал, что в Амстердаме был лучший секс в его жизни, потому что такая активность Тома для него лакомый кусочек. Но теперь лучший секс – тот, что происходит сейчас. Поскольку Том – на трезвую голову проявляет бешеную активность. Боги! Как же сложно будет удерживаться от искушения использовать знание, что Тома так восхитительно стимулирует злость.

Потом, на границе сна, под рёбра кольнуло, как вожжа под хвост попала, заставив открыть глаза.

- Я два часа был на крыше. А ты не пришёл, - глухо, с какой-то обречённой грустью сказал Том в потолок.

Увидел в этом опровержение обещания Оскара делить с ним время и дела. Пустые слова.

- Я заходил, - тоже глядя в потолок, сказал Шулейман, удивив Тома. – Грегори видел, что ты поднимался на крышу и обеспокоился, что ты долго не возвращаешься, но сам проверять не решился, сообщил мне. Я посмотрел, что ты фотографируешь, и решил не мешать.

Неожиданно. Получается, Оскар проверил, что он в порядке, и ушёл, чтобы не отвлекать? Значит, волновался и как всегда заботится о нём, так, что с виду и не скажешь? Том не знал, как относиться к этому вскрывшемуся факту, он требовал обдумывания. Но одного, самого главного поступок Оскара не менял.

- Я должен был вмешаться и позволить тебе устроить истерику? – предположил Шулейман свою ошибку.

- Ты должен был быть рядом.

- Я рядом, - Шулейман повернул голову к Тому и накрыл ладонью его руку. – Но я не буду рядом каждую минуту, - продолжил через непродолжительную паузу, глядя Тому в глаза. – Ты не мой ребёнок-младенец, чтобы я двадцать четыре часа в сутки носил тебя на руках. Постарайся это понять.

Грустно это, но правильно. Оттого и грусть правильная, ведущая к пониманию. Том повернул кисть под рукой Оскара, едва уловимо, щекотно кончиками пальцев коснулся его ладони и переплёл их пальцы.

Какая разница, какие ещё факторы составляют жизнь, если они с Оскаром могут так говорить? Говорить и засыпать вместе. Том поцеловал Оскара в плечо, потом положил на него голову и сказал: «Давай спать». Теперь точно спокойно, на душе царило умиротворение. Они пройдут вместе через все мелкие неприятности, потому что они есть друг у друга. У него есть такой замечательный человек как Оскар, а значит, все неприятности мелкие и решаемые.

А назавтра Том увидел его. Мальчика-видение. В коридоре, не том, где обуяла необъяснимая тревога, но разница невелика, это такое же пустынное помещение квартиры излишне огромной, чтобы три жильца могли её заполнить. Один. Том по инерции прошёл два шага и остановился как вкопанный, упёршись неверующим взглядом в маленькую фигуру впереди, метрах в пяти. Часто-часто заморгал, но не помогло. Силы покинули, дыхание затаилось в груди.

Мальчик – он сам, ведь это Джерри – тоже стоял и смотрел на него, неподходяще серьёзным для ребёнка взглядом смотрел. Точь-в-точь он сам, но с белыми волосами, подтверждающими Джерри. Одетый в приглушённо-синие джинсы с подворотами и белую, точно нетронутый горный снег, кофту мелкой вязки. Точно Джерри, его стиль. В схожем образе Джерри пришёл к нему в первый раз, только в штанах чёрных при белом верхе, но сейчас ведь он ребёнок, детям не подходит чёрный цвет. Все эти мысли-идентификации мелькали в голове Тома без его участия, его сознание было парализовано.

Не видение. Не обман зрения. Никакой надежды, что это ошибка, поскольку два раза – это уже система. Знамение. Что ничего не будет как прежде – и будет, - начался новый, хоженый не раз этап. Оттого, от знания, как это бывает, лёгким и не расправиться для полноценного вдоха. Безысходность она такая – со светлыми-светлыми волосами и карими глазами. Смотрит в душу, примеряясь, как будет вытягивать её наружу и перекраивать. Ждёт, Джерри никогда никуда не торопится. Не уйдёт. Смотрит и молчит, взгляда не отводит, изучает. Попытка вдохнуть полной грудью обернулась тихим хрипом. Время будто остановилось, заморозив все звуки, которые могли бы донестись издали, извне и разрушить студящую сферу отчуждения от мира, сферу «я и он наедине». Я и оно, моё светлокудрое расстройство. Но на самом деле время не остановилось, Том чувствовал бег секунд, и с каждой новой становилось всё страшнее. Сколько их прошло? По личным ощущениям – бесконечность безвременья. В реальности – семь. Символично. Каждые семь секунд один человек в мире сходит с ума. Настала его седьмая секунда. В очередной раз.

- Оскар...

Первая попытка позвать на помощь вышла из сдавленного горла жалким, задушенным звуком на грани слышимости. Джерри слышал, точно слышал. Он перевёл внимательный взгляд к лицу Тома, и это послужило сигналом к действию, стегануло ужасом, вывело из оцепенения.

- Оскар! – сиреной заорал Том, оглушая самого себя до звона в ушах.

Развернулся и побежал, не разбирая дороги, ведомый одним побуждением – к нему, едва не врезался в углы на поворотах. Кинулся Оскару на грудь, как единственному спасению. Уткнулся лицом, вцепился пальцами в его рубашку.

- Оскар, я опять его видел! Я видел... Мальчика... Джерри... - из крика Том съехал в сбивчивый лепет.

Шулейман отцепил его от себя, немного отстранил и заставил поднять лицо – мокрое от дорожек слёз, которых Том не почувствовал.

- Уверен? – лаконично спросил Оскар, перехватывая мечущийся взгляд Тома.

- Да, я видел его вот так перед собой, - Том показал рукой. – То есть не так, дальше... Это точно был он, моё лицо, светлые волосы, даже одежда – белый верх и тёмный низ. Джерри любит такие классические сочетания, в прошлый раз он явился мне в похожем образе. Оскар, он снова пришёл ко мне... У меня рецидив... За что? Почему?..

Том снова уткнулся Оскару в грудь, зажмурив глаза, обнял его, обвив руками. Шулейман во второй раз отстранил его, держа за плечи. Том снова плакал, но слёзы не просто катились по щекам, а со всхлипами, вздрагиванием плеч.

- Я понять не могу, чего ты убиваешься? – спросил Шулейман. - Сам же сказал – не в первый раз. Ты вроде давно уже понял, что Джерри – это не конец света.

Том шмыгнул носом, утёр кулаком глаза. Оскар подвёл его к кровати, и Том сел на край, повинуясь его движению. Плечи опустились, взгляд потух, устремившись в одну точку на полу.

- Всё пропало, - тихо сказал Том, отвечая на вопрос Оскара о своей реакции.

Оскар не понимал, что он имел в виду. Что Джерри – всегда надолго. Не бывало так, чтобы он мелькнул, и на этом всё. Включение Джерри всегда означает начало долгого пути трансформации, который не будет счастливым. Изменения всегда болезненны, поскольку, чтобы сделать нечто новое, старое нужно сломать. А главное, появление Джерри отнимает жизнь, которая у него, Тома, могла бы быть. Могла и должна была быть у них с Оскаром. Жизнь, в которую Том безоговорочно верил, уже жил ею, не видя на своём небе ни одного предвещающего беду облачка, потому сейчас так больно и страшно. Горько, тошно за себя и свои в очередной раз рухнувшие надежды и мечты. Светлые планы растворились в грязно-серой дымке, вместо них воцарилась неопределённость настоящего и будущего. Неопределённость всегда страшит, особенно когда ты бессилен перед тем, что внутри тебя. Когда ты добился своего счастья, выгрыз его у судьбы, был счастлив и планировал таковым оставаться до последнего вдоха, который произойдёт очень не скоро. Но нет. «Больше никогда» обещал Том. Никогда наступило сейчас.

- Появление Джерри всегда означает, что он останется надолго, пока не исправит то, что его разбудило, - добавил Том.

- Я знаю, - ответил Оскар, обняв его одной рукой.

- Тебе всё равно? – Том повернул к нему голову.

В голосе не звучало ни единой эмоции, даже на удивление не хватало сил. Все силы ушли на тупое, выжирающее изнутри разочарование и попытки найти точку опоры, куда поставить ногу, чтобы не улететь в бесконечную чёрную пропасть непонимания и неопределённости. Тщетно, Том ничего не понимал, не понимал – почему сейчас? До застрявшего в груди крика и желания рвать на себе кожу. Ведь сейчас нет никаких поводов для рецидива. Никаких. Вообще. Провода нейронов искрили и перегорали в отчаянной попытке оглушённого разума понять.

- Нет. Но что я могу сделать? – Шулейман развёл руками. – Только выслушать тебя и попытаться понять и помочь. Кстати, я уже слушаю, можешь начинать.

Том отвернулся, бессмысленно, ничего не видя водил взглядом по полу.

- Я не знаю, что сказать, - произнёс через полминуты. – Я ничего не знаю... Не понимаю...

Губы шевелились как чужие. Взгляд не находил той самой точки, куда встать, чтобы хоть что-то сохранить. Рассудок, Оскара, крупицу счастья и веру, что потом, когда это закончится, снова будет всё хорошо. Веры не было. Том старался говорить себе: «Верь и всё переживёшь», но не мог поверить. Устал, бесконечно устал от того, что когда в его жизни солнце в зените, непременно происходит затмение, а за ним неизменно воцаряется личный Армагеддон. Устал от американских горок. Хватит, укачало, тошнит, краски меркнут. Устал, что не может быть победителем без оговорок, поскольку даже сейчас, когда всё прекрасно, со всем справился, счастлив без «но», для «но» место нашлось. Случился Джерри.

- Джерри сказал, что придёт, если я не справлюсь... Но я справился. Оскар, я справился, - Том повернулся к Шулейману, отчаянно вглядываясь в его глаза, будто надеялся найти в них ответ на терзающие вопросы. Только Оскар и мог дать ответ и спасти, удержать. – Я в порядке, и это слабо сказано, никогда ещё я не был таким счастливым, как сейчас, я никогда не испытывал такой внутренней гармонии. Давно уже, с того момента, как мы начали встречаться, да даже в Париже, когда ты меня пинал, я чувствовал, что в порядке и всё преодолею.

Где логика? Не нужно искать логику в психическом расстройстве, где её быть не может? Но в его расстройстве всегда есть логика. Но логики нет...

- Предположу то, с чем мы уже сталкивались – ты чего-то недоговариваешь, - произнёс Шулейман.

- Оскар, нет! – воскликнул Том. – Нет! Нет! Нет! Я не лгу и ничего не утаиваю! Да пусть прямо сейчас здесь появится Джерри, и ты по моему лицу поймёшь, что я лгу, Джерри не позволит мне соврать, если это меня разрушает! Но я не лгу. Мне не нравится только Грегори, и я тебе об этом говорил. Если это из-за него, я готов полюбить его, как родного! – вновь повысил голос, не кричал, но голос скакал от эмоций, от выражаемого надрыва. – Я прямо сейчас пойду и обниму его! Я...

Том запнулся, распахнув глаза, его осенило.

- Точно, Грегори. Я должен изменить своё отношение к нему и наши отношения, он же доброжелателен ко мне, а я психую, извожу себя. Это гениально! – Том улыбнулся, что странно сочеталось со слипшимися стрелками от непросохших слёз ресницами. – Джерри специально напугал меня, пока не зашло слишком далеко, чтобы я сам понял и исправил свою ошибку. Гениально! Позови Грегори, - Том подскочил на месте, вертелся, преисполнившись энергией. – Нет, я сам к нему пойду, - встал. – Оскар, пожалуйста, сходи со мной, я боюсь встретить его. Но не заходи со мной в комнату. Грегори на кухне, да?

Шулейман проводил его и остался снаружи кухни. Том подошёл к Грегори, который нарезал цукини, и обратился к нему:

- Грегори, можно с тобой поговорить?

Грегори едва не вздрогнул от удивления, не слышал, как Том подошёл.

- Да, конечно, - отозвался он, отложив нож, вытер руки кухонным полотенцем и повернулся к Тому.

Даже не потребовалось глубоко вздыхать. Том знал, что должен сделать, и, как ни удивительно, хотел этого. Шагнул к Грегори и обнял, чем изумил парня до полуобморока и судорожных соображений, что происходит.

- Грегори, прости меня. Я прошу прощения за своё поведение, - сказал Том и отпустил парня из объятий, продолжая держать речь: - Я очень некрасиво с тобой поступал, несправедливо по отношению к тебе, поскольку ты не сделал мне ничего плохого. Грегори, я жутко ревную Оскара ко всем симпатичным людям, с которыми он общается, и у меня комплексы по поводу возраста, а ты такой молоденький, тебе всего девятнадцать, поэтому ты меня раздражал, и я на тебя кидался. Впредь подобного не повторится, я очень постараюсь держать себя в руках и думать головой, а не тем, что у меня в ней не так. Надеюсь, ты сможешь меня простить, и мы сможем изменить и наладить наши отношения. Я этого очень хочу, нам же жить под одной крышей, и ты хороший человек, Оскар не станет лгать, да и без него я вижу, что ты хороший, когда мне глаза не застилает пелена эмоций. Я приношу извинения за свою неуместную агрессию.

И ещё раз обнял Грегори, прижал к себе. Отпустил, заглядывая в глаза и не убрав руку с его плеча:

- Мы можем начать сначала?

- Да, конечно, - Грегори улыбнулся ему и слабо, неуверенно похлопал по плечу, поскольку сомневался в уместности данного жеста в адрес Тома. – Я не в обиде на тебя, я и не обижался и буду рад, если мы будем... - прикусил язык, так как слово «друзья» точно неуместно. – Если наши отношения будут добрыми.

- Я тоже, - Том также улыбнулся ему, широко и искренне. – Я смогу рассказывать тебе что-то о жизни с позиции старшего, а ты будешь учить меня готовить как шеф-повар.

- Да, это было бы очень интересно.

Снова улыбнувшись, Том указал на плиту:

- Ты готовишь завтрак?

- Не для вас, - ответил Грегори и уточнил: - Для себя.

- Можешь и для нас приготовить? Я сейчас не в форме стоять у плиты.

- Конечно. Что приготовить?

- Не знаю, выбери на своё усмотрение. Но пусть это будет что-то белковое.

- Конечно, - повторился Грегори. – Сейчас же займусь этим.

Обняв в третий раз, Том покинул Грегори так же без предупреждений, как и обрушился на него. Вместе с Оскаром, который всё слышал, они вернулись в спальню, где Том сел на кровать, просветлённо улыбаясь во весь рот:

- Я испытываю огромное облегчение. Да, видимо, это было то самое, Джерри хотел, чтобы я одумался, он же следит за мной. Уф, мне действительно теперь легко и светло на душе. И тебе теперь не придётся беспокоиться, что я что-то сделаю с Грегори, - улыбнулся уже персонально Оскару.

Шулейман сел рядом:

- Хорошо, что всё так быстро прояснилось. Главное, чтобы тебе на самом деле стало легче, а не ты убеждал себя, что хорошо относишься к Грегори, чтобы Джерри не появился.

- Вправду легче, - Том обнял его, потёрся носом об плечо и снизу заглянул в глаза вновь загоревшимся, заискрившимся взглядом. – Если я не застану тебя в постели с Грегори, то моё отношение к нему будет хорошим, и я буду напоминать себе о сегодняшнем эпизоде с Джерри, чтобы не сорваться в глупые эмоции, если вдруг потянет. Я на многое способен, чтобы не отдать свою жизнь и право ею распоряжаться, даже победить свои комплексы.

Завтрак прошёл не просто хорошо, а радостно, празднично. Потому что для Тома это победа. Как прошлой зимой, когда выстоял под гнётом попытки изнасилования, следствием, заточением в клинике, когда непонятно было, когда ему позволят выйти и на каких условиях, перед крахом всего, чего добился, и отдалением от мечты, ради которой и покорил лестницу в небо, да не удержался на предпоследней ступени. Как до того, когда убегал от журналистов, нарвался на грабителей с преступно сексуальными намерениями в придачу, остался без денег, спал на улице, работал с нуля под палящим итальянским солнцем. Тогда Том стискивал зубы и держался, говоря Джерри и себе: «Не приходи, я справлюсь». Не имел права не справиться. Что в сравнении с пройденным путём изменение отношения к Грегори – мелочь. Если так надо – никаких нервов, Том уже проникся к этому парню. За завтраком Том разговаривал не только с Оскаром, но и с Грегори, которого попросил остаться на кухне.

Мотивация – сильнейший стимул держаться. А сильнейшая мотивация – знание, что можешь потерять право на свою жизнь, если с ней не справишься. Всё-таки гениальный план придумал Джерри, сообщив, что будет за ним присматривать. Гениальный, простой и действенный, как и все его планы. Мысль, что Старший Брат следит за тобой, мобилизует и останавливает от ошибок. Кто-то верит в Бога и старается не грешить, а у Тома был Джерри.

Том думал закрепить успех сексом, но после сытного завтрака отдал предпочтение принятию душа, до которого ещё не успел дойти. А после, вернувшись из ванной комнаты в гостиную к Оскару, узрел мальчика-видение. Джерри стоял сбоку от дивана, на котором сидел Оскар, и будто бы знал, что он придёт, поскольку Том сразу столкнулся с ним взглядом. Конечно знал, Джерри всё о нём знает, они же из одной психики происходят.

Сердце ухнуло в пятки, и вмиг стало холодно, будто оно остановилось, перестав греть тело жизнью.

- Я же подружился с ним... - прошептал Том, потерянно мечась взглядом, за которым вновь утрата всякой опоры.

Все надежды вновь рухнули и рассыпались, забрав с собой веру. Не в Грегори дело, иначе бы Джерри не вернулся. Или всё-таки в нём, а Джерри остался, чтобы проследить, чтобы он не сошёл с правильного пути? Отчего-то Том чувствовал, что нет... То предположение, если подумать, слишком простое, чтобы быть правдой, с Джерри всегда сложнее. А Том истово поверил потому, что нужно во что-то верить, во что угодно, когда мир в который раз идёт трещинами и разрушается в твоих руках. Чтобы удержать сыплющиеся камни, нужна вера, что ты можешь что-то исправить.

Том глупой воспарившей птицей сорвался с неба на дно, на ломающие кости острые камни. Опять. Второй раз за день. Но больше всего пугало то, что мальчик-Джерри стоял рядом с Оскаром. Это не случайность. В этом есть смысл, посыл... Посыл, который Том не пытался разгадать, не мог анализировать, парализованный тем, что необъяснимый рецидив не отступает. Впервые действительно без причин рецидив, Том не лгал ни Оскару, ни себе и не сомневался, что нет никакой проблемы, которую он пока не осознаёт.

В отличие от прошлого, Том понимал, что Джерри неспособен причинить Оскару вред. Но отчего-то мороз мурашками поднимался по коже. Этот страх хуже того, который испытал в коридоре, боясь увидеть загадочного кого-то. Поскольку тогда объяснимой причины не было. А сейчас была. Необъяснимая и одновременно объяснимая причина – Джерри в образе мальчика в белоснежной вязаной кофте. На вид – нежнейший кашемир. Мозг зачем-то опять подмечал ненужные детали. На самом деле, ещё утром подметил качество одежды, Джерри в любом воплощении не изменял вкус.

- Оскар... - выдохнул Том.

Шулейман поднял взгляд от экрана телефона, видимо, только после обращения его заметил:

- Судя по твоему лицу, он здесь.

Том напряжённо кивнул, не сводя взгляда с мальчика-видения.

- Значит, дело не в Грегори, - констатировал Шулейман и сощурился, глядя на Тома. – Или в нём, а Джерри проверяет, чтобы ты довёл дело до конца?

Продублировал его собственные мысли. Как замороженный, Том качнул головой:

- Нет, не в нём. Я... - как объяснить, если сам не понимаешь и не можешь определиться окончательно, поскольку ни одной версии не хватает аргументов? – Я чувствую, что нет.

- Жаль, - сказал Оскар, - я уже порадовался, что в моём доме наступил мир, - усмехнулся. – Может, ты не будешь менять отношение к Грегори обратно на негативное?

- Не буду, - Том говорил с Оскаром, а смотрел на мальчика-Джерри, только на него, не отводя взгляда. – Может, и в Грегори тоже дело, но не в нём одном, Джерри всегда решает мои многофакторные проблемы.

Шулейман кивнул на его ответ и задал вопрос:

- Всё ещё ребёнок?

Том натужно кивнул, так и глядя на мальчика, который в свою очередь тоже смотрел на него. Оскар проследил его взгляд. Джерри опять смотрел и молчал, никак не отреагировав на движение Шулеймана. Но вдруг мальчик, стоявший статуей, пришёл в движение, забрался на диван, усаживаясь рядом с Оскаром.

- Нет!..

Том кинулся к Оскару, прежде чем успел подумать, что собирается делать. Остановился перед ним – перед ними, - в растерянности и панике переводя взгляд между Оскаром и маленьким Джерри. Что ему делать? Почему Джерри теперь смотрит будто бы с полутенью улыбки в живых карих глазах? Слабо болтая двумя ногами вместе, мальчик повернул голову к Оскару.

- Нет!

Том дёрнулся вперёд в неосознаваемом порыве, который снова остался незавершённым.

- Чего ты орёшь? – с долей раздражения спросил Шулейман.

Сложно что-то понимать, когда ты видишь лишь половину происходящего. Том это понимал и не обижался, что Оскар не проявляет чудеса чуткости.

- Оскар, встань, - Том схватил его за руку и потянул, заставляя подняться.

Отвёл от дивана, встал перед Оскаром, положив ладони на его грудь, обернулся к мальчику. Абсолютно иррациональный страх. Но суть любого иррационального явления и есть в том, что разуму категорически сложно взять над ним контроль. Томом управлял необъяснимый страх от близости Джерри к Оскару и желание отодвинуть Оскара от него, защитить, и он защищал, буквально прикрыл собой.

Шулейман резко щёлкнул пальцами перед самым носом Тома, переключая на себя его внимание. Установил зрительный контакт и спросил:

- Какие ещё есть идеи касательно причины появления Джерри? У меня есть одна – самолёт, - озвучил Оскар и усмехнулся. – Ты много говорил о личном самолёте, я тогда ещё не понимал, почему ты именно его выделяешь, но мы вместе, а он у тебя так и не появился. Возможно, это ущемило тебя. Похоже, всё-таки придётся купить тебе самолёт.

- Нет, - Том покачал головой. – Не нужно покупать мне самолёт, дело не в нём. Мне не нужен личный самолёт. То есть нужен – твой, он у меня уже есть, потому что мы вместе. Мне не нужен собственный, когда я с тобой.

Говорил серьёзно, будто неудовлетворение хотелки «иметь личный самолёт» на самом деле могло вызвать рецидив. Хотя с его психикой всё возможно, довело же его до повторного раскола нежелание носить обручальное кольцо, с которого началось душевное беспокойство.

Том задумался, нахмурил брови, вглядываясь в себя, в прошлое в поисках зацепки-ответа. Что-то должно быть, что-то должно...

- Корона, - вскинув взгляд, сказал Том. – Когда я думал, что между нами всё кончено, я очень хотел её забрать, для меня это было принципиально важно, и меня обидело, что ты подарил мне её, а потом сказал, что не отдашь, назвал не моей. Принеси мне корону, - вытянул руки, словно она уже здесь и следом схватил Оскара за запястье, словно он мог немедленно сорваться с места и убежать выполнять просьбу. – Я пойду с тобой. Нет, принеси...

Болезненно скривился в противоречии страха оставаться одному, наедине с мальчиком-Джерри и чувством, что правильно, чтобы Оскар принёс ему корону. Это некая незначительная при взгляде со стороны, но символично очень важная деталь – хотел забрать корону – получил корону, Оскар её принёс. Том колебался, чувствуя, что знает, какой выбор правильный, но не имея сил его принять. Шулейман выбрал за него:

- Сейчас принесу, - отцепил руку Тома и пошёл к двери.

Том прошёл за ним, остановился на пороге, вроде как ни тебе, ни мне – он ждёт, но не совсем в комнате с Джерри. Кому «тебе»? Оскару? Нет же... Том уставал от собственных мыслей, от них мозг распухал, давя на своды черепа, что вызывало головную боль. Пока только ментальную.

Том обернулся и увидел, что мальчик уже спрыгнул на пол и уходит.

- Нет, стой!

Стой? Что?! Джерри не остановился, не оглянулся и скрылся за второй дверью из комнаты. Накрытый новой волной паники, Том повернулся в сторону, куда ушёл Оскар, желая побежать его спасать, ограждать от Джерри, который мог пойти к нему. Спасать? От чего? Иррациональная паника толкала бежать, но Том остановил себя. Джерри не может причинить вред Оскару напрямую, поскольку он для него нереален. Значит, причина страха кроется в чём-то ином. Либо Джерри намеренно вызывает в нём страх. Зачем? Хороший вопрос. Том дышал, заставляя себя мыслить.

Обуздав алогичное желание бежать за Оскаром, Том отошёл к дивану, сел, спрятав лицо в ладонях. Потом либо поднимет голову и снова увидит Джерри, либо поднимает голову, услышав шаги Оскара. Либо и Оскар вернётся, и Джерри вновь окажется тут, как и не уходил, ему же не нужно непременно передвигаться ногами, он может появиться в любое время и в любом месте. Как призрак.

Шаги. Прежде чем Том успел начать гадать, чьи они, к звуку шагов прибавился голос:

- Вот.

Оскар. Можно было догадаться, для ребёнка шаги слишком тяжёлые, если только Джерри не перевоплотился во взрослую ипостась. Том задумался: а может ли он слышать шаги Джерри, слышал ли их хоть раз в прошлом? Почему в голове столько побочных и попросту неуместных, лишних мыслей? То ли мозг пытается отвлечься, сместить и рассеять фокус внимания, спасая психику, то ли мозг сломался. Неприятно допускать, что мозг мог сломаться, выйти из строя, как глючный компьютер, который выполняет любые действия, кроме поступающих команд. Том остановил эти мысли, развернувшиеся в две секунды, законсервировал, запретил себе думать, что сходит с ума на новой ступени. Убрал руки от глаз и поднял голову. Перед ним стоял Оскар, протягивая благородно сверкающую корону. Только красной бархатной подушки под ней не хватало. Но это уже клоунско-капризная блажь, лишняя деталь, в которой на самом деле нет никакой нужды.

Том забрал корону и сразу нацепил на голову. Король без короны получил корону. Что дальше? Никаких изменений Том не ощущал, как ни прислушивался к себе. А какие могут быть изменения? Ликующее чувство: я нашёл то самое? Облегчение? Подтверждение от Джерри: ты исправил необходимое, мне здесь больше делать нечего? Или, что логичнее всего, отсутствие Джерри?

- Как? – осведомился Шулейман о результатах.

Том покачал головой:

- Не знаю. Я ничего особенного не чувствую.

Оскар помог вопросами:

- Джерри ещё здесь?

- Нет.

- Он ушёл сейчас?

- Он ушёл вслед за тобой, - сказал Том и, взглянув на Оскара, коротко посмеялся: - Похоже, Джерри полюбил тебя. Неожиданно.

Неудачная шутка непонятно к чему. Ещё одна попытка мозга сбросить напряжение? Смешливая улыбка погасла, Том дёрнул уголком рта и отвёл взгляд, вновь погружаясь в задумчивость. А когда повернул голову, увидел Джерри, он прошёл мимо, мелькнул в дверном проёме и скрылся за стеной. Как будто издевательски показал: я всё ещё здесь, но я наседать не буду [пока], думай. Может быть, показалось? Мельком же. Но нет, можно было верить, что показалось, в первый раз, но не сейчас, Том и не верил, не пытался обмануться нежизнеспособной сладкой глупостью, что не видел его, а лишь причудилось.

Шаткая, почти несуществующая надежда, что ход с короной сработал, рассеялась. Разумом Том разочарования толком и не испытал, поскольку это было бы слишком просто, ещё проще, чем предыдущая версия с Грегори, но лицо всё равно исказила болезненная гримаса проигрыша, с которой Том и отвернулся от двери. Сжал губы, хмурил брови, заламывая пальцы. С оригинальной короной на голове, о которой забыл, и которая нелепо сочеталась с его внешним видом. Король без короны в короне, но всё равно не король, потому что никогда не был им и едва ли когда-нибудь станет. Пустышка-подделка в дорогой цацке.

Снова ребёнок. Всё ещё ребёнок. Помимо очевидных вопросов: «Что произошло и что с этим делать?», Тома мучил ещё один – почему ребёнок? Почему Джерри не обращается во взрослого, а остаётся мальчиком дошкольного возраста? В чём смысл? А смысл должен быть, речь же идёт о Джерри. Том находил лишь одно объяснение – Джерри хотел его напугать, потому предстал в образе ребёнка, и... И всё, дальше логическая цепочка не плелась.

- Я его видел, - сказал Том, сокрушённо покачал головой. – Не сработало. Корона и не могла быть причиной, - добавил через паузу то, о чём сам только что вспомнил, отчаянно разбирая прошедший год по отдельным воспоминаниям. – Я очень обижался и злился на тебя, поэтому хотел её у тебя забрать. Хотел что-то поиметь с тебя. Нет, не так, я неправильно выразился... Я хотел... поиметь что-то с тебя? – неправильная форма выражения мыслей, а лучше не получилось. – Пусть будет так, я не знаю, как объяснить более близко к тому, что я тогда думал. Она моя, подарок же, и я принципиально хотел её себе вернуть, тем более она дорогая, а без тебя денег у меня далеко не так много, двенадцать миллионов не были бы лишними, - слабо пожал плечами, не глядя на Оскара. – Идиот я, да? Из всего, что я мог с тебя взять, ты же нереально богатый и нежадный, я решил забрать только то, что и так моё. А сама по себе, без тех эмоций, корона не имеет для меня большого значения, - вернулся к прерванной мысли и закончил её.

Шулейман мысленно удивился, что Том говорит о деньгах, рассуждает о целесообразности не оставлять дарителю дорогие подарки, которые могут дополнить личный капитал. Нелегко привыкнуть, что он умеет думать о материальном и даже думает о том, как себя финансово подстраховать. Объективно хорошее нововведение, субъективно тоже, взрослый человек должен понимать, что без денег жизнь есть разве что в каком-нибудь диком племени, даже если думать о деньгах ему нет нужды. Но Том прав – он идиот, когда дело касается наживы, не дано ему, даже то, что его – мелочь в сравнении с тем, что мог бы получить, - и то не смог забрать. Нет в нём сучьей жилки и хватки, которые позволяют обогащаться за счёт любовников.

Оскар сел рядом с Томом и спросил:

- Ты вправду мог отказаться от меня?

Наверное, правильно было бы солгать, чтобы не задеть его чувства, ведь прошлое тоже может ранить. Но Том об этом не задумался и ответил кристально честно, заодно напоминая себе о своей силе, о котором успел забыть, и по-прежнему глядя перед собой, а не на Оскара:

- Тогда мог. Я мог вынести от тебя насилие и пренебрежение, но не ложь и то, что я тебе не нужен, что я номер два где-то там на заднем плане. Всё накопилось, и это давало мне силы начать сначала.

Впервые не в истерике криком, не с вызовов бросая слова в лицо, говорил, что смог бы без него. Откровение из разряда – все могут без всех, никто ни без кого на самом деле не умрёт.

- Едва ли я был бы настолько счастливым, как с тобой, - продолжал Том ровным голосом. – Но это и не важно. Жизнь не обязана искрить фейерверком, она просто есть, где-то хуже, где-то лучше. У меня было много планов, и в той жизни, которую себе задумал, я смог бы быть счастливым. По-другому счастливым. А одиночество... Я думал найти кого-то, строить с ним отношения и жить. Мне сложно одному.

- А сейчас, можешь?

- А сейчас в моих планах умереть рядом с тобой когда-нибудь очень нескоро, и меня охватывает мертвенный холод от мысли, что будет иначе, - как на духу и по-прежнему без эмоций ответил Том и наконец-то посмотрел на Оскара. – Ты ведь меня не бросишь?

В глазах опрометчивое доверие до излома и надежда животного, уповающего лишь на добрую волю человека. Шулейман обнял его за плечи и усмехнулся приглушённо:

- Куда я от тебя денусь? – с прищуром взглянул в глаза. – Даже если мальчик-Джерри задержится с нами, в этом и плюс можно найти – попробуем быть настоящей семьёй, с ребёнком, так сказать, демо-версию семьи. Жаль только, что я его не вижу, было бы забавно воспитывать Джерри, - посмеялся.

Том улыбнулся и опустил голову ему на плечо. Впервые за сколько улыбнулся? Судя по ощущениям от сегодняшнего дня, того, что начался со встречи в коридоре – за бесконечность. Улыбка медленно растаяла, возвращая из мига проблеска обратно в объятия задумчивости, бесполезной, поскольку гонял, гонял мысли по голове (когда они пойдут по кругу?), а результата ноль. Куда ни сунься – неправильный путь и тупик, поворот назад, к начальной точке. Том вскользь удивился, что после двух неудачных проб не растерял способность и, главное, желание бороться и докапываться до истины. Да только пока не знал, в какую ещё сторону копать. В чём причина появления Джерри, ещё и в столь неожиданном виде?

Том поделился в рамках затронутой темы «детей»:

- Я боюсь Джерри.

- Почему?

Том не поднимал головы и не видел Оскара, но по голосу, движению тела и взгляду, который ощутил на себе, угадал удивление, взывающее к объяснению.

- Я не знаю, - ответил Том. – В прошлый раз я боялся Джерри, потому что сначала не понимал, что он такое, но потом привык и перестал. Я давно его не боюсь, я считаю его своим соратником, хотя и ненавижу иногда. А сейчас боюсь. И мне очень сложно совладать с этим чувством, у меня от Джерри мурашки по коже. То есть я знаю, почему он меня пугает...

Знал. С самого начала знал, но это такая нелепая причина.

- Меня пугает ребёнок, - признался Том. – Это же как в фильмах ужасов. Я не смотрел такие фильмы, но в других, не ужастиках, не раз слышал, что герои говорили о маленьком ребёнке, которого больше никто не видит, как о чём-то очень страшном. Вот и мне страшно, - улыбнулся нервно и неловко. – Я не верю в привидений, а мальчик-не-привидение меня пугает так, что кровь в венах стынет. Только там, в фильмах, говорили о маленьких девочках. А вдруг Джерри девочка? – Том поднял голову и посмотрел на Оскара широко раскрытыми глазами. – В смысле сейчас, под одеждой? До подросткового возраста девочки же ничем не отличаются от мальчиков физически, кроме того, что в трусах?

- Можешь, конечно, поймать Джерри и заглянуть ему в трусы, но это глупая затея. Я уверен, что Джерри мальчик. С чего бы ему менять пол?

- Чтобы по канону? – утвердить не хватило уверенности.

- По канону Джерри должен быть с модельными ногами от ушей и соответствующим ростом, платиновыми локонами, опахалами наращённых ресниц, французским маникюром на острых коготках, выправкой английской королевы и её же высокомерием и сучьей натурой, в сравнении с которой все самые прожжённые стервы мира нервно курят в сторонке, - крыл его предположение Оскар. – А не ростом метр.

Том машинально поправил корону, съехавшую набок от всех движений. Как и обычно, доводы Оскара не оставили места ни возражениям, ни дополнительным вопросам. Кроме главного вопроса, который так и оставался без ответа, висел в воздухе у левого уха, довлел концентрированным предгрозовым воздухом, такой же никому больше невидимый, как и сам Джерри.

- Почему ребёнок? – произнёс Том. – Понимаю, что должен думать о другом, но меня терзает этот вопрос. Как будто в этом есть смысл, но я никак не могу понять.

- Я по-прежнему придерживаюсь той версии, что Джерри явился тебе ребёнком из-за насилия со стороны Феликса, о котором ты забыл, - деловито ответил Шулейман. – Во-первых, это логично. Во-вторых, мне интересно узнать, что же у тебя в детстве происходило.

Том начал качать головой раньше, чем говорить. Словно отрицал слова Оскара, прежде всего перед собой. Но нет, не отрицал. Потому что его предположение неверно.

- Я этого не помню, - сказал Том. – То есть я помню, как говорил тебе, что Феликс меня избил, но не помню самого факта. Ничего подобного не помню в своём детстве. Наверное, то было ложное воспоминание. Что ещё это могло быть? – взглянул на Оскара. – Так ведь бывает, что человек помнит то, чего на самом деле не было. Бывает?

Новый взгляд на Оскара, требовательный, просящий подтвердить или опровергнуть. Шулейман кивнул, подтверждая, что феномен ложных воспоминаний существует. Вслед за ним Том кивнул самому себе, продолжил:

- От стресса я вспомнил то, чего не было, то, что подходило под ту ситуацию. Ты же тогда избил меня, то есть Джерри, но это неважно. Я включился сразу после, я чувствовал боль и был в шоке, вот мозг и выдал такие картинки.

Шулейман покачал головой и вступился за свою, куда более научную версию:

- Как раз логично, что ты вспомнил о насилии в детстве из-за того, что я избил Джерри, а ты получил последствия. Схожая стрессовая ситуация может разблокировать подавленные воспоминания.

- Нет, этого не было, - твёрже, чем Том планировал. – Феликс не мог. Знаю, как ты к нему относишься, я и сам не считаю его ни святым, ни нормальным. Он был больным человеком, но он меня любил и никогда бы не причинил мне вреда, кроме того психологического, который он нанёс мне своим воспитанием. Это попросту не увязывается между собой – как мог человек, для которого я был смыслом и центром жизни, который оберегал меня от всего на свете, причинять мне физический вред?

- Ты забываешь, что Феликс был глубоко больным человеком, несмотря на внешнюю адекватность. Поведение психически больных людей нельзя измерить здравой логикой, - назидательно сказал Оскар.

- Больным, но не лишённым всякого рассудка психом, как ты его называешь, - спорил Том, всплеснул руками. – В конце концов, дети хрупкие, Феликс никогда не показывал меня врачам, если бы он меня избивал, сомневаюсь, что я бы дожил здоровым до четырнадцати лет, а у меня даже переломов никогда не было. Это для тебя аргумент? То фантазия, в которую я в тот момент поверил, поскольку она согласовывалась с реальностью. Возможно даже, что её мне в голову подсунул Джерри, чтобы меня от тебя отвернуло.

- Ты оправдываешь «папу», - Шулейман разочарованно цокнул языком, смерил Тома взглядом. – Понятно, пока ты не готов разбираться в этой неприятной теме. Заставлять я тебя не буду. Но помни – в прошлый раз, когда ты не находил в себе сил поговорить со мной и решить проблему, закончилось всё дерьмово.

- Оскар, не дави на меня, - в голосе Тома мелькнуло раздражение на грани злости, - не внушай мне чувство вины. Я не настолько тупой, чтобы не разглядеть эту твою тонкую манипуляцию.

- Манипуляцию для твоего блага, - уточнил Оскар, ничуть не смутившись, что его обличили. – Но благими намерениями в твой адрес выстлана дорога в ад, это аксиома. Что ж, твоё право думать, что Феликс был хорошим.

Безразлично пожав плечами, Шулейман встал и направился к двери. Том подскочил, развернулся за ним, встал на сиденье дивана коленями, упёршись руками в спину:

- Ты куда?

Остановившись, Оскар обернулся к нему и указал кивком головы в абстрактном направлении:

- Туда.

- Оскар, не наказывай меня за то, что я с тобой не согласился!

В считанные секунды из борца за себя и право считать по-своему Том превратился в капризного ребёнка, испуганного тем, что взрослый покидает его в одиночестве.

- А я тебя наказываю? – осведомился Шулейман с налётом удивления.

- Да, ты без предупреждения свернул разговор и собрался уйти. Оскар, я боюсь оставаться один. Я же сказал, что мне страшно, когда Джерри рядом, а он может вернуться в любой момент. Почему ты воспитываешь меня такими жестокими примитивными методами? – теперь в голосе слёзная обида, а глаза как у брошенного котёнка.

Какой же он сложный... Придурочно-припадочный котёнок с возведённой в абсолют неустойчивостью эмоционального фона. Оскар терпеливо ответил, достукиваясь до разумной части Тома:

- Я воспитываю тебя часто, но не сейчас. Мы поговорили, и теперь мне нужно заниматься другими делами. Помнишь, вчера я сказал тебе, что ты должен постараться понять и принять, что я не буду рядом двадцать четыре часа в сутки. Это то, о чём я и говорил - сейчас мне надо тебя оставить, чтобы поработать.

- А можно я пойду с тобой? – Том встал и торопливо подошёл к Оскару, заглядывая в глаза. – Я не буду тебе мешать.

- Будешь, я буду на тебя отвлекаться, так что нет, нельзя. Я же не на месяц уезжаю из страны, а всего лишь часа на два ухожу в другую комнату.

- Оскар, пожалуйста... - Том взял его за руку, смотрел умоляюще, но от былой требовательности не осталось и следа. – Я боюсь... Я не хочу оставаться с этим наедине...

Где-то в глубине считал, что Оскар как личный доктор на круглосуточном дежурстве обязан быть рядом с ним всегда, когда ему хорошо и особенно когда ему плохо. Оскар же не может бросить его одного в сложный момент? Он же не справится.

- Нет, - ответил Шулейман не грубо, но и без настроя на дальнейшее обсуждение. – Джерри же ходит за мной, значит, пока меня нет, то и его не будет, - усмехнулся, посмеялся коротко.

Вернулся к серьёзности, оглянулся к двери, о чём-то раздумывая, и снова посмотрел на Тома:

- Давай сделаем так, станет страшно – кричи. Я предупрежу Грегори, чтобы был недалеко и позвал меня, если вдруг не услышу. Или попрошу его побыть с тобой.

Том сложил руки на груди, кисло насупливаясь, и хмыкнул:

- В обязанности Грегори теперь входит быть моей нянькой. Это очень поспособствует тому, чтобы я не чувствовал себя ущербным.

- Могу не просить, - пожал плечами Шулейман. – Но предупрежу, чтобы он прислушивался.

Оскар сделал шаг на выход, Том шаг за ним, обратился с очередным вопросом:

- Где ты будешь?

- В кабинете.

- Я приду, если... если что.

- Договорились.

Том покивал пустому месту, где секунду назад стоял вышедший за порог Оскар. Обернулся, оглядел комнату, обняв себя за локти, и, вздохнув, пошёл обратно к дивану, сел, облокотившись на бёдра. Через пять минут, за которые Том не сменил сгорбленной позы, в гостиную зашёл Грегори, предложил участливо и дружелюбно:

- Том, хочешь чего-нибудь? Заварить тебя чая?

- Успокоительного? – не взглянув на него, спросил Том.

Грегори растерянно замялся. И ответил:

- Могу успокоительного, если надо.

- Не надо.

«Не поможет», - мысленно добавил Том.

- Я пока ничего не хочу, спасибо, - дополнил он ответ для Грегори.

Том ожидал, что домработник уйдёт, но тот остался, посмотрел на него некоторое время, что не успело начать раздражать, и искренне улыбнулся:

- Том, тебе идёт корона.

Том коснулся металла на голове:

- Её мне Оскар подарил.

Вопреки ожиданиям Джерри не пришёл, Грегори тоже не стал досаждать своим присутствием, видя, что Том в нём не нуждается. Вместо обещанных двух Том два с половиной часа просидел в гордом одиночестве, не сделав за это время ничего хоть сколько-нибудь полезного, не сдвинувшись с места.

Может быть, корона всё-таки спасла?

Не спасла. С приходом вечера мальчик-Джерри снова промелькнул мимо. Том закусил губы, заломил руки. Маленький принц, потерявший своё волшебное королевство, осталась только корона. Оскар сидел рядом, и только его близость спасала от отчаяния и безнадёжного чувства, что никогда не сможет выбраться в мир здоровых людей, без проводника не сможет понимать, что реально, а что нет. Том цеплялся за Оскара, как за последнюю и единственную опору, которой он и являлся.