Глава 5
Утро началось в том же духе, с поцелуев сзади в шею, прикосновений горячих ладоней по голой коже. Том улыбнулся блаженно, сонно прищурил один глаз и завредничал:
- Оскар, я сплю.
- А я нет, и целиком, и отдельными частями тела, - отозвался Шулейман и прижался пахом к его ягодицам, давая Тому почувствовать красноречивое подтверждение своих слов.
Том почувствовал – твёрдый, горячий, готовый к продолжению вчерашнего вечера.
- Так ты мечтал проснуться? – поинтересовался Оскар, обняв Тома одной рукой под шеей, поцеловал в косточку на нижней челюсти.
Да, именно так... Том не удержался от ещё одной блаженной улыбки, принимая ласку, и подтвердил:
- Да, так.
Шулейман качнул бёдрами, притираясь членом между ягодиц Тома.
- Оскар, ну!.. – заканючил Том, пытаясь отвертеться от немедленного секса.
Искренне ли отказывался от нежелания? Нет. Но почему-то не хотелось соглашаться сразу, и со сна он – сонный, хочет спать и медленно просыпается, если не сам проснулся, это правда. На его ломания у Шулеймана всегда был один ответ. Проведя ладонью вниз по животу Тома, Оскар обхватил пальцами его полувозбуждённый член. Том и не понял, когда успел завестись хоть частично, но теперь у него не оставалось шансов не откликнуться на стимуляцию. Через десять секунд он и забыл, что не хотел прямо сейчас. Выгибаясь томно, Том взял Оскара за бедро, предупреждая его отстранение, сам вжимался в него ягодицами, прогибаясь в пояснице.
Дотянувшись до лубриканта, Шулейман выдавил гель на руку, мазнул между ягодиц Тома и вставил в него палец, проверяя. За ночь мышцы не успели стянуться до естественного жёсткого состояния. Отлично. Оскар взял Тома за подбородок, повернул его лицо к себе и поцеловал, одновременно толкаясь внутрь. Том чувствовал не быстрые, ритмичные движения, скольжение толстого члена внутри и сплетался с Оскаром языком до тех пор, пока не стало невозможно продолжать поцелуй от рвущихся наружу стонов. Том отвернулся, зажмурился, хватая ртом воздух, упиваясь ощущениями. Тело ещё разморенное со сна, а уже настолько хорошо.
Шулейман целовал Тома в шею, согнул и отвёл вперёд его верхнюю ногу. Потом вообще поднял её для удобства, чтобы проникать глубже. Вот это доброе утро. День определённо задался, подумал Том, отходя от оргазма. Повернувшись к Оскару, он поцеловал его, оплетя руками за шею, и уронил голову обратно на подушку. Перекатившись на спину, Том потянулся всем телом, заведя руки за голову, но, сев, поморщился, поскольку ощущения ниже копчика намекали, что они перестарались. Поясница тоже не радовала ощущениями, её тянуло.
- Надо было подождать после вчерашнего, - проговорил Том, неуверенно коснувшись поясницы, поёрзал, о чём пожалел, нахмурившись, скривившись сильнее.
- Болит? – тоже сев, осведомился Шулейман.
- Не совсем, но ощущения неприятные... - Том опустил голову, ненамеренно занавешиваясь волосами. – Мы уже встаём? – спросил через паузу, посмотрев на Оскара.
- Да, все главные дела, которыми занимаются в кровати, мы уже выполнили.
Кивнув, Том на четвереньках пополз к краю постели и услышал команду:
- Стоять.
Подобравшись к Тому, Шулейман развёл его ягодицы, оценивая состояние пострадавшего места. Тыл его выглядел... олицетворением слова «затрахали». То есть полностью отражал реальность. Но ничего такого, что бы требовало медицинского вмешательства.
- Всё в порядке, жить и пользоваться задницей по назначению и нет будешь, - Оскар похлопал Тома по попе и встал, оглядываясь в поисках сигарет.
Том тоже поднялся с кровати, встал в шаге от Оскара, скользнув по нему взглядом. Оба голые, это и смущало, и ощущалось чем-то приятным, сближающим ещё больше. Шулейман привлёк Тома к себе для поцелуя и затем сказал:
- Тебе пора домой.
- В смысле? – Том непонятливо нахмурился. – Разве я теперь не живу здесь? Ты же позвал меня к себе.
- В тебе интереснейшим образом сочетаются простота и ушлость, - Оскар от души усмехнулся, восхищённый его логикой. – То замуж ты напрашиваешься, то в сожители ко мне записался. Нет, мы не съехались. Я пригласил тебя только на секс, жить вместе я тебе не предлагал.
Том хлопнул ресницами, осмысливая поступившую информацию, и спросил:
- Но ты позовёшь меня жить вместе?
- Не порть себе сюрприз, - умно ушёл от ответа Шулейман.
Том кивнул – и тут же опроверг своё согласие закрыть тему, повторил:
- Ты позовёшь?
- Тебе не кажется, что ты наглеешь и неправильно понимаешь смысл понятия «здоровые, постепенно развивающиеся отношения»? Подсказка – смысл не в том, чтобы нацелиться на какой-то результат и давить, чтобы его добиться, а в том, чтобы прийти к сожительству, когда оба будут готовы и захотят этого, что применительно и к любому другому этапу отношений.
- Позовёшь?
Том мог быть очень упрямым, когда его заклинит. Когда ему что-то важно настолько, что мысли о неправильности своего поведения утрачивают значение и не посещают, важнее узнать.
- Сюрприз испорчен, - констатировал Оскар. – Да, это есть в моих планах.
- Хорошо, - Том выдохнул. – Я просто хотел знать, что всё это не зря. В смысле, - провёл кистью в воздухе, - что мы движемся к более серьёзным отношениям.
- Охренеть, - Шулейман весело усмехнулся, скрестил руки на груди. – То есть тебе обязательно нужно что-то большее, иначе смысла нет? Недавно ты говорил, что согласен быть просто любовниками.
От переводящего стрелку, но справедливого обвинения Том не дрогнул, не растерялся и серьезно ответил:
- Я согласен, но я этого не хочу.
- Всё у тебя не ко времени, - Оскар развёл руками. – Когда я хотел семью, ты в итоге от меня сбежал, а теперь тебе совместное проживание и предложение подавай.
- Может, это у тебя не ко времени? – Том выгнул бровь. – Ты должен учитывать, что я младше...
- И тупее, - кивнув, добавил к его словам Шулейман.
- Ты меня обидеть пытаешься, чтобы я ушёл? – Том заподозрил его в нечестной игре.
- Нет, я констатирую факт – ты глупее меня.
И хотелось бы возразить, и нечего. Он вправду намного глупее в плане наук и по жизни. Потому Том промолчал, отсутствием защиты признавая правоту Оскара.
- А когда ты позовёшь меня жить вместе? – склонив голову набок, спросил Том.
- Этого я тебе точно не скажу. Жди, - к своему удивлению, Оскар не раздражался, а веселился от настырности Тома. Наверное, много отличного секса благотворно повлияло на настроение и психическое равновесие, что их не перебить.
Том склонил голову на другую сторону, обводя его взглядом, и произнёс:
- Оскар, ты сказал, что отношения переходят на новый этап, когда оба готовы. Но предлагает один из пары?
- Да, сложно представить ситуацию, при которой двое настолько совпадут, что одновременно озвучат некое предложение, - подтвердил Шулейман, не догадавшись, к чему он ведёт.
Том кивнул, приняв его ответ и своё решение, и, вскинув голову, сказал:
- Переезжай ко мне.
- Нет, я не буду жить у тебя, - усмехнувшись, покачал головой Оскар.
Том не сдался и находчиво предложил по-другому:
- Я к тебе перееду.
- Так не делается, - Шулейман вновь усмехнулся, - нельзя самого себя пригласить.
- Тогда ты меня пригласи. Ты ведь хочешь, чтобы я всегда был рядом. Хочешь?
- Ты меня сейчас достанешь, и я вообще передумаю с тобой съезжаться. Будем ещё года два просто встречаться.
- Оскар, но почему ты не хочешь, чтобы мы сейчас начали жить вместе? – недолго продержавшись в твёрдой взрослой позиции, Том начал канючить.
- Рано, - веско ответил тот. – В нормальных отношениях от первого секса к сожительству не переходят, вот и мы не будем. Нам нужно ещё повстречаться, походить на свидания, больше узнать друг о друге.
- Но мы можем жить вместе и ходить на свидания, - возразил Том. – Живя вместе, мы только больше сблизимся, больше друг о друге узнаем и вдобавок сможем каждый вечер быть вместе и просыпаться так, как сегодня, - с соблазнительной улыбкой на губах он шагнул к Оскару, провёл ладонью вверх по его руке.
- Ты забыл о ребёнке? – в лоб спросил Шулейман, не поведясь на заманчивое предложение.
Ход не конём – танком, не оставляющий шансов удержаться за предыдущую мысль. Том опустил руку, свёл брови, в недоумении захлопал ресницами:
- О каком ребёнке?
- О четвероногом, которого ты малышом зовёшь и носишься с ним возишься образом. Забыл, что оставил его дома? Ты должен к нему вернуться.
Отойдя от шока, вызванного совершенно странным вопросом Оскара, Том быстро заговорил:
- Ты можешь послать кого-нибудь, чтобы его привезли сюда, или я сам могу съездить и привезти его. Ой... - до него дошло.
Дошло, что не знал заранее, что не приедет на ночь домой, потому не предупредил малыша и бросил его одного. О еде нет причин беспокоиться, если закончится на то, что насыпана в мисках, щенок без проблем достанет себе пропитание из шкафчика, но он один... Совсем один брошенный в темноте малыш. По глазам Тома Шулейман видел, что его переключающий манёвр возымел должный эффект.
- Да, я должен вернуться, - сказал Том и посмотрел на Оскара, жалобно изломив брови. – Хоть завтраком меня покормишь?
Рассудил, что лишний час малыш сможет побыть в одиночестве. А когда приедет домой, будет весь день носить на руках и играть с ним в качестве компенсации за одинокую ночь. И игрушку нужно будет ему купить.
- Ладно, завтрак – это будет честно, ты же меня кормил, - также рассудил Шулейман. – Иди на кухню.
Стоило предупредить Тома? Определённо стоило, но Оскар запамятовал об одном «нововведении», с которым он может столкнуться.
Собрав с пола свою одежду, Том оделся и по пути на кухню зашёл в ванную комнату, чтобы справить малую нужду. Заглянул в зеркало – ужас. Вид у него, как у человека, которым полночи активно елозили по постели, что соответствует правде. На голове хаос, близкий к состоянию колтуна. А расчёски нет. Том покосился на расчёску Оскара, но вспомнил, как ревностно тот относится к предметам личной гигиены, и, тоскливо вздохнув, отказался от этой затеи, отвернулся. По возможности он причесал волосы пальцами, пригладил, снова посмотрел на себя. Намного лучше не стало. Собрать бы волосы. Том собрал непослушные кудри в высокий пучок и отпустил, поскольку закрепить нечем.
На полочке стояла новая зубная щётка. Посчитав, что упакованная для него, Том вскрыл упаковку. Почистив зубы, он за три минуты принял душ и, снова одевшись, направился на кухню. И замер на её пороге, вперившись взглядом в мужскую спину. С натяжкой мужскую. Даже со спины понятно, что перед ним скорее молоденький парень, а не взрослый мужчина.
Кто этот незнакомец на кухне Оскара, одетый по-домашнему? Он даже босиком.
Том медленно, тихо подступал к незнакомцу, не сводя с него напряжённого взгляда. Но тот ощутил чужое присутствие и обернулся.
- Привет, - улыбнувшись, первым поздоровался парень.
Так и есть – молоденький совсем, лет восемнадцать, вчерашний ребёнок, каким Том был, когда впервые пришёл в эту квартиру.
- Ты кто? – проигнорировав приветствие, спросил Том, не проявляя и толики дружелюбия.
- Меня зовут Грегори. А ты, наверное, Том? Приятно познакомиться, – вытерев мокрые руки о висящее на плече кухонное полотенце, он протянул ладонь Тому.
Том холодно, хмуро посмотрел на неё, не подумав подать руку в ответ, и вернул взгляд к лицу парня. Показательный жест, вернее, его отсутствие. Поняв, что не все здесь рады знакомству, Грегори опустил руку, ощутив некоторую неловкость от натянутой атмосферы, причин которой не понимал. В свою очередь Том не стеснялся, сканировал его прожигающим взглядом, оглядывал сверху вниз, снизу вверх. Парень немного ниже его ростом, стройный ближе к худобе, как часто бывает у мальчиков-тинейджеров, но с потенциалом в мужскую сторону, что прослеживается в правильных пропорциях тела. Брюнет с прямыми волосами, чёлкой набок, обрамляющей симпатичное обаятельное лицо. Белокожий и кожа без недостатков. Волос на руках почти не видно, на лице тоже, ни намёка на щетину, наверное, ещё не бреется. А главное – он юный, совсем юный.
- Оскар не рассказывал обо мне? – предположил Грегори.
- Нет, - односложно ответил Том.
От него веяло холодом, и его немногословность вкупе с враждебным настроением сильно осложняли ведение диалога, а вести его хотелось. Грегори в принципе был человеком общительным, открытым и легко сходился с людьми, если они не являлись отталкивающими личностями, и с Томом нужно найти общий язык.
А Том всё смотрел на него, пробивая тёмным взглядом. Симпатичный парнишка. Вправду обаятельный, к таким люди тянутся. Вот и Оскар потянулся. Том вереницей вспоминал кадры моментов, в которых Оскар говорил о человеке, которым его заменил. Это вполне может быть Грегори, а Оскар солгал, что нет никакого другого. Зачем-то, о причинах Том пока не мог думать. У них и типаж с натяжкой один. Наверное, у юнца и печальная история за плечами имеется, а Оскар пожалел и пригрел бедняжку. Будет ещё печальнее.
Тома от него корёжило. Том выглядел младше своего возраста, ему спокойно можно было дать двадцать лет и даже за тинейджера принять. Но – Грегори не выглядел, он был. От него веяло неподдельной свежестью юности, которую ни с чем не спутать, и это задевало Тома за больное и уязвимое место. За то, что ему уже никогда не будет восемнадцать, девятнадцать и даже двадцать три. Ему через два неполных года тридцать, а этот мальчишка только школу окончил, может быть, ещё и учился хорошо не в пример ему, неучу, глаза у него вполне умные, не считая юношеской наивности. Не хлебнул ещё опыта, видимо, недостаточно его жизни ломала. У них разница в десять лет. Отвратительный симпатичный юнец.
- Что ты здесь делаешь? – спросил Том.
- Конкретно на кухне или в принципе? – пошутил Грегори, снова лучисто улыбаясь.
Гадость какая. Тупой, не понимает сквозящей опасности. Да, жизнь его определённо не била в достаточной степени. Подкидыш какой-то, наивно верящий в добро. Том сам был таким в его возрасте и на его месте, оттого становилось ещё гаже и злее, до зубовного скрежета и желания стиснуть пальцы на его горле, чтобы летальный недостаток кислорода стёр красивую улыбку с лица и лучи жизни из глаз.
- В принципе, - конкретизировал Том.
- Живу, - Грегори пожал плечами.
Живёт, значит. Всё сходится. Только имя не сходится – между именами Терри и Грегори разница такая, что не спутаешь.
- Ты теперь будешь жить с Оскаром? – спросил Грегори, глядя на Тома с искренним интересом. Поправился: - Извини, если лезу не в своё дело.
- Да, это не твоё дело, - кивнул Том и сделал шаг вперёд, наступая на юнца. – Но я отвечу – я буду жить с Оскаром. А ты нет.
Не поняв его, Грегори вопросительно выгнул брови. Том добавил:
- Ты сейчас собираешь свои вещи и выметаешься вон отсюда, и чтобы я больше никогда не видел тебя рядом с Оскаром.
Грегори удивлённо усмехнулся:
- Что? Я не могу уйти.
- Можешь. Пока можешь.
- Я не...
Грегори на кухне готовил завтрак. На тумбе осталась разделочная доска, от которой он отвлёкся для разговора с Томом. Не дослушивая его, Том взял нож, за которым Грегори не следил, и резко, громко воткнул в доску. Парень вздрогнул от неожиданности, изумлённо посмотрел на него.
- Выметайся, - повторил Том, продолжая сжимать рукоять ножа и глядя в глаза в упор. – Если не хочешь, чтобы в следующий раз я воткнул его в тебя. Понял? Шмотки можешь не собирать, я их в окно тебе выброшу.
Грегори растерянно бегал глазами не в силах понять, что происходит. Это шутка, розыгрыш? Не мог поверить, что не шутка, он совсем не таким представлял себе Тома – не неадекватным и агрессивным.
Имя не то, это не давало разуму Тома покоя. Кто этот Грегори, откуда? А если... Второе имя – вспышкой в мозгу. Оскар говорил про второе имя, неспроста интересовался.
Том выдернул нож из носки и направил парню в горло. Кончик острого лезвия застыл в сантиметре от кожи.
- Какое у тебя второе имя?
- Том, ты чего? – не сознавая серьёзности происходящего, Грегори попробовал отодвинуть от себя нож.
Том оттолкнул его руку, снова приставил нож к горлу:
- Говори, прирежу.
Не шутка, или же Том гениальный актёр с очень своеобразным чувством юмора. Чутьё подсказывало, что верен первый вариант, наконец-то оно разглядело нешуточную опасность. Грегори медленно поднял руки, сказал:
- Том, что бы ты ни думал, ты неправильно меня понял...
А что он думал? Грегори представить себе не мог, что заставило Тома взяться за нож и угрожать ему.
- Имя, - жёстко повторил Том.
Грегори нервно облизнул губы, сбивчиво ответил:
- Тэди, моё второе имя Тэди.
Тэди, значит. Довольно созвучно с Терри. Том сделал шаг вперёд, тесня парня к стенке:
- Что у тебя с Оскаром? – спросил, не опуская ножа.
- Том, я...
Грегори не договорил, метнулся взглядом к дверному проёму, где, подперев плечом косяк, стоял Оскар. Со стороны Шулеймана – крайне занимательная картина разворачивалась, потому он не обозначил себя сразу и, скрестив руки на груди, наблюдал за развитием ситуации. Грегори глазами взмолился о помощи. Заметив, что он куда-то смотрит, Том обернулся – и изменился в лице, столкнувшись взглядом с Оскаром, опустил нож.
- Не бойся, - сказал Шулейман, обращаясь к Грегори, - он психбольной, но я знаю на него управу. Итак, знакомьтесь, Грегори – Том, Том – Грегори, мой домработник. Объясните, что здесь происходит? – он вопросительно приподнял брови и переводил выжидающий взгляд с одного участника не случившегося членовредительства на другого.
- А где Жазель? – спросил Том, не отреагировав на поставленный вопрос.
- Нет Жазель, давно уже, она меня разочаровала. Есть Грегори.
В присутствии Оскара Грегори почувствовал себя в безопасности, но на всякий случай отошёл от Тома, покосился на него, всё ещё не понимая, что только что произошло. Шулейман протянул руку и спокойно, чётко сказал:
- Нож.
Том послушно подошёл и вложил нож в его ладонь. Грегори смотрел на них, не имея в голове ни единого домысла, которым мог бы объяснить, что происходит. Что за дрессировка странного парня, которого до знакомства считал иконой? Грегори знал Тома лишь по фотографиям времён модельной карьеры Джерри и по паре снимков более позднего периода, которые ставил сам Том. Наверное, не нужно думать о нём так, не надо применять к нему слово «дрессировка». Неприязнью к Тому Грегори не проникся, пускай их знакомство вышло более чем эксцентричным.
- Оскар, нам нужно поговорить, - напряжённо выговорил Том, с трудом заставив себя отвернуться от Грегори.
- Говори.
- Наедине.
Шулейман пожал плечами и вышел из комнаты, что означало – следуй за мной. Остановившись в гостиной, он развернулся к Тому и вопросительно кивнул ему. Том прерывисто вдохнул, силясь собрать мысли в кучу, натянуть на себя спокойствие, которое с каждой секундой ощущал всё меньше и меньше, и задал вопрос:
- Он вправду у тебя работает?
- Да, - кивнул Шулейман, - Грегори мой домработник – в основном повар, но уборкой и закупкой продуктов тоже занимается.
Том также кивнул. Домработник, получается. Это... Это ровным счётом ничего не меняет – Грегори остаётся юным и симпатичным и он проживает в квартире Оскара. Том тоже когда-то был просто прислугой.
- Давно? – спросил Том, сложив руки на груди, с трудом давя в себе подступающую истерику, от которой уже начинало потихоньку колотить изнутри.
- Что давно?
- Давно ты с ним спишь? – Том смотрел в глаза с расстояния в три шага, что их разделяли. – Поэтому ты не торопился спать со мной? Конечно, почему бы не отложить секс, если на подхвате есть другой вариант, ещё и лучше?
По подслушанному обрывку диалога Шулейман понял, что Том приревновал, но не ожидал, что его ревностная паранойя так далеко зашла.
- Ты с ним вскрыл ту упаковку презервативов, да? – добавил Том с горьким смирением в голосе.
Смирением, что плохо прикрывало затаившиеся, прыгающие на нервах иные эмоции и потому не обманывало.
- Ты что несёшь? – произнёс Шулейман, поражённый полётом его воспалённой фантазии. – Я с ним не сплю и не спал.
- Почему я должен тебе верить? Ты всегда спишь с прислугой.
- Неправда, - подняв палец, возразил Оскар. – Я всегда старался этого избегать.
- Старался, но всё равно делал, - страстно парировал Том. – Я тому подтверждение – ты едва не каждый день высказывался о моей непривлекательности, но всё равно захотел меня и зажал. Тебе же всё равно с кем, ты спишь со всеми, кто у тебя под рукой! А тут такой молоденький симпатичный мальчик!
- С Жазель я ни разу не спал и желания такового не испытывал, а работала она на меня много лет, так что ты неправ. Насчёт Грегори тоже.
- А что мне ещё думать?! – вплеснув руками, Том сорвался на крик. – Ты говорил про какого-то другого, а оказывается, что с тобой живёт этот парень, он прекрасно подходит на роль твоего любовника! Он подходит на роль того, кем ты меня заменил!
- Ответь мне – и, главное, себе – на один вопрос: если я заменил им тебя, на кой чёрт мне сдался ты и тем более отношения с тобой? – скрестив руки на груди, произнёс Шулейман.
Том вынужденно задумался и, поняв, что вправду не сходится, сказал:
- Хорошо, не заменил. Но ты с ним спишь, - уже не спрашивал, а утверждал. – То, что было, я не могу изменить, но я не потерплю, чтобы он оставался рядом с тобой, даже если между вами больше ничего не будет. Уволь его.
- Во-первых, я с Грегори не спал. Во-вторых, увольнять его я не буду. Мне непросто подобрать прислугу, и я не стану отказываться от того, кто меня более чем устраивает в данной роли.
- А где Жазель, почему она ушла?
Жазель Тому нравилась, в ней он не видел никакой угрозы, к ней он привык ещё до того, как начал смотреть на Оскара как на мужчину, который принадлежит ему.
- Я её уволил, она меня разочаровала – предала, а подобного я не прощаю, - ответил Шулейман.
- Верни Жазель. Меня же ты простил.
- Хочешь, чтобы я забрал своё прощение обратно и послал тебя вместе с твоей зловредной альтер? – Оскар выгнул бровь. – Ты исключение из моих правил, а Жазель им не станет. К тому же я не хочу ничего менять, Жазель была хорошей домработницей, но Грегори намного лучше.
- Оскар, уволь его, - с нажимом повторил Том, не допуская мысли, что он не может этого требовать.
- Нет, - Шулейман также повторил отказ. – Обсуждение закрыто? Или повторим ещё несколько раз? Давай я сразу отвечу, чтобы не тратить время – нет, нет, нет, Грегори остаётся.
- Тогда я тоже останусь, - заявил Том, вздёрнув подбородок, вызывающе глядя в лицо. – Я буду жить с тобой. Пошли кого-нибудь, чтобы привезли мои вещи и малыша.
- Нет, ты не останешься.
- Останусь, - упёрся Том, взмахнул руками. – Думаешь, я оставлю тебя наедине с симпатичным восемнадцатилетним парнем? Нет, ни за что! Где ты его вообще взял?! Он хоть совершеннолетний?
- Совершеннолетний, Грегори девятнадцать.
Девятнадцать? Немного не угадал возраст. Девятнадцать лет чуть менее печально, чем восемнадцать, но – это всё равно очень плохо, между ними девять лет разницы, увы, не в его, Тома, пользу.
- И давно он у тебя работает? – продолжил подозрительно наседать Том.
- Год и семь месяцев, с апреля прошлого года, - методично отвечал Шулейман. – Забавная история – Грегори подошёл ко мне в ресторане, спросил, не нужна ли мне какая-нибудь домашняя прислуга, просился на работу. Я ему отказал, но он не отставал, и в итоге я согласился, но с условием, что приму его на работу только после достижения им совершеннолетия, на тот момент ему было семнадцать. Спустя три с небольшим недели вечером своего дня рождения Грегори приступил к работе. Сначала он приходил и уходил, как Жазель и все домработницы до неё, но через месяц я предложил ему работать с проживанием, так удобнее.
Грегори вошёл в эту квартиру на исходе восемнадцатого дня рождения, после этих слов Том не слушал толком, стоял грустный, потерянный. История точь-в-точь повторяется, он тоже появился здесь вечером дня совершеннолетия. Только его совершеннолетие в далёком прошлом, а совершеннолетие Грегори случилось всего полтора года назад. Через пять месяцев ему двадцать, он перестанет быть столь беспросветно юным, но Тому в том же следующем году исполнится двадцать девять. Девять лет разницы между моментами, когда каждый из них появился на свет, никуда не изотрутся, не станут незначительными.
- Слишком много совпадений, - проговорил Том упавшим голосом. – Не находишь, что они не случайны? Грегори – это я, но на девять лет моложе.
Оскар усмехнулся, позабавленный его «гениальным» умозаключением. Сказал:
- Единственное совпадение – это то, что вы оба начали работать у меня в восемнадцать лет. Всё остальное мимо, у Грегори не было папы-психа, нет шрамов, психического расстройства и группового изнасилования в анамнезе. Ты по-прежнему уникальный, правда, это не повод для радости и гордости.
- Какая у него печальная история? – Том не сомневался, что она есть, не может не быть.
Раз Оскар дал работу и кров этому парню, он обязательно должен быть жертвой: сиротской жизни, бездомной жизни, вовлечения в проституцию с малолетства, наркомании. Логика Тома здесь работала исключительно ассоциативно – раз он был жертвой, значит, и у этого парня должно быть так. И он заранее ненавидел Грегори (имя какое дурацкое) за это ещё больше, потому что в жизни Оскара может быть только один несчастный, которого он пожалел.
- Никакой, - сказал Шулейман. – Грегори из приличной и обеспеченной семьи, его папа знаменитый французский шеф-повар – Бэйли Жервиль, может, слышал, он владелец сети ресторанов, ведущий кулинарного шоу, ещё книги пишет, тоже кулинарные. У Грегори есть два старших брата, тоже повара.
Том озадаченно моргнул и спросил:
- Если он не нуждается в деньгах, зачем ему работать у тебя прислугой?
Оскар развёл руками:
- Меня тоже удивило его желание. Грегори расказал мне, что хочет попробовать себя в разных направлениях, в том числе в грязной работе, прежде чем выберет дело жизни, скорее всего, продолжит семейную поварскую династию.
- Он мог бы поработать на кухне у своего отца, мыть посуду, если ему хочется начать с низов.
- Мог бы, - согласился Шулейман, - но он пришёл ко мне. Как Грегори объяснил – пойти убираться к какому-нибудь обычному человеку он не мог, потому что сам из необычной семьи, к нему было бы не то отношение, а по сравнению со мной его семья никто, потому и поблажек никаких не будет.
- Какой честный парень, - фыркнул Том, снова складывая руки на груди, - поблажки ему не нужны, трудиться хочет и жизнь познать, какой она может быть без богатых родителей.
- У кого-то сейчас яд по подбородку потечёт, - усмехнулся Оскар и щёлкнул Тома по указанному месту.
Том отмахнулся от его руки, сурово свёл брови:
- Уволь его. Оскар, я серьёзно, он не будет у тебя работать.
- Может быть, я тебя удивлю, но – это не тебе решать. Мне Грегори нравится, и он продолжит у меня работать.
Лицо Тома исказила болезненная гримаса, в которой с трудом угадывалась улыбка:
- Нравится, - повторил он за Оскаром. – Ты сказал, что он тебе нравится, - голос задрожал от истерики, добравшейся уже до горла.
- Да, нравится – как человек и как работник. Грегори не пресмыкается передо мной, но выполняет все поручения, что для меня идеальный баланс, с некоторых пор мне опостылело, что передо мной стелятся, но при этом я хочу, чтобы работа выполнялась качественно, к Грегори у меня нет нареканий. Плюс у нас больше не деловые, а дружеские отношения, что для разнообразия приятно, при этом Грегори чётко понимает, что он мне подчиняется, он в моём доме, и не наглеет. У меня нет ни единого повода его выгонять.
Понимает, не наглеет в чужом доме – камень в его огород. Всё больше плюсов у этого мальчишки перед ним, Томом, который и наглел ещё тогда, когда ему идти было некуда, и пониманием не отличается, и старше его на треть жизни и километры жизненных и внутренних неприятностей. Треть своей жизни, половину его жизни. Как ему бороться с юнцом, который по всем фронтам его лучше? Том почти поддался отчаянию. Но не поддался, он ещё поборется!
- Да он же хочет тебя окрутить! – воскликнул Том. – Он уже на полпути к этому! Ты уже защищаешь его, хвалишь!
- Нет, не хочет, - со спокойной уверенностью возразил Шулейман, - и это ещё один его плюс.
- Ты просто не понимаешь! – Том взмахивал руками. – Все мечтают заполучить тебя, все хотят в твою постель. Я был единственным, кто этого не хотел, и то только из-за своих страхов, сейчас я тоже не могу на тебя спокойно смотреть.
Том осёкся, прикусил язык с болезненно-слезливым выражением в глазах. Он же только что сказал, что такой же, как все, больше ничем не отличается. А Оскар не любит банальность, его в нём всегда привлекало то, что он особенный. А он давно обычный: хочет его и сесть ему на шею.
По лицу Тома читалось, что он додумывает до того, что делает его несчастным.
- Говори вслух, - прервал Оскар поток его всё более невесёлых мыслей. – Мне сложно поддерживать разговор, когда ты ведёшь его в голове.
Он сделал шаг к Тому, но Том увернулся, обнял себя одной рукой.
- Уволь его, - повторил в который раз, - пусть он уйдёт.
- Нет, и меня уже начинает доканывать этот идущий по кругу разговор. Чего ты так взъелся на Грегори? – Шулейман развёл руками, подчёркивая, что он не понимает.
Понимал, что Том ревнует, но причина, какая-то важная, лежащая в основе его бешенства деталь, ускользала от него. Том вскинул голову:
- Того, что ему восемнадцать. То есть девятнадцать, - Том мотнул головой, на миг зажмурившись. – В любом случае, это очень мало. Мне с трудом верится, что столь юный мальчишка может быть хорош в ведении домашнего хозяйства.
- Я сам не возлагал на него никаких надежд и планировал выгнать через месяц-два, когда он докажет, что не годен, но Грегори приятно меня удивил. Не знаю, дело во врождённых способностях или в воспитании, но он прекрасно справляется с домашним хозяйством, а за то, что он творит на кухне, ему можно было бы простить некоторые промахи, если бы они были, его блюда – это идеальное сочетание домашней кухни и высокого ресторанного качества, не зря, очень не зря он происходит из семьи кулинаров, он многое усвоил, несмотря на юный возраст.
Оскар только что сказал, что Грегори прекрасно готовит? Этот мальчишка ещё и кухню его занял. Тома передёрнуло злобной судорогой. Этого он юнцу не простит. Кухня Оскара – его место, только он ему готовит. Том искренне любил кормить Оскара и был не готов кому-либо уступить это право. Раньше Оскар только к приготовленной им пище относился по-особенному, он даже кухню выдающихся поваров никто не хвалил, не выделял, а теперь выделяет и хвалит стряпню юнца! Кухня единственное место за исключением спальни, где Том может проявить себя и сделать что-то для Оскара, а юнец это у него отбирает, вон, Оскар его уже хвалит.
- Оскар, ты влюблён в него? – прямо спросил Том.
- Ты опять пытаешься убедить меня в том, чего нет, как в случае с Мадлен. Кстати, не так давно было, ты бы больше перерывы делал. Я всего лишь рад, что у меня есть прислуга, которая меня во всём устраивает, и ценю его в той степени, которой он заслуживает.
Оскар ценит его? Для Тома это стало шоком. Оскар же никого не ценит. Даже ему Оскар говорил, что любит, хочет, дорожит, но никогда – что ценит. А о юнце он так сказал.
- Оскар, ты через год променяешь меня на него, - Том говорил так, словно не сомневался, он и не видел иного исхода, сложно тягаться с тем, кто моложе и лучше по всем фронтам.
- Мой тебе совет – никогда не говори партнёру, что он тебя бросит ради кого-то другого, он же может и задуматься. Я достаточно уверен в своём выборе, несмотря на все его недостатки, - Оскар обвёл Тома пальцем, - но всё равно учти, что я сказал. Я люблю тебя даже вопреки тому, как активно ты сейчас выносишь мне мозг.
- Терри – это прозвище? – Том утрачивал способность вести диалог линейно, спрашивал вразнобой. – Ты называешь Грегори так?
- Что? – Шулейман удивлённо усмехнулся. – Нет. Грегори – это Грегори, с чего бы мне называть его иначе?
Врёт, правду говорит? Том запутывался, не знал, что думать, чему верить. Оскар говорил, что в его жизни кто-то появился, и оказалось, что в его квартире живёт Грегори. Но если он говорил правду, то правда и всё остальное, что потом Оскар назвал выдумкой... Нет, не думать, не думать об этом сейчас, иначе мозг не выдержит, закоротит.
- Почему Терри? – спросил Том, подняв взгляд к Оскару. – Почему ты назвал мне это имя?
- Потому что Джерри, - пожав плечами, непонятно объяснил Шулейман.
Том непонимающе нахмурился:
- Причём здесь Джерри?
- Мне вспомнилось его имя, но использовать его было бы слишком, потому я изменил две буквы и выбрал созвучное.
Теперь Том верил, что Оскар говорит правду. Потому что... Потому что бывает такое – чувствуешь, что человек не лжёт, просто чувствуешь. Том кивнул:
- Хорошо, Терри не существует. Но есть Грегори, - он твёрдо посмотрел на Оскара. – Я хочу, чтобы его не было. Ты же хочешь, чтобы я был спокоен и здоров? Тогда избавься от него.
- Во-первых – не указывай и не манипулируй своим психическим нездоровьем и шатким психологическим равновесием, которое рушится вне зависимости от того, насколько я стараюсь, - веско и с расстановкой отвечал Оскар. – Во-вторых, не пытайся мне приказывать, ты не можешь.
- Но ты мне приказываешь.
- Я да, у тебя нет такой привилегии.
- Почему это? – Том упёр руки в бока, затем скрестил их на груди, выражая жажду справедливости.
- Потому что равные отношения у нас никогда не получатся, - просто объяснил Шулейман, - я всегда буду командовать, а ты будешь подчиняться, но нас обоих устраивает такой расклад, иначе мы не можем.
Вопиющая несправедливость. С которой, увы, не поспоришь. Том вздёрнул подбородок, отвернулся, фыркнув, показывая, что думает о словах Оскара. И посмотрел на него, сказал:
- Допустим, я не могу требовать, но я могу попросить тебя о чём-то, и ты должен пойти мне навстречу, люди в отношениях так и поступают. Я прошу – уволь Грегори. Верни Жазель или найми какую-нибудь бабушку, - он всплеснул руками. – А если настолько сильно не желаешь его увольнения, не противься тому, чтобы я остался. Я смогу лично контролировать, чтобы вы не подходили друг к другу слишком близко, видеть, что мои подозрения не подтверждаются, и мне будет немного спокойнее. Хотя о чём я?! – Том вновь порывисто взмахнул руками. – У тебя настолько огромная квартира, что вы сможете спокойно трахаться, а я тоже буду здесь, но ни о чём не узнаю!
- В твоём двинутом разуме есть вариант, в котором я не сплю с Грегори и не пересплю при первой возможности? – осведомился Шулейман. – Возможностей у меня было навалом, но ни у меня, ни у него такой мысли не возникло. Между нами разница пятнадцать лет, - он развёл кистями рук, - для меня это слишком. Я всегда предпочитал ровесников, даже ты с нашей разницей в шесть лет для меня исключение. Не думаю, что когда-нибудь приду к этапу, когда меня потянет на молоденьких, просто не моё.
- Молоденькие всем нравятся, и даже если ты не рассматриваешь Грегори в качестве любовника, ты не можешь утверждать за него. Он тебя хочет, тебя все хотят, - повторился Том.
- Он не гей. Наверное. За полтора года я вообще не заметил от него никаких проявлений сексуального интереса к кому-либо.
- Скажи ещё, что он девственник, - фыркнул Том.
- Может быть, - пожал плечами Шулейман. – Я не спрашивал.
У Тома опустились плечи, на лице отразилось удивление. Неужели вправду девственник? Это очень плохо. Потому что Том тоже был девственником, не считая насильников. Слишком похоже. Если он ещё и совсем невинный, не тронутый какими-то уродами... Прямо-таки лакомый кусочек девятнадцатилетней выдержки, достаточно взрослый, чтобы его можно было брать без зазрения совести, достаточно юный, чтобы покориться и наслаждаться его молодостью. Том поднял глаза к потолку. За что ему это? Всё ведь было хорошо и вдруг этот мальчишка, по сравнению с которым он не первой свежести. Он в принципе не первой свежести. Как же невыносимо от этой мысли. Том втянул воздух, почти шмыгнув носом, обтёр ладонью лицо и, не поднимая головы, сказал:
- Оскар, можешь впредь отказывать мне во всех просьбах, но, прошу, послушай сейчас. Уволь его, выгони, он ведь не пропадёт, у него есть семья, деньги.
- Повторяю в последний раз – нет, - твёрдо произнёс Шулейман, не проникшись его поникшим, убитым жалобным видом. – И я всё ещё жду внятных объяснений, чего ты так взвинтился. Я знаю, что ты патологически ревнивый и теряешь рассудок в такие моменты, но не настолько, обычно я объясняю, показываю, что не интересуюсь тем человеком, которого ты избрал «врагом номер один», и ты успокаиваешься. Сейчас-то в чём дело? Чего ты одно и то же твердишь?
- Потому что твои слова меня не успокаивают.
- Почему? – вроде диалог сдвинулся с алогичной зацикленности, самое время задавать вопросы.
- Потому что ему девятнадцать.
- И? – одним звуком вопросил Шулейман, рассчитывая всё же разобраться в данном моменте.
- И то. Всех привлекает юность, а я этим похвастаться уже не могу.
- Я чего-то о тебе не знаю, и на самом деле тебе шестьдесят? – Оскар выгнул бровь. – Хорошо сохранился.
- Оскар, это не смешно, - Том тряхнул головой, ощущая уже не злость и наливающуюся в ожидании пуска истерику, а подкатывающее отчаяние. – Я не смогу спокойно жить, зная, что вы здесь, а я там, и даже если я буду здесь. Я буду его видеть, - на последних словах он прижал кулак к груди, невольно выражая, насколько сильно его это задевает.
- Окей, давай без шуток – ты меня не слышишь? По-моему, я тебе доходчиво объяснил, что на молоденьких меня не тянет, наоборот, разница в возрасте является для меня отталкивающим фактором. Даже когда мне симпатичен человек, если он намного младше, я его не рассматриваю как сексуального и тем более партнёра для отношений, как было с твоей сестрицей – она заводная, но она ж для меня малолетка.
- Это ты сейчас так говоришь.
Том с ослиным упрямством стоял на своём и словно на самом деле не слышал, не доходил до него смысл слов, говорящих, что причин для беспокойства нет. Причина есть – молоденькая причина с умными глазами.
- Я знаю Грегори более полутора лет и что-то у меня до сих пор не случилось – вау, он мог бы быть моим сыном, если бы я хуже предохранялся, это так заводит, - сказал в ответ Оскар. - Ладно, если бы хуже предохранялся и начал вести половую жизнь на год раньше, забыл про время на беременность.
Оскар мог бы быть ему отцом. Точно – между ними пятнадцать лет разницы, когда Грегори только родился, Оскар уже занимался сексом, хлестал коньяк и принимал запрещённые препараты. Какой кошмар... Как быстро летит время. Почему оно не может остановиться, почему нельзя не взрослеть, не стареть? Лицо Тома изломила гримаса внутренних терзаний по поводу неуклонно бегущего вперёд времени и возраста.
- Опять диалог в голове, - констатировал Шулейман по его лицу и напомнил: - Вслух.
С тем же страдальческим выражением на лице Том покачал головой:
- Ему девятнадцать.
Оскар не успел закатить глаза и высказаться касательно того, сколько раз он уже слышал данный известный ему факт. Потому что Том продолжал:
- А мне двадцать восемь. Мне уже никогда не будет девятнадцать, даже двадцать пять не будет, а ему до двадцати пяти ещё целых шесть лет. Я взрослею, вот-вот я начну стареть, а он ещё даже в полноценную взрослость не вступил! Ему всего девятнадцать, он юный и свежий, а мне двадцать восемь, я уже всё! – сорвался на крик, тот повышенный тон, которым в запале эмоций выкладывают правду. – Я уже не могу сказать, что молодость моё преимущество, потому что её нет, в моём возрасте молодость уже совсем другая. Ещё два года – и всё, мне будет тридцать, а когда мы познакомились, мне было восемнадцать, ты брал меня тем парнем, которым я всё больше перестаю быть.
- Так и у меня возраст не в обратную сторону идёт, - резонно вставил слово Шулейман. – На момент нашего знакомства мне было двадцать четыре года, сейчас на десять лет больше, сейчас-то зачем мне восемнадцатилетний? – он развёл кистями рук, полагая, что исчерпывающе ответил на тревоги Тома.
Нет.
- Всех привлекает молодость, - повторился Том, уверенный, что неизбежно скоро потеряет вид, состарится, и его заменят новой улучшенной версией.
- Так ты молодой. А если нет, по твоей логике, мне в мои тридцать четыре пора поближе к кладбищу переселиться, привыкать?
- Причём здесь ты? – воскликнул Том. – Ты – это другое, ты молодой и с возрастом не станешь хуже. А я стану. Потому что у меня нет ничего, кроме внешности, а она портится с годами.
Убийственная логика. Тридцать четыре года – это молодость и всё впереди, что правда, а двадцать восемь лет – это уже закат.
Том понимал, что ведёт себя неадекватно, что говорит слишком много и какие-то ненормальные вещи, но не мог остановиться. Мысли-эмоции перекрывали, распирали, если заткнёт их, голову попросту разорвёт.
- У тебя есть не только внешность, - сказал Оскар. – Как минимум ты отличный профессионал в своём деле.
- Я знаю, - Том вправду знал, что дорого стоит там, во всём остальном мире. – Но это неважно. Для тебя у меня есть только внешность.
- Шикарно – ты наконец-то понял, что внешность у тебя привлекательная, но и из этого ты сделал проблему.
- Это не проблема, - Том мотнул головой. – Проблема в том, что внешность не вечна, а ничем другим я тебя не могу заинтересовать.
- Стоило мне столько стараться, - хмыкнув, Шулейман покачал головой. – На протяжении двух с половиной месяцев я тебе доказываю обратное, что мне с тобой интересно, но ты так ничего и не понял.
- Я понял, понял, - Том как-то вскинулся, нервно дёрнув руками. – Но от того, что я не только для постели гожусь, суть не меняется. Я для тебя этакая забавная милая зверушка. Это мой образ – молодой, привлекательный, вечный мальчик. Думаю, я и дальше буду выглядеть моложе своих лет, но выглядеть – это не быть. После тридцати этот мой образ будет смотреться нелепо и жалко, какой мальчик в тридцать плюс? Прав был Эванес. А ничего другого у меня нет. Ты будешь хорош в любом возрасте, а я нет, и я не знаю, что делать, каким быть, когда мой срок свежести истечёт, а он уже на последнем издыхании. Да что там – он уже вышел! Нельзя быть юным в двадцать восемь лет. По факту я взрослый мужчина, но я им не являюсь, по внутреннему состоянию, поведению я всё ещё едва взрослый мальчик, и это диссонанс.
У Шулеймана мозг немножко подкипал от его речей – как в одной голове может умещаться столько загонов? Удивительно, что Том себе мозг не спёк такими тревожными этюдами. Том безнадёжно, прерывисто вздохнул и опустился на диван, как подкошенный, потерявший силы. Закрыл лицо ладонями.
- Время идёт, и это меня убивает, - продолжил он глухо. – Слишком быстро идёт. Восемнадцать лет мне было давно, в прошлой жизни, но двадцать пять-то недавно, откуда эта цифра – двадцать восемь? – Том уронил руки, вскинул к Оскару взгляд, подёрнутый слезами. – Как тебе может быть тридцать четыре года? Это же так много. Десять лет прошло. Как? Когда? Я не заметил... - снова опустил голову, покачал ею, сгорбился, кажась меньше, таким хрупким, что пальцем ткни – поломается. – Я не понимаю... Я остался где-то там, на двадцати четырёх годах, - поднял голову, махнул рукой в абстрактном направлении ушедшего прошлого. – Но годы продолжают идти. Я не успеваю. Не успеваю, Оскар, - в голосе смирение с тем, что никак не может изменить, а за ним растерянность и страх.
Растерянность и страх в глазах – как у ребёнка, которого высадили посреди оживлённой шумной улицы и сказали – дальше сам. Как взрослый. А он не взрослый, он может только пытаться. Том нервно заламывал пальцы и снова и снова крутил кистями в воздухе.
- Я всё время отстаю от себя, никак не могу синхронизироваться с объективным временем моей жизни. Вроде бы получается – а потом снова разрыв между объективным и субъективным. Может быть, из-за того, что я терял годы, из-за моего изолированного детства, не знаю. В моём опыте сплошные пробелы, и я никак не могу их заполнить. Я сразу пришёл к тому, к чему люди идут десятилетиями извилистыми тропами, то есть к тебе, к отношениям, к устроенной жизни. У меня не было школы, пьянок с друзьями, влюблённостей и отношений, в результате которых я нашёл того, с кем хочу быть всю жизнь. У меня всё не так. Нет, я не хочу гулять, добрать опыта. Многие пробелы я и не смогу восполнить при всём желании, потому что некоторые моменты происходят только в своё время и больше никогда. Но эти пробелы зияют во мне дырами, из-за этого моё время сжимается, стирая пустоты, и получается, что я младше, чем написано в паспорте. Время идёт... и это меня пугает. Мне нужно больше времени. У меня постоянно фоном чувство, что я не успеваю, не успел. Мне почти тридцать, а я никак не могу это осознать.
Какая прозаичная причина у его ярости, если убрать все слои надстроенной шелухи. Комплексы, страхи. Оскар сел рядом с потерянным, путающимся в словах Томом, обнял его за плечи, притянул ближе, наклонил его голову к своему плечу. Том податливо уткнулся в него и по-настоящему, с судорожными всхлипами расплакался, цепляясь пальцами за рубашку Оскара, как за спасение. Привычно. Оскар причина, по которой сходит с ума, и Оскар спасение в бушующем море тревог. Он един во всех ипостасях, как бог. Как тот, с кем единственным можно быть бесконечно счастливым и светлым и убить без раздумий.
Страстные танцы на грани безумия. Пограничное состояние, один шаг влево – психоз, один шаг вправо – эйфория. Убить за него запросто, даже когда в помине не было любви, и любить его сложно, но невозможно не любить, не получилось, как ни старался. С кем-то другим было бы иначе, с другим человеком Том не сомневался бы, что хорош достаточно и даже больше. С другими он другой. А с Оскаром всё, вообще всё лезет наружу, что при других в разных степени успешно мимикрирует под нормальность, потому что оно для него не секрет. Потому что с другими нет тех эмоций, что на разрыв, за горло, выкручивают наизнанку. Легко быть спокойным в равнодушном спокойствии. Но даже Джерри не смог заставить себя не чувствовать там, где чувства были.
Шулейман гладил его по волосам. Знакомое состояние, не ревность – отчаяние. Сам утопал в нём всё глубже, травился лишённым логики страхом потерять Тома. Готов был в огонь, в воду, в трубу и ещё раз в воду с трубой на голове, только бы он был рядом. Но Оскар перерос свою разъедавшую изнутри болезнь, переломался, чтобы стать лучше. А Том обладал нечеловеческой гибкостью, он легко гнулся, но никогда не ломался, потому бесконечно ходил по кругу от возвышения до упадка. Способность костенеть, обрастая защитой, отсутствовала в нём как функция. Где-то обязательно должно быть мягко, неубиваемое нутро должно быть окружено уязвимой оболочкой.
- Уволь его, - проплакавшись, глухо произнёс Том с его плеча. – Он для меня раздражитель. Я не смогу не ревновать, не смогу не думать. Возраст – мой сильнейший комплекс. Хуже только когда ты общаешься с привлекательной женщиной, потому что у меня пол не тот, и это просто безысходная данность, перед которой я бессилен. Возраст я тоже не могу изменить, но мой пол меня полностью устраивает, я рад, что не родился девочкой, а быть моложе я хочу.
Неожиданно для него Оскар рассмеялся. Не выдержал, потому что – опять двадцать пять, вернулись к тому, с чего начали. Том выговорился, поплакал и снова затребовал увольнения конкурента.
- А знаешь, - сказал Шулейман, - давай возьмём Грегори третьим, хотя бы на раз. Ты так его расхвалил, что я заинтересовался.
Том поднял голову, открыл рот. На то Шулейман и рассчитывал – чтобы он отвлёкся от упадочного настроения. Поднявшись на ноги, он ловко и легко закинул Тома на плечо и потащил в спальню. Скинул на кровать, навис сверху, прижав нижней частью тела.
- Что ты делаешь? – выказал удивление Том.
Глупейший вопрос, но он вправду не понял, почему так, слишком резкий переход.
- Собираюсь самым действенным способом развеять твои сомнения. Придётся твоей жопке выдержать ещё одно испытание на прочность, - с ухмылкой ответил Шулейман и наклонился к его лицу, но не до конца, оглядел придирчиво. – Но сначала высморкайся, - он вытянул из упаковки салфетку и сунул Тому под нос.
- Ты серьёзно?
- Абсолютно. Только в кино во время плача нос не течёт, так что вперёд, я жду, - Оскар тряхнул салфеткой.
Несмотря на свои колебания, поскольку это максимально далёкое от романтики и сексуальности действие, Том всё же взял салфетку и, отвернув голову вбок, по возможности тихо высморкался. Скомкав, спрятав в кулаке, он положил её на тумбочку и посмотрел на Оскара.
- Вытри лицо, - Шулейман извлёк из другой пачки влажную салфетку и подал ему, держась на второй руке.
Том изумлённо изломил брови. Серьёзно? Это запредельно странное и неловкое вступление к прелюдии. Сколько бы Оскар ни делал что-то подобное, Том не мог привыкнуть. Шулейман ответил на яркий растерянный вопрос в его глазах:
- У меня нет желания целовать тебя в сопли.
Щёки вспыхнули, как всегда без краски. Задержав дыхание от смущения, Том обтёр под носом, губы и подбородок. Шулейман выдернул салфетку из его пальцев, отбросив на пол, и впился в его губы поцелуем, сразу начиная избавлять Тома от штанов.
- Оскар, ты любишь во мне что-то, кроме секса? – влёт запыхавшись, спросил Том.
Оскар шлёпнул его пальцами по щеке, не сильно, но достаточно ощутимо, чтобы под кожей пробежала боль.
- Ай!
- Будешь дурить – буду бить, - разъяснил политику Шулейман и снова заткнул Тому рот поцелуем, прежде чем он успел ещё что-то вякнуть.
Том был ещё влажный после утреннего секса, ещё скользкий, что очень удобно. Оскар раздел его только снизу и вошёл, подтянув к себе, загнул его ноги к подмышкам. Том вздохнул, выгнулся, закидывая голову. Почему-то секс в одежде всегда казался ему более пошлым, заводящим до щемящего исступления. То же самое с ситуациями, когда кто-то может услышать. В квартире посторонний, неважно, что она огромная. Том старался сдерживать все звуки.
Шулейман надавил на его щёки, принуждая разомкнуть зубы. Том пытался сохранить тишину, но в ту же секунду, когда рот насильно раскрылся, с губ стёк шумный вздох, переходящий в стон, почти вскрик – вырвавшиеся на волю чувства.
- Люблю, когда ты громкий, - ухмыльнулся над ним Оскар.
Надо сдерживаться, надо... На границе сознания билась мысль о чужаке. Но Оскар не позволял молчать, и Том бессознательно, на каком-то бесправном молекулярном уровне настраивался на его команды и подчинялся. Жмурился и стонал, всё-таки тише, чем обычно, но как всегда безотчётно. Шулейман опустил руку и коснулся Тома в месте, где они соединились, провёл подушечкой пальца по натянутому ободку сфинктера.
- Достаточно убедительно?
Не ожидая ответа, Оскар положил ладонь на горло Тома, надавил. Не придушил, не сжимал пальцами, но это более чувствительно, чем если бы перекрыл доступ кислорода. Ощущение силы, которая может смолоть в порошок, но не причиняет зла. Возбуждающее чувство. Шулейман прижал его руки над головой и не отпускал. Том лежал под ним обездвиженный, принимая ускоряющиеся, мощные толчки, бесконтрольно со стороны разума выгибался от нарастающего жаркого наслаждения.
Оскар не остановился, чувствуя, как Том содрогается под ним, пачкая живот, дотрахивал его до своего удовольствия. Отчего, от передозировки стимуляции воспалённых оргазмом нервных окончаний, Том продолжал постанывать, даже когда Оскар покинул его и скатился на спину. Чуть переведя дыхание, Шулейман поднялся на локте, повернулся к Тому, окидывая быстрым цепким взглядом, и запустил руку ему между ног, погрузил два пальца в растянутый анус. Том дёрнулся, скрестил ноги, едва узлом не переплёл, спасаясь от причинения ему удовольствия, которого уже не выдержит. Прикосновения сильных пальцев к отёкшим от притока крови стенкам ощущалось чрезмерным, невыносимым и воспринималось мозгом как боль.
- По-моему, тебе для счастья не хватает ещё одного оргазма, - ухмыльнулся Шулейман, но не предпринимал попыток насильно довести его до повторной разрядки.
Оскар и в этом разе не нуждался, насытился утром, но лечение превыше всего, тем более когда оно такое приятное. Теперь уже пересытился, был неспособен продолжить немедленно, потому прибег к альтернативному способу доведения Тома до разрядки.
- Ещё один я не переживу, - ответил Том, не ища силы на то, чтобы поднять веки.
Настаивать Оскар не стал, упал обратно на спину, возвращаясь к отдыху. По мере возвращения в нормальное, осмысленное состояние Том ощущал своё положение – что лежит распластанный, вытраханный, голый по пояс и в задранной до груди, собравшейся складками водолазке; что на коже остывает брызнувшая на живот сперма; что сзади конкретно мокро, словно захлюпает при первом же движении. Последнее чувство неприятно, напоминает о чём-то грязном и склизком. Вечная проблема – Том любил секс с Оскаром, но после испытывал дискомфорт ощущения влаги там, где в норме её быть не должно, и при этом не любил, когда Оскар надевал презерватив, что сокращало количество попадающей в него жидкости, потому что желал чувствовать его полностью.
Вздохнув, Том свёл вновь разошедшиеся до этого ноги. Через пару минут сел, что было ошибкой. Дискомфорт в пояснице и ниже, который снизился, когда принял вертикальное положение, и о котором позабыл, увидев Грегори, перешёл в тупую боль, отдающую в позвоночник. Зато отвлёкся и успокоился. После внезапного секса у него не было шансов продолжать тревожиться.
- Отдохнул? – поинтересовался Шулейман.
Том кивнул. В сон его не клонило, и встать он может. Наверное, может. Вправду болит, не то чтобы сильно, невыносимо, но всё же.
- Отлично, - Оскар бодро поднялся, начиная застёгивать рубашку. – Теперь вставай, пойдём на кухню. Я обещал тебя покормить.
Встав с кровати, Том наклонился за трусами, но Шулейман выхватил их у него из-под руки, прихватив заодно и штаны.
- Нет, иди так.
Том изломил брови, под которыми глаза загорелись ярким удивлённым вопросом.
- Голым? Я не могу пойти голышом, - он качнул головой, протянул руку забрать трусы, но Оскар отступил на шаг, снова уводя необходимую ему вещь.
- Ты же хотел пометить территорию, вот и продемонстрируешь Грегори – кого я хочу и с кем сплю, - сказал Шулейман.
Помолчал чуть, наблюдая скептические сомнения на лице Тома, и «великодушно» предложил альтернативу:
- Либо идёшь со мной на кухню без трусов, либо идёшь на выход. Выбирай. Быстро, я есть хочу, - Оскар крутанул на пальце указанные трусы, его-то ничего не напрягало, он наслаждался очередным воспитательным моментом.
Том перемялся с ноги на ногу, исподлобья жалобно поглядывая то на Оскара, то на свою одежду в его руках. Но колебания его по факту не имели смысла и были лишь тратой секунд. Потому что Оскар предоставил ему выбор без выбора. Потому что очевидно, что он выберет не уходить, каким бы ни был этот вариант.
Молчаливо приняв его условие, Том прошёл мимо Оскара в направлении двери. Бросив одежду на кровать, Шулейман пристроился в шаг с ним, чтобы появиться на кухне вместе. Том настраивался на то, чтобы не думать о наготе, держаться естественно и свободно, в конце концов, не в первый же раз оказывается голым в квартире Оскара за пределами спальни, а перед ним и подавно. Но план провалился сразу. Том оттягивал водолазку, силясь прикрыть ею пах. Жалел, что не надел вчера какую-нибудь огромную кофту-мешок, которая спокойно прикрывает до середины бедра, а то и ниже. Водолазка из рук вон плохо справлялась с задачей превращения в коротенькое платье. На подходе к кухне Том остановился, жалобно посмотрел на Оскара, вцепившись пальцами в подол отчаянно оттягиваемой водолазки.
- Хочешь уйти? – осведомился Шулейман.
- Нет. Оскар... - такие глаза, какими Том смотрел на него, могли пронять и растрогать кого угодно. Кого угодно, кроме Оскара. – Я же голый.
- И? – проблемы в том, что сам затеял, Шулейман не видел никакой. – Для меня твоя нагота давно не в новинку. Грегори, в принципе, тебе тоже нечем удивить, у него в штанах тот же набор. Иди уже, - подтолкнул Тома в спину. – И побольше гордости в позе, у тебя только что был секс со мной, а не со своей рукой.
Грегори сидел на тумбочке, читал книжку в мягкой обложке, краем внимания контролируя заказанный Шулейманом обед, который на данном этапе приготовления не нуждался в активном участии повара. Завтрак он не стал готовить, рассудив, что сейчас Оскар завтракать не будет, а когда соберётся, даст знать. Подавать на стол остывший или разогретый завтрак не комильфо. Что-что, а уважение к пище отец всем своим детям привык.
Спрыгнув на пол, Грегори улыбнулся Оскару, но улыбка на его лице застыла мёртвой маской и погасла в глазах, когда взгляд натолкнулся на Тома, и сменилась недоумением, когда осмыслил, в каком виде Том стоит перед ним. Появление Тома превратило квартиру в сумасшедший дом, не поддающийся его разумению. Что происходит? Вопрос претендовал на становление риторическим. Не на то рассчитывал Грегори, ожидая встречи с Томом и с радостью к ней готовясь. Не на то, что Том сначала будет гнать его, угрожая ножом, а потом предстанет перед ним без штанов и трусов, будто так и надо.
Может быть, это прикол? Грегори перевёл взгляд к Оскару, в то время как Том мялся на месте и оттягивал вниз единственное прикрытие, стараясь не показывать, насколько ему неловко и стыдно.
- Мы хотим позавтракать, - известил Шулейман совершенно обыденным образом.
Словно не происходит ничего необычного, словно на самом деле так и надо. Значит, не нужно обращать внимание на «маленькую» странность, рассудил Грегори. Спросил с улыбкой:
- Что-то конкретное или импровизировать?
Шулейман вопросительно взглянул на Тома, чтобы он высказал предпочтения по завтраку, если они у него имеются. Том отрицательно покачал головой. Нет у него предпочтений. Сейчас никаких нет. Сейчас он даже не думал о том, что юнец занял его место у плиты и что юнец такой раздражающе молоденький и свеженький тоже. За раз не уместить в себе больше одной беды. На данный момент его главная беда – нагота.
- На твоё усмотрение, - сказал Оскар и пошёл к столу.
Отвернувшись к плите, Грегори сходу перешёл на четвёртую скорость, быстрыми, точными движениями выставлял на тумбу необходимые ингредиенты для блюда, что сейчас и придумывал. Оскар любил, когда его удивляют. Грегори и удивлял. Одной рукой смешивал продукты, второй разогревал сдобренную маслом сковороду, третьей... Казалось, у него есть третья рука, настолько быстро он всё делал. Обычно он готовил медленнее, расслабленнее, ещё и болтал между делом, если находился на кухне не один. Но Оскар уже пришёл и ждёт завтрака, а значит, нужно поторопиться. Это Грегори умел без потери качества блюд, насмотрелся на отца, который не только на работе готовил, но и дома кухней заправлял и баловал семью, а мама могла приготовить максимум бутерброды, иногда с недоваренным мясом.
Том тоже, короткими шажками двинулся занять место за столом. Не каждый день ему приходится щеголять голыми чреслами. Предпочёл бы, чтобы не пришлось никогда. Том остановился в шаге от цели, его лицо приобрело непередаваемое выражение, потому что – потекло по внутренней стороне бедра, потянулось вязкое. Уродская особенность – сразу из него не текло, но стоило встать, походить, и те самые мышцы откликались на движение задействованных в ходьбе мышц, и начинало подтекать. Не всегда, но это «не всегда» случалось в неподходящие моменты.
Том застыл, не зная, что делать. Сесть не может, на стуле же останется след, и мерзко сидеть с хлюпающими ощущениями в заднице. Засуетившись на месте, он завертел головой, умоляюще посмотрел на Оскара.
- Что? – спросил тот.
- Потекло, - одними губами произнёс Том.
Шулейман непонимающе нахмурился. Глянув на Грегори, чтобы он не смотрел в их сторону, Том быстренько подошёл к Оскару и, наклонившись к его уху, шепнул:
- Потекло.
Выпрямился, кивнул себе за плечо, крайне выразительно изогнув брови. В глазах его плескалось почти отчаяние – полная растерянность, помноженная на растущую с каждым мгновением позорность ситуации. Шулейман усмехнулся его нервности и обратился к домработнику:
- Грегори, дай бумажные полотенца и отвернись.
Грегори передал рулон, лишь на секунду позволив себе искру вопроса в глазах, и продолжил заниматься завтраком. Оторвав полотенце, Оскар протянул его Тому. Покосившись на парня у плиты, чтобы не подглядывал, не видел его позор, Том взял мягкую бумажку и, извернувшись, принялся стирать белёсые потёки. Почему в нём сперма, Том не задумался, не обратил внимание методом ретроспективного анализа на то, что Оскар не надевал презерватив ни в этот раз, ни ранее утром, ни вчера после того, как снял использованный. Понаблюдав за ним немного, Шулейман не смолчал:
- Кто так вытирает?
Оторвав второе полотенце, он встал и беспардонно обтёр Тома между ягодиц. Поначалу замерев от шока, Том запоздало дёрнулся, зашипел:
- Ты бы мне его ещё внутрь запихнул.
- Тебе уже нужна затычка? – не пытаясь говорить тихо, Оскар усмехнулся, чмокнул его в скулу и вернулся за стол.
Том не оценил ни его весёлость, ни ласку, снедаемый моментом своего унижения. Щёки опалило стыдом. Затычка... Он предпочёл бы мешок на голову. За неимением иного варианта действий Том тоже вернулся на свой стул, положил ногу на ногу, закрыл ладонью глаза, ссутулив плечи.
- Том, как ты относишься к острой пище? – обернувшись через плечо, участливо спросил Грегори.
Том никак не отреагировал, не менял позы. Грегори добавил:
- По задумке блюдо пряное, но если ты не любишь острое, я сделаю твою порцию более пресной.
Том открыл лицо, но молчал в ответ, удостоил парня лишь угрюмым взглядом и отвёл его, глядя мимо Оскара, что сидел напротив. За что ему этот позор? Что может быть позорнее, чем явиться раздетым, только после секса со всеми последствиями к тому, кого полутора часами ранее расценил как конкурента за его юность и привлекательность?
Выключив плиту, Грегори переложил в тарелки завтрак, который готовил в двух сковородах, и поставил его на стол, аккуратно положил столовые приборы и занялся приготовлением кофе для Шулеймана. Том на Грегори не смотрел, позорность этой ситуации выдавила из него все прочие эмоции, сбила спесь, злость, способность драться и выйти победителем.
- Том, варить для тебя кофе? – вновь обратился к нему Грегори, продолжая проявлять доброжелательность, неуместную в отношении того, кто тыкал в тебя ножом.
Разговаривать с ним Том не хотел от слова совсем, не хотел, чтобы он был здесь и видел его таким, но всё-таки ответил:
- Нет.
- Чай, какао, сок?
Почему он такой дружелюбный? Омерзительно.
- Воды, - сказал Том.
Грегори взял из холодильника бутылку, наполнил стакан водой и поставил по правую руку Тома, поднёс кофе Оскару, после чего вернулся к плите, чтобы навести порядок.
За что ему такой позор? Почему мальчишка не уходит, крутится здесь? Что он о нём, Томе, думает? Что уже не такой крутой? Так и есть. Ужасная ситуация, каток стыда сделал своё дело и размазал его. Окончательно сдавшись в попытке пройти это испытание достойно, Том начал взглядом показывать Оскару на Грегори и на дверь, глазами пытался сказать: «Пусть он выйдет». Не получалось, Оскар не понимал. В придачу Том стал пинать его под столом, продолжая выразительно пучить глаза и дёргать зрачками и немножко головой в сторону дверного проёма.
- Либо у тебя инсульт, либо говори вслух, - сказал Шулейман.
- Я не могу сказать.
- Тогда сиди спокойно и ешь.
Не мог он сидеть спокойно, не с голым задом. На пару секунд Том задумался, озабоченно хмуря брови, и привстал. Водолазка вытягивалась только с одной стороны, но лучше светить голым задом, чем передом, потому Том натянул ткань на пах и перегнулся через стол к Оскару, шепнул:
- Пусть он выйдет.
Шулейман помедлил с ответной репликой, глядя ему в лицо, пытая. И сказал:
- Грегори, выйди.
Домработник незамедлительно покинул комнату. Убедившись, что он ушёл, не подслушивает, Том спросил:
- Зачем ты выставляешь меня посмешищем?
- Я тебя ничем таким не выставляю, - спокойно ответил Оскар.
- Выставляешь. Ты заставил меня прийти сюда голышом.
- Я предоставил тебе выбор, - справедливо заметил Шулейман. – Ты сам выбрал пойти со мной в таком виде.
- Ты знал, что я не выберу уйти, - крутанув головой, не менее справедливо возразил Том. – Это нечестный выбор. Ты опять меня воспитываешь? Ты сделал это, чтобы я больше не кидался на Грегори?
- Я сделал это для того, чтобы вы прояснили свои роли раз и навсегда – ты мой партнёр, он моя малолетняя по моим меркам прислуга, и ты больше не переживал. И для того, о чём ты сказал, тоже, - честно изложил Шулейман и усмехнулся. – А ещё это забавно.
Гад, забавно ему. Успокаиваясь, Том выпрямил спину и заявил с вернувшимся апломбом:
- Если он посмеётся над внешним видом моей оголённой половины, я его убью.
- Я запрещаю тебе его убивать, - спокойно сказал Оскар.
Том не сдержал смешка. Вот так просто запрещает? Но отчего-то почувствовал, что подействовало, что не нарушит запрет. Потому что давным-давно отпечаталось на подкорке, что правилам Оскара надо следовать. Когда он повысит голос, поздно будет говорить мирно.
Без третьего лишнего нагота перестала тяготить. Расправившись с завтраком, Том попросил:
- Я хочу поговорить с ним наедине.
- О чём? – взглянув на него, поинтересовался Шулейман.
- Ни о чём конкретном. Просто хоть немного понять, что он за человек.
Том не лгал, и лгал, и сам не знал, для чего ему этот разговор, но не мог уйти, не поговорив с Грегори без свидетелей. Допив кофе, Оскар позвал Грегори и оставил их вдвоём. Грегори остановился в паре шагов от стола, снова не понимая, чего Том от него хочет, что проскальзывало на его лице, как ни старался держаться обычно. Том вызывал у него множество вопросов, а вопросы рождали интерес к нему. Впрочем, интерес был и до знакомства, Том виделся ему яркой, выдающейся личностью, прошедшей невероятный путь, а личная встреча показала его едва не сумасшедшим.
- Садись, - Том указал ладонью на стул напротив.
Грегори сел. Том сцепил на столе руки в замок. Не спешил заговаривать, смотрел на парня изучающе, чем интриговал и, признаться честно, немного пугал.
- У тебя есть прозвище? – наконец спросил Том.
- Прозвище? – Грегори удивился вопросу, он-то готовился... ни к чему он не готовился, но на всякий случай ожидал новых угроз.
- Да, у многих оно есть, у меня тоже. Какое у тебя? – Том наклонил голову набок, смотрел пытливо, неотрывно.
Пугал. Что-то в его простых вопросах, в его заинтересованной мимике пугало. Грегори постарался избавиться от этого нелогичного чувства, ответил:
- У меня нет прозвища. Было в детстве – мелкий, меня так братья звали, потому что я младший, - поведал он с улыбкой.
- Совсем никакого нет?
Грегори задумался, отведя взгляд.
- Есть не совсем прозвище, ласковое сокращение имени – Ори, меня так самые близкие зовут. Грегори сокращают как Грег, но моя мама терпеть не может эту форму имени и запрещала всем так меня называть, она и придумала «Ори», прижилось.
Грегори улыбался, рассказывая о себе, о семье, что подкупало, располагало к себе. Бы. Тома не подкупало, но он отметил про себя, что Грегори из тех счастливых мальчиков из любящих семей, которым повезло, и только взрослая жизнь, возможно, даст им хлебнуть не только света, но и тьмы.
Ори. Мило. Очень по-французски, в отличие от «Грегори».
- Кто такой Терри?
Том не знал, зачем снова спрашивает о нём. Не подозревал Оскара во лжи, но что-то толкало узнать больше, потому что часть лжи нежданно оказалась правдой – с Оскаром на самом деле живёт новый человек. Том не вёл расследование, ни о чём не думал – действовал бессознательно, интуитивно. Что-то не сходилось и не давало покоя тому, что глубже разума.
- Я знаю только одного человека по имени Терри, но вы вряд ли знакомы, - покачал головой Грегори.
- Вдруг знакомы. Кто он?
- Мой бывший одноклассник. Хороший парень, но очень импульсивный, максималист, он постоянно находил какие-то идеи и уходил в каждую с головой. В последний раз, когда мы виделись, он хотел сменить пол. Не знаю, может быть, он уже она.
- Оскар его знает?
- Не думаю, им негде было пересечься.
Убедившись, что никакого Терри в жизни Оскара нет, Том потерял интерес к разговору с Грегори. В половине третьего Оскар всё-таки отправил его на выход.
- Оскар, может, я всё-таки останусь? – жалобно попросил Том, затормозив у входной двери.
- Нет. Нам рано жить вместе.
Выставив Тома из квартиры, Шулейман пришёл к Грегори на кухню, сел за стол, придвинул к себе пепельницу.
- Я не буду ни о чём спрашивать, - не оборачиваясь, сказал Грегори, имея в виду поведение Тома.
Оскар его понял:
- Правильно. Я сам расскажу, если захочу.
Какое-то время провели в молчании. Грегори помешивал овощной суп, который готовил себе на обед.
- Оскар, ты сказал Тому? – спросил он.
- Нет.