Сочетай

Разбуди мою страсть, заведи мою плоть,
Забери мою власть - мне уже не помочь.
Заведи мою плоть, мне ладонь протяни,
Ты меня разбуди, заведи, заведи.

Kazna, Стрельцов, Заведи (МакSим cover)©

Том весь день провёл в постели. Настолько поверил в эпизод микросна, что на самом деле начал чувствовал лёгкое недомогание, которое объясняло, почему это с ним случилось. Шулейман по большей части сидел с ним и даже сексом не тревожил, за что Том был благодарен. Том предполагал, что ближе к ночи всё будет, но не сейчас. Сейчас у него совершенного иного толка постельный режим с объятиями со свернутым, засунутым между ног одеялом.

С регулярной периодичностью к Тому приходил щенок, которого привезли вчера вечером, хотел забраться к хозяину, но Оскар бескомпромиссно напомнил, что никаких животных в кровати быть не должно и в его кровати не будет, особенно таких невоспитанных. На что Том не очень убедительно возразил, что малыш у него не невоспитанный, он уже почти не мочиться в неположенных местах. В свою очередь Шулейман сказал, что по манерам у него не собака, а свинья пушистая, и что никаких исключений для животных он не делает, Космосу, который куда более воспитанный и чистоплотный, ход в кровать тоже закрыт, как и Дами, которая была на редкость умной сукой, тоже дозволялось забираться в постель.

- Малыш, он смягчится, - с нежной и чуть хитрой улыбкой сказал Том щенку. – Меня Оскар тоже за животное считал и в постель к себе не пускал, а потом изменил своё мнение. Подожди пять лет.

- Я пустил тебя в мою постель куда раньше, в девятнадцать, - напомнил Шулейман.

- Не пустил, а заставил спать с тобой, потому что разыгрывал отца, что мы пара, - отозвался Том.

- Не заставлял, а предоставил тебе выбор – спать на кровати со мной или на полу рядом. Ты сам выбрал кровать.

- Было бы странно выбрать пол, там холодно и жёстко.

Щенок встал на задние лапы, передними опёршись на кровать, явно намереваясь запрыгнуть на неё. Шулейман зычно скомандовал ему «Фу» и отогнал. Впрочем, малыш тут же вернулся и снова сел у кровати, но пока на неё не лез. Не первый раз уже это происходило.

- Оскар, он привык спать со мной, - Том попробовал его разжалобить и переубедить.

Но Шулейман был непреклонен и доходчиво объяснил:

- Либо он отвыкает и спит в положенном собаке месте, либо вы оба спите отдельно от меня.

Том обиженно – и за себя, и за своего любимца – насупился. Затем придвинулся к краю кровати, погладил щенка по голове.

- Оскар, он же маленький, ему грустно одному... А я болею, можно сделать исключение.

- Твой «маленький» уже догнал тебя по весу. И ты не болеешь, - спокойно отрезал Шулейман.

Что правда, то правда. При последнем взвешивании месяц назад восьмимесячный щенок уже весил пятьдесят восемь килограммов. Сейчас, наверное, побольше будет. И это он ещё ребёнок, подросток, которому расти и расти. Том тогда тоже взвесился, и его вес составлял шестьдесят килограммов. Поднять любимца Том мог уже разве что на минуту и с большими усилиями, после которых ныла спина и руки.

О чём-то радостно тявкнув, щенок отскочил от Тома и полез Оскару на колени. Его малыш тоже любил, это же он первым подарил ему дом, не выгнав на улицу, где голодно, тоскливо и шумно, и потом принёс его к новому замечательному хозяину. Даже Шулейману было тяжеловато, это тебе не изящные шестьдесят кило Тома, распределённые по всему не маленькому росту, а увесистая мохнатая куча. Покривившись, он спихнул щенка на пол. Том снова заныл, что малыш маленький, а он сам тоже хочет с ним лежать.

- Хочешь лежать с ним – иди в гостиную и валяйся на диване, - жестоко ответил Оскар. – Не будет в моей кровати этого животного.

- Вот выйдешь ты снова, а я его пущу в кровать, - с улыбкой заявил Том.

- Тогда переедешь на диван, пока не усвоишь правило, что домашним питомцам в кровать нельзя. Ты достаточно давно его знаешь, чтобы смириться и не нарушать.

- Злой ты, - буркнул Том, сильнее обнимая одеяло.

Но всерьёз и долго обижаться на Оскара не мог, потому что да, давно знал, что животных в кровати он не терпит, и не рассчитывал особо, что сможет упросить. Просто от нечего делать и лёгкой игривой вредности спорил.

Позже, значительно после обеда, малыш в очередной раз ушёл куда-то за дверь спальни, а вернулся не один, привёл с собой Космоса. Несмотря на то, что малыш был уже больше чем вдвое тяжелее, Космос продолжал воспринимать его с позиции старшего, как щенка, которым он и был, которым узнал его летом и взял под опеку на те недолгие дни, пока они жили вместе. Сколько счастливого визгу было, когда они встретились после разлуки, узнали друг друга и кинулись навстречу. Но вчера Оскар и Том были заняты друг другом и пропустили трогательный момент собачьей радости.

- Космос!

Том радостно воскликнул, улыбнулся и даже встал с кровати, раскрыв руки навстречу псу.

- Я по тебе скучал!

Хотел опуститься на колени и обнять Космоса, погладить, поговорить, но не успел подойти близко. Пёс ощетинился и зарычал.

- Космос, ты чего? – остановившись, удивлённо вымолвил Том.

Скаля зубы, Космос ещё раз рыкнул и начал лаять, громко, хлёстко, на одного Тома.

- Космос, ты меня не узнаешь? Оскар, что с ним? – Том растерянно обернулся к сидящему на кровати Шулейману.

- У меня есть одно предположение, но оно тебе не понравится, - сказал тот, наблюдая за ситуацией.

- Что... - Том понял, что Оскар имел в виду, прежде чем договорил. Прикрикнул: - Я не Джерри! Я не Джерри! – уже для Космоса, тыча себя в грудь пальцем. – Я Том!

Всплеснул руками в истовости растерянности и беспомощности, вертясь между неожиданно агрессивным псом и Оскаром. Да что происходит?! Сначала мальчик-Джерри-видение, теперь Космос на него реагирует так, будто он Джерри. Но нет, нет! Нет же?.. На секунду Том сам усомнился в том, кто он, одномоментно почувствовав, что разум не справляется.

Но нет! Он – Том! Невозможно не знать, кто ты!

Действительно, предположение напрашивается лишь одно. Предположение в принципе одно. Поскольку Оскар давно заметил, что животные реагируют на Джерри негативно, а его домашние животные так вообще могут служить лакмусовой бумажкой по его обличению. Но перед ним Том. Шулейман тоже не понимал, что происходит.

- Оскар, я Том!

Том дёрнулся к Оскару, чтобы доказать себя, чтобы он не сомневался, не смел сомневаться, несмотря на это странное, не имеющее объяснения обстоятельство. Космос не пустил, выпрыгнул перед ним, надрываясь агрессивным лаем, аж подскакивая. Том рефлекторно поджал руки к груди, в напряжённом недоумении глядя на пса. Обычно флегматичный, взирающий на всех и вся со снисходительным презрением под стать хозяину, Космос был сам на себя не похож, скакал вокруг Тома, оттесняя его от кровати.

- Космос, это я – Том. Помнишь, как я выгуливал тебя и Лиса, как кормил и играл?

Том наклонился к псу, будто с большего расстояния тот мог его не признать. Космос опасно лязгнул зубами у него перед носом, вынудив Тома испуганно распахнуть глаза, дёрнуться, отклониться. Не удержав равновесие, он упал, больно ударившись пятой точкой. Идеальный момент для атаки, Космос не упустил его – прыгнул. Пудели, даже королевские, далеко не тяжеловесы в мире собак, но и двадцать пять килограммов очень значительны, когда они, живые, собранные, бьют в грудь. Том оказался опрокинутым на лопатки, тараща глаза в невозможности осознавать происходящее достаточно быстро, чтобы предпринимать какие-то действия. Встав передними лапами ему на грудь, Космос не пытался укусить, но утробно, тихо рычал в лицо неугодному ему человеку.

Шулейман не успел вмешаться. Его опередил малыш – толкнул старшего друга в бок, зарычал, предупредительно показывая зубы, встал над Томом, закрывая собой его голову и шею. Оскар тоже охреневал от происходяшего, снова оставаясь в роли не вмешивающегося наблюдателя.

То ли минуту, то ли считанные секунды псы рычали друг на друга, борясь взглядами, Том сейчас плохо ощущал время. Космос прекратил рычать первым, спрятал зубы, после, чуть отступив, гавкнул. Малыш тявкнул, проскулил; они будто общались о чём-то. Лёжа недвижимой мумией, Том переводил взгляд между собаками, что по-прежнему стояли над ним.

Наконец Оскар тоже внёс свою лепту в спасение Тома, встал, решительно подошёл и, растащив собак в стороны, поднял Тома на ноги. Напоследок Космос его укусил.

- Он меня укусил! – Том изумлённо воскликнул и, прижавшись к Оскару, непонимающе смотрел через плечо на чёрного пса.

- Я видел и я тоже в шоке.

Шулейман усадил Тома на кровать, обнимая за плечи.

- Оскар, ты веришь мне? – Том больше не эмоционировал и не кричал.

- Можно было бы проверить, но не стану, я и так верю.

Почему-то верил. Чувствовал, что это именно Том. Глупо? Возможно, однажды ведь слепая вера уже подвела, и за доверчивость дорого пришлось поплатиться. Но сейчас вера другого плана, не та, которая идёт от разума, от истового желания видеть Тома, а идущая из глубины, бессознательная. Интуиция? Да, больше всего похоже на интуицию, к которой Оскар был не склонен, но сейчас ей доверял. Разум умён, но то, что глубже, ещё умнее, поскольку в нём, подсознательном, хранятся все знания, оно фиксирует то, что сознание упускает.

- Будет очень обидно, если зря верю и я снова дурак, - усмехнувшись, добавил Шулейман. – Но что поделать, придётся рискнуть, чтобы не изводить себя паранойей.

Весёлый, лёгкий, не поддающийся тому, что Тома прижало к земле. Частицей души, не занятой переживаниями, Том бело завидовал, что он так может. Том прерывисто, похоже на всхлип вздохнул носом, поскольку не первую минуту находился на грани слёз, но они так и не пролились. Уткнулся лицом Оскару в плечо.

- Почему он так? – тихо проговорил Том, пальцами теребя рукав его рубашки. – Космос же помнит меня, я проводил больше времени с Лисом, но и с ним тоже. Не может не помнить, запомнил же малыша, которого намного меньше знал.

Шулейман пожал плечами, машинально начал гладить Тома по волосам:

- Увы, спросить не получится, не расскажет. Может, Космосу не понравилось, как ты пахнешь?

- Я плохо пахну? – Том поднял голову, растерянно и чуточку обиженно посмотрел на Оскара.

- У собак нюх в сорок раз острее, чем у человека, им что угодно может не понравиться, - тот развёл кистями рук и вернулся к обниманию Тома. – Например, большинство собак негативно реагируют на пьяных.

- Я не пил. А если выпить сейчас? – в глазах Тома блеснула надежда.

Оскар подсказал, что его идея, мягко говоря, глупа и бессмысленна:

- Сейчас не считается.

Тем временем собаки выясняли отношения между собой. Космос лапой ударил малыша по морде, и тот прижал уши, пригнулся к полу, признавая за ним главенство по старшинству. По памяти, где был по-настоящему маленьким, на коротких лапках, а чёрный пёс взял его под опеку, показывал территорию, водил к еде, вылизывал, спал с ним, окружив своим телом, как мама, и всегда был рядом. Космос фыркнул и сел, гордо выпрямившись, мол, так-то лучше, знай и уважай вожака. Больше не дрался, но на Тома поглядывал враждебно.

Том тоже обнял Оскара, за талию, примостил голову ему на плечо, силясь впитать, успокоиться его теплом, его незыблемым спокойствием. Но не срабатывало. Поскольку внутри поселился и шевелился, причиняя страдания, червь страшного предположения.

- Как думаешь, то, что я видел Джерри, может быть связано с агрессией Космоса? Он мог почувствовать Джерри рядом со мной и потому так себя повести?

Том снова поверил, что тот донельзя странный утренний эпизод был не сном, не безобидным глюком разума, а звоночком, предвещающим большую беду, которую не в силах остановить. Это логично до вытягивающей жилы безысходности, ведь животные видят и чувствуют намного больше людей. Тогда, пять лет назад, вначале Том тоже не постоянно видел Джерри, он постепенно наращивал время своего присутствия, начиная с раза в день. Но если Джерри сейчас рядом, невидимым для него, Тома, фантомом, сгустком энергии, то Космос мог его почувствовать и отреагировать. Почему малыш никак не реагировал? Потому что он нестандартный пёс, ему и гулять не нужно, и гавкать не умеет, а издаёт какие-то около собачьи звуки, и как кошка любит сидеть на коленях. И добрый он очень, абсолютно миролюбивый.

- Даже когда ты видишь Джерри, никакое животное не может его чувствовать. Джерри в такой форме – не материя, он существует лишь для тебя, поскольку является проекцией твоей психики, - Оскар опроверг его гипотезу.

- Думаешь?

Том съехал ниже, Оскару подмышку, обхватил его поперёк живота уже двумя руками.

- Либо я прав, либо призраки на самом деле существуют, Джерри твой погибший брат-близнец, дух которого тебе является, и тогда да, животные могут на него реагировать, - авторитетно и чуть иронично ответил Шулейман.

- Тогда я ничего не понимаю.

Том вздохнул, понемногу отпуская переживания. Уверенное спокойствие Оскара заражало, цепляло якорем и вытягивало.

- Я тоже, - отозвался Шулейман. – Остановлюсь на том, что Космосу не понравился твой запах.

Том поднялся выше и, прикрыв глаза, благодарно ткнулся носом в его челюсть, потёрся.

- Спасибо, - выдохнул, чувствуя, что внутри снова распускаются почерневшие цветы жизни. – На твоём месте я впал бы в истерику.

- Ты и на своём месте в них впадаешь.

Том тихо усмехнулся, не открывая глаз, упёрся лбом в щёку Оскара, обнимая его одной рукой за шею. Чтобы точно не исчез, не оставил его одного со своими мыслями-демонами, которые вновь заморозят ужасом и утянут на тёмное дно, откуда не разглядеть солнца, не поймать тёплого лучика.

- Ты так трёшься об меня, котик, может, оближешь? – совсем иначе усмехнулся Шулейман, глянул с прищуром.

Том понял его намёк однозначно и серьёзно, спокойно:

- Давай позже? Я сейчас не в настроении.

Сейчас испытывал потребность лечь, новая волна переживаний съела все едва восстановившиеся силы. Том отодвинулся дальше от края кровати, лёг и потянул Оскара за собой, потому что это важное условие – хотел лежать с ним. Видеть его. Минуты две Том лежал на боку, поджав руки к груди, разглядывал Оскара. И вытянул шею, поцеловал его.

Шулейман принял поцелуй и сказал в губы Тома:

- Если будем целоваться, я запрошу продолжение.

- Я хочу только поцеловаться.

- Я не объясню этого своего телу.

Том беззвучно вздохнул и не полностью прикрыл глаза, глядя на Оскара через частокол ресниц. Снова потянулся к нему:

- Хорошо, - Том согласился и тронул губами губы Оскара, трепетно касаясь пальцами его лица. – Но давай как-нибудь так, чтобы мне не пришлось двигаться. И только один раз, хорошо?

- Какая-то пенсионерская инструкция, - фыркнул Шулейман.

Но его тон не отменял согласия. В новом, более долгом поцелуе Том прильнул к нему. Почувствовав возбуждение Оскара, зеркально отражающееся в собственном теле, Том снял футболку, повернулся спиной и приспустил штаны вместе с бельём. Шулейман активно откликнулся на его призыв, скинул с себя рубашку. Перевернув Тома на живот, мягко придавил за загривок и наклонился к его уху:

- Я хочу так, на боку у нас сегодня уже было.

Сев на пятки, Оскар стянул с Тома штаны с трусами, развёл ему ноги и медленно повёл ладонью по внутренней стороне от косточки на щиколотке до последних сантиметров бедра. Том закусил губы, потому что такие неспешные прикосновения невероятно распаляли, обостряли ощущения, и потому что лежал раскрытый и знал – Оскар смотрит. Шулейман смотрел, водил взглядом по длинным гладким ногам до более тёмной, розовеющей промежности. Положил ладони на ягодицы Тома, посжимал, потряс, забираясь большими пальцами в ложбинку. Ему нравилось смотреть на Тома, сколько бы раз ни видел его голым, нравилось. В разных позах, с разных ракурсов и сторон, взглядом смаковать, как трогать на нематериальном уровне. Но, конечно, особенно притягивала взор нижняя часть его тела, больше всего – те потаённые места, куда Том стеснялся взглядов даже спустя столько времени и пытался закрыться, прикрыться.

Удивительно, что сейчас не закрывается, хотя видно ж – стесняется, спрятал лицо в сложенных руках. Шулейман плевать хотел на то, что Тому неловко. Наоборот, чем больше он стеснялся, тем больше хотелось смотреть. Оскар большим пальцем провёл по шву на его промежности, указательным и средним пальцем той же руки массируя сфинктер.

Собаки оставались в спальне, лежали на полу. Космос первым встал и выскользнул за дверь, уводя за собой младшего подопечного. Знал, что когда хозяин занимается сексом, делать в комнате нечего. Малыш с удовольствием остался бы и наконец-то посмотрел, что же такое громкое и любопытное происходит за обычно закрытой дверью спальни, но послушался и пошёл за чёрным псом.

Позже Шулейман привёл Космоса обратно в спальню, поднял под передние лапы и поднёс к Тому:

- Что тебе не нравится?

Космос укусил. Не Тома – Оскара.

- Ах ты скотина! – Шулейман бросил пса на пол и шлёпнул по задней части. – Сегодня будешь без ужина. А попробуешь вытворить подобное ещё раз, пойдёшь на усыпление, - строго погрозил собаке пальцем.

- Оскар, ты чего? – Том отвлёк его, взяв за запястье и непонимающе вглядываясь в глаза.

- Что? – высвободив руку, Оскар развёл кистями. – Домашнее животное должно вести себя правильно и послушно, прощать дурное поведение равносильно, что поощрять.

- Кажется, я наконец-то понимаю, почему мне с тобой приходилось так непросто, - пробормотал Том, улыбнулся неловко. – Удивительно, что ты меня не усыпил.

- Не успел. Ты часто выпадал из моей жизни, а потом я к тебе привязался, - без смягчения ответил Шулейман. – Знаешь, как про котят говорят – тупой, бесполезный, но милый, и рука выбросить не поднимается.

Усмехнувшись, Оскар сел рядом с Томом, обнял за плечи, встряхнув, и потрепал его по волосам. Том с улыбкой поморщился, испытывая двойственные чувства. Такие моменты всегда радуют, но в то же время неприятно, что Оскар снова поставил его на один уровень с животными. Вторая сторона ощущений перевесила.

- Оскар, у меня есть ещё одно условие. Перестань меня обзывать.

- Поздно. Надо было говорить, когда я спрашивал.

- Я говорю сейчас.

- Сейчас не считается. Контракт не правят после подписания.

- Я ничего не подписывал, - серьёзно напомнил Том.

На что Шулейман со знанием дела ответил:

- Слова могут скреплять уговор не хуже писаных букв. Твоя подпись – твоё согласие. Зато я убедился, что агрессия Космоса никак не связана с Джерри, - перевёл тему, посмотрев на пострадавшую руку. – С Джерри животные кидаются только на него, но не на меня.

Для них так и осталось загадкой, отчего же на самом деле Космос вдруг взбесился, что для него совершенно несвойственно. А ответ на него лежит на поверхности. Собаки без меры любят своих хозяев, каким бы они ни были. Космос защищал Оскар. Запомнил, что хозяин страдал после ухода Тома, и тот, кто ушёл – предатель. Значит – чужак. Значит – должен быть изгнан. Космос пытался прогнать Тома с их территории, поэтому и укусил Оскара – чтобы не приближался к Тому и его не заставлял. Это и «объяснял» Космосу малыш – что Том хороший, не нужно его прогонять.

По мере того, как проходило всё больше часов, забывалось утреннее происшествие и идущий к нему бонусом необъяснимый приступ агрессии Космоса. Том согласился с Оскаром, что, наверное, дело в его запахе, который не понравился псу. Точно дело в запахе, навскидку обвинил гель для душа, поскольку ничем другим не пользовался в этот день и, соответственно, пахнуть не мог. Ложился спать Том уже абсолютно спокойный, уверенный, что будет новый день и ничего плохого в нём не будет, оно останется в дне предыдущем вместе с сопутствующими переживаниями.

Новый день пришёл с лучами в окно ясного, близящегося к зениту зимнего солнца. На часах одиннадцать утра, хорошо поспал. Том покинул кровать, привёл себя в порядок и, как и обещал, отправился готовить завтрак. Говорил вчера Оскару – сегодня я полежу, а завтра вернусь к нормальному образу жизни. Шулейман с него ничего и не требовал, потому не видел причин не соглашаться, лишь усмехнулся сам себе, что Том оправдывается за неисполнение домашних обязанностей, которые сам же себе придумал. Прям отчаянная домохозяйка на минималках, которая хочет, но не всегда может.

На кухне Грегори Тому не встретился, что доказало, что сегодня определённо хороший день. Не хотелось объяснять ему, что он, Том, здесь главный, и Грегори должен уступить ему приготовление пищи. Пусть сам знает и держится подальше. Пусть наведением и поддержанием чистоты и порядка занимается, убираться Том не любил, разве что под особое, крайне редко приходящее настроение, и с удовольствием готов был всецело уступить уборку Грегори. Желательно, пусть всё время где-то в другом конце квартиры убивается в бесконечных комнатах с пылесосом, шваброй и прочим, с чем Том в своё время познакомился лично. Подальше от его и Оскара глаз. И пусть перчатки не надевает, чтобы моющие средства руки попортили, и побольше дышит химией, едва ли она хорошо скажется на его самочувствии и юном свежем лице. Свои мысли Том вовсе не считал кровожадными. Всё по справедливости – он главный, а Грегори должен быть на своём месте. Главное не думать о Том, что сам когда-то начал свой путь в этой квартире как обычный домработник, эта мысль может сильно испортить настроение. Но Грегори на глаза ему не попадался, и мысль о возможности его «карьерного роста» не приходила.

Для начала Том не замахивался на сложные блюда, что легче выбрал, попутно от плиты рассказывая Оскару ход своих мыслей, что решил поберечь силы и наращивать активность постепенно. После завтрака Том переставил грязную посуду со стола на тумбочку, плавно перекинул через Оскара ногу и оседлал его, обняв за шею.

- Чем дальше займёмся? – спросил с тонкой улыбкой.

- Поддерживаю твоё предложение, - ответил Шулейман с ухмылкой, взяв его за бёдра, вдавив пальцы в тело через ткань. И неожиданно крикнул, повернув голову вбок: - Грегори!

- Зачем ты его зовёшь? – опешивши округлив глаза, произнёс Том.

- Не зову, а хочу предупредить, чтобы не заходил на кухню, - отозвался Оскар и снова крикнул: - Грегори, не заходи на кухню! Мы с Томом собираемся...

Том испуганно зажал ему рот, не дав озвучить сообщение до конца.

- Ты чего? Не надо ему говорить, чем мы тут собираемся заниматься, - Том мотнул головой, хмуря брови в нервном отношении к такой публичности.

Шулейман сбросил его руку со своего лица и вопросил:

- Почему? По-моему, логично предупредить того, кто может войти, чтобы он этого не делал. И потом, ты должен наоборот быть рад огласке, - усмехнулся, - пусть знает, кто есть кто для меня.

Том в сомнении поводил пальцем по рубашке на его плече и через паузу сказал:

- Всё равно мне это не нравится. Уволил бы ты его, и не было проблем. Жазель ты никогда не предупреждал, где мы собираемся заняться сексом.

- Жазель издалека всё слышала, понимала и близко к той комнате не подходила, или проходила мимо, если приходилось, делая вид, что слепая и глухая. А Грегори мальчик молодой и неопытный, и, в отличие от Жазель, при нём я по всей квартире не трахался, только на кухне раз было, он тогда и зашёл. Он может и не догадаться, что происходит и как должен себя повести.

- По звукам очевидно, что происходит, - возразил Том.

Даже он со своей сексуальной неискушённостью крайней степени когда-то безошибочно угадал, чем занимается Оскар за двумя закрытыми дверями.

- Хочешь, чтобы Грегори стоял и слушал? – выгнув бровь, осведомился Шулейман.

- Он что, извращенец?! – Том возмутился скорее в удивлении, что Оскар такое предположил.

В ответ Шулейман ухмыльнулся:

- Секс – заразительная штука.

Снова Том вспомнил тот далёкий эпизод родом из его юных и наивных девятнадцати лет. С другой стороны вспомнил – как завёлся, подслушивая Оскара с неизвестной дамой. О чём Оскар и сказал – секс заразителен. Даже если ты до смерти боишься всего, что с ним связано. Подтверждённая этим неловким, окутанным мраком той ночи воспоминанием правота Оскара вогнала Тома в смущение, что читалось на его лице.

- Что, у тебя вставало на меня чаще, чем один раз, о котором я знаю? – осведомился Шулейман и провёл ладонями дальше по бёдрам Тома, устроив их на ягодицах.

Том набрал в грудь воздуха для ответа, какого Оскар заслужил такой далёкой от правды наглостью, но их прервал заглянувший на кухню Грегори:

- Оскар, ты меня звал?

- Да, - Шулейман обратил к нему взор, не подумав убрать руки с задницы Тома. – Мы здесь займёмся сексом, не заходи на кухню и будь где-нибудь подальше.

Перед глазами Грегори вспышкой ожило воспоминание, как одним поздним вечером зашёл на кухню, а тут некая мадам сидит на тумбе с широко раздвинутыми бёдрами и Оскар делает с ней понятно что.

- Эм... - Грегори неловко замялся от собственной встрепенувшейся памяти и просьбы Оскара, но взял себя в руки, бросил взгляд на Тома. – Хорошо, я буду далеко.

- Ты видел, как он на меня посмотрел?! – истово возмутился Том, едва за парнем закрылась дверь. – Как будто от меня ничего другого и не ожидается, кроме того, что ты меня трахаешь.

- Хочешь, чтобы он думал, что ты у нас сверху? – Оскар вопросительно приподнял брови.

- Нет. Но это не его дело, он много на себя берёт. Кто он такой, чтобы меня судить?

- Ты всё это в секундном взгляде прочёл? – скептически произнёс Шулейман, намекая, что раздувает слона из несуществующей мухи. – Я более чем уверен, что ты себя накручиваешь.

- Ты опять его защищаешь. Я сейчас поговорю с ним, чтобы не зазнавался.

Том решительно встал, намереваясь по понятиям выяснить отношения с юнцом, поставить его на место и заодно доказать Оскару свою правоту. Шулейман остановил его, поймав за запястье, напомнил:

- Пункт четвёртый договора. Ты обещал не трогать Грегори.

- Я и не буду его трогать, а только поговорю, - Том пытался стряхнуть его руку, но безуспешно.

- Я не буду его убивать, а только проломлю голову и на всю оставшуюся жизнь сделаю овощем, - перекривлял его Шулейман и разжал пальцы.

Не дожидаясь ответной реплики, Оскар за талию переставил Тома обратно к столу и ограничил с обеих сторон руками. Том, рвущийся в бой, дёрнул плечом, мимолётно покривился в буйстве эмоций и направил на Оскара недовольный взгляд исподлобья.

- Ты второй день здесь, - произнёс Шулейман, - тебе не кажется, что рано качать права?

- Не угрожай, что выгонишь меня за это, не поверю, - ответил Том, прямо посмотрев на него.

Не с самоуверенностью, просто констатируя факт, что эту карту Оскар не сможет разыграть.

- Не выгоню, - кивнув, подтвердил Шулейман. – Я помню и уважаю нашу договорённость. Выгоню я тебя в том случае, если ты мне изменишь.

- А если я убью Грегори? – Том прищурился и склонил голову к плечу.

- Что ж, - Оскар даже задумался, наклонив голову, и снова посмотрел на Тома. – Если ты его убьёшь, я расстроюсь и разозлюсь, но не выгоню тебя.

Том широко улыбнулся, что совсем не подобало обсуждаемой теме:

- Зря ты это сказал.

- Не торопись с выводами. Ты же не знаешь, как я могу расстроиться и разозлиться.

- А как? – в глазах Тома блеснуло детское любопытство.

- Узнаешь, если сделаешь.

- Так нечестно, - заканючил Том. – Если не буду знать, что мне за это будет, я же буду бояться пойти против твоего слова, потому что неизвестно, насколько страшной будет расплата.

- В том-то и смысл, - ухмыльнулся Шулейман.

- А... - только и протянул Том с впечатлённым видом.

До него дошла вся глубина стратегии Оскара. Это действительно мощно – пригрозить, не сказав ни слова угрозы.

- Умно, - признал Том.

- Как будто кто-то здесь сомневался в моих умственных способностях, - усмехнулся Шулейман и сократил расстояние между ними. – Всё, успокоился, буйный ревнивец?

- Сейчас я не ревновал, - важно заметил Том.

- Ага, как будто бы ты цеплялся к Грегори, если бы он не раздражал тебя самим фактом существования вблизи меня, - фыркнул Оскар.

- Не в этот раз, - Том стоял на своём. – Меня раздражило, что он посмотрел на меня как на что-то низшее, будто я здесь только благодаря тому, что сплю с тобой.

- А это неправда?

От негодования у Тома вдох встал поперёк горла.

- Что?! – выпалил он повышающимся, взлетающим голосом. - Хочешь сказать, правда? Неправда это.

Шулейман с ним не согласился и изложил по порядку:

- Ты здесь потому, что являешься моим партнёром. Партнёры занимаются сексом. Так что да, можно сказать, что ты здесь благодаря тому, что я с тобой сплю.

- Я был здесь, когда между нами ничего не было, - парировал Том, твёрдо упёршись в новую свою правоту. – Если бы мы не состояли в отношениях, а я позвонил тебе и попросил помощи, ты бы всё равно меня принял и поселил у себя и без секса.

- Но не спать со мной ты бы выдержал недолго, - многозначительно и без толики сомнения подметил Шулейман и без перехода перевёл тему, рывком усадил Тома на край стола. – Мы к делу перейдём или как? Мы собирались заняться сексом, а вместо этого чуть не поругались.

- Что-то у меня уже нет настроения.

Том оттеснил Оскара, упёршись ладонями в его грудь, и отошёл в сторону. Шулейман развернулся вслед за ним, скрестил руки на груди и хмыкнул:

- Ты добился своего и что-то испортился. Что дальше, будешь говорить, что голова болит?

Том встал в ту же позу, вступив в дуэль взглядами:

- Тебе только моё тело важно?

Шулейман от упрёка, сейчас претендующего на справедливость, и бровью не повёл, сказал:

- Я проникся тобой задолго до того, как дело дошло до тела. Анализ показывает, что мне в жизни остро не хватало дурдома, поэтому я никак не могу тебя отпустить. Но и секс для меня тоже важен. Я тебя предупреждал.

Оскар взял Тома за плечо и потянул к себе, и Том сам сделал последний шаг к нему, уткнулся лицом в грудь.

- Прости... - выдохнул Том без намёка не недавнюю враждебность. – Я не отказываюсь, просто... давай не здесь, хорошо? – мельком взглянул на Оскара и снова спрятал лицо. – Грегори и этот разговор выбили меня из колеи, я здесь не смогу расслабиться, буду думать, что он знает, что он думает...

- Я почти согласился, пока ты не сказал последнее предложение.

Не дав времени на ответ, Шулейман усадил Тома на стол, опрокинул на спину, вздёрнул его ноги вверх и одним точным движением сдёрнул с него штаны с трусами. Том взвизгнул и помимо воли улыбнулся. Оскар победил, никуда они с кухни не ушли. После Том даже нашёл в этом плюс – теперь это точно не территория Грегори, он пометил её, буквально обтёр собой стол – центр микровселенной кухни.

В гостиной к Шулейману подошёл Грегори, присел рядом и, оглянувшись на дверь, не идёт ли Том, не глядя на Оскара негромко произнёс:

- Прости, что спрашиваю, но вы делали это на столе?

Дико неловко было обращаться к Оскару с таким вопросом, с трудом заставил себя посмотреть на него, но и не спросить не мог в силу своих убеждений и рода занятости в этом доме.

- Да, - односложно ответил Шулейман.

Грегори кивнул и встал:

- Пойду, помою его.

- Здравая мысль, - одобрил его намерение Оскар.

Возвращаясь из ванной комнаты, Том увидел отходящего от гостиной Грегори, а парень его не видел.

- Что он здесь делал? – потребовал ответов Том, сев рядом с Оскаром.

- Спрашивал, насколько сильно пострадал стол.

- Ему какое дело? – Том мгновенно напряжённо озлобился, разве что не осклабился.

- Такое, что это его работа – наводить порядок, - буднично, но доходчиво ответил Шулейман. – Ему нужно было узнать, нужно ли убрать после нас.

Мысль, что Грегори мог бы со стола или пола вытирать за ним сперму, если бы она не выплеснулась на собственный живот, не показалась приятной, но быстро растворилась вместе с неловким ощущением. Том поостыл, но агрессивная злость не ушла полностью, а перетекла в едкость.

- Напомни мне в следующий раз насвинячить, - сказал Том. – А то он слишком расслабленный, пусть упахивается, как я упахивался в своё время.

- О, а где же месье-справедливость с его убеждениями «прислуга не хуже тебя», «не будь сволочью», «уважай чужой труд»? – усмехнулся Шулейман.

- На него не распространяется, - язвительно отозвался Том. – Он не обиженный жизнью, а заскучавший мальчишка из богатой семьи, которому захотелось попробовать такую диковинку, как физический труд. Он не вынужден работать на тебя и в любой момент может уйти обратно к папочке, который вкусно накормит и даст денег на любое начинание, или к любому из братьев, которые тоже хорошо в жизни устроились. В прислугу идут не от хорошей жизни, поэтому я всегда буду защищать тех, кому нужна эта работа, нужны деньги, поскольку сам знаю, каково заниматься этим тяжёлым, часто неблагодарным трудом, а его – нет.

- Ты тоже мог уйти, - справедливо напомнил Оскар, - никто тебя силком не держал.

- Ага, уйти на улицу, где меня бы изнасиловали и съели бомжи.

- Какие, однако, в твоём мире страшные бомжи, - многозначительно проговорил Шулейман и щёлкнул пальцами, перескакивая на другую мысль. – Кстати, когда Грегори меня покинет, нужно будет разыскать и нанять на его место какую-нибудь восемнадцатилетнюю сироту из бедной восточно-европейской страны, с грудью четвёртого размера и кукольной модельной внешностью, желательно, глухонемую, чтобы ещё жальче. И пусть работает в костюме горничной с глубоким вырезом. Проверим, останешься ли ты верным своему слову, что защищаешь сизых и убогих, - кто вынужден исполнять незавидный труд обслуживающего персонала, - ухмыльнулся, с лёгким прищуром глядя на Тома, ничуть не сомневаясь в его кровожадной ревнивости.

А Том сидел с лицом кирпичом, направив взор в себя. Потому что на основе слов Оскара живо представил себе ту молоденькую красотку в коротком платьице и вопреки желанию думать, что относился бы к ней с уважением и старался облегчить жизнь, понимал, что ни черта. Ни капли жалости она не вызвала бы в нём. Захотел бы свернуть шею девице, что имеет наглость крутить перед Оскаром вываливающимися из декольте прелестями.

- Судя по лицу а-ля «я не здесь», мысленно ты её уже убил и расчленил, - Шулейман усмехнулся и приобнял Тома за плечи, - длинные ноги отдельно, сиськи отдельно, а голову смысл в унитаз.

- Голова не пролезет в унитаз, - машинально поправил Том, будто думал об этом.

- Хорошо, что ты это понимаешь. Мне бы не хотелось однажды пойти отлить и обнаружить в унитазе то, что осталось от головы после упорных попыток протолкнуть её в трубу.

Том повернулся к Оскару, вздохнул и, прикрыв глаза, как на духу признался:

- Я всегда буду ревновать. И чем старше я становлюсь, тем хуже будет.

Тяжело признался в бессилии и безволии себя контролировать, между строк расписываясь в том, что всё так же не обладает ни высокой, ни устойчивой самооценкой, которая позволяла бы рассматривать себя как ценность, которую ни на кого не променяют, даже на объективно лучший вариант.

- То есть я имею вполне реальные перспективы однажды проснуться от того, что ты секатором пытаешься меня кастрировать, чтобы мой член точно принадлежал тебе одному и ни на кого больше не среагировал? – осведомился Шулейман.

- Нет, - буркнул Том у него из-под бока, но не настолько угрюмо, чтобы в нём можно было заподозрить обиду на несправедливое предполагающее обвинение.

Потому что он именно тот человек, кто в пылу эмоций может пойти на сколь угодно безумный поступок, в том числе на секатор.

- И на том спасибо, - сказал Шулейман. – Мне дороги все мои части тела, а член в особенности.

Том зажмурился и уткнулся лбом ему в плечо, смял в пальцах ткань рубашки.

- А вообще, мне приятно, что ты меня смертельно ревнуешь, - добавил Шулейман с указанным довольством в голосе. – Опустим, что ты меня ни черта не слушаешь и бараном упираешься в свои непонятно с чего раздутые комплексы.

- Прости... - Том обнял его за шею и лёг щекой на плечо, жмуря глаза с новой силой. – Я будто не могу себя контролировать.

Не может себя контролировать, именно так. Умом понимал, что Оскар его любит, и никто другой ему не нужен как минимум по той причине, что Оскар имел миллион возможностей изменить, променять его на другого, но раз за разом доказывал обратное – верность. Но ум его мал и слаб в сравнении с эмоциями, которые ударяли в голову при малейшем намёке на раздражитель. Как пелена глаза застилала, и всё, не остановиться, не посмотреть на себя со стороны, как неадекватно выглядит. Несло, как больного в остром психозе. Он попросту жалок. Том сам о себе думал, что жалок в этой неоправданной, патологической ревности ко всему живому, что привлекательней среднего, но ничего не мог с собой поделать. Виной тому глубинные, неискоренимые комплексы? Да, комплексы, что недостаточно хорош.

В целом день проходил мирно, без эксцессов, кроме тех эпизодов с Грегори, когда хотел размазать по стенке того, кого сам назначил соперником и угрозой. Набравшись сил после обеда и завершившего его кофе, который уместнее назвать кофейным напитком, поскольку в основном состоял из молока и сахара, Том отправился во второй тур исследования квартиры. Пошёл в ту часть, куда позавчера не заглядывал.

Но в очередном крыле коридоров, которые изломанными каналами тянулись по всей квартире, Том почувствовал что-то не то. Ноги сами начали замедляться до того, как мозг осознал причину остановки. Причину, которой нет. И причину, которая есть, похожую на страх, но не являющуюся им. Напряжение, переходящее в тревогу, против всех законов рассудка поднимающуюся из глубины живота. Том остановился, глядя вперёд, в конец коридора, где закрытая дверь в одну из многочисленных непопулярных в использовании комнат и налево поворот в следующее крыло коридора.

Никого нет, он в коридоре один. Но Тому казалось, что есть. Есть... Странное чувство. Предчувствие? Почти, но не совсем оно, потому что предчувствие прочно связано с ожиданиями, а Том ничего не ожидал. Тупо чувствовал, ощущал нечто, что сковывало тело. Как будто там, впереди, есть что-то опасное. Как будто оно вот-вот явится взору, и тогда захлестнёт таким ужасом, что сознание отключится. А пока у него есть минута до.

Том попытался проморгаться, будто надеясь увидеть или наоборот развеять наваждение. Зажмурился крепко и распахнул глаза, забегал взглядом по стенам и углам, испугавшись, что упустил мгновение, когда ещё мог убежать. Но по-прежнему никого и ничего. Что за чертовщина происходит? Будто нечто воздействует на сознание, подчиняя, вселяя иррациональные чувства. Том попробовал взять себя в руки, объяснял себе, что ничего впереди нет, как и поводов для страха. Призраков и монстров не бывает, бояться нужно людей, но посторонних людей здесь и нет, и люди неспособны оказывать такое воздействие.

Раз, два, три... Бесполезный счёт сорвался, не успокоив ничуть. Вот-вот что-то увидит, там, в конце недлинного коридора. Ничего не увидит, там никого и ничего нет, тем более страшного. Увидит. Вот, сейчас...

Том развернулся и пошёл обратно, обернулся, вопреки зароку не оглядываться, и прибавил шаг, почти переходя на бег. Оскар обнаружился в гостиной, где Том его и покинул, отправившись на экскурсию, он клацал что-то в телефоне, стоя около дивана. Том подошёл к нему, привлекая к себе внимание словами:

- Оскар, скажи, что я идиот и накручиваю себя.

Не успокоения просил, не подтверждения, что там ничего нет, а утверждения, что там ничего и не было. Только так единственно правильно, ведь разумом сам понимал, что накрутился ни с чего, потому пришёл за заверением в этом к тому, кто точно не станет ни жалеть его, ни тревожиться по пустякам.

Шулейман усмехнулся, подняв взгляд от экрана телефона:

- Твоя прелестная самокритичность вышла на новый виток?

- Оскар, пожалуйста... - попросил Том, прикрыв глаза.

- Ты идиот и сам себя накручиваешь, - сказал тот. – Я тебе это регулярно повторяю. Но позволь полюбопытствовать, по какому поводу на этот ты идиот и накручиваешься? – Оскар направил на Тома внимательный, выжидающий взгляд.

Сейчас, рядом с ним, все переживания покинули Тома, уведя за собой сковавшее напряжение, и то, что испытал в коридоре, казалось пустышкой, бредом, не стоящим ни одного слова. Но раз начал, надо говорить.

- Ерунда, - улыбнувшись, Том коротко изложил свои текущие ощущения касательно той «страшной» ситуации. – Я шёл по коридору, и мне без причины стало страшно, как будто там впереди что-то есть, и оно меня непременно перепугает.

Перемявшись с ноги на ногу, он в замешательстве раздумий закусил губы и более серьёзно спросил:

- Оскар, у меня могла быть паническая атака?

- С учётом твоей тревожности и перекорёженной психики, удивительно, что ты в день по десять панических атак не ловишь, - со знанием дела хмыкнул Шулейман. – Да, вполне могла быть.

- А причина? – не очень уверенно спросил Том. – У панической атаки должна же быть причина? Или нет?

Слишком мало знал о данной психической неполадке, чтобы что-то уверенно утверждать. Знаний хватало лишь на то, чтобы предположить, что именно её пережил. Слабую, наверное, поскольку до неконтролируемой паники не дошло.

- Причина – это ты, - ответил Оскар. – У тебя же постоянно какая-то хрень в эмоциональной сфере происходит.

- Ты не считаешь, что на этом стоит заострять внимание? – уточнил Том, немного не понимая его равнодушия, хотя за его непрошибаемым спокойствием и пришёл.

- Если повторится, будем думать, в чём причина и что делать. А один эпизод – это всего лишь один эпизод. Тем более не доказано, что у тебя была именно паническая атака, из неё быстро и легко собственными усилиями не выходят, а ты, похоже, в порядке, дышишь ровно, пульс... - Шулейман взял запястье Тома, отсчитывая пять ударов, - пульс в норме.

- Думаешь, не она?

- Ты испытывал нарушение сердцебиения или его учащение?

- Да, когда я думал о том, что мне почему-то тревожно, пульс участился.

- А до того, как начал думать? – пытливо уточнил Оскар.

- Нет.

Не озвучив заключение по данному пункту, Шулейман продолжил:

- Ты потел в тот момент?

- Нет.

- Дрожь в теле была, ощущение нехватки воздуха или сдавленности в горле?

- Нет.

- Боль или дискомфорт в груди, тошнота, спазмы в животе, головокружение?

- Всё нет.

- Чувство жара или холода?

- Нет.

- Парестезии – это онемение или покалывание в конечностях, ощущение дереализации, деперсонализации?

- А считается дереализацией, если мне казалось, что я увижу что-то, умом понимая, что этого нет? – Том попросил помощи в определении.

- Не совсем.

- Тогда нет, не было, - качнул головой Том.

- Ты испытывал страх смерти, потери контроля над собой или страх сойти с ума?

- Нет, - уверенно ответил Том.

Ничего подобного, он только боялся, понимал, что бояться нечего, и снова боялся.

- Не было у тебя панической атаки, - вынес вердикт Шулейман. – Для постановки соответствующего диагноза обязательны как минимум четыре симптома из списка, который я тебе перечислил, у тебя же один и тот с натяжкой.

- Что тогда?

Том растерянно смотрел на Оскара, ожидая экспертного ответа и полностью переложив на него ответственность за то, что будет думать. Он же всё знает лучше, его слово правильное. Сказал, что не паническая атака это была, значит, так и есть, значит, нет причин думать, что новое что-то в голове повредилось, он же профессионал.

- Это ты мне должен сказать, меня там не было, - ответил Шулейман и сел на диван. – Что тебя встревожило?

- Что я увижу кого-то, - сказал Том как есть.

- Кого?

- Не знаю, - Том пожал плечами даже с некоторым сожалением, что никак не может помочь в разгадывании данной ситуации. – Я не уверен, что боялся увидеть кого-то, а не что-то, просто логически думаю, что что-то – это неодушевлённый предмет. Какой предмет может напугать? – развёл руками. – Разве что оружие, но и оружие само по себе не пугает, оно должно быть у кого-то в руках, и тогда всё равно выходит, что я боялся кого-то.

- То есть никакого образа в голове ты не имел?

Том отрицательно покачал головой, подошёл ближе:

- Мне не о чем беспокоиться?

- Зная тебя, беспокоиться ты всё равно будешь, но поводов для того нет. Судя по всему, у тебя был очередной эпизод немотивированной тревоги, помнишь, как в тот раз, когда всё было хорошо, а ты изводил себя и меня за компанию, что долго хорошо быть не может, непременно случится что-то плохое?

- Да, наверное, - чуть улыбнувшись, кивнул Том.

На самом деле не был согласен, что проблема в его натуре, которой и поводов для тревоги не надо, сам найдёт, а если не найдёт, психика услужливо дорисует то, чего нет, чтобы мог дёргаться и прожить день не зря.

- Не наверное, а точно, - поправил его Шулейман. – Ты же личность не просто тревожная, а маниакально-тревожная. И как я с тобой живу, находка для психиатра? – усмехнулся, поведя подбородком. – Ладно, иди, благословляю, - махнул рукой, - на твоём пути больше не встретятся демоны.

Том почти ушёл, но ключевое слово «почти». Открыл рот, закрыл, обернулся к проёму открытой двери, через которую зашёл в комнату, и в нерешительности закусил губы, потому что вернулась тревога. Вернее, испытал тревогу, что та пугающая, не имеющая оснований тревога вернётся, что снова произойдёт что-то неладное, и он опять окажется с этим один на один.

- Оскар, походи со мной? – попросил Том, умильно сложив руки ладонью на ладонь.

- Давай позже, ладно? – Шулейман взглянул на него, не скрывая особо, что гулять по квартире ему лень.

Том согласно кивнул, подошёл и сел рядом с ним, зажав ладони между бёдрами. А затем лёг Оскару на колени, щекой на его бёдро. С ним спокойно, с ним хорошо, и когда он рядом, мало просто находиться рядом, душою тянет прикоснуться, чем-то внутри, чему нужно соприкосновение, чтобы чувствовать его тепло. С Оскаром как за каменной стеной. Всегда. Даже когда он не спасает, а просто сидит и молчит. С ним Том чувствовал себя защищённым со всех возможных сторон, под перманентной, всеобъемлющей и всепроникающей защитой, в которой позволял себе быть слабым, маленьким и, чего уж, часто глупым. С ним можно не отвечать ни за что, даже за самого себя, потому что Оскар решит все вопросы. Какой пример проблемной ситуации ни приведи, ответ, к кому обратиться, будет – к Оскару. Даже когда кажется, что едет крыша, нужно идти к Оскару.

Шулейман начал перебирать пряди его никогда не уложенных волос – привычка на грани рефлекса, - посмотрел на Тома сверху.

- Отсосёшь?

Том поднялся и в недоумении посмотрел на Оскара. Никогда он не говорил прямым текстом сделать ему минет, и это было даже как-то неприятно.

- У меня складывается такое ощущение, что я вправду нужен тебе только для секса, - сказал Том без обиды, но давая понять, что ему не нравится эта мысль.

А закрадывалась она потому, что стало слишком много секса, везде, без долгих сладких прелюдий. Оскар хочет – Оскар берёт. Не то чтобы Том жаловался, его удовольствие от процесса никто не отменял, но всё же что-то изменилось с началом совместного проживания.

- Ты буквально дышал мне в ширинку, мои мысли об оральном сексе закономерны, - развёл руками Шулейман. – Ты должен гордиться, а не обижаться, потому что к оралу я всегда относился равнодушно и только с тобой полюбил его, хотя ничего особенного ты не делаешь, ты не первый в моём опыте, кто умеет брать под корень.

- Не обязательно было напоминать, что я у тебя далеко не первый, - теперь Том обиделся, как ребёнок, который пытается того не показать, но лицо выдаёт. – Как ни стараюсь, я никогда не забуду, как много всех и всего в твоём опыте. Мне впору уйти в монастырь, а лучше сразу в окно, потому что мне это никогда не переплюнуть.

- Нет, в окно тебе нельзя, - усмехнулся Оскар, крутанув головой, и по-хозяйски обнял Тома за плечи, - это правило номер один твоего проживания в моей квартире – ты должен быть живым, помнишь? – сощурился с ухмылкой, заглянув Тому в лицо. – В монастырь тоже нельзя, монастырская жизнь не входит в сферу моих интересов, а я ж не могу отпустить тебя одного.

Том не сдержался и улыбнулся, тоже глядя на Оскара. Потому что это так в его стиле – не пущу, не смей умирать и вообще, слушай меня. Том подался вперёд и трогательно поцеловал его в уголок губ. Шулейман перехватил инициативу, делая поцелуй настоящим. Но коротким. Прервав его, Оскар поинтересовался:

- Так что насчёт моего вопроса? – указал взглядом себе вниз.

Теперь Том как-то не видел причин отказываться и возражений против того, чтобы обслужить Оскара, не испытывал. Отодвинулся немного, чтобы было удобнее, расстегнул ремень Оскара, ширинку и оттянул трусы, являя своему взору полувозбуждённый член. Не показалось, значит, когда лежал, что чувствовал под головой оживление.

- Когда ты успел?.. – Том поднял недоумевающий взгляд к лицу Оскара.

- Ты рядом, - просто ответил тот.

Это проняло и взбудоражило. Неужели Оскар, этот охуенный Оскар, возбуждается просто от его присутствия? Немного не верилось, конечно, но Оскар не из тех, кто лжёт, запудривает мозги, чтобы чего-то добиться. Том наклонился, поцеловал член под головкой и взял в рот; член стремительно твердел, достигнув полной эрекции за считанные секунды. Теперь, как и всегда, придётся постараться, чтобы охватить весь размер. Том почти снялся с члена, оставив во рту головку, обвёл её языком и напряжённым кончиком под ней, по стволу. И пропустил глубже, до упора в горла, начиная качать головой вперёд-назад.

Правой рукой Том забрался Оскару в трусы и пальцами начал перебирать мошонку, интуитивно угадал, что это будет приятным дополнением, раз самому нравится, когда Оскар так делает. Головка при каждом поступательном движении упиралась в горло, сглотнув вокруг члена, дав себе секундную передышку, Том опустился ниже, позволяя члену проникнуть в глотку. Шулейман шикнул приязненно, шумно втянул носом воздух и съехал ниже прежде всего для своего удобства, шире развёл ноги. Положил руку Тому на голову и впутался пальцами в волосы, поглаживал, одобряя и поощряя его действия.

- Оскар, ты не знаешь, где Том? – в кайф Шулеймана вмешался голос Грегори. – Нигде не могу его найти. Хотел спросить, он будет готовить ужин или мне...

Грегори оборвался на полуслове. Диван стоял спинкой к двери, и он не видел, что Том здесь и что он делает, пока не подошёл близко.

- Том, освободи рот и ответь, вопрос ты слышал, - как ни в чём не бывало сказал Шулейман.

Грегори не послушал ни Тома, ни Оскара. Пискнул «простите», закрыв ладонью глаза, и поспешил покинуть поле крайне неловкой сцены, так суетливо, что врезался в угол декоративной тумбочки, но проглотил звуки боли и сбежал за дверь, благоразумно закрыв её за собой. Том вскинулся:

- Что это было?! Что значит «освободи рот и ответь»?!

- То и значит, - спокойно ответил Шулейман, не видя за собой ничего предосудительного. Усмехнулся: - Твоя неприязнь к Грегори вышла на новый уровень, хочешь пойти следом и сломать ему что-нибудь?

- Нет! Не ему! – Том ударил его кулаком по груди, доходчиво демонстрируя, на кого зол. – Оскар, как так можно?! У тебя смущение и понимание норм напрочь отсутствуют? Нельзя никак не отреагировать на вмешательство постороннего в интимный момент и сказать: «Вынь изо рта и ответь». Ты же меня этим унизил, - злость в его голосе сменилась обидой и желанием достучаться, - я тебе не проститутка, чтобы не проявлять ко мне ни капли уважения.

Задело, всё вместе задело, то, что этот чёртов юнец появился в такой момент, то, как Оскар себя повёл. Том опустил руки на колени, обиженно сопел и смотрел на Оскара из-под эмоционально нахмуренных бровей.

- Теперь ты понимаешь, что я правильно делаю, предупреждая Грегори о нашем намерении заняться сексом? – вместо оправданий произнёс Шулейман.

Да, теперь Том понял, что смысл в этом действии есть. И ринулся в словесную атаку с новой силой:

- А чего его предупреждать? Чего он шастает, как у себя дома? Может, он специально зашёл? Хотел нам помешать и на тебя посмотреть?

- У меня тоже закрались такие подозрения, но наоборот. Может, Грегори из-за тебя пришёл, ты ему симпатичен? - Оскар говорил и смотрел на Тома. - Он часто о тебе спрашивает, а ты эмоционально на него реагируешь. Взаимна симпатия?

- Что? – Том мотнул головой, не в силах поверить в этот бред. – Это типа ответка? Чтобы я понял, как выгляжу со стороны со своей ревностью?

- Нет, это вопрос. Грегори тебя привлекает?

- Он меня раздражает! – воскликнул Том, всплеснув руками. – Ты сам видел.

- Ты меня тоже бесил, да и сейчас бывает. Любые эмоции – это эмоции, они привязывают и имеют свойство перерождаться, ничего не значит лишь их отсутствие. В отличие от меня у тебя нет принципа касательно возраста, а Грегори хороший парень, не урод точно, и в отличие от меня ты давал поводы для того, чтобы я мог заподозрить тебя в сексуальном интересе к Грегори.

Том открыл рот и закрыл, не произнеся ни звука. Растерянно хлопал ресницами. Не раз было, что Оскар не сомневался, что он, Том, снова изменит. Но совершенно другое дело, когда Оскар не снимает с него ответственность, констатируя факт, что верности от него не ожидает, а спрашивает с него, в глаза без шуток спрашивает. Смотрит пристально и ждёт ответов. За секунды растерянного, наполненного обрывками мыслей молчания Том понял, что глуп, а Оскар имеет полное право подозревать и спрашивать с него, потому что из них двоих только он зарекомендовал себя как ветреный человек.

Том сглотнул и наконец-то ответил, покачал головой:

- Он мне не интересен. Совсем. Ни капли. А если я ему интересен, то пусть валит подальше, потому что у него нет шансов, и я не хочу, чтобы он вмешивался в нашу жизнь. Ты не должен каждый день видеть, как кто-то ещё на меня смотрит.

- До первого прокола поверю тебе на слово, а с Грегори поговорю отдельно, пора ему учиться правилам поведения в доме, где есть сексуально активная пара, - Оскар принял его ответ и перевёл тему. – Мне тоже начинать злиться на Грегори, что он обломал мне удовольствие, или ты продолжишь?

Снова смотрел внимательно, пытливо, будто в порядке вещей продолжать секс, который прервала неприятная ситуация и непростой разговор. Но Том вновь не отказал, поскольку – действительно, почему бы не продолжить? Тем более градус возбуждения Оскара ничуть не спал, что поражало, так как у самого Тома от сексуального настроя не осталось ничего.

- Так удобнее, - зачем-то прокомментировал Том, сползя на пол и встав на колени между ног Оскара.

Доведя дело до конца, он вернулся на диван, аккуратно утёр влажные губы и робко взглянул на Оскара. Поцеловать, может быть, хотел бы, но не смел первым. Это неосознаваемое табу, непонятно откуда взявшееся убеждение, не нуждающееся в анализе – нельзя целоваться после минета. Если Оскар поцелует – можно, первым потянуться – табу. Том об этом не думал, не мог думать, оно же не нуждается в анализе. Думал о другом и хотел бы об этом поговорить, прояснить ситуацию без упрёков. И завёл разговор:

- Оскар, я тебе больше не интересен?

Шулейман вопросительно посмотрел на него, безмолвно побуждая дать больше информации. Том дал, развернул свой вопрос:

- Мы много разговаривали, пока встречались, а сейчас только ситуативно. Я что-то делаю, а ты остаёшься в другой комнате. Нет, я не в обиде, но я бы хотел знать – так теперь будет всегда?

Вправду не обижался, разве что самую чуточку, которую сам от себя таил. Просто хотел знать, чтобы подготовиться и не скатиться в недовольство и те самые упрёки, без которых хотел обойтись. Том не считал себя «принцессой», тем человеком, которого нужно кружить вниманием, но неожиданно затосковал по тому, что было в их отношениях на этапе встреч, а сейчас нет. Не по ресторанам и поездкам грустил, а по насыщенному взаимодействию с Оскаром. По его живой, направленной заинтересованности.

- О чём я и говорил, - усмехнулся Шулейман, - тебе стало тоскливо. Долго ты продержался, целых два дня.

- Нет, ты немного меня не понял, - Том качнул головой, повернулся к нему корпусом. – Мне не хватает не развлечений, а наших отношений, твоего ко мне отношения. Я люблю с тобой разговаривать, для меня каждый разговор с тобой не просто общение, а также урок, потому что практически не бывает такого, чтобы в разговоре с тобой я не узнал ничего нового. Мне этого не хватает.

Том говорил и выглядел очень искренне, раскрыл всего себя как книгу, чтобы больше не возвращаться к этому ни на словах, ни в мыслях.

- У меня сложилось впечатление, что ты потерял ко мне интерес как к собеседнику и партнёру по разным занятиям, и я думаю – это потому, что мы съехались? В смысле ты старался впечатлить меня, а теперь в том вроде как нет нужды, поскольку мы уже живём вместе.

Шулейман больше не усмехался, выслушал его внимательно и сказал:

- В некотором смысле так и есть. Я развлекал тебя, заполнял всё вместе проводимое время, а теперь расслабился и отдыхаю, поскольку, как ты верно заметил, мы пришли к закономерному итогу развития отношений, ради которого всё и затевалось. Буду ли я вновь вести себя так, как на предыдущем этапе – возможно, - кивнул Оскар. – Буду ли я делать это постоянно – нет. Я не хочу и не буду тащить всё один и выступать массовиком затейником на постоянной основе. Хочешь какого-то досуга – предложи, если я не буду категорически против твоей затеи, то соглашусь. Хочешь больше, не только по ситуации общаться – заводи тему, в чём в чём, а в разговоре я точно не откажу, если только не буду чем-то серьёзно занят, что не смогу отвлечься, в таком случае я скажу тебе подождать.

Его слова, спокойные, планомерно объясняющие, стали для Тома откровением. Он и не думал, искренне не догадался, что у проблемного момента не одна сторона, а их, оказывается, в отношениях двое, и оба ответственны за то, что в них происходит. Несправедливо обвинять Оскара в том, что он больше не хочет в одиночку нести общую ответственность и развлекать его, как малого ребёнка, а Том как-то упустил это из виду. Оскар же ещё вначале отношений говорил – я тащу наше взаимодействие, но только во время свиданий, Том и сам это понимал, поскольку сознавал, что объективно не ахти какой собеседник, но почему-то не пришёл к логическому выводу, что так не будет всегда, и ждал, и почти обиделся.

Откровение, ставшее для него озарением, Том осмыслил быстро, обошёлся без долгих пауз перед ответной репликой:

- Я тебя понял, - вправду понял, что редкостью. – Ты прав, мы оба в равной степени ответственны за них отношения, и если я чего-то хочу, я должен проявить инициативу, а не ждать, что ты прочтёшь мои мысли и исполнишь желания, и дуться, что ты этого не делаешь. Только... - Том потупился, заломил пальцы. – Я не очень хорош в разностороннем общении, я не знаю, как начать.

- Задай мне вопрос, это самый действенный способ, - подсказал Оскар. – Я так и поступал.

Точно, Оскар задавал ему бесчисленное количество вопросов, которые служили узловыми моментами общения и рождали вокруг себя отдельные диалоги. Том покивал, показывая, что понял, и взглянул на Оскара:

- Ты сказал, чтобы я предлагал досуг. То есть если я захочу куда-то сходить или дома что-то устроить, ты согласишься?

- Не факт, каждый случай будем рассматривать отдельно, - напомнил Шулейман, что не даёт Тому карт-бланш на поддержку всех его начинаний. – Я люблю оставаться дома, если мне никуда не нужно, разве что в ресторан могу съездить и то нечасто, а тебе нужно больше деятельности, чтобы ты не заскучал, поэтому я готов идти тебе навстречу, если это не будет ущемлять мои интересы. Например, ты любишь гулять по городу, а я этого терпеть не могу, я тупо не понимаю, в чём смысл ходить пешком, если можно доехать до нужного места и там провести время, но изредка я готов соглашаться на бесцельную пешую прогулку. Или сегодняшний пример – ты хотел походить по квартире, я нет, для меня нет смысла гулять по собственной квартире, которую я и так прекрасно знаю, вдобавок сегодня мне лень. Но завтра я мог бы согласиться, я не знаю, какое у меня будет настроение, - развёл кистями рук. – К чему я веду – всё зависит от обстоятельств и всё подлежит обсуждению. Хочешь чего-то – настаивай, есть шанс, что сможешь меня уговорить, - Оскар посмотрел на Тома так, будто открыл ему великую тайную истину, и усмехнулся, возвращаясь от серьёзности к своей обычной манере общения. – Надеюсь, я не пожалею, что открыл тебе этот секрет, ты можешь быть жутко упрямым.

- Я тебя понял, - повторился Том, сохраняя серьёзность в отличие от Оскара, поскольку она охватила всё его существо. – Я не буду упираться по каждому вопросу, я же не ребёнок, чтобы топать ногой и требовать исполнения любого моего каприза. Но я не буду отступать после первой неудачи и думать, что если ты отказал мне раз, то ничего другого и предлагать не имеет смысла.

Удивительный диалог, удивительные чувства он рождал внутри. Они разговаривали как два взрослых человека, не искали компромиссы, которые на самом деле ущемляют обоих и никому не дают быть полностью удовлетворённым и счастливым, а договаривались, обсуждали, приходя к большему пониманию друг друга. Том никогда ещё не чувствовал себя таким взрослым, в хорошем смысле, без единой грустинки об безвозвратно утраченном беззаботном детстве и надвигающейся старости.

- Я рад, что мы поговорили, - честно сказал Том. – Иначе я бы думал об этом, мог накрутиться, в общем, ты знаешь, как у меня бывает.

- Знаю. Я тоже рад, - Шулейман также высказался искренне, глядя на Тома редким для себя тёплым взглядом без насмешки. – Я предупредил тебя о развлечениях, что в таком масштабе их больше не будет, но почему-то не догадался предупредить об изменениях в нашем общении.

Усмехнулся собственным мыслям, поведя подбородком. Они оба виноваты, Том тем, что не догадался, что изменится не только досуг, а он в том, что, прекрасно зная Тома, не догадался, что Том сам не догадается.

- Оскар, тебе на самом деле интересно общаться со мной или ты делал это, потому что так надо? – робко решился спросить Том и поднял взгляд к Оскару.

- На самом деле. Бывало тяжело, я немного устал, но я получал удовольствие от общения с тобой, - не кривя душой ответил Шулейман, глядя Тому в глаза. - Будь мне нужен от тебя только секс, я бы выстроил наши отношения в виде кратковременных встреч, ты бы согласился. Но мне нужно от тебя больше. Ты нужен мне целиком.

Том и не сомневался, что нужен, но снова закрались тоскливые, если быть с собой честным, сомнения, что нужен Оскару как домашнее животное, ведь с кошкой можно разговаривать, а можно нет, она всё равно не равноценный компаньон и просто зачем-то есть, потому что хозяин так пожелал. Но слова Оскара, его тон голоса и взгляд развеяли сомнения и вселили, укрепили до прочных ста процентов веру, что он для него человек. Нужен ему как человек. Не такой, как он, но тоже важный. Важный для него со всем своим многообразием сомнительных характеристик. Для него – это важный, решающий момент. Потому что, Том считал, остальные его и так должны любить и ценить, он не самый плохой человек и далеко не посредственный. А чтобы Оскар любил, нужно быть особенным. Нужно быть им, Томом. Потому что никакие другие, более шикарные и достойные со всех сторон, не смогли удержаться рядом с Оскаром, а его он выбирал раз за разом, не за что-то, а потому что он – это он. Оттого внутри светлая гордость и чуточку страшно, страшно всецело и осознанно поверить, что тот самый, и возвести собственную ценность в своих глазах до той заоблачной высоты. Поскольку – он же обычный, да, умеет делать выдающиеся фотографии и отличается от большинства психическим расстройством, которое не просто редкое, а уникальное благодаря Джерри, но это же не повод для гордости рядом с Оскаром. Рядом с Оскаром ничто не повод, поскольку всё меркнет в сравнении с его ослепительностью. Но повод всё-таки есть, потому что он для Оскара особенный, не только тем, что больной и по жизни часто придурошный, а целиком.

- Я тебя понял, - повторился Том, сам себя поражая разумностью в этом диалоге. – И ещё раз – я тоже буду вкладываться в наши отношения.

- Договорились. Но не слишком усердствуй, ладно? То, что я сказал, что не хочу всё тащить один, не значит, что я хочу, чтобы ты меня развлекал. Веди себя естественно.

На секунду Том даже обиделся, что Оскар держит его за идиота, которому всё необходимо разжевать, потому что он меры не видит, а полумер вовсе не различает. Но в целом хорошо, что Оскар это уточнил, поскольку позже Том мог мысленно вернуться к этому разговору и решить – Оскару со мной скучно, буду каждый день организовывать карнавал впечатлений. В итоге и сам умотался бы, и Оскара достал.

Поразмыслив немного, Том уточнил для пущей уверенности в правильности понимания:

- Естественно – это говорить и предлагать, но не впадать в крайности?

- Именно. Правда, для тебя зачастую впадение в крайности и есть естественное состояние, но хотя бы ради меня этого не делай. Если я чего-то захочу, я сам организую и тебя вовлеку.

Том покивал, показывая разумение и соглашаясь. Закусил губы и сказал:

- Оскар... спасибо за то, что не посмеялся, не отшутился и поговорил со мной. Это помогло мне разобраться.

Нетвёрдо, путано. Потому что отчего-то сложно благодарить. Том мог извиняться и говорить «спасибо» за всё подряд сколь угодно раз на дню, но когда дело касалось истинных эмоций, слова застревали в горле. Но хотел, чтобы Оскар знал.

- Пожалуйста, - ответил Шулейман, выдержал паузу и поинтересовался: - Ещё что-нибудь хочешь спросить или сказать?

Том отрицательно покачал головой:

- Нет.

Что ещё? Ничего, всё важное сказано и прояснено, а впустую раскручивать и углублять разговор нет смысла, каждому вопросу своё время, когда он будет актуален.

- Закрой глаза, - неожиданно, непонятно к чему сказал Оскар, сощурившись с хитрой ухмылкой.

Брови Тома вопросительно дёрнулись вверх, но после первого удивления он исполнил команду и погрузился в неплотный мрак. Того Шулейман и ждал, дёрнул его за ноги, опрокидывая на спину, спустил штаны с трусами до колен, а затем, воспользовавшись удивлённым отсутствием сопротивления со стороны Тома, снял их полностью и отбросил на пол. Почему-то Том глаза не открыл, прикрыл ладонями пах. Потому что это ещё один комплекс – вид гениталий в невозбуждённом состоянии он считал крайне неприглядным. С эрекцией ещё куда ни шло, даже находил облик эрегированного члена привлекательным, например, у Оскара. А в спокойном состоянии что? Болтается что-то, ещё меньше и бесполезней.

Шулейман без труда расцепил его руки и раскинул в стороны, наклонился и поцеловал в живот левее и чуть выше пупка. Том пытался скомкать в пальцах обивку дивана, но она натянута, не получалось. Оскар лизнул его выпирающую тазовую косточку, ниже – провёл языком по гладкому лобку, который Том всё порывался прикрыть, но Оскар не давал. Тут Том дёрнулся. А Оскар уткнулся в его лобок носом и втянул воздух, так громко, что у Тома не было шансов не услышать. К тому, что лежал с закрытыми глазами, Том вдобавок закрыл лицо ладонями:

- Оскар, что ты делаешь?

- Я понял, что никогда осознанно не нюхал тебя в интимных местах. Решил попробовать, интересно же. По законам природы мужчине не должен нравиться запах другого мужчины, но ты пахнешь довольно-таки неплохо.

Том сгорал от смущения, после таких-то его слов и действий. Оскар же с последними словами поднырнул пальцами ему под мошонку, погладил нежную кожу на задней стороне и начал нежно мять яички. Вторую руку тоже подключил, аккуратно массировал член Тома, постепенно сдвигая кожу с головки. Том прикусил губу, а затем мизинец. Обычно ему не нравилось, когда Оскар трогал его между ног, если не был заведён, это не возбуждало, но сейчас Оскар проводил какие-то такие умелые манипуляции, что реакция тела не заставила себя долго ждать.

Окончательно сдвинув крайнюю плоть, Шулейман лизнул открытую головку, слизывая первую мускусную влагу. Том весь дёрнулся, нечаянно ударил его коленкой в плечо.

- Не лягайся, - насмешливо сказал Оскар, выпрямляя его ногу, и прижал за колено.

- Что ты...?

Том недоговорил, не хватило воздуха, поскольку губы Оскара сомкнулись на его члене.

- Ты же мне минет сделал, я тебе сколько раз задолжал. Нечестно так, - с ухмылкой ответил Шулейман, держа его в руке.

И, не теряя времени даром, вернулся к едва начатому прерванному делу, прикрыл глаза и взял в рот. Том раскрыл рот в неясном восклицании, которое так и не прозвучало, и уронил голову на жёсткий подлокотник. Несколько раз пытался оттолкнуть Оскара, отодвинуть, поскольку неправильно это, не должен Оскар так его удовлетворять. Думал о том, чтобы получить минет, думал и хотел этого, грешен, но так и не нашёл момента попросить, да и того, что Оскар делал с ним в постели, с лихвой хватало для чувства полного, отдавшего всего соки удовлетворения, забылось как-то. Сейчас Том не был готов принять оральную ласку и себя в роли мужчины, которому тоже делают минет. Но и отказаться не мог, если Оскар что-то задумал, его бульдозером не сдвинешь. Оставалось только смириться и получать удовольствие.

Природа наградила Тома среднестатистическими пятнадцатью сантиметрами, но Оскар и эту длину полностью осилить не мог, не хватало глубины рта. Недостаток возможностей он компенсировал выдумкой. Так компенсировал, что Том нечто беззвучно бормотал и впился ногтями в обивку дивана. Жмурил глаза, чтобы не мешать столь остро удовольствие с неловкостью.

Наслаждение от члена било разрядами электричества в позвоночник. Том начал рефлекторно покачивать бёдрами, пытался остановить и не мог, после паузы тело снова тянуло в движение, поскольку разум отказывал волна за волной по мере того, как горячее влажное кольцо губ Оскара раз за разом прокатывалось по стволу, а язык дразнил головку. Тем более, кажется, Оскар сказал ему: «Не стесняйся». Точно сказал. Что ж, не будет стесняться, в конце концов, мужчина он или кто? У него тоже есть те самые рефлексы, забитые, слабые, нуждающиеся во внешней стимуляции и поддержке, но есть.

Том не предупредил Оскара о приближении разрядки, не смог собрать вместе столько звуков для целой реплики и необходимости в том не видел, поскольку все разы, когда предупреждал, Оскар не отстранялся, а значит, ему не противно принять сперму в рот. Недостаточно не противно, чтобы он иногда не сплёвывал, но достаточно, чтобы в отвращении не отдёргивался. Том выгнулся, закинул руку за голову, вывернул, впился ногтями в обивку, оставляя на материале полосы. С раскрывшимся буквой «о» ртом, беззвучным надрывным стоном, переходящим в хрипящее подобие всхлипов. Натянувшийся как струна, он расслабился, вздрагивая слабее и реже.

Шулейман поднялся, и Том, перехватывая движение, сам потянул его на себя, судорожно обхватил ладонями лицо и поцеловал. Специально разделял с ним свой вкус. Сейчас первым целовать можно, Оскар же делал ему. Отпустив губы Оскара, Том уткнулся лбом в его лоб, смотрел в глаза лихорадочно-серьёзным взглядом, поглаживая кончиками пальцев волосы на его висках. На челюстях ходили желваки, будто хотел сказать что-то важное, но не мог. Не-будто чувствовал так сильно и много, что ощущал физическую боль в переполненной груди, где не осталось места лёгким. Оттого дыхание частое и поверхностное. Как в болезни. Любовь и есть болезнь. Летальная. Потому что жизнь без того, кто в сердце запечатлён, ничем не отличается от холодного не-существования смерти.

- Я люблю тебя, - Том выдохнул свои чувства срывающимся голосом, не отпуская Оскара ни на сантиметр дальше. – Я люблю тебя так сильно, что мне больно дышать.

Шулейман усмехнулся:

- Надо запомнить, что минет заставляет тебя растаять.

- Нет, - Том твёрдо качнул головой. – Я счастлив, когда мы делаем что-то вместе. В смысле ты мне, я тебе, - смутился, надеясь, что Оскар не заставит его называть вещи своими именами.

Совсем не о сексе речь, он лишь крайний пример. Шулейман не потребовал от него конкретизации, больше не усмехался, ответил серьёзно и неуловимо так проникновенно, что у Тома мурашки пошли по коже и в животе завязался узел:

- Я тебя понял. Тебе нужно моё внимание и проводить со мной время, желательно, за общими занятиями, - подытожил всё услышанное от Тома ранее. – Я постараюсь.

Том улыбнулся, всё поглаживая указательным пальцем его висок, короткие волосы, немного не дотягивающие до цвета смоль. Теперь знал, что всё будет в порядке. Оскар сказал – Оскар сделал. Он не постарается, а сделает.

Встав с дивана, Том оделся и повернулся обратно к закурившему Оскару, помялся немного в задумчивости.

- Наверное, надо пойти и ответить Грегори на его вопрос, - не очень уверенно сказал Том.

- Хорошая идея, - поддержал Шулейман. – Пойти с тобой?

- Зачем?

- Мало ли тебе будет стыдно смотреть ему в глаза, после того, что он увидел, - развёл руками Оскар. – Я поддержу тебя и послужу стабилизатором атмосферы.

- Нет, - Том покачал головой, как ни заманчиво было согласиться, а лучше вдвоём никуда не идти. – Я сам согласился сделать тебе минет, что он увидел, и сам должен посмотреть ему в глаза.

Шулейман не стал настаивать на своём присутствии, кивнул, тем самым завершая разговор и отпуская Тома. Легко сказать, но сложно сделать. Том шёл решительно и с внутренней уверенностью, что мальчишка не заставит его смущаться, но когда зашёл на кухню и увидел Грегори, оба сильных чувства покинули. Включилась защита.

- О чём ты хотел меня спросить? – холодно спросил Том, сложив руки на груди.

Услышав его, Грегори отвернулся от плиты, тоже постарался не показать, как дико смущён тем, что нечаянно подсмотрел, что у него получалось.

- Об ужине, - ответил парень, не заостряя внимания на том, что он это уже говорил и Том не мог его не слышать. – Ты займёшься им или мне приготовить?

Смотрел на Тома открыто, дружелюбно и без тени осуждения за что бы то ни было, хотя поводы имелись. Блаженный, что ли, подумал Том. После всех неприятных моментов этот парень будто бы до сих пор хочет с ним подружиться.

- Я приготовлю, - сказал Том.

Развернулся на выход, но передумал уходить, повернулся обратно к парню:

- Я передумал. У меня нет вдохновения, ты готовь.

Грегори немного удивился резкой перемене решения, но с готовностью отозвался:

- Что приготовить? Или мне у Оскара спросить?

Том наклонил голову набок, в раздумьях о выборе блюда разглядывая Грегори, и спросил:

- У нас есть дичь?

- Нет. Дичь должна быть не замороженной, а свежей, в этом весь смысл, - профессионально объяснил Грегори, совсем не пытаясь умничать и тыкать Тома носом в незнание.

- Тогда иди, купи и приготовь. Оленину.

- Но, Том, хорошая дичь не продаётся в супермаркетах, её нужно заказывать заранее. А даже если я сейчас найду качественное мясо, то не успею приготовить его к ужину, дичь долго готовится, - разволновавшись, сказал Грегори, надеясь, что Том его поймёт.

Том его понимать не желал.

- А ты успей.

Сказав это, Том развернулся и ушёл. Грегори растерянно смотрел ему вслед, не понимая, за что Том так недружелюбно и высокомерно себя с ним ведёт. Даже Оскар не поступал подобным образом, не смотрел, как на клопа, которого может и хочет раздавить. Настроение испортилось, Грегори не злился, но погрустнел и не знал, как ему поступить. Выждав время, он выключил конфорку под кастрюлькой с домашним джемом и пошёл к Шулейману. Не хотел жаловаться на Тома, он и не собирался жаловаться, но не мог решить этот вопрос в одиночку, не мог себе этого позволить, потому что, в конце концов, он здесь всего лишь прислуга, а Оскар главный.

- Оскар, Том сказал мне приготовить на ужин дичь, но я не успею к нужному времени. Ты согласен поужинать позже или мне приготовить что-то другое?

- Готовь говядину, - сказал Шулейман. – С Томом я поговорю. Свободен.

Можно было попросить Грегори приготовить говядину под видом оленины для спокойствия Тома и своего заодно, всё равно он не разберёт разницу. Но в таком ходе отсутствовал бы воспитательный момент. Отослав Грегори, Оскар позвал Тома и спросил с него за его поведение.

- Наябедничал, значит, - хмыкнул Том, скрестив руки на груди.

- Не наябедничал, а попросил совета, как ему не разозлить тебя и ужин не испортить. Ему я ответил, теперь скажу тебе – не делай из Грегори Золушку, которая должна перебирать горох по твоей прихоти, - чётко проговорил Шулейман, прямо глядя на Тома. – Ты не можешь ему ничего приказывать, Грегори – моя прислуга.

- То есть всё у нас общее, и только он – персонально твой, да? – в глазах Тома блеснула сталь, в голосе зазвучали опасные нотки грядущего скандала, возможно, с истерикой.

Шулейман не испугался, ровно сказал:

- Если я отвечу, ты обидишься. Но я отвечу. У нас нет ничего общего, общее было в браке, а сейчас ты просто живёшь у меня, как в старые добрые времена.

Том уязвлённо поджал губы, но скандал так и не развёл. Его затопила не злость, а желчь. Хотел пойти к Грегори и ехидно поздравить с тем, что Оскар встал на его сторону, но остановился на полпути и отказался от изначального порыва. Потому что если захочет войны, будет лучше, чтобы Грегори не ждал удара. Пусть думает, что победил.