Сочетай

После того дня, когда Оскар вернулся, оставшись в конце концов в одиночестве, что неизбежно, когда не делите одну крышу над головой, Том водил пальцами по местам, где отпечатались его поцелуи и прикосновения, приложил два пальца к губам, хранящим столько жадных, пылких, нежных, трепетных поцелуев, улыбаясь свежей памяти. Вспоминал, как Оскар говорил, что скучал, в постели, и до неё, и после. Фирменным насмешливым тоном и всерьёз, глядя в глаза. Оскар не боялся признаваться в чувствах, проявлять эмоции, и это восторгало и трогало. Он снова смог доверять, он помнил негативный опыт, но не зацикливался на нём, что самого посадило бы в клетку. А Том... жил эмоциями и не умел их скрывать. Отражал откровения Оскара иными словами с тем же смыслом, с благодарностью. Уже скучал, когда они только расстались, чтобы встретиться завтра.

Том перестал спрашивать, когда же Оскар позовёт его съехаться, удовлетворившись его обещанием, что это случится скоро, и просто наслаждался текущими отношениями, встречами, свиданиями в предвкушении, ночами, которые они проводили вместе. Потому, как и в прошлый раз, оказался неподготовленным и застигнутым врасплох, когда Оскар без перехода завёл разговор о переходе на следующий этап:

- Я готов съехаться, - спокойно, даже буднично сказал Шулейман. – Я хочу, чтобы ты переехал ко мне.

Как будто специально подгадывал момент, когда у Тома рот едой занят, чтобы озвучить новость, от которой эта еда в горле застрянет. Но Шулейман выдержал паузу, чтобы Том что-то сделал с едой во рту, осознал услышанное и дал какую-то реакцию, кроме пришибленности неожиданностью и затем вытаращенных в изумлении глаз, что сейчас наблюдалось на его лице.

- Оскар, ты не мог бы как-то подготавливать меня к таким разговорам, а не обрушивать их на меня внезапно посреди ужина? – с трудом сглотнув, попросил Том.

- Как, например? – осведомился у него Оскар. – Сказать: «Дорогой, у меня есть к тебе серьёзный разговор»? Ты же испугаешься.

С тем, что испугается подобной формулировки, Том и спорить не стал, потому что это было бы ложью, в которую никто не поверит. Он качнул головой в знак того, что не так, но можно иначе:

- Мог бы сказать, что готов съехаться.

- Так я это и сказал, - не удивившись даже, ответил Шулейман.

Чёрт, а ведь вправду он именно так и сказал, слово в слово. Стараясь не циклиться на том, что повёл себя как жуткий идиот, причём клинический, и вообще замять текущее обсуждение, Том кивнул:

- Хорошо. Хорошо? – вскинул голову и распахнул глаза, с опозданием осознав, что же Оскар ему сказал и что это значит. А значит оно, что дождался. – Да! – воскликнул, попав под водопад собственных эмоций, заулыбался до ушей. – Да, я согласен.

- Ты рассудком не тронулся от счастья? – усмехнулся Шулейман. – Подожди радоваться, я ещё не всё сказал.

- Что ещё? – Том удивился, вперился в него взглядом во внимательнейшем ожидании.

- Не предложение руки и сердца, - сразу уточнил Оскар. – Прежде чем мы перейдём на следующий этап и начнём жить вместе, я хочу обговорить некоторые моменты. Конечно, всего не предусмотришь, но имеет смысл обсудить хотя бы то, что уже известно и важно.

- Хорошо, давай обсудим.

Том вновь кивнул и сложил руки на столе, приняв серьёзную, внемлющую позу. Шулейман же без лишних прелюдий перешёл к перечислению пунктов:

- Первое. Твоя неверность. В прошлом я говорил, что мне всё равно, когда ты спишь с другими. Я лгал, - прямой взгляд в глаза. - В первую очередь себе, поскольку мне было важнее сохранить тебя рядом, чем заботиться о своих чувствах, и я считал, что тебе нужна свобода, иначе ты сбежишь с концами. Поэтому я терпел, прощал и крайне успешно убеждал себя, что мне безразлично, по каким койкам ты скачешь, если возвращаешься ко мне. Больше я так унижаться не буду. Больше я не потерплю измен, - Оскар говорил спокойно, выверено, будто обсуждал деловую сделку, а не свои поруганные чувства, но каждое его слово, ровная, чуть расслабленная серьёзность били точно в цель, достигая разума притихшего собеседника. – Я уже говорил вначале наших текущих отношений, но повторю ещё раз, последний – пока ты со мной, ты только со мной, я требую от тебя верности, на иное я не согласен. Если ты всё-таки пойдёшь налево, с моей стороны последуют санкции. «Я не хотел, не подумал» и иже с ними больше не прокатит. Ты взрослый дееспособный человек и в силах себя контролировать. Единственная связь на стороне, которую я приму – если тебя изнасилуют, или если напьёшься/обдолбаешься до беспамятства, а тебя в отключке поимеют, что то же самое. Но – даже не пытайся солгать, что секс был не по твоей воле. Я всё равно узнаю правду, и ты пожалеешь, что тебя не изнасиловали. Ты согласен с моим условием?

- Оскар, что ты сделаешь, если я изменю? – вместо ответа тихим голосом спросил Том. – Я не собираюсь, но мне интересно, ты так сказал, будто будет что-то страшное.

- Так и будет. А что именно я сделаю, узнаешь, если нарушишь запрет.

- Например?

Глупое, глупое, глупое неуместное любопытство, но оно завладело Томом.

- Без разговоров пойдёшь на выход, - соизволил ответить Оскар.

Блефовал ли он? Возможно. Но неважно, какие на самом деле карты имеешь на руках, главное, чтобы оппонент верил, а Том боялся и чувствовал границы, которые нельзя преступать.

- Я так и не услышал ответа на вопрос, - добавил Шулейман через короткую, но достаточную для осмысления услышанного паузу. – Ты согласен на абсолютную моногамию?

Том должен был почувствовать, что его свободу грубо ограничивают, отбирают ту самую волю выбора, без которой человек не человек, и внутренне запротестовать. Но ничего подобного не испытывал. Может быть, потому, что глубоко внутри, в тёмном уголке, куда не добирается свет разума, полагал, что всё не столь серьёзно. Не выгонит же его Оскар в самом деле, не порвёт же с ним навсегда из-за одного ничего не значащего приключения? Нет, конечно же, нет. Но вера в свою безнаказанность там, за границами разума, а сознанием Том воспринял слова Оскара серьёзно, как ту самую «стоп-линию», которую некогда у него выпрашивал, чтобы что-то его останавливало от ошибок.

- Я согласен, - серьёзно ответил Том. – Я хочу быть только с тобой, мне тебя более чем достаточно.

- Уверен? – Шулейман приподнял брови, смотрел на него внимательно и пытливо, испытывал. – Имей в виду, от того, на что ты сегодня согласишься, потом ты не сможешь отказаться, не сможешь сказать, что передумал, плохо подумал и так далее. Второго шанса не будет. Сейчас мы с тобой заключаем своего рода договорённость, пункты оговариваются в процессе, но не потом.

Даже это давление не напугало Тома. Он ответил с твёрдой уверенностью в своём решении и своей способности ему следовать:

- Да, я уверен. Это то, о чём я тебе и говорил – больше никого, только ты. Я хочу быть с тобой всю жизнь, какие-то другие в эту систему просто не вписываются, они мне не нужны. Даже хорошо, что ты выдвинул верность условием, теперь я точно знаю, что для тебя это тоже важно.

- Отлично, я рад, что мы достигли взаимопонимания по данному вопросу, - сказал Шулейман, подводя черту под первым пунктом обсуждения. - Идём дальше. Я могу тебя ударить.

Том изумлённо поднял брови, и Оскар продолжил, объясняя:

- Разумеется, я не стану тебя бессмысленно избивать, это указывало бы на психические неполадки с моей стороны, коими я не страдаю. Но разок ударить могу. В последнее время, примерно с нашего возвращения летом в Ниццу, я не испытывал такового желания, кроме того раза, когда ты сам полез ко мне с кулаками, и я тебе закономерно ответил, но в прошлом бывало, что каким-то поведением ты жутко меня раздражал, выводя на желание стукнуть тебя, чтобы ты прекратил. Я этого не делал, поскольку, опять же, думал прежде всего о тебе, что с тобой так нельзя, ты травмированный, чувствительный слабый, и я, большой и сильный, не должен поднимать на тебя руку, если хочу сохранить наши отношения. Больше я так не думаю и сдерживать себя не буду. Нарвёшься – получишь. По-моему, справедливо и для меня правильно. Энергия же никуда не деётся, если возник порыв, она остаётся и накапливается; мы оба видели на примере моей агрессии в сторону Джерри, что бывает, когда я долго себя давлю. Не было бы Джерри, недовольство продолжило копиться и нашло какой-нибудь другой разрушающий выход. Больше я не хочу и не буду себя ущемлять.

- Ты сдерживался? – удивлённо переспросил Том.

С самого начала, с тех пор, когда успел понять, с человеком какого характера имеет дело, в браке и после Том жил с выработанной опытным путём и въевшейся в подкорку уверенностью, что Оскар не такой плохой и злой, каким кажется, он чаще пугает словами, чем делает, но тем не менее, когда его терпение иссякает, нужно быть готовым получить за своё поведение, то есть готовым нужно быть всегда, поскольку никогда точно неизвестно, когда он лишь пугает, а когда перейдёт к действиям. Потому Том опасался применения силы с его стороны всегда, понимая, что мало не покажется, он же мышь полудохлая в сравнении с Оскаром. Всегда, кроме тех моментов, когда глаза застилала собственная агрессия. Для Тома стало открытием, что Оскар сдерживал себя в той нездоровой любви к нему.

- Да, - ответил Шулейман. – Обидно, кстати, что ты не заметил. Но это лишь подтверждает то, что щадить тебя бесполезно, человеческого отношения ты не понимаешь и вовсе не замечаешь.

- Теперь уже мне обидно, - с озвученной эмоцией проговорил Том. – Не говори так, будто я полуразумное существо, живущее тупыми рефлексами.

- Но отчасти так и есть, - спокойно парировал Оскар.

Том скрестил руки на груди, положил ногу на ногу и надул губы, ярко показывая, что ему неприятно то, куда свернул их диалог.

- Не смотри на меня так, - сказал Шулейман. – Ты сам знаешь, что далёк от совершенства. Я тоже. Да и следование выработанным паттернам поведения для человека нормально, мозг переживал бы большие перегрузки, если бы люди каждый раз искали новую стратегию поведения. Разница между тобой и большинством в том, что большинство отказывается от нерабочих паттернов, а ты продолжаешь им упорно следовать.

- Мы можем закрыть тему? – Том поднял ладони. – Мне неприятно слушать, какой я неправильный. Ты прав, я знаю, как много со мной не так, но не нужно мне об этом напоминать, я и сам не забываю. Иначе бы не сходил с ума, когда ты обращаешь внимание на кого-то нормального. Или хотя бы сходил с ума не настолько сильно.

- О, вот мы и выяснили ещё один глубинный корень твоей патологической ревнивости, - усмехнулся Оскар и затем качнул головой. – Забей. Несмотря на всю твою ненормальность, а может, и благодаря ей, я люблю тебя и хочу с тобой жить, так что ещё вопрос, кто из нас более неправильный, - он вновь усмехнулся и взглянул на Тома с огоньком в прищуренных глазах.

А Том улыбнулся в ответ, растаял, забыв обиду и оборону. Протянул ладонь по столу и взял Оскара за руку, которую он положил на скатерть ближе к Тому. Как специально. Так и есть – специально, чтобы Том ответил и развил примирительный жест, доведя его до завершённого вида.

- Это, конечно, очень милый момент, - сказал Шулейман. – Но вернёмся к обсуждению. Ты согласен, что я могу тебя ударить?

- В каком смысле? – Том не совсем понял его формулировку и не хотел ошибиться.

- В том смысле, что ты соглашаешься на то, что не неприкасаемый, и принимаешь, что я могу применить к тебе силу. Или же не соглашаешься, если не потерпишь такого отношения, и мы будем думать, как нам быть.

Том серьёзно задумался, склонив голову набок, тема-то для него, боящегося насилия, сложная. И начал рассуждать вслух:

- Я согласен. Если тебе это нужно, я не против физического воздействия в те моменты, когда ты будешь считать, что так правильно. В принципе, для меня ничего и не изменится, как ты верно заметил, я и не понял, что ты меня не трогаешь, - Том неловко усмехнулся под нос, глядя в стол. Поднял взгляд к Оскару. – Но можно тебя попросить? Можешь предупреждать, что сейчас ударишь? Если ты вдруг меня ударишь, я могу сильно испугаться.

- Справедливо, - кивнул Шулейман. – Я согласен тебя предупреждать за исключением тех случаев, когда обстоятельства будут не располагать к ведению диалога, то есть твоих истерик и физической агрессии с твоей стороны.

Том тоже кивнул в знак того, что договорились. Договорились, по сути, на унизительный для него уговор. Но Том так не думал, потому что не знал иных отношений с Оскаром. Разница в том, что теперь от самого Оскара знал, что может получить по шее.

Как-то грустно это. Нет, не согласие быть битым, а весь этот разговор. Как будто они ведут деловые переговоры. А как же романтика, немыслимая без спонтанности? С другой стороны, это и есть более правильный, взрослый подход – говорить, обсуждать важные и спорные моменты заранее, а не бросаться в омут с головой, уповая на то, что желания быть вместе достаточно, чтобы отношения не развалились и не превратились в муку как минимум для одного из пары. Том предпочитал разумный подход, бездумно, на одних лишь чувствах, он уже наделал дел; хорошо, что Оскар его инициировал, поскольку сам Том в жизни бы не догадался остановиться и поговорить, прежде чем переходить к совместному проживанию, что обязывает к большему, чем просто встречи, он бы побежал к машине, сверкая пятками.

Тем временем Шулейман продолжал «переговоры»:

- Третье. Секс...

- А с ним что не так?

Внутренне напрягшись, Том непонимающе смотрел на Оскара, готовый яро защищаться, что не так уж он и плох и может лучше, не надо клеймить его бездарным любовником. Просто у него не было причин стараться, Оскар сам же в этом и виноват, разбаловал.

- Послушай и узнаешь, - не грубо, но доходчиво осадил его Оскар, чтобы больше не перебивал, и Тому ничего не осталось, кроме как заткнуться и слушать. – Помнишь, я говорил тебе, что секс для меня не столь важен, и если его между нами не будет, это ничего не изменит? Забудь. Секс для меня важен, а секс для меня – это проникновение, в нашем случае моё в тебя. Если с тобой что-то случится и по медицинским показаниям будет нельзя, я, конечно, воздержусь без претензий, подожду, сколько надо. Но если тебе вдруг стукнет в голову, что секс в пассиве унижает твоё мужское достоинство, и ты решишь от него отказаться, ничего у тебя не получится. Может, я дам тебе время перебеситься, но если процесс затянется, то слушать я тебя не стану, возьму, чего хочу, и изнасилованием это не будет, потому что тебе понравится.

- Зачем ты мне это говоришь? – Том не понимал. – Разве я когда-нибудь отказывался?

- Во-первых, да, ты отказывал мне и не раз. Во-вторых, ты меня плохо слушаешь. Я хочу, чтобы ты понимал свою со мной роль и чего мне надо во избежание недопонимания. Я воспринимаю тебя исключительно как пассивную сторону, это не плохо, для меня это нормально и единственно естественно. Поскольку я хорошо знаю тебя, уточню, что дело не в твоей внешности, личности и прочем, из-за чего ты периодически впадаешь в глубокие комплексы. С любым типично маскулинным мужчиной я бы придерживался той же расстановки ролей, так как, повторюсь, для меня характерно быть тем, кто вставляет член в партнёра. Я могу перебиваться мастурбацией, петтингом, оральным сексом, но временно или в качестве разнообразия, а полноценный секс в моём понимании лишь проникающий. Так что хочешь не хочешь, а зад тебе придётся подставлять. В свою очередь, если ты всё-таки загонишься, что недомужчина, забудешь, для чего тебе член, или просто захочешь быть сверху, я по-прежнему готов иногда меняться местами. Но, - важно выделил Оскар, - о своём желании ты должен известить меня словами через рот, мысли я читать не умею. Или же должен действиями дать мне понять, чего хочешь, но лучше словами, потому что мне что-то подсказывает, что ты так намекать будешь, что я в жизни не догадаюсь, чего тебе надо. Итак, - он положил ладони на стол по бокам от тарелки, - получилось многословно, но, надеюсь, смысл ты уловил. Ты согласен?

Всё больше складывалось ощущение, что данный диалог не обсуждение, а закладывание правил, как ему, Тому, быть послушным... зверьком? Плохо звучит, очень плохо, можно глубоко обидеться и впасть в уныние от того, что до человека не дотягивает, а только и горазд, что предписанным правилам следовать, чтобы не разочаровать и заслужить те отношения, которых очень хочет. Том мысленно заменил «послушный зверёк» на «хороший партнёр». С такой формулировкой всё и выглядит иначе и Оскар оказывается правым, что говорит о том, чего хочет, а не ждёт, как он, Том, что он угадает.

- Я всё равно не понимаю, к чему ты всё это сказал, - Том покачал головой. – Я никогда и не претендовал на другую роль или отказ от того, чем мы занимаемся. Я... - метнулся взглядом по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, и понизил голос до шёпота. – Я люблю секс в том виде, в каком он у нас есть.

- Я же сказал – вдруг тебе что-то стукнет в голову, - Шулейман чуть повысил голос, до более звучного, глубокого тона. – С тобой это случается. Я тебя предупредил, и теперь ты знаешь, что я думаю на этот счёт и что потакать твоим заскокам не стану.

- Да, я согласен, - кивнул Том немного комкано. – Ты актив, я пассив, и если мне взбредёт в голову совсем отказаться спать с тобой в такой роли, ты мне напомнишь, где моё место.

Формулировка грубая, опять ограничение прав. Но, если сказать другими словами, то это именно то, чего сам Том хотел. Давно уже он понял и принял, что в пассивной роли получает куда больше удовольствия, чем в роли активной, она ему ближе, даже ж с тем парнем на пляже, о котором предпочёл бы забыть, её избрал. Какая разница, что получаешь удовольствие не тем местом, которое для той цели предусмотрела природа, если тебя всё устраивает, и никакого диссонанса ты не испытываешь? Вроде бы не испытывает, ничего подобного давным-давно не было. Потому нет никаких причин для удивления и тем более обид. Да и с самого начала ведь знал, какой будет расстановка ролей в сексе с Оскаром, Оскар же спросил его тогда, когда Том подошёл с требовательной просьбой научить: «Ты понимаешь, что будешь снизу?». Знал, и его это устроило.

Но оставалось одно, что всколыхнуло в Томе интерес ещё до того, как Оскар изложил, что он на самом деле хотел сказать, заговорив о сексе.

- А в остальном? – спросил, осторожно поглядывая на Оскара исподлобья.

- Что «в остальном»?

С невольным тонким изгибом улыбки, поскольку тема пикантная, Том покусал нижнюю губу, прежде чем ответить:

- Тебя всё устраивает в постели?

- Что-то мне подсказывает, что ты ведёшь к тому, что ты бревно и предложению проявлять больше активности. Поправь меня, если я не угадал.

Именно к этому Том и вёл и одновременно боялся этого. Потому что можно стараться по своей инициативе, но когда знаешь, что должен, стараться страшно, начинаются мысли о правильности своего поведения, а не смешён ли ты и тому подобное по нарастающей. Особенно с Оскаром, который всё знает в тысячу раз лучше, оценивает и не стесняется комментировать и смеяться. Тому заранее стало стыдно, когда представил, как пытается быть инициативным и раскованным, а Оскар в ответ лишь смеётся, поскольку выглядит он нелепо в своих потугах.

Не дождавшись ответа в выданную на то паузу, Шулейман сказал:

- Да, ты бревно. Но меня это не устраивает.

- Я не бревно, - возразил Том. – Бревно лежит тихо и не подаёт признаков жизни, я веду себя по-другому.

- Почём тебе знать, как ведут себя брёвна? – усмехнулся Оскар. – Окей, ты темпераментное бревно, но смысл от этого не меняется, как и мой ответ. Меня полностью удовлетворяет наша сексуальная жизнь. В качестве активности от тебя мне достаточно того, что иногда я усаживаю тебя верхом, люблю я грешным делом полениться и поглазеть, - ухмыльнулся, скользнув по Тому взглядом, - ну и твоя открывшаяся любовь к моему члену, выражающаяся в том, что ты тянешь его в рот, выше всяких похвал.

- По тому, какие малые у тебя ко мне требования, складывается ощущения, что я в нашей постели вроде неодушевлённой вещи, куда ты вставляешь член, - пробормотал Том.

- Тебя это обижает? – осведомился Шулейман без волнения, просто спросил.

- В такой формулировке немного, - честно ответил Том. – Но я же сам её сложил, можно сказать и иначе. В принципе, так оно и есть – я лежу, а всё делаешь ты.

- И меня за это можно только пожалеть.

- Что?! – воскликнул Том, но со смешливым возмущением.

- А что? – Оскар развёл кистью. – Думаешь, легко мне было вначале, когда я должен был и не напугать тебя, и расслабить, и удовольствие доставить, и удовлетворить, и про себя за всем этим не забыть? Ни черта не легко.

Облокотившись на стол, Том улыбнулся:

- А потом что?

- А потом я привык, что видеть и чувствовать, как тебе хорошо, для меня важнее собственного удовольствия, и понял, что с этим кайфом не сравнится никакой механический оргазм, какие я получал с другими людьми, - ответил Шулейман с той откровенностью, которая всегда обезоруживала Тома, лишала дара речи.

Это настолько трогает, что можно забыть, как дышать, не то что мыслить.

- Я... А...

Том хотел сказать что-то столь же искреннее и важное и, отчаявшись сформулировать красивую мысль, на секунду закрыл ладонями лицо и, резко отняв их, выпалил, может, и сомнительное, но честное признание:

- Да для меня секс с другими вообще не секс, если сравнивать с тобой! А не сравнивать я не могу. В твою пользу.

- Можно подытожить, что мы оба подсели друг на друга? – произнёс Оскар, приподняв уголок рта в улыбке.

- Я определённо подсел. Я же и не хочу, когда тебя нет.

- Не хочешь, но тем не менее на незнакомца запрыгнул, - хмыкнул Шулейман и ткнул в Тома вилкой. – Да, я простил тебя, но я буду долго припоминать тебе этот поступок.

Тому оставалось только вздохнуть и понурить голову, признавая вину и принимая, что заслуживает порицания и тычков в большую, бездумно совершённую ошибку.

- Мы закончили с данным пунктом? – поинтересовался Оскар. – Можем продолжать обсуждение?

- У меня есть один вопрос, - сказал Том несмело, но с уверенностью, что хочет об этом поговорить. – Ты сказал, что тебя всё устраивает, но мы можем экспериментировать? Иногда мне хочется придумать что-то такое, для тебя и для себя. Мне нравится пробовать новое.

- Я приверженец классики, но и всему новому открыт, так что валяй, придумывай, что тебе интересно попробовать, я поддержу любой движ при условии, что он не будет болезненным и травматичным, - отозвался Шулейман и махнул рукой. – Хотя ладно, забудь об ограничениях, я порол тебя так много раз, что будет справедливым, чтобы и я согласился на садо-мазо, - он легко усмехнулся.

- Ты серьёзно? – Том в изумлении выгнул брови и округлил глаза. – Я ни о чём таком и не думал...

Смутился самой мысли сделать с Оскаром что-то из списка, который можно начать с порки. Не мог его представить в такой роли.

- Да, почему нет? – пожал тот плечами. – Что-нибудь ещё?

Том покачал головой:

- Нет. Продолжай. Что ещё я должен знать?

- Не знать, а соблюдать, - поправил его Шулейман. – Не трогай Грегори.

Настроение у Тома испортилось, что отразилось хмурой мрачностью на лице.

- Почему ты его опять выделяешь?

- Потому что я не хочу, чтобы ты сломал парню психику, а то и физически что-нибудь, - доходчиво ответил Оскар. – С учётом того, что ты в него уже тыкал ножом, мои подозрения и предосторожность закономерны.

- Я не тыкал, а угрожал. Если бы я хотел ему навредить, я бы не промахнулся, - скрестив руки на груди, с едкой улыбочкой отозвался Том.

- О чём я и говорю, - выразительно подчеркнул Шулейман. – Человек, хладнокровно убивший двух вооружённых наёмников, вызывает определённые опасения, когда рядом оказывается тот, кто ему не нравится.

- Я понять не могу, ты прикалываешься или реально меня подозреваешь? – нервно, с наездом спросил Том.

- Я утрирую, - признался Оскар, сохраняя непоколебимое спокойствие. – Я не думаю, что ты убьёшь Грегори. Хотя... - смерил Тома сощуренным взглядом, - как знать, ты не отличаешься адекватностью поступков. Не суть, не буду вдаваться в долгие рассуждения. Моё условие ты слышал – не трогай его.

- То, что ты сейчас говоришь, совсем не убеждает меня в том, что он для тебя всего лишь прислуга.

- Грегори для меня всего лишь отличная прислуга. Легче?

- Нет.

Том откинулся на спинку стула, выдыхая, и, подумав, сказал:

- Хорошо, я готов принять твоё условие. Но у меня есть встречное, – вскинул взгляд подбородок, серьёзно глядя в лицо Оскара. – Грегори должен вести себя так, чтобы было понятно, что он – всего лишь домработник.

- А он себя как кто ведёт? – усмехнулся Шулейман.

- Как домработник, к которому у тебя особое отношение. Пусть не находится всё время рядом с нами и разговаривает с тобой только по делу.

Оскар вновь усмехнулся, веселясь с наглости Тома, тоже откинулся на спинку стула:

- Грегори и так не находится всё время рядом со мной и тем более не будет этого делать, когда мы с тобой будем вместе, - отвечал он, скрестив руки на груди. – А общаться с ним я продолжу так, как привык.

Том насупился, сверлил его взглядом. Но с первой секунды закралась трещинка в уверенности, что в силах одержать верх в этой схватке взглядов и воль. Оскар не прилагал никаких усилий и именно этим побеждал. Том снова вздохнул, принимая негласное поражение, и прикрыл глаза:

- Давай закроем это обсуждение, хорошо? Ты слышал мою позицию, а если мы продолжим, то поругаемся. Я этого не хочу.

- Повтори, что согласен.

- Хорошо, я согласен терпеть его существование на одной с нами территории, - сдался Том.

- Отлично, тогда переходим к последнему пункту, это не условие, а вопрос. Как ты понимаешь, живя вместе, мы не будем каждый день куда-то ходить, ездить, это формат свиданий, а не отношений на стадии совместного проживания. В связи с этим у меня вопрос – как часто тебе нужно куда-то выходить, чтобы не заскучать?

Вот так по-деловому? Просит озвучить желаемый график? Романтиком Том себя не считал, но такого расписания его натура не принимала и вынести не могла, это же совсем уж сухо, без капли спонтанности. С другой стороны, расписание даёт определённость, а в определённости он нуждается, в ней чувствует себя спокойно, устойчиво, поскольку есть, на что опереться. Нет! Не думать о другой стороне, иначе в двойственности пожеланий вообще ничего не сможет решить.

- Эм... - начал Том, стараясь понять, что ему действительно подойдёт. - Раз в неделю... Нет, раз в неделю слишком часто, - качнул головой, отвергая собственную мысль. – Раз в месяц будет нормально...

Нет, не нормально, почувствовал, что и это не то.

- Хотя нет, - нахмурившись, Том снова отказался от того, что только что озвучил. – Знаешь, идея составить график развлечений не кажется мне удачной. Давай лучше я буду говорить, если захочу посетить какое-то конкретное место или просто развеяться, а ты тоже будешь так делать, будешь подходить ко мне и говорить, что мы едем туда-то? Так и разнообразие будет, и элемент неожиданности сохранится. Свободы, вроде того, мы будем развлекаться не тогда, когда должны, а когда сами этого захотим.

- Договорились, - согласился Оскар. – Только ты говори, словами через рот, ты помнишь.

- Обещаю, что буду, - улыбнувшись, пообещал Том.

Шулейман задумался, наклонив голову набок, перебирал пальцами по столу. И посмотрел на Тома:

- В принципе, это всё, что я хотел обсудить на берегу. Твоя очередь.

- Что «моя очередь»? – не понял Том.

- Говорить.

- Что?

- Может, у тебя тоже есть какие-то условия? – подсказал Оскар. – Что-то, что ты хочешь прояснить заранее?

Том растерянно задумался, ища в себе что-то, что хотел бы обсудить, но ничего не находил. Нет у него никаких условий. Но казалось правильным что-то сказать, чтобы не быть тем, кто заранее думать не умеет, молчит весь такой хороший, на всё согласный, а потом опять двадцать пять. Потому думал. Но по-прежнему ничего. Все минусы Оскара он воспринимал как его неотъемлемые части и давно уже не мог вычленить, что в нём исключительно плохое и хотелось бы изменить. Разве что... Кое-что всё-таки мог озвучить в качестве условия и знать, что не продешевил и не притянул его за уши, а озвучил то, что ему на самом деле важно.

- Оскар, уволь Грегори, - Том постарался звучать серьёзно, без вздорного вызова. – Как раз это и твоё условие удовлетворит – в отрыве от тебя он не представляет для меня никакого интереса, я его больше никогда не увижу.

- Я тебя услышал, - кивнул Шулейман. – Но нет, я его не уволю.

- Что?! – Том влёт растерял деловую серьёзность, в возмущённом удивлении изломил брови. – Ты не можешь отказаться.

- Могу, - спокойно отвечал Оскар. – Обсуждение подразумевает, что каждая из сторон на добровольной основе может принять или не принять условие, выдвинутое другой стороной. Ты тоже мог отказаться от любого из моих условий.

- Что, так можно было? – неподдельно и оттого крайне тупо изумился Том.

- Тебя ни на какие выводы не натолкнуло, что я в конце каждого пункта спрашивал, согласен ли ты? – вопросил у него Шулейман, пристально вглядываясь в глаза, должно быть, в поисках признаков разумения. – Если бы ты не мог отказаться, я бы ставил тебя перед фактом, а не спрашивал.

Том хлопал ресницами, судя по выражению лица, в его голове шёл процесс осознания, что не говорило ни о чём хорошем. Шулейман вздохнул и закатил глаза:

- Понятно. Начнём сначала? – его голос и поджимание губ выдавали раздражение. – Хочешь изменить свои ответы?

Том обхватил голову руками, прочесав пальцами волосы, поскольку всё пошло слишком быстро и совсем не так, как хотелось провести этот вечер. Затем вскинул руки; все телодвижения заняли пару мгновений:

- Стоп, подожди. Я понял, что могу отказаться, просто думал, что это вроде как условность, потому что если для тебя что-то принципиально важно, а для меня нет, логично, что я должен уступить и согласиться. Поэтому я и сказал, что ты не можешь отказаться, я же согласился на все твои условия, ты тоже должен пойти мне навстречу, - объяснил Том, в конце приложив ладонь к груди.

- Так я не понял, ты на самом деле согласен или уступил мне? – искренняя попытка Тома выйти в примирение не подействовала на Шулеймана, он оставался раздраженным и требовал истинных ответов.

Поскольку знал, что когда Том входит в роль безотказной овечки, потом его же его согласие и начинает разрушать, а после и всех окружающих. Том резко подался через стол, приподнявшись со стула, двумя руками схватил Оскара за руку, отчаянно и одновременно твёрдо вглядываясь в его глаза:

- Я согласился, потому что согласен. Хочешь бить меня – бей. Поверю Джерри, возможно, мне это нужно, только не слишком усердствуй, но ты этого и так не станешь делать, потому что никогда не делал. Хочешь, чтобы я был верен – я тоже хочу этого. И взгляды на секс наши совпадают. Это то, что я думаю. Но я действительно считаю, что ты должен пойти мне навстречу, потому что я согласился на все твои условия, пускай и искренне, это справедливо.

Шулейман его понял, остыл. Держа его за руку, Том чувствовал, как он расслабился, взгляд стал мягче.

- Я всё равно не соглашусь, поскольку для меня принципиально, чтобы Грегори остался, - сказал Оскар. – Он мне нравится исключительно как человек, и я очень ценю его как работника. Повторю в последний раз – я не сплю с ним, не спал, не хочу и не захочу, у меня своего рода пунктик – я не могу расценивать как сексуальный объект тех, кто намного младше. Можешь обижаться, злиться, но я тебе не уступлю.

Том потупил взгляд в стол, опустился обратно на стул. Но не в грусти, а в неком замешательстве эмоций, которые по большей части пустышка.

- Оскар, хочешь правду? – Том сверкнул неуверенно-улыбчивыми искорками в глазах, исподлобья взглянув на Шулеймана. – Если честно, я назвал своё условие только потому, что ты сказал мне говорить, я подумал, что должен что-то сказать. Пока ты не заговорил о Грегори, я о нём и не вспоминал.

- Получается, я сам виноват? – усмехнулся Шулейман; атмосфера разрядилась как по щелчку. – Да, сам, надо было молчать, а там вы бы встретились лицом к лицу, и камень преткновения отпал сам собой по причине смерти Грегори.

- Оскар... - укорил его Том.

- Ладно-ладно, - развеселившись, Оскар вновь усмехнулся, поднял ладони. – Убийца – это не диагноз, а стечение обстоятельств. Отложим шутки, - он положил руки на стол. – Так что, мы поняли друг друга и договорились, Грегори остаётся и продолжает исполнять свои обязанности домашней прислуги, а ты мой партнёр и любовник?

Том невольно улыбнулся, так обласкало слух это слово «партнёр». Потому что партнёр – это больше, чем любой его синоним, партнёр – это по жизни.

- Да, договорились, - кивнул Том и следом сощурился. – За исключением ситуации, если он будет меня провоцировать или если я сочту, что он меня провоцирует. Тогда я его убью, - сказал с очаровательной улыбкой маньяка-психопата.

Мысль, что придётся регулярно видеть юнца, который фактом своего существования и особенно возрастом выводил его из себя, Тома не радовала. Но в самом же деле не думал о нём, пока Оскар не напомнил, и знал, что Оскар его, Тома, любит и хочет. Да и Грегори не смотрел на Оскара с сексуальным интересом, что, конечно, подозрительно, потому что Оскара все хотят, даже Эллис со своей ориентацией не отказалась бы от него, но отсутствие такого интереса определённо говорит в пользу того, что беспокоиться не о чем. С этой неприятностью можно смириться и ужиться.

Шулейман усмехнулся под нос, покачав головой, понимал же, что Том шутит, но не захотел развивать тему. Им ещё было, о чём серьёзно поговорить, а то такими темпами до рассвета не управятся.

- Подводя итоги, выходит, что мы можем съехаться, - сказал Оскар. – Тут я должен тебя спросить – ты уверен, что готов? – спросил чётко, пристально глядя на Тома.

- Разумеется! – Том аж воскликнул, всплеснув руками. – Я жду этого с мая!

- С мая? – Шулейман скептически выгнул бровь. – То есть я с тобой обращался, как с грязью, а ты мечтал жить вместе? Впрочем, ладно, ни для кого здесь не новость, что ты странный. Ты и секса хотел, помнишь, что было, когда мы до него дошли?

- В этот раз так не будет, - заверил его Том. – Я не сбегу от порога и потом.

- И завтра, и послезавтра?

- Ты пытаешься меня переубедить?

- Я хочу, чтобы ты хорошо подумал сейчас и не начал сомневаться потом.

Том облокотился на стол, наклонившись вперёд, взял Оскара за руку и серьёзно и предельно честно сказал:

- Оскар, я хорошо подумал и не начну сомневаться. У меня было достаточно времени, чтобы понять, чего я хочу, я определился задолго до сегодняшнего вечера. Я хочу быть с тобой, хочу жить с тобой, и что бы ни случилось, мы пройдём это вместе, я не испугаюсь, не передумаю и не усомнюсь в своём выборе.

- Тебе удалось меня растрогать, - Шулейман улыбнулся, не обнажая зубов, мазнул пальцами по ладони Тома, накрывающей его руку. – Окей, верю. Когда хочешь переехать, сегодня поедешь со мной, а вещи твои завтра привезут, или завтра с утра вместе с вещами приедешь?

Лицо Тома вновь приобрело то растерянно-испуганное выражение сложности определения. Выждав немного, Шулейман утвердил:

- Сегодня. Достаточно с тебя самостоятельных выборов.

Отпустив его руку, Том с готовностью встал:

- Поехали.

- Не хочешь сначала завершить ужин? – Оскар указал на тарелки на столе.

- А... да, точно, - Том сконфуженно вернулся на место.

Совсем забыл про ужин. Какой может быть аппетит, когда сбывается самая светлая, самая истовая мечта?

- Будешь десерт? – спросил Шулейман, когда официант забрал пустые тарелки.

Том хотел отказаться, чтобы не тратить время. Но подумал, что не нужно торопиться, мечта уже сбылась, осталось только прийти к ней, почему бы не подсластить этот сладчайший вечер. Согласившись, Том пробежался взглядом по позициям меню и назвал официанту название желаемого десерта. Сливочно-ванильное парфе, отличный выбор. Оскар на десерт как всегда пил кофе.

От момента окончания ужина, когда встали из-за стола, до мечты от силы десять минут пути. Дорога прошла как в полусне; Том смотрел в окно, на проносящиеся, сливающиеся в яркие линии огни вечернего города и испытывал благоговение. Без крупицы волнения, разве что с лёгкой, неощущаемой, как рябь на воде, дрожью переживаний от предвкушения. Ровного, светлого предвкушения, в котором, перманентном, слишком долго жил, чтобы сейчас испугаться. Даже странно, что не боится и не тревожится, смотрит в будущее исключительно уверенно, это не в его характере. Но разве ж отсутствие волнения повод для волнения? Нет, не в этот раз. Для полного, идеалистического счастья оставалось только уговорить Оскара завести ребёнка, которого почему-то больше не было в его планах. Потому что очень, очень хотел воспитывать мальчика с глазами Оскара, дарить ещё и ему любовь, которой уже становится слишком много для себя одного. Но это потом, года через три. В тридцать один впору задуматься о семье, ко времени такой шаг, а пока наслаждаться жизнью вдвоем, зная, что у них будет что-то ещё большее.

Машина остановилась, и Том невольно затаил дыхание, до последнего этажа обводя взглядом сияющее светом в окнах здание, к которому вели все дороги в его жизни. Хлопнула дверца, возвращая в реальность, которая не замирает ни на миг. Том последовал за Оскаром, вышел из автомобиля, кричаще-яркого, красно-оранжевого, с которым каких только воспоминаний ни связано с той случайно встречи в Париже. Позволил себе остановиться и ещё пару мгновений посмотреть на фасад здания и двинулся за Оскаром, что остановился у парадного входа и выжидающе на него смотрел.

- Уже усомнился, что не поторопился?

- Я же могу обидеться, что ты хочешь меня отговорить, - с улыбкой ответил Том, в шутку пихнув Оскара локтем.

- Не задирайся, - отозвался тот и, хлопнув его по попе, открыл дверь.

Лифт на двадцать первый этаж. Вровень шаги к двери в квартиру – последний рубеж, за которым светлое, невозможно желаемое будущее станет настоящим. За последние полгода зайдёт в неё в третий раз и насовсем.

- У тебя есть последняя возможность передумать, - наклонив голову к Тому, с ухмылкой сказал Шулейман.

- Не дождёшься, - повернувшись к нему, ответил Том. – Никогда и ни в чём я не был так уверен, как в том, что хочу вернуться в эту квартиру, к совместной жизни с тобой.

Больше не о чем говорить. Оскар открыл и распахнул дверь в немом пригласительном жесте. Где же фанфары? Они кричат внутри. По закону подлости Том должен был споткнуться на пороге и упасть или нелепо влететь в квартиру, что плохой знак. Но ничего подобного не произошло. Том просто переступил порог. Набрав полную грудь воздуха, как перед шагом к чему-то невероятно важному, поскольку даже Оскару не объяснить, но для него это триумфальный момент. Момент его триумфа. Он смог, он вернулся.

Разувшись в положенном месте, Том пошёл по квартире. В прошлые разы не замечал, был занят и ослеплён разными своими переживаниями, но здесь многое изменилось. Цвета, интерьеры, даже стены кое-где передвинулись. Том в молчании разглядывал всё, касался кончиками пальцев стен. В затаённом восхищении, потому что это его момент, момент, когда сбылась его мечта, влившись в быль без единого шва и изъяна. Подтверждая, что так и должно быть. Шли годы, менялось всё, что только могло измениться в жизни, а Том исправно возвращался в эту квартиру, в которую по всем законам мироздания никогда не должен был войти. Восемнадцатилетним, бездомным и имеющим единственный ориентир в жизни в лице своего неординарного доктора; девятнадцатилетним, отчаявшимся и потерявшим надежду быть частью семьи, которую едва успел обрести; двадцатитрёхлетним, понявшим вдали отсюда, что здесь его единственный дом, а свобода не столь важна, как возможность вернуться; и, наконец, двадцативосьмилетним, совсем взрослым и понимающим себя и свои чувства, которые наконец-то без сомнения любовь. Теперь уже непременно навсегда.

Шулейман ходил с ним и не одёргивал. Знал эту особенность-чудинку Тома – посмотреть помещение, потрогать, познакомиться на неком никому больше не понятном уровне. Иногда его поведение раздражало, но сейчас Оскар готов подождать и просто понаблюдать, раз Тому нужно привыкнуть к новому-старому месту.

Том остановился в гостиной, что теперь была очень светлая, с жёсткими прямыми линиями мебели. Огляделся вокруг. Два года он шёл к исполнению мечты, что есть возвращение к Оскару, возвращение сюда и к жизни, которая у них была; которую не ценил по собственной глупости и незрелости. Сейчас эти два неполных года казались сном, забылись все сложности, переживания и боли. Сколько всего произошло? Жил в чужой недружелюбной стране, спал на улице, обманывал, работал на износ, заработал имя, подвергся попытке изнасилования и смог защитить себя, за что поплатился, потеряв всё, был осуждён и выслан из страны, исполнял исправительные работы и даже успел поставить крест на их с Оскаром истории и долго держать оборону, но в один миг понял и принял, что иначе быть не может, кроме как с ним. Точно приснилось, а на самом деле вчера вышел отсюда, а сегодня вернулся. Том по-прежнему живо помнил свои чувства, разрушившие их брак, но то, что было позже, утратило и краски, и значимость, став не более реальным, чем то невнятное, что снилось вчера.

Но всё-таки было. Путь, затянувшийся на два года, в которые произошло всё, что только могло и не могло произойти. Два года, за которые стал намного взрослее и осознаннее и, отказавшись от счастья, пришёл к новому, совершенному счастью. Мальчик из пригорода Морестеля снова смог подняться на вершину и больше никуда никогда отсюда не уйдёт. Это его место – вершина горы, где обитают белые орлы. Том развернулся к Оскару, что стоял поодаль, подошёл к нему и обнял за шею, прильнув всем телом. Улыбнулся и озвучил свою последнюю и самую главную мысль:

- Больше никогда.

- Что? – уточнил Шулейман, сцепив руки у него на пояснице.

- Больше никогда от тебя не уйду. Даже если будешь прогонять, не уйду, - Том тряхнул кудрявой головой.

- То есть я попал конкретно и до конца жизни? – Оскар усмехнулся, указательным пальцем поглаживая его по ощутимым позвонкам.

Том отпустил его, задумчиво отошёл на пару шагов в сторону и повернулся кругом:

- Мне кажется, что я сплю или спал всё это время. Два года я мечтал о том, чтобы вернуться к тебе, и теперь мне не верится, что всё это правда, было и есть.

Сказал то, что, возможно, Оскар и не поймёт, потому что он не боролся эти два года. Но хотел, чтобы он слышал его чувства. В свою очередь теперь Шулейман подошёл к Тому, возобновил прерванные объятия:

- Мне тоже не верится. Я выстроил свою жизнь без тебя и думал, что если мы и встретимся, то я пройду тебя мимо. Но вот мы снова здесь, - Оскар развёл кистями рук и снова сомкнул их на спине Тома.

Ответил улыбкой на трогательную, нежную, полную любви, как и его сияющие карие глаза, улыбку Тома. И, не отпуская Тома из объятий, которыми и он вновь зацепился за его, Оскара, шею, коснулся губами его губ. Идеальный момент для каноничного хэппи-энда, все слова сказаны, чувства выяснены, главные герои получили главную награду – счастье друг с другом. Но в реальности не бывает хэппи-эндов, после свадьбы, рождения ребёнка, любой ситуации, которой традиционно заканчивают кино или книгу, жизнь продолжается.

- Пойдём дальше, - добавил Шулейман и взял Тома за руку, увлекая за собой.

В спальню, в чём совпали желаниями. Том тоже хотел перейти в эту комнату. Но в спальне Том заметил кое-что, чего совершенно точно не было раньше – карту на стене, да не простую, а необычную какую-то. Заинтересовавшись, Том подошёл к стене, указал на карту:

- Что это?

Нет, понятно, что это карта, но она совсем уж не сочеталась с Оскаром как часть интерьера спальни.

- Голографическая карта, - закономерно ответил Шулейман, заодно прояснив для Тома, почему же карта показалась ему необычной. – Специально для тебя. Во-первых, я помню, что обещал тебе Африку, но подзабыл исполнить, когда это было актуально. И, хоть мы договорились, что ты будешь говорить о своих пожеланиях, я не рассчитываю на то, что ты столь быстро сможешь искоренить в себе дурную и вредную привычку молчать, а так проще, тебе и говорить ничего не придётся: захочешь куда-то, отметишь место на карте, я увижу и организую путешествие.

Лёгким касанием активизировал карту, она засветилась, приобрела объёмный вид, и произвольно ткнул пальцем, показывая, как отмечать места. На месте прикосновения загорелась примечательная красная точка.

- Видишь? Всё просто. В спящем режиме все отметки сохраняются, - продолжал Оскар. – Во-вторых, будешь учить географию, - взглянул на Тома с лёгкой ухмылкой и таким же прищуром.

Том наблюдал за его манипуляциями и мгновенными до синхронности ответами карты как за дивом дивным.

- Вау, - выговорил он. – Я не знал, что такое бывает.

- Прямиком из Японии приехала, - ответил Шулейман, скрестив руки на груди и привалившись плечом к стене слева от карты. – У них там вообще мир будущего.

Том кивнул его словам и вернул взгляд к карте. Смотрел на неё большими завороженными и неподдельно радостными глазами, как кот на мигающую новогоднюю гирлянду.

- Я только пять лет как освоил интернет и смартфоны, а технологии вон как далеко зашли, - улыбаясь, сказал Том. – Похоже, я никогда не догоню прогресс. А как убрать отметку? – полюбопытствовал.

- Касаешься отметки, и она исчезает, - объяснил и показал Оскар. – Можно увеличить, если хочешь отметить не страну, а город, - расходящимся движением пальцев по типу того, каким приближают изображение на сенсорных экранах телефонов, увеличил карту в районе Франции.

Высветились все крупные французские города, а также города соседних Германии, Бельгии, Швейцарии. Не сдержав восторга от такого технологического волшебства, Том запищал, дважды хлопнул в ладоши. Как легко порадовать ребёнка, даже если ему двадцать восемь лет.

- Надо выключить, а то я всю ночь около неё простою, - произнёс Том, взглянув на Оскара. – А у меня были и есть совершенно другие планы. Только сначала отмечу место, куда хочу сейчас.

Приблизившись к карте, Том ещё немного увеличил карту в том же районе и поставил отметку на наименовании «Ницца».

- Ты и так здесь, - отметил Шулейман.

- Я никуда не хочу уезжать.

Том улыбнулся, положил ладони на грудь Оскара и потеснил его к кровати, толкнул, укладывая, и, сразу сняв кофту, которая в ближайшее время точно не пригодится, сел на его бёдра. Провёл руками вверх по его торсу, плавно качнулся, продолжая улыбаться с нотой загадочности.

- Хочу обновить нашу кровать, - поделился Том своими очевидными намерениями.

- Это новая, - неромантично, но честно подсказал Шулейман.

- Я знаю.

Том знал, что эта не та кровать, которая была их супружеской, а до того просто общей. Знал, что явно не первый в ней. Но разве это имеет значение? Теперь это их кровать, на которой планировал пережить множество приятных моментов. Шулейман взял Тома за талию, сжал пальцы на тонком теле. И скинул его на постель, ловко меняя местами позиции, подмял под себя. Том дёрнулся, желая вывернуться и «вернуться в седло», сейчас настрой имел такой, что хотел начать активно, показать Оскару, как хочет его и как чувствует. Но Оскар не пустил, прижал локти Тома к кровати и наклонился к его лицу, опаляя дыханием губы:

- Я хочу так.

И Том сдался, уступил без раздумий и без единого возражающего порыва, тонко, послушно улыбаясь, транслируя взглядом и всем телом, что готов принять всё, что Оскар захочет с ним сделать. Считав его согласие, Шулейман принялся неспешно водить кончиками пальцев обеих рук по его груди и животу, как бы невзначай цеплял затвердевшие соски, поднимался к ключицам и опускался обратно к кромке штанов. Расслабляя и распаляя. Наклонился и влажно поцеловал Тома в шею, продолжая блуждания рук по его телу. Большей частью едва ощутимые прикосновения, а Том уже затрепетал. От знания, что будет дальше; от того, что уже приятно; от желания захотеть больше, сильнее и отдаться Оскару. Том запрокинул голову, открывая себя, в опережающем нетерпении елозил пятками по покрывалу.

- Подожди, - Том осторожно похлопал Оскара по плечам и, дождавшись реакции, заглянул в глаза. – Я кое-что забыл сказать. Я понял, что Грегори очень хорошо готовит, но можно я буду нам готовить? Я люблю готовить, и мне нравится делать для тебя то, что я могу сделать.

- Значит, удовлетворять меня в постели тебе мало, хочешь быть идеальной жёнушкой? – усмехнулся Шулейман, но не стал переводить поддёвку в разряд издевательства. – Можно. Завтра поговорю с ним.

При всей избалованности и придирчивости ему вообще неважно, чтобы завтраки, обеды и ужины были уровня высокой кухни. Главное, чтобы еда была и была вкусная. Как готовит Том, Оскара вполне устраивало. А если захочет чего-то этакого, поручит приготовление Грегори или поедут с Томом в ресторан.

- Ты мылся перед свиданием? – спросил Оскар.

- Да, и... всё, что надо, сделал, - смутившись нелюбимой туалетной темы, ответил Том.

- Отлично.

Шулейман показал зубы в довольной, заговорщической широкой улыбке-ухмылке и расстегнул штаны Тома.

- О, клубничка, - провёл пальцами по яркой ткани тех самых красных в горошек слипов, которые Том ему демонстрировал по видео.

И вытряхнул Тома из штанов, заодно сдёрнув и трусы, перевернул его лёгким рывком и потянул за бёдра вверх, ставя на четвереньки. Том открыл рот, но вопросы все отпали, поскольку почувствовал прикосновение языка на копчике. Оставалось только закусить губы и приготовиться к той смущающей, запретной, но невероятно приятной ласке, которую, чего уж греха таить, распробовал и желал получать как можно чаще.

Шулейман широко провёл языком между его ягодиц, припечатал прикосновение губ к сжатому пока что колечку мышц.

- Мне нравится, что когда я тебя хорошенько вылижу, - намеренно назвал вещи своими именами в самой пошлой форме, чтобы Том задрожал в смущении, - ты такой расслабленный и жаждущий секса, что тебя можно никак больше не готовить.

Развязные слова опалили, как и было рассчитано. Том зажмурил глаза, но ничего не мог противопоставить правоте Оскара. Тем более что Оскар продолжил своё дело, не оставляя возможности сконцентрироваться на мыслях и что-то возразить, отказать себе в удовольствии. Впиваясь пальцами в его разведённые ягодицы, Шулейман водил языком по нежной коже, всё больше концентрируясь непосредственно на сфинктере, непроизвольно сокращающемся от таких ласк. Освободив одну руку, гладил Тома по наливающейся кровью промежности, будто случайно, дразня, трогал яички. Покусывал ягодицы, перемежая лёгкой болью сворачивающую сознание набекрень ласку. А Том комкал в кулаках подушку.

То, что не был полностью возбуждён на момент начала, ничуть не помешало. Том и не обращал внимания, что там с его членом, возбуждение концентрировалось в другом месте – во всём теле, особенно сзади, от поясницы и ниже, окутывая жарким облаком. Момент, когда Оскар ввёл в него язык, всего наполовину, прострелил по позвоночнику столпом искр, ввинтился в мозг взрывом настолько сильного желания, что свело все жилы, всё тело вскинулось. Том резко поднялся на руках, со звуком, напоминающим всхлип, схватил ртом воздуха, прогнулся в спине на пределе возможностей. И чуть позже упал обратно, вцепился в подушку не только руками, но и зубами.

Найдя на промежности Тома точку – внешнюю проекцию простаты, - Шулейман надавил, и Том звучно застонал в истерзанную подушку. Целого языка, ритмично двигающегося внутрь, тоже было мало, мало распалённому, раскрывающемуся навстречу телу. Хорошо, что Оскар и сам уже желал перейти к основному блюду. Но перед тем схватил Тома за щёки и поцеловал взасос. Мысль, где до этого Оскар касался его губами и языком, Тома не коробила. Да и не было никакой мысли.

Сбросив одежду, Шулейман снова поставил Тома на четвереньки, смазал, и у Тома сорвался вдох, когда почувствовал в себе его член. Крепкий, толстый, горячий, заполняющий до той глубины, от которой должно быть страшно и неприятно, но нет, ощущения прямо противоположные. Оскар обхватил его, накрыв собой спину Тома, но не налёг полностью, что не позволило бы Тому выстоять долго под его много превосходящим собственный весом, а держался в скрюченной позе в основном за счёт собственных усилий, напряжения мышц, удерживающих тело в любом положении.

Том начал кричать едва не с первой минуты. От переизбытка эмоций, помноженных на интенсивность физических ощущений, долбящих в мозг, и тех же чувств, рождающихся из телесных, ментальных, всех вместе, спутанных клубком переживаний, разворачивающихся в груди бурей-торнадо. Оскар поднял его, потянув за плечо, и Том извернулся, повернул голову и получил поцелуй в губы. Потом, когда воздух иссяк до головокружения, поцелуи в шею, оставляющие следы на бледной коже. Нужно за что-то держаться. Оскар держал его, но Том всё равно чувствовал, что падает. Скрёб пальцами по телу Оскара, сознанием в забытьи фиксируя, какая жёсткая, каменным рельефом вычерченная у него сейчас мускулатура.

Вновь оказавшись на четвереньках, одной рукой Том схватился за спинку кровати, а второй цеплялся за руку Оскара, обхватывающую его под шеей, внушая угрозу удушья, что лишь подстёгивало безумие гормонов в крови. Обнимая директивно-заботливым жестом, что напоминало, что он – с правильным человеком, который знает, как о нём позаботиться во всех отношениях. Который может. Немного сменив позу, Шулейман выпрямил спину и теперь держал Тома лишь за бёдра, вколачиваясь с мощью и ритмом отбойного молотка. Тому казалось, что все внутренние органы подпрыгивают при каждом толчке, а на ягодицах останутся синяки от столкновений с жёсткими, сильными бёдрами.

Внезапно внутри воцарилась пустота, неприятный холодок попавшего в горячее нутро воздуха. Шулейман вышел из него, перевернул, валяя, как легковесную куклу, подтянул к себе и снова вошёл, подняв нижнюю половину тела Тома над постелью. Ненавидимая Томом поза из-за того, что в ней ощущения невыносимо зашкаливают, в ней член не только врывается глубоко, но и каждым движением давит на простату.

- Я знаю, что ты это любишь, - издевательски ухмыльнулся Шулейман, не сбавляя темпа.

Том ответил бы ему, но не имел на то никаких сил, лишь раскрыл рот буквой «о», глядя на Оскара неосмысленно-умоляющим взглядом.

- А давай попробуем более продвинутый и экстремальный вариант данной позы.

Шулейман не спрашивал. Прежде чем Том успел осмыслить, что могли бы означать его слова, Оскар, не отпуская его, поднялся на ноги, подвесил вниз головой. Мир в глазах в прямом смысле этого слова опрокинулся, перевернулся. Том вскрикнул, бессмысленно пытаясь схватиться за простыню. Встал на руки, выгнулся, чтобы немного разгрузить Оскара, тоже создать точку опоры. Сумасшествие. Часто ли доводится заниматься сексом вниз головой? Большинству людей никогда в жизни.

В голове нарастал гул крови – шум бушующего девятибалльным штормом океана. Картинка в глазах прыгала, сотрясалась, плыла.

- Всё, не могу уже... - взмолился Том.

Чувствовал, что руки слабеют и подводят, и что того и гляди кровь пойдёт носом, ища способ сброса давления. Оскар опустил его, уложив спиной на постель, налёг сверху. Первый оргазм плавно перетёк во второй, поскольку Оскар не останавливался, бескомпромиссно тоже стремясь к разрядке, пока не стих, уткнулся носом в висок Тому.

Быстро, за полторы минуты перекурив одну, Шулейман придвинулся к Тому с ясно читающимся желанием продолжить.

- Оскар, я не могу сейчас, - сказал Том жалобно и по возможности серьёзно, чтобы отказ звучал убедительно.

- Можешь, - не согласился Шулейман, водя пальцем по его бедру в близости от паха.

- Не в том смысле. Дай мне хоть двадцать минут отдохнуть. Хотя бы отдышаться.

- Кто из нас двоих старше? – усмехнулся Оскар и подпёр голову рукой. – Тебе двадцать восемь, а уже передышка нужна. Не стыдно тебе?

Том изменился в лице:

- Должно быть стыдно? Это плохо?

- Кто меня за язык тянул? – риторически произнёс Шулейман, цокнув языком. – Поздравляю с новым загоном.

Посмотрев пару секунд на Тома, в глазах которого не было ни капли понимания, что он изначально пошутил, Оскар добавил, поясняя:

- Нормально это. Рефракторный период характерен для всех мужчин.

- Ре... Чего? – непонятливо нахмурился Том.

- Рефракторный период – время после оргазма, в которое мужчина физически не может продолжать половой акт, или может достичь эрекции частичной или же полной, но кончить не может. У тебя данный период отсутствует, иначе бы ты не мог за одну минуту дважды кончить, у меня чуть более выражен, я могу снова возбудиться, когда едва пошёл спад, быстро достигаю второго оргазма в редких случаях. Поэтому – потому что у тебя рефракторного периода нет – я знаю, что ты можешь, но ленишься, и сразу рассчитываю на продолжение.

На такой расклад по фактам, подкреплённым наукой, и возразить нечего. Том похлопал ресницами и, смущённо прикрыв веки, сказал:

- Хорошо. Но дай мне пять минут отдохнуть, хорошо?

Шулейман великодушно согласился, усмехнулся, притянул Тома к себе, загребши в медвежьи объятия, и поцеловал в висок.

Утро тоже началось с секса, более нежного, ленивого, но не менее яркого. На боку, с поцелуями почти до самого конца, несмотря на то, что никто ещё не чистил зубы. После такого и вставать не хотелось. Но разгулявшийся голод настойчиво толкал покинуть постель.

- Пойду умоюсь и приготовлю завтрак, - сказал Том, борясь с ленью, и, приподнявшись, поцеловал Оскара в щёку.

- Окей, - Шулейман потянулся и взял с тумбочки сигареты.

Одевшись, Том вышел из спальни, вдохнул полной грудью ни на что не похожий дух дома и направился в ванную комнату, поскольку не только голод толкал двигаться, но и мочевой пузырь, да и освежиться действительно нужно. И причесаться, обязательно, в зеркало Том ещё не смотрелся, но представлял, какой лохматый.

Справив нужду, Том зацепился взглядом за предмет, который неосознанно воспринимался лишним, выбивающимся из образа и ванной комнаты, и всей квартиры. Подойдя ближе, Том поднял, повертел в руках табуретку – пластиковую, низкую, такие в хозяйственных магазинах продают. Зачем она Оскару? Ещё что-то похожее видел в детстве в каком-то комедийном сериале, там вроде говорилось, что табуретка облегчает процесс опорожнения кишечника, на неё ноги ставить нужно. Но это предназначение точно мимо. Тогда для чего она и почему такая простенькая, невнятного, поблекшего белого цвета, совсем не в стиле Оскара?

Решив не забивать голову лишними мыслями, Том поставил табуретку обратно на пол и ногой пихнул её в угол. Не нравится она ему чем-то неуловимо, но конкретно раздражающе, портит картинку. Удовлетворившись тем, что странная табуретка больше не царапает глаз своим видом посреди комнаты, Том скоро принял душ, почистил зубы и причесался, что оказалось не совсем просто, поскольку непослушные кудри после ночи сна и всей сексуальной активности местами спутались до мелких колтунов. Впрочем, справиться с ними удалось с лёгким шипением, но без потери прядей. Нужно, наверное, купить кондиционер. Том привык мыть голову шампунем и больше ничем.

Приведя себя в порядок, Том пошёл на кухню, воодушевлённо прикидывая в голове, что приготовить на завтрак. Хотелось чего-то особенного, это же первое утро их совместного проживания, да и настроение выше крыши и ярче солнца, под такой настрой хочется творить и кормить не только и не столько себя, сколько любимого человека. Но светлые планы на полном ходу влетели в бетонную стену, когда зашёл на кухню и увидел что-то. Или, правильнее сказать, кого-то.

Первая мысль – гном, потому что человек, но маленький, как ребёнок. Вторая мысль... А не было второй мысли. Застыв на месте как вкопанный, Том широко раскрытыми глазами смотрел нечто, что раньше него оказалось на кухне. Что это? Кто?!.. С виду – мальчик лет пяти, с очень-очень светлыми, какие у Джерри были крашеными, вьющимися волосами почти до плеч длиной и бутылочкой сока в руках. Кажется, сок морковный. Это важно? Мозг метался и фиксировал всё подряд в попытке объяснить то, что видят глаза.

По виду эталонный ангелочек, но у Тома волосы на затылке вставали дыбом от первобытного ужаса, будто перед ним стоял сам дьявол. Что-то тёмное и плохое, несущее опасность. Чем объяснить появление непонятного ребёнка на кухне Оскара, проще поверить, что это на самом деле гном, кобольд, какая-то другая мифическая дрянь, которая перепутала день с ночью и в неположенное время вылезла из своего тёмного угла.

- Оскар? – напряжённо громко позвал Том, не сводя взгляда с гнома.

Мальчик тоже замер, словно не ожидал увидеть людей, что подпитывало версию, что сам он человеком не является. Но вот удивление в его глазах сменилось какой-то другой эмоцией:

- Здравствуй, Джерри.

Оно улыбнулось.

- Оскар! – крикнул Том и, настороженно оглядываясь через плечо, поспешил найти его, чтобы Оскар объяснил, что происходит и что не он один это видит.

Шулейман нашёлся в спальне, тоже освеженный водными процедурами, одетый с иголочки, застёгивающий часы на левом запястье – последний штрих образа.

- Оскар! Оскар! Там ребёнок! – Том налетел на него, вцепился в рубашку на локте, второй рукой тыча в сторону дверного проёма.

- Какой ребёнок?

- Я не знаю, - Том мотнул головой, разжав пальцы. – Не твой, не мой. Это ребёнок Грегори, да? – осенило.

Конечно же, это ребёнок Грегори, которого он взял с собой на работу, чей же ещё? И как сразу в голову не пришло? Напридумывал себе нечисти. Том заулыбался и готов был сейчас броситься на Грегори с объятиями и расцеловать, потому что, во-первых, если ребёнок его, это всё удачно и не суля проблем объясняло, во-вторых, если у него есть ребёнок, то не такой уж он уже юный и свежий, что тоже приятно.

- У Грегори нет ребёнка, - ответил Оскар.

- Как нет? – Том неверующе всплеснул руками. – А чей он? Твоей подруги?

- Здесь нет никакого ребёнка, - без шуток сказал Шулейман.

- Чей он? Твоей подруги? Друга? – повторил Том, словно не слыша его. – Надолго он здесь?

- Ни у кого из моих друзей и подруг нет детей. В моей квартире – нет ребёнка, - чётко произнёс Оскар, чтобы до Тома дошло хотя бы со второго раза. – С чего бы ему здесь быть?

- Как нет? – Том перестал восклицать, абсолютно растерянно захлопал большими глазами. – Я же видел...

- Это не первый раз, когда ты видишь то, чего нет, - фыркнул Шулейман.

- Оскар, на что ты намекаешь? – Том и обиделся, и напрягся. – Есть он, я видел. Пойдём, я докажу тебе, и тебе придётся мне всё объяснить, я не такой сумасшедший, которому постоянно что-то чудится, каким ты пытаешься меня выставить.

Том схватил закатившего глаза Оскара за руку и потащил на кухню.

- Вот!

Но на кухне никого.

- Никого... - потерянно констатировал Том очевидный факт, блуждая взглядом по пустой комнате. – Но я же видел... Он был здесь, - указал пальцем место.

Том обошёл кухню, растерянно ища хоть какой-то след. Остановился около стола и с абсолютно потерянным, просящим помощи взглядом повернулся к Оскару:

- Я видел... Оскар, клянусь, я не разыгрываю тебя, - эмоционально приложил руку к сердцу, подчёркивая искренность своих слов. – Ты можешь просто сказать мне, что это за ребёнок? А то я подумаю, что схожу с ума.

- Здесь нет никакого ребёнка, - чётко повторил Шулейман, глядя ему в глаза. Развёл руками. – С чего бы ему здесь быть? Думаешь, я нанял маленького актёра, чтобы тебя разыграть? Я до этого не знал, что ты боишься детей.

- Я не боюсь. Я... Я...

Том совсем запутался, не знал, что думать. В голове вместо мыслительного процесса хаотичные обрывки.

- Я не схожу с ума! – прикрикнул, воинственно опровергая своё же предположение.

- Я этого и не утверждаю, но когда люди видят то, чего нет, это наталкивает на определенные выводы.

- Он был! Я докажу! Грегори! – требовательно заорал Том.

Грегори пришёл на зов, обратился к Тому:

- Том, ты меня звал?

- Да. Это твой ребёнок?

Грегори машинально посмотрел на пустое место рядом с Томом и снова на него:

- Какой ребёнок?

- Маленький светловолосый мальчик. Я пять минут назад зашёл на кухню, а здесь он. Твой?

Грегори растерянно, недоумённо посмотрел на Оскара и то ли у одного Тома, то ли у них обоих спросил:

- Это шутка? Розыгрыш? – посмотрел на Тома. – У меня нет детей, и, прости, но у тебя не получится заставить меня в этом усомниться.

- Тогда чей он? – требовательно спросил Том, сверля парня взглядом.

- Не знаю, о ком или о чём ты, но здесь нет никаких детей. Можно я пойду?

Шулейман за Тома отпустил Грегори. А Том, постояв десяток секунд в прострации, проговорил:

- Я видел... Оскар, пожалуйста, объясни мне, что происходит.

- Я и сам не отказался бы от объяснений. Ты точно не выдумываешь? – Шулейман сощурился на Тома.

- Похоже, что я выдумываю? – Том взмахнул руками в новом эмоциональном всплеске. – Я не настолько хороший актёр. Да я испугался до одури! То есть... - на секунду прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу. – Не знаю, чего я испугался, ничего страшного там не было. Просто... Не знаю... - развёл руками в признании бессилия объяснить.

- Что ты видел? – скрестив руки на груди, спросил Оскар с непонятной интонацией.

- Ребёнка, - с готовность отозвался Том. – Или гнома, или кобольда – это немецкий домовой дух, не очень добрый. Бред какой, правда? – улыбнулся нервно. – Конечно же это был ребёнок, а не мифическая сущность, их не бывает. Мальчик пяти лет примерно. Может, и не пяти, я плохо разбираюсь в детях. У него очень-очень светлые волосы и карие глаза.

Кольнуло чем-то, что Том не смог понять. Неприятно, страшно, холодя. Предчувствие, понимание? Том не обратил внимания и предпочёл слушать Оскара, а не себя.

- Он что-то говорил? – задал вопрос Шулейман.

- Да, он сказал мне: «Здравствуй, Джерри». Представляешь? – Том снова всплеснул руками. – Почему Джерри?

Несколько секунд Оскар серьёзно разглядывал его лицо и произнёс:

- Ты уверен, что он к тебе обращался, а не представился?

Внутри прозвучал треск разбившегося, обрушивающегося стекла. Прежде чем Том успел осознать, что за ним скрывалось, Оскар добавил, развивая мысль:

- Ты уже видел Джерри в прошлом. Вполне может быть, что это был он.

- Но... Но я видел ребёнка, - Том запинался с широко распахнутыми глазами.

- Ребёнка, который по твоему описанию похож на Джерри и представился им.

В глазах Тома застыли непонимание и ужас. Это то, что кольнуло его – что видел Джерри. Потому что у мальчика – его лицо. Его лицо в обрамлении светловолосого образа Джерри. Его имя.

- Но Джерри не приходит просто так, - взгляд у Тома метался, голос отвердел в отрицании. – Сейчас нет ничего такого, что могло бы спровоцировать его появление. Клянусь, нет.

Ещё больше ужаса в глазах от того, что Оскар может подумать, что он снова лжёт, что всё повторится.

- Оскар, я не лгу. Я неподдельно счастлив, - Том подошёл к нему, заглядывал в глаза.

- Не знаю, что тебе на это сказать. Но могу предположить, почему Джерри явился тебе в образе ребёнка, если это, конечно, был он. Возможно, это как-то связано с тем, что ты вспомнил о своём детстве в самом конце нашего брака.

Логично. Настолько логично, что невозможно поверить.

- Оскар, а это мог быть микросон? – спросил Том через паузу; мозг отчаянно искал объяснение, исключающее психический рецидив. – В микросне бывают сновидения? Они воспринимаются как видения, галлюцинации, да? – говорил всё быстрее, выходя из онемения отчаяния, поскольку нашёл то самое.

- В принципе, да, - подтвердил Шулейман. – Если не увидишь больше мальчика-Джерри, значит, приснилось, если увидишь... - развёл кистями рук, не договаривая, и строго наставил: - Обязательно скажешь мне.

- Если я увижу, ты услышишь, - Том улыбнулся, испытывая значительное облегчение.

Только одно «но» мешало окончательно поверить в спасительную версию.

- Странно, я вроде бы выспался... Может, мне надо прилечь? – Том приложил ладонь ко лбу.

- Давай сначала позавтракаем.

Том согласился, приготовил завтрак, но без былого энтузиазма, поскольку переживания выжали и голова отяжелела.

После завтрака Шулейман уложил Тома и, ненадолго оставив его одного, зашёл в комнату в дальнем конце квартиры, притворил за собой дверь.

- Терри, мне нужна твоя помощь...