Сочетай

Разорвать бы город на части, чтобы нас разъединить;
Мы с тобой такой разной масти, но так хотим любить.
Между нами стены из сплетен и зависть всех вокруг;
Между нами пропасть и ветер и фразы: "Просто друг".

Мари Краймбрери, Смогу ли я без тебя©

Шулейман устроил Тому гастрономический тур, привёл на показ моды в Париже, отличительной особенностью которого являлось то, что вся одежда сделана из шоколада. Джерри никогда в подобных шоу не участвовал, он был моделью иного толка, которую никому не приходило в голову нарядись во что-то съедобное.

После шоу можно было попробовать детали любых понравившихся нарядов, что обычно не позволялось, но Оскар заранее позаботился о данной возможности, как и о том, чтобы помимо них на показе присутствовало минимум зрителей. Возможность попробовать на вкус усладившие взор произведения искусства очень заинтересовала Тома, но он столкнулся со сложностью выбора, поскольку ему приглянулся кусочек тонкого тёмного шоколада, являющийся частью лифа открытого платья и прикрывающий левую грудь модели. Раздевать девушку не хотелось, она же даже прикрыться не сможет, потому что на работе, но и другой кусочек не хотел.

- Мадам, извините, у вас под платьем есть бельё? – неловко спросил Том, надеясь на положительный ответ, поскольку в таком случае его совести будет спокойнее.

Но сам понимал, что, скорее всего, надеется зря, потому что лиф платья прилегал не плотно, и можно было заметить, что под ним ничего похожего на бюстгальтер не виднеется. Модель не ответила – нельзя. По окончанию данного шоу, заняв финальные позы, модели должны обратиться статуями, живыми куклами. К Тому подошёл Шулейман, поинтересовался:

- Определиться не можешь?

- Определился. Мне нравится кусочек, - Том показал пальцем, - но я не хочу оголять модель...

- Она не обидится.

- Оскар, - Том осуждающе посмотрел на него: нельзя же говорить при человеке так, словно его здесь нет, словно она на самом деле кукла, это неприятно.

Закатив глаза, Шулейман сам отломил кусок шоколада с груди модели и вручил Тому в руки:

- Не парься, ешь и не смотри на чужие сиськи.

- Неуместно говорить «чужие», у тебя же нет своих, - откусив кусочек, заметил Том.

На обнажённую грудь девушки – явно натуральную, с бледным ореолом и напряжённым соском – он тоже обратил внимание, что и послужило причиной слов Оскара.

- Окей, - сказал Шулейман. – Не смотри на чужие сиськи, потому что у меня нет своих.

- Это поправимо, - шутливо улыбнулся Том.

- Предлагаешь мне сделать имитацию женской груди? Мне не пойдёт. Что за извращённые фантазии блуждают в твоей голове?

Усмехнувшись, Шулейман взъерошил Тому волосы, обнял, закинув руку на плечи, и развернул от частично обнажённой девушки, повёл вдоль других моделей. Модели-мужчины здесь тоже были, двое. Том снова встал перед дилеммой: с одной стороны, интересно, один мужчина привлекал внимание, как и его замысловатый костюм, с другой стороны, пища с мужского тела казалась куда менее аппетитной. Как-то это немного фу, вызывает внутреннее отторжение. Почему? С одного конкретного мужчины готов есть с большой страстью, да и без сладкого с удовольствием оближет. Дело в «одном конкретном», остальные неаппетитные.

- Только попробуй, - предупредил Шулейман у него над ухом.

Том послушно отошёл от парня-модели и сказал с улыбкой:

- Мне, конечно, приятно, что ты проявляешь ревность, но ты переигрываешь.

- Я не играю, а не хочу, чтобы ты проявлял интерес к каким-то левым мужчинам и ел с их тел.

- Хочешь, чтобы я ел только с тебя? – Том снова улыбнулся.

- Почему бы и нет? Переодеваться в шоколад я не буду, но можно и альтернативными вариантами поиграть.

Отломив кусок шоколада от костюма ближайшей модели, Оскар взял его в зубы, предлагая Тому забрать.

- Ты серьёзно? – спросил Том удивлённо, заинтересованно и немного смущённо.

Шулейман кивнул. Приняв предложение, Том шагнул к нему, осторожно откусил кусочек хрустнувшего лакомства и оказался вовлечён в буквально сладкий поцелуй, когда шоколад между ними закончился. Только во рту остался у обоих, что одновременно смущало, поскольку целоваться с чем-то съедобным во рту неправильно, и наполняло радостно-щемящей приязнью, потому что это что-то новое, особенное. Том улыбнулся в поцелуй, касаясь ладонью щеки Оскара, а тот по-хозяйски держал его за поясницу.

Улыбаться зубами в шоколаде сомнительное дело, но Том улыбался, губы тоже испачканы в растаявшем. Том пальцем снял кусочек с нижней губы Оскара и сунул себе в рот. Моделей впечатлило развернувшееся на их глазах зрелище, в котором они более не имели значения. Среди них не было знаменитостей, кто были или могли бы быть удостоены чести оказаться в постели Шулеймана, но были те, кто тоже об этом мечтали, да облом. Они не могли соперничать с бывшей моделью, чья звезда погасла так же внезапно, как и зажглась, чтобы перейти в небо более высокого ранга, поскольку Оскар на них элементарно не смотрел.

Второй пункт вкусного тура – город Лилль и экскурсия на завод по производству мармелада, но не той химической отравы, что продают массовому потребителю в любом уголке мира, а настоящего, натурального, который от того, что готовили далёкие предки, отличало лишь разнообразие вкусов. Мармелад единственная сладость, которую Том не любил, относился к нему никак и никогда не покупал, но с удовольствием посмотрел, как его готовят на каждом этапе, начиная от подготовки ингредиентов, и попробовал тоже с удовольствием. Здесь производили не только фруктовый мармелад, но и овощной – из томатов, свёклы, даже лука и прочего. Том попробовал все овощные вкусы, поскольку прежде не встречал подобного, и, пускай не проникся любовью к мармеладу, оценил здешний продукт по достоинству. Оскар купил несколько упаковок разных вкусов в качестве гостинца для одного любителя овощей.

- У тебя есть второе имя? – спросил Шулейман за ужином в среду.

- В каком смысле второе имя? – Том его не понял, подумал и дал единственный пришедший на ум ответ. – Моё второе имя Джерри.

- Нет, я не об имени твоей альтер-личности, которое и так отлично знаю, странно было бы спрашивать, - усмехнулся Оскар, - а об имени, которое может быть у всех, а не только у больных ДРИ – втором данном при рождении имени, например, у Феликса второе имя было Йенс. У тебя есть какое-нибудь?

- Ты же делал мне паспорт, знаешь, что нет.

- В твоём паспорте я сказал написать то, что знал, поэтому, как ты помнишь, местом рождения у тебя был записан Морестель, а не Франкфурт-на-Майне, поскольку на тот момент я понятия не имел, что родился ты не там, где думал. Откуда мне знать, может, твой названый папа-псих дал тебе и второе имя.

Том покачал головой:

- У меня нет второго имени. Просто Том Каулиц, даже не Томас. Можно было бы предположить, что Феликс называл меня сокращённой формой имени, потому что кто называет полным в близком кругу, но на надгробии его сына написано «Том», значит, будь у меня в детстве документы, я бы тоже был просто Томом по паспорту. – Том помолчал и добавил: - А у тебя есть второе?

- Нет. Я тоже просто Оскар Шулейман.

- Тебе нравится твоё имя?

Вопрос пришёл внезапно и сорвался с губ без предварительного обдумывания, но Том понял, что ему действительно интересно узнать. Как только не относился к собственному имени на протяжении жизни, отвергал, отказывался от него, менял, принимал, но никогда не задумывался, что у других людей тоже может быть какое-то особое отношение к своему имени.

- Нравится, - ответил Шулейман и усмехнулся. – Я рад, что папа назвал меня Оскаром, а не каким-нибудь традиционным именем, какое он носит, мои дедушка, бабушка и более далёкие предки носили.

- Так это отец придумал тебе имя? – удивился Том. – Один?

- Да. Это был тоже своего рода папин протест против родителей, которые не принимали его выбор, то есть создание семьи с моей мамой. Мама в выборе имени не участвовала, ей было всё равно, но, как она рассказала, она терпеть не может имя Оскар, всю жизнь его не любила, но почему-то папа настоял, чтобы меня всё равно так назвали.

Сложные, однако, у Пальтиэля и Хелл были отношения, подумал Том, но решил не лезть в чужую, давно похороненную в прошлом жизнь. В любом случае, как бы ни жили и сколько бы ошибок его родители ни совершили, Том был им благодарен за то, что они подарили миру и ему Оскара, и, как бы странно и предосудительно ни выглядело то, что Пальтиэль настоял на имени ребёнка, которое не нравилось супруге, Том и за это был ему благодарен, потому что Оскару очень шло его имя. Он – Оскар, ничего не добавить и не убавить.

- Мне тоже нравится твоё имя, - сказал Том. – Оно такое... значительное, броское. У меня такие ассоциации. Не то что моё.

- У тебя опять проблемы с именем? Хочешь сменить? – осведомился Шулейман.

- Нет, я уже понял, что это бессмысленно, кем ни назовусь, я всё равно останусь Томом, потому что под этим именем рос, формировался как личность. Да и не хочу менять, это моё имя, мне и папа его хотел дать, оно меня устраивает. Просто... - Том опустил голову, задумчиво провёл указательным пальцем по скатерти. – Имя «Том» такое усреднённое. В смысле – так могут звать кого угодно, кота из мультфильма, киноактёра, дворника. Твоё имя, например, другое – запоминающееся, яркое, задающее определённую высокую планку, не зря ведь и самая престижная в мире кино премия носит название «Оскар». Мне кажется, это не случайность. Не может быть награды «Том», но за «Оскара» каждый год борются лучшие.

- Считаешь, имя влияет на судьбу?

- Может быть, - Том не был уверен, но и не мог сказать, что отрицает существование данной связи. Его суждения находились где-то посередине, чуть ближе к «верю». – Не думаю, что имя прямо определяет судьбу, это уже какой-то мистицизм, но оно влияет тем, что на человека накладывается отпечаток ассоциаций, которые вызывает имя. Я не знаю, что сказать об имени Том, поэтому я всю жизнь ищу себя.

Шулейману нравилось слушать рассуждения Тома, противоречивым образом совмещающие в себе мудрость и детскость взглядов. Нравилось, когда они не бесили. Сейчас нет, напротив, ему было интересно, разбираться в витиеватых суждениях Тома весьма занимательно.

- Том, - повторил Том своё имя, вдумываясь в чувство букв на языке. – О чём оно? Один слог, - вздохнул, поскольку что говорить о значимости, когда в имени всего одна гласная буква и две согласных по бокам, максимально простое имя. – А Оскар – сразу звезда, это имя незаурядного человека.

Шулейман сощурился, формируя идею, и протянул Тому руку через стол:

- Привет. Я – Том Шулейман. Просто Том, на Томаса не отзываюсь.

Том удивлённо выгнул брови и, немного запоздало сообразив, что должен подыграть, ответил на рукопожатие, тоже представляясь его именем:

- Меня зовут Оскар, Оскар Каулиц.

- Как ощущения? – поинтересовался Шулейман, не отпуская его ладонь.

Том улыбнулся душевно, наклонился чуть вперёд:

- Спасибо, что ты делаешь это для меня. Я только сказал, а ты сразу отреагировал, предлагая мне поменяться именами.

- Пожалуйста. Но ты не ответил на вопрос. А, Оскар? – Шулейман пытливо сощурился.

Том потупил взгляд и, смущённо улыбнувшись, честно ответил:

- Так себе ощущения. Чувствую себя неудачником, у которого ничего нет, кроме звучного имени, до которого я не дотягиваю.

- А мне нравится быть Томом, - непринуждённо отозвался Оскар и откинулся на спинку стула. – Неплохо звучит. Эй, - он тормознул официантку. – Мне идёт имя «Том»?

Девушка с каре перевела с него на Тома и обратно растерянный, напряжённый взгляд. Что она должна сказать? Что происходит? Она точно знала, что перед ней Оскар Шулейман, почему он спрашивает о другом имени?

Достав бумажник, Шулейман вынул из него несколько сотенных купюр и, сложив вдвое, сунул официантке в карман:

- Волшебное заклинание «Отомри». Так что, идёт?

- Да, месье, вам очень подходит имя «Том», - сказала девушка не столько из-за денег, сколько из-за понимания, что дальше тормозить нельзя.

Шулейман не унялся, не отпустил несчастную официантку:

- Ему идёт быть Оскаром? – он указал рукой на Тома, взглянул на девушку.

- Да, месье.

- А сам он как, хорош собой, не так ли? – продолжал Оскар. – Хоть и дохлый, - усмехнулся, взглянув на Тома, и вернулся к официантке. – Никак не могу от него избавиться. – Выдержал эффектную короткую паузу. - Ладно, вру, не хочу я от него избавляться, сам за ним бегал летом.

На официантке лица не было от волнения и непонимания, почему Шулейман всё это говорит, почему говорит ей. Но она не могла позволить себе уйти, приходилось принимать участие в странной сцене, которую затеял хозяин жизни. Том тоже мало что понимал, но, в отличие от девушки, наблюдал и слушал с интересом, с невольным изгибом улыбки. Оскар подбодрил официантку ещё тремя сотнями.

- Месье, ваш спутник очень красив, - посмотрев на Тома, убедительно ответила та.

- Повезло мне.

- Я совершенно с вами согласна.

- Умница.

Шулейман наградил официантку ещё двумя сотнями, похлопав по бедру, где располагался карман, и отпустил. Едва она отошла, Том закрыл лицо ладонями и прыснул в них смехом.

- Оскар, что это было?

- Я развлекался и тебя развлекал, - пожал плечами тот, ухмыльнулся.

- Я должен обидеться на то, что ты заплатил ей, чтобы она назвала меня красивым, но не получается, - сказал Том с широкой лучезарной улыбкой, как солнечный зайчик светился.

- Думаю, она бы и без оплаты сочла тебя привлекательным, не будь меня рядом. На моём фоне ты проигрываешь.

- Милый-милый ты, - Том покачал головой, продолжая улыбаться.

Шулейман не ответил на его беззлобную саркастичную поддёвку, но спросил:

- Почему ты меня своим именем назвал? Сегодня я Том.

- Может быть, не надо?

- Надо, Оскар, надо.

В этот момент к столику подошёл официант, принёс шампанского и откупорил при них бутылку, разливая шипучий напиток по бокалам.

- Когда ты успел заказать шампанское? – Том перевёл удивлённый взгляд от официанта к Оскару.

- Когда ты в туалет ходил.

Шулейман поднял бокал за тонкую ножку. Том последовал его примеру, снова, абсолютно счастливо улыбаясь. Внутри сиял абсолютный свет. Аккуратно чокнувшись, Том попробовал напиток – свой самый любимый. В отличие от него самого, Оскар запомнил, какое шампанское вызывало у Тома наибольший восторг. Нужного не оказалось в данном ресторане, но его успели отыскать и привезти из другого заведения.

- Спасибо, - сказал Том, ставя бокал на стол. – Я не могу представить, чтобы кто-то другой делал для меня даже половину того, что делаешь ты.

- Ты решил меня за все годы неблагодарности отблагодарить? – усмехнулся Шулейман.

- Лучше поздно, чем никогда.

- Это тот самый редчайший случай, когда я не могу с тобой не согласиться. Но надо понимать, что ситуация ситуации рознь.

- Я понимаю, - ответил Том. – Если будет выбор: уйти от тебя поздно или никогда, то лучше никогда.

- Умнеешь на глазах.

Оскар отпил шампанского и щёлкнул пальцам:

- У меня ещё вопрос по теме того, что досталось от родителей. Во Франции ударение всегда на последний слог, но у тебя-то фамилия немецкая, как она звучит в оригинале - Ка́улиц или Каули́ц?

Том задумался, сказал:

- Каули́ц. Наверное. Я же не слышал, как к Феликсу обращались в Германии.

В конце вечера как всегда остановились у подъезда Тома, близко напротив друг друга, в предвкушении приятного прощания. По крайней мере, Том предвкушал, положив ладони Оскару на плечи, и, дрогнув улыбкой, произнёс:

- Поцелуешь меня... Том?

Странно произносить своё имя, обращаясь к нему, неправильно на уровне сильнейшей привычки, определяющей, кто есть кто и кто ты сам, и вместе с тем чем-то приятно, будоражит. Это ещё более глубокое взаимопроникновение. После поцелуя, по-прежнему держа Тома в руках, Шулейман сказал с ухмылкой:

- До встречи, Оскар.

На выходные в очередной раз отправились в Испанию, в Барселону. Нашли на улицах нового города укромный уголок типа того, где как ошалевшие подростки целовались в Мадриде, и повторили. Одурев, опьянев от близости, поцелуев, бьющихся внутри эмоций и чувств, Том сделал то, что не было дозволено в прошлый раз – упал перед Оскаром на колени и принялся расстегивать его ремень. Со стороны Шулеймана не последовало сопротивления. С его безмолвного согласия Том расправился с застёжками ширинки, высвободил из трусов твёрдый член и, широко открыв рот, взял его до мягкого упора в горло.

Шулейман машинально положил ладонь на его голову, зарываясь пальцами в волосы. Том остановился, посмотрел снизу, взглядом разрешая и прося: делай сам, как тебе хочется. Рискованное мероприятие, где-то на задворках сознания продолжали существовать крупицы убеждения, что с Томом нельзя быть грубым, но Оскар, поколебавшись всего два мгновения, отбросил их за неактуальностью. Сжав волосы Тома в кулаке, он толкнулся бёдрами. Член проскользнул в горло, вызывая удушливый спазм, натужно натянувший мышцы на шее, но Том не дёрнулся, лишь распахнул глаза. И затем прикрыл веки, сомкнул губы плотнее, скользя ими по стволу в задаваемом Оскаром темпе.

Том давился, закрывал глаза, на которых выступали слёзы, но они рефлекторные не имеющие ничего общего с его чувствами. Он скрёб пальцами по джинсам на бёдрах Оскара, самозабвенно подавался вперёд и с упоением обсасывал член в придачу к тому, как Шулейман нещадно таранил его горло. Дорвавшись до его члена хотя бы так, Том желал снова и снова делать это, чувствовать его в себе. Никогда Шулейману не отсасывали в подворотне, не его уровня утеха, но с Томом – другой случай. Потому не видел ни единой причины отказывать себе в удовольствии нового опыта и трахал Тома в глотку, крепко держа за волосы, глядя сверху на то, как он старается и отдаётся действию без остатка, как блестят мокрые от слюны губы, обхватывающие его член. Очаровательно пошлая картина. В Томе очаровательно сочетаются невинная наивность и порочность – и любовь к его члену, похоже, Том полюбил его не только как источник удовольствия, что весьма приятное открытие.

Не постоянно Том держал глаза закрытыми, преданно заглядывал Оскару в глаза, что в данной ситуации особенно охуенно. Том сам завёлся не на шутку, ширинка больно прижимала член. Но не расстегнуть штаны, не помочь себе. Не мог. Оскар ускорялся и Том вместе с ним, не обращая внимания на неприятные ощущения в затекающей челюсти. Всё насыщеннее, острее. Очень, очень... Чудом Том не укусил, только несильно задел зубами, пачкая спермой трусы. Не прикоснулся к себе и кончил от члена во рту. Но оргазм получился мучительный, недостаточный, в паху продолжала зудеть неудовлетворённость, ещё сильнее, потому что разрядка была, но не хватило. Том страдальчески, жалобно зажмурился, вылизывая член Оскара от спермы, он кончил следом за ним.

Взяв подмышки, Шулейман вздёрнул Тома на ноги, прижал к стене, впиваясь в губы грубым поцелуем, и, расстегнув пуговицу и молнию на джинсах, запустил руку ему в трусы. Мозг взорвался фейерверком в глаза. Том хватал ртом воздух и судорожно хватался за руку Оскара онемевшими, потерявшими чувствительность пальцами, пока кончал в его ладонь через какие-то полторы минуты, а Шулейман целовал, прикусывая, его выгнутое горло. А через головокружение и гул крови в ушах доносилась какофония оживлённой улицы: звонкие голоса, бодрая музыка и переплетение прекрасных тёплых запахов из открытого кафе. Жизнь города не остановилась и продолжала бурлить на расстоянии семи метров от них, неправильно, запретно предавшихся страсти на улице. Содрогаясь в оргазме, Том не приложился затылком об стену лишь благодаря Оскару, что надёжно его зафиксировал.

Острое наслаждение отхлынуло вместе с силами и твёрдостью тела. Шулейман придержал обмякающего Тома, прижал лопатками к стене. Том покачал головой, отказываясь от помощи.

- Мне надо сесть.

- Заправься сначала, - сказал Оскар, отпустив его плечи.

Поправив трусы, Том съехал вниз по стене, садясь на корточки, запрокинул голову, упёршись затылком в каменную кладку. Мир в глазах покачивался, стремясь поменять местами верх и вниз. Шулейман застегнул ширинку и присел рядом с ним, опёршись спиной о стену, щёлкнул зажигалкой, прикуривая. Взглянул на Тома:

- У меня никогда такого не было.

- Чего? – Том тоже посмотрел на него.

- Минета в подворотне, ещё и с последующей дрочкой партнёру.

Том слабо, устало улыбнулся, спросил:

- Где ещё не было?

- Сложно сказать. До настоящего момента я не думал, что в подворотне у меня не было, поскольку никогда не испытывал желания это сделать.

- Значит, буду импровизировать, вдруг снова угадаю.

- Так ты меня удивить хотел? – усмехнулся Шулейман.

- Нет, я просто хотел взять в рот твой член. Ещё в прошлый раз, когда мы были в Мадриде, хотел сделать что-то подобное, но тогда ты бы не согласился.

В ответ на такую крышесносную честность Шулейман притянул Тома к себе и поцеловал. Потом встал, потянул его вверх, побуждая тоже подняться. Том повиновался, но сказал:

- У меня ноги ватные.

- Не упадёшь, - Оскар взял его под локоть. – Сейчас поправим твои силы, как раз время ужина.

После ужина продолжили прогулку по городу, Том насмотрел у уличного торговца радужную сахарную вату и, конечно же, захотел купить, давненько он не ел эту сахарную бомбу. Сфотографировался с ней.

- Говорящее фото, - заметил Шулейман, заглянув в экран его телефона.

- В смысле? – Том непонимающе на него посмотрел.

- Радужный флаг – символ ЛГБТ-сообщества. Знаешь, как расшифровывается?

Том кивнул, озадаченно перевёл взгляд к фотографии на экране. Геем он себя не считал, несмотря на то, что, даже если не был бы с Оскаром, предпочёл бы иметь отношения с мужчиной, и не хотел ни о чём таком заявлять посредством символа. Наверное, не нужно публиковать. Но, подумав, Том решил всё-таки выложить пост, поскольку не хотел сказать ничего такого, он и не подумал, что радуга что-то означает, пока Оскар не сказал, а семицветная вата красивая, ей хотелось поделиться. Дабы постебаться над подписчиками, Шулейман репостнул себе фото и подписал: «В следующем году пойду на парад. Придётся возглавить его, потому что быть на вторых ролях я не привык. Кто со мной?».

Посмотрев его запись, Том согнулся от смеха, ярко представив себе Оскара во главе парада, облачённого в розовые трусы и перья, или в чём там ходят.

- Ты вообще не думаешь, что можно, а что нельзя? – спросил он с улыбкой и слезами на глазах от смеха.

- Можно всё, - важно ответил Шулейман и ухмыльнулся. – Всё, что я себе разрешаю.

Опустив вату на палочке, Том вытянулся и поцеловал его в щёку сладко-липкими губами. И затем отщипнул невесомый клочок ваты и закинул в рот, предложил Оскару, но тот отказался, сахарный сахар не в его вкусе.

Селфи в инстаграме Тома всё-таки появились, три, совместные с Оскаром, ситуативные, опубликованные одним постом. На первой – Том искренне улыбался в камеру, прижавшись щекой к щеке Оскара и положив ладонь на вторую его щёку, протянув руку за шеей, будто обозначая этим жестом – моё. На второй, где они оба повернули друг к другу головы, трогательный чмок в губы. А третья фотография получилась случайно, на ней Том вышел размазанным из-за движения, а Оскар смотрел на него весьма выразительным взглядом. Последний снимок Шулейман опубликовал у себя, подписав: «Моё лицо, когда я смотрю на него и думаю, что этот странный человек уже десять с половиной лет делает в моей жизни».

Том шутливо пихнул его за такие печатные слова, обидеться по-настоящему не смог, потому что губы растягивало совершенно счастливой улыбкой до ушей от того, что Оскар заявил миру, как долго они знакомы. Более десяти лет – это не ерунда, это судьба, переплетение жизней, столкнувшихся в одной точке огромного мира, и навсегда.

Но из озорной вредности Том прямо при Оскаре написал комментарий под его записью:

«Мне он тоже сначала не нравился, да и сейчас бывает».

Шулейман усмехнулся, глянув уведомление с текстом, и ответил:

«Ты о своём отражении в зеркале?».

Сволочь обаятельная. Умело вывернул слова, кольнув в точку правды, у Тома же действительно были проблемы с принятием себя в тот период и годы после. Том наморщил нос от его меткой остроумности и напечатал и отправил:

«Оно тоже не нравилось, но я о тебе».

Следующий комментарий Оскар адресовал не ему, а всем:

«Как считаете, стоит мне быть с человеком, который такое говорит? Я тоже думаю, что не стоит, но у меня на него так стоит, что отказаться не получается».

- Всего лишь? – Том поднял взгляд от экрана, подпёр кулаком челюсть.

Знал, что нет, но захотел придраться к словам и ещё раз услышать подтверждение, что он не просто секс.

- То, что с тобой у меня самые кайфовые сексуальные ощущения, тоже имеет значение, - отвечал Шулейман. – У меня к тебе сложное отношение: ты меня бесишь, но мне это нравится.

Том улыбнулся, приятно тронутый его классной формулировкой, в которой сто процентов принятия, и решил тоже проявить откровенность:

- Там, в комментарии, я слукавил. Давно уже нет такого, чтобы мне в тебе что-то не нравилось, мне нравится даже то, что не нравится. Я люблю всё в тебе, потому что это ты.

Оскар ответил ему улыбкой-усмешкой и поднял бокал:

- Отличный тост.

Действительно, отличный. За любовь, за их особенные отношения и особенное отношение друг к другу. Том поддержал и, чокнувшись с ним, отпил белого вина.

В конце лета Том с горечью говорил, что они не смогли, и был бесконечно благодарен Оскару за то, что он его не послушал. Не сдался и подарил им настоящее и будущее, ещё более прекрасные, чем Том мечтал одинокими днями, вечерами, ночами, истово, как ничего никогда не хотел, желая вернуться домой, к нему. Они не смогли и благодаря упорству Оскара сделали намного лучше. Делают. На протяжении последних полутора месяцев Том не единожды думал, что невозможно быть счастливее, чем он есть сейчас, но всякий раз наступал новый момент, когда он ощущал себя ещё более счастливым. Иногда до желания разреветься от переполненности эмоциями, невероятным, невыразимым словами счастьем.

Они ещё не один раз проводили ночь вместе, в кровати Тома, ласкаясь до изнеможения. Просыпаться на заляпанном спермой постельном белье и со стянутой ею же кожей было вовсе не неприятно. Каждое совместное утро Том честно менял постельное бельё после того, как Оскар поймал его на том, что он этого не делает.

***

Том думал встретиться с Марселем, когда уже съедется с Оскаром, чтобы прийти к другу счастливым, завершившим путь, растянувшийся почти на два года. Но понял, что снова откладывает, ищет идеальные обстоятельства, что пустое, сам ведь потом будет себя корить, что вновь ничего не сделал, придумывая причины, которые ничуть не оправдывают. И собрался к другу в свободный день, когда они с Оскаром не встречались, что случалось пару раз, и к чему Том относился с пониманием, у Оскара же работа, которой он должен хотя бы иногда уделять время.

Впервые разговаривать по телефону после долгой разлуки Том не считал уместным, хотел встретиться, объяснить, почему исчез, душевно провести время, как было всегда. Соскучился по другу, по его двухкомнатной квартире со старенькой мебелью, где так уютно болтать и пить чай, понял, насколько сильно, когда ехал в такси по адресу, который прекрасно помнил. Но дверь квартиры, куда позвонил, открыл совсем не Марсель – незнакомая молодая женщина в сером домашнем платье с капюшоном. Здесь давно проживала она, а куда переехал Марсель, мадам ответить не смогла, она в глаза его не видела.

Том остался стоять в растерянности у закрывшейся двери. Где ему теперь искать друга? Помнил бы номер, чтобы позвонить и спросить... Но номера не было, как и ни единой зацепки, куда Марсель мог переехать, может быть, он вовсе уехал из Ниццы, вернулся в родной город или ещё куда перебрался. Но Том не намеревался сдаваться из-за препятствия на пути, он нашёл только два способа, как может узнать новый адрес друга. Первый – спросить у Дианы, бывшей коллеги и подруги Марселя, присутствовала вероятность, что они продолжают общаться, и Диана осведомлена об изменениях в его жизни. Второй вариант – попросить у Оскара узнать. Том выбрал Диану, не хотел обращаться к Оскару с просьбой о Марселе, если есть другой вариант, считал, что должен справиться с этой ситуацией самостоятельно, потому что это его друг, другая часть его жизни. Должен испробовать все способы, а потом, если ничего не получится, попросит помощи.

Не факт, что Диана по-прежнему работает в том магазине, но Том понятия не имел, где ещё её искать, потому отправился туда. Повезло. Диана всё ещё работала там, уже не продавцом-консультантом, а администратором зала, что позволяло ей чувствовать себя вполне довольной жизнью. Строгий образ администратора, собранный сегодня из чёрной юбки на два пальца ниже колена и красной рубашки, был ей к лицу и приходился по душе. Диана узнала Тома ещё до того, как он подошёл к ней, и не обрадовалась, когда он спросил о Марселе, с которым Диана поддерживала дружбу и после того, как он уволился. Хоть поняла уже, что ни во что дурное Том не втянет Марселя, она всё равно не считала, что человек типа Тома, человек, который живёт с Шулейманом, может дружить с самым обычным парнем, каким являлся Марсель, и беспокоилась за друга.

- Да, я знаю, куда Марсель переехал, - сомневаясь в том, что ей следует давать Тому эту информацию, в конце концов сказала Диана.

- Куда? Диана, пожалуйста, скажи мне.

Том достал телефон и открыл заметки, чтобы вбить туда адрес. Вздохнув, Диана надиктовала интересующую его информацию. Поблагодарив её, Том поспешил на выход, одновременно вбивая в приложение «Карты» адрес, чтобы посмотреть, далеко ли отсюда теперь живёт Марсель. Далековато, но можно и пешком дойти, минут за сорок. Поколебавшись, Том решил пойти своим ходом, чтобы успокоиться, проветриться и ещё раз подготовиться к встрече с другом.

Дом, в котором ныне жил Марсель, отличался от того, где он проживал прежде: новый, светлый, с длинными открытыми балконами под навесами, представляющими собой часть здания. Том мысленно порадовался за друга, что он может себе позволить более хорошие условия жизни. На лифте поднявшись на нужный этаж, Том ещё раз сверился с адресом в заметке и нажал на кнопку дверного звонка. Дверь открылась.

- Том? – удивился Марсель.

Том набрал в лёгкие воздуха, когда дверь открывалась, улыбнулся радостно, искренне, но произнесённые слова: «Привет, Марсель» затухли на губах, сменившись растерянностью, шоком на лице.

- Марсель, что с тобой произошло? – выдохнул Том, мечась взглядом по другу.

Марсель сидел в инвалидной коляске, что страшной неожиданностью выбило из Тома всё, что хотел сказать и сделать. Какое это имеет значение, если с другом такая беда, о которой не ведал, полагая, что можно вернуться спустя несколько лет и продолжить с места, на котором остановились, что ничего не изменится.

- Упал, - Марсель пожал плечами. – Помнишь, я же посещал подготовительные курсы в университете. Я поступил, а в середине сентября запнулся на лестнице главного корпуса и упал, спиной на ступени, встать уже не смог. Врачи сказали, что всё, ничего не сделаешь, меня ведь предупреждали, что новая травма будет последней. Два года уже не хожу.

- Почему ты не сказал мне?!

Не дожидаясь приглашения, Том ворвался в квартиру, протиснувшись мимо перекрывшей проход коляски с другом. Развёл бурную эмоциональную деятельность:

- У меня есть деньги, мы тебя вылечим! А если недостаточно, если нужна какая-то особая клиника, я попрошу Оскара! Марсель, тебе помогут, слышишь? Ты встанешь на ноги, я уверен.

В голове стучало: как так, как так? Том испытывал физическую боль от трагедии друга. Неважно, сколько они не виделись и не поддерживали связь, всё неважно. Том готов был отдать всё до последнего евро, что есть у него на счетах, чтобы ему помочь. Потому что ему больше не нужны эти деньги, у него Оскар есть, если они могут помочь Марселю, ни о какой прижимистости не может идти и речи; Том умел быть очень щедрым, когда щедрость не ставила под удар его благополучие, то есть рядом с Оскаром. А коль этого будет мало, готов на коленях перед Оскаром ползать и умолять, если просто так он не согласится помочь.

Марсель потупил взгляд и ответил только на первую часть его тирады:

- Я думал, ты больше не хочешь меня знать.

Том как-то внезапно сдулся, замерев на месте лицом к другу. Опустились руки, которыми размахивал в жестикуляции, опустились плечи, на лице застыло неприятное удивление.

- Что? – переспросил он. – Почему ты так решил?

Друг вновь пожал плечами, было заметно, что для него это грустная тема.

- Я звонил и писал тебе летом, осенью, в том числе из больницы, но ты не отвечал, а потом бросил меня в чёрный список.

Удар. Том не мог поверить, но вспомнил, как это происходило – как Джерри выключал звук, когда «друг Тома звонил», не желая с ним разговаривать, и в октябре внёс Марселя в чёрный список, чтобы больше не досаждал. Воспоминания из того самого разряда «до востребования», они не скрыты, но чтобы вспомнить, нужно о том подумать, пожелать поднять воспоминания о конкретном времени, когда был активен не ты. Джерри не лгал, ему не нравился Марсель, и он не стал себя утруждать имитацией добрых отношений.

Том разозлился на Джерри за бессердечное самоуправство, но как-то слабо и смазано, в треть силы. Чувствовал себя тошно от того, что друг звонил ему раз за разом, в том числе в период страшного жизненного перелома, когда наверняка нуждался в поддержке, и нарвался на холодное отвержение игнорированием, будто их дружба ничего не значила. Марсель обоснованно подумал, что Том от него отказался, на его месте иначе не рассудишь, только это не было правдой.

Прерывисто, тяжко вздохнув, Том закрыл ладонями лицо, с нажимом провёл пальцами по коже.

- Марсель, всё не так, как ты думаешь... - в его голосе и глазах читалось страдание. – Я бы ответил тебе, но я...

Как же надоело лгать, придумывать десятки версий, новую для каждого человека и обстоятельства, что нужно объяснить. Том устал.

- Я не мог, - закончил Том предложение. – Меня не было.

Посмотрел в глаза друга, который не понимал его «я не мог», не поверит в ничтожные оправдания вроде «не слышал/разбил телефон/в качестве полезного эксперимента отказался от телефона и интернета». Том причинил ему боль, предал, бросил, как считает Марсель, и не имел морального права оскорблять его притянутыми нелепыми причинами своего поведения. Сил на это тоже не имел. И рассказал правду: о том, что много лет болеет, о Джерри, о рецидиве и том, что его альтер нередко сама решает, как ему будет лучше.

Марсель не перебил его ни разу и, надо отдать ему должное, не выглядел шокированным, чего Том боялся, представляя, как будет кому-то признаваться в своём изъяне, не смотрел на него как на нечто непонятное и потому опасное. На его лице отражалось лишь удивление.

- Это правда? – спросил Марсель.

- Да, - Том шагнул к другу и присел перед ним на корточки, положив ладони на подлокотники коляски, глядя в глаза. – Марсель, ты можешь меня не прощать, даже то, что я рассказал, не обязано оправдать меня в твоих глазах, потому что испытанные чувства не перепишешь. У меня нет подтверждающей диагноз справки, потому что там, где мне его поставили, справки не выдают, и немногие знают о том, что я болею, я стараюсь не рассказывать. Но, прошу, поверь мне, я не хочу остаться в твоей памяти плохим человеком, который некрасиво с тобой поступил.

Марсель задумался, переваривая полученную информацию, накладывая её на то, что знал о Томе. Никогда он не встречал человека с психическим расстройством или болезнью, не считая собственной депрессии, когда школьником оказался в инвалидном кресле, но отчего-то страшно ему не было ничуть. Факт болезни ничего не менял, Том всё ещё тот человек, которого он знал и с которым дружил.

- Я тебе верю, - сказал Марсель, не кривя душой. – Том, я не держу на тебя обиды, если ты хочешь быть моим другом, я буду рад снова считать тебя им.

Добрый он, Том это знал, хотя и не надеялся на искреннее прощение, не смел надеяться. У Тома из глаз едва слёзы не брызнули, они не первую минуту блестели, налившись от сложных чувств. Улыбнувшись, он, не сдерживая порыва души, обнял друга, сказал:

- Ты лучший, я всегда знал, что у тебя большое сердце. Марсель, я скучал. Очень. Ты мой единственный друг. Прости, что я не пришёл и не позвонил раньше.

- Всё в порядке, - Марсель тоже улыбнулся, обнял его в ответ, слегка похлопав по спине. – Но как ты узнал мой новый адрес?

- Диана сказала.

Том отстранился, и Марсель усмехнулся, качая головой:

- Диана... Хорошо, что она сказала. Если бы ты приехал с Оскаром, мне бы это понравилось меньше.

Том опустил взгляд к коленям друга, согнутым ногам, безвольно установленным на подножке, и вернулся к теме, которая намного важнее избавления от камня чувства вины.

- Марсель, я помню, как ты отказывался от денег, но я не предлагаю, а настаиваю, - говорил Том, серьёзно глядя на друга. - Как я понял, лучшие клиники в Швейцарии, там и будем искать специалистов, я спрошу Оскара, он разбирается. Я заплачу, он, неважно.

- Том, ничего нельзя сделать, - сказал в ответ Марсель. – Можно потратить миллионы, но это не вернёт мне способность ходить. Так бывает.

- Марсель, не отказывайся! Не опускай руки, - убеждал его Том, истово желающий помочь. – То, что в одной клинике тебе не смогли помочь, не означает, что нигде не смогут. Смогут, я уверен, медицина ныне творит чудеса. Это я виноват в том, что с тобой произошло, я настаивал, чтобы ты исполнил свою мечту и пошёл учиться, я дал тебе деньги. Фактически я тебя заставил, и там ты упал. Моя помощь хоть частично компенсирует то, что тебе пришлось пережить по моей вине...

- Том, ничего нельзя сделать, - перебив, повторил Марсель и взял его за руку. – Если есть шанс, врачи говорят: тебе могут помочь в таком-то месте, и это будет стоять столько. Дело не в клинике и не в умениях докторов. Ты ни в чём передо мной не виноват, благодаря тебе я учусь и получу диплом по интересной мне специальности, деньги, которые ты мне дал, позволили мне уволиться и посвятить всё время подготовке к поступлению и помогли, когда случилась травма. Я ни о чём не жалею, даже наоборот. Знаешь, - он улыбнулся, что совершенно не подходило к печальной теме, - я полжизни жил со страхом возвращения в инвалидное кресло, но когда это произошло, я почувствовал себя свободным и счастливым. Забавно: в ограничениях я намного свободнее, чем был, передвигаясь на своих двоих. В этом мне очень помог Маркис, он поддерживал меня и ни на толику не изменил ко мне отношение, он принимает меня таким.

- Вы всё ещё вместе? – Том удивлённо поднял брови. – В смысле я не думал, что вы расстанетесь. Просто мы потеряли связь вскоре после того, как у вас начались отношения, и мне сложно было представить, что у вас происходит.

- Да, мы вместе, - Марсель улыбнулся счастливо, кивнул. – А тему моего восстановления давай закроем, хорошо? – попросил. – Я не хочу тратить ни часа своей жизни на разъезды по клиникам и бессмысленные обследования.

- Хорошо, - со скрипом согласился Том и посмотрел на друга, тоже улыбнулся. – Я рад за тебя, что у тебя всё хорошо, и за вас. Получается, сколько вы уже вместе?

- Два года и семь месяцев.

- Ого, долго.

- Да, недавно я наконец-то смог окончательно поверить и перестать бояться, что наши отношения скоро закончатся. Меня ведь всегда бросали. Но Маркис другой, он вообще не похож на тех, с кем я раньше встречался. Он... - Марселю было сложно подобрать слова, чтобы описать того, кто совершенно не его типаж, но оказался тем самым человеком, с кем сердце обрело дом и перестало бояться боли. – Самый лучший для меня. И за него тоже я должен тебе сказать спасибо, при других обстоятельствах у нас не было шансов познакомиться.

Визит Тома застал Маркиса на кухне, куда он за минуту до звонка в дверь зашёл налить себе сока и остался стоять там, невольно подслушивая их разговор, поскольку не считал правильным выходить и нарушать момент встречи давно не видевшихся друзей. Но, услышав, что речь пошла о нём, рассудил, что может показаться.

- Маркис! – удивлённо и радостно воскликнул Том, увидев парня, которого запросто мог назвать другом, потому что он приходился близким, любимым человеком его другу.

- Привет, Том, - помахал ему маркиз.

Его не узнать. Том никогда бы не подумал, что парень перед ним потомственный аристократ, если бы не знал. Футболка с какой-то музыкальной группой, серые спортивные домашние штаны, босые ноги, распущенные волосы немного ниже плеч и улыбка на лице – Маркис выглядел таким уютным, расслабленным и одновременно уверенным в себе. Из грустного, загнанного в сотни рамок парня он превратился в человека, который каждое утро встаёт с улыбкой и у которого в глазах свет.

- Тебя не узнать, - озвучил Том свои мысли. – В хорошем смысле. Ты так... улыбаешься.

- Спасибо. У меня есть поводы улыбаться, - с улыбкой ответил Маркис и взглянул на любимого. – Извините, я вас невольно подслушал, - он указал себе за спину, в сторону кухни. – Если хотите поговорить обо мне или о чём-то наедине, я пойду, не буду вам мешать.

Марсель посмотрел на Тома, оставляя ему право попросить об общении наедине, вдруг он хотел что-то личное обсудить. Но Том ни словом, ни знаком не дал понять, что присутствие Маркиса нежелательно.

- Не надо, - ответил Марсель Маркису. – Ты не помешаешь, побудь с нами.

Маркис сел в углу дивана, подогнув под себя ноги, а Марсель припарковался около него. Они всегда садились так: Маркис специально выбирал место на краю, чтобы быть близко, мочь держаться за руки с Марселем, пересаживание которого на диван сопровождалось очевидными неудобствами и не имело большого смысла, чтобы делать это каждый раз. Том расположился напротив.

Том расспрашивал их о жизни, в первую очередь его волновала материальная составляющая. Конечно, деньги, вырученные с продажи презентованной Марселю короны, пускай и малая их часть, представляли внушительную сумму. Но с тех пор едва не три года прошло, Марсель не работал, учился, они снимали – или купили - эту хорошую квартиру, Том не уточнил, а Маркис в его представлении являлся не тем, кто умеет работать и обеспечивать не только себя, но и ещё одного человека. Плюс реабилитация после травмы, Том понятия не имел, сколько она стоит, но полагал, что необходимые процедуры отъели немалую часть от оставленных другу денег. На что они живут? Надо же за квартиру платить, особенно если она съёмная, покупать одежду, продукты, это всё только необходимые статьи расходов, которые не отменить, а после опыта отдельного проживания в Лондоне Том понял, что жизнь недёшево обходится.

Но зря беспокоился, Марсель и Маркис вполне неплохо жили и нужды не испытывали. Оказалось, у Маркиса имелось наследство от отца, не миллионы, конечно, но хорошее подспорье. Никто другой, кроме единственного сына, снять эти деньги не мог, Маркису семья, мама и тётка, её сестра, в первую очередь, тоже не позволяли притрагиваться к наследству, рассчитывая, что однажды оно пополнит капитал бедствующей семьи. Никогда Маркис не прекословил семье и не считал, что имеет на отцовское наследство большие права, чем матушка, тётя, кузены и кузины. Но всё изменилось, когда он вырвался из гнетущего, зажимающего в тиски родительского дома и со временем понял, что может быть иначе, что он имеет право жить так, как ему угодно, и не слушать никого, в особенности тех родных по крови людей, которые всю жизнь делали его несчастным. Для себя Маркис не боролся бы, он просто вычеркнул семью из жизни, потому что они, увы, не изменятся, то доказали крики мамы, когда она до него дозвонилась, и скандал с угрозами, когда он приехал домой забрать некоторые вещи, тётушка ещё и прокляла его в спину, а два кузена едва не дошли до того, чтобы силой остановить, скрутить и вернуть. Потому никто не имеет права нарушать традиции их дома, тем более тот, на кого с малых лет возлагали надежду по возрождению веса в обществе знатного рода. Маркис не знал, что их остановило, но, обернувшись, запомнил их полный ненависти взгляд. В машине его ждал Марсель, и, сев к нему, Маркис окончательно понял, что у него теперь есть только одна семья – этот парень, что переживал за него, поддержал и держал наготове телефон, чтобы в случае чего позвонить в полицию. Ради него Маркис и боролся за отцовские деньги, дошёл до суда и, отстояв право на единоличное распоряжение наследством, порвал последние связи с семьёй, тогда он видел их в последний раз. Сменил фамильное поместье на квартиру в городе у моря, классические костюмы на джинсы и был счастлив, и только устаревшие манеры, нет-нет да проскальзывающие в повседневной жизни, и читающаяся в движениях выправка выдавали в нём маркиза.

Также выяснилось, что без гнёта семьи Маркис вполне способен быть и инициативным, и сильным, и трудолюбивым. Периодически он вёл лекции в разных университетах страны, благодаря полученному им классическому образованию высочайшего качества ему были рады. Одно время занимался токарным делом в одной небольшой, но востребованной частной мастерской. Маркис охоч до жизни, открывшейся ему лишь в двадцать шесть лет, и готов выполнять любую работу.

- Прошедшей весной мы завели совместный канал и занялись блогингом, сейчас он наша основная работа, - поделился Марсель.

- Блогингом? – удивился Том.

- Да, - Марсель улыбнулся, прикрыв глаза. – Для меня это тоже неожиданно. Мы ничего такого не планировали, просто записали и опубликовали видео с обсуждением интересных нам вопросов, а когда увидели количество просмотров, подумали: может быть, продолжить? Людям заходит тандем из потомственного аристократа и инвалида-колясочника, - он посмеялся, нежно посмотрел на Маркиса, который уже перебрался на подлокотник дивана, чтобы быть ещё ближе. И вернулся к Тому. – У нас девяносто тысяч подписчиков, это... неплохо?

- Это отлично! – искренне поддержал их Том.

У самого подписчиков несколько миллионов, но Том никогда не мерил людей собой. Надо учитывать базу, с которой стартует человек, а она у него мощнейшая. Потому Том радовался за друзей и считал, что они молодцы, многого добились.

- А какая у вас тематика? – спросил Том.

- Тематика? – Марсель снова посмотрел на Маркиса, они постоянно так делали. – Какой-то конкретной направленности у нашего канала нет. Мы освещаем самые разные темы, например, научные, тогда говорит в основном Маркис, а я пытаюсь тоже выглядеть умным, иногда просто рассказываем о своей жизни, как прошёл день. Из-за моих ограничений часто происходят забавные ситуации, даже принятие ванны для меня квест, без помощи не справиться.

- Сколько вы зарабатываете? – Том продолжил любопытствовать.

- Сложно сказать, по-разному, но нам хватает на аренду этой квартиры, питание, покупку каких-то вещей и даже на массаж для меня. Можно и без массажа, это недешёвое дело, но с ним лучше, мышцы не атрофируются.

- Я учусь, чтобы самостоятельно делать ему массаж, - поднял руку Маркис.

- Жадный ты высокородный крысёныш, - Марсель шутливо пихнул его в бок.

- Не жадный, а разумно экономный, - с улыбкой возразил Маркис. – Мне ничего не жалко, но если можно урезать затраты без отказа от процедуры, почему этого не сделать? Мои руки лучше, разве нет?

- Конечно.

Том улыбался, глядя на друзей, и не мог за них нарадоваться. Они расцвели друг с другом. Они так друг другу подходили... как он и Оскар. У них и приколы свои есть, особенное отношение друг к другу, выражающееся в том, что они не обижаются на то, на что кто-то другой, посторонний, обиделся бы, а им забавно и приятно. Им тепло вместе, это видно по взглядам, по настроенности друг на друга.

- Вы вместе уже два года, а как вы...? – Том запнулся, не зная, как сформулировать некорректный вопрос, который не мог не задать, поскольку распирало интересом. – Ну, как... - помогал себе руками, пытаясь намекнуть. – Ты же в коляске.

- Ты спрашиваешь о сексе? – уточнил Марсель.

- Да, - подтвердил Том, стыдясь своего бестактного любопытства, что его не останавливало.

В его представлении был только один способ, как парализованный ниже пояса Марсель мог заняться сексом – он ложится на живот, а Маркис выступает в активной роли и берёт его. Сомнительный вариант, потому что это как-то... неправильно, даже гаденько заниматься сексом с тем, кто не может убежать, не чувствует. Но Том старался держать свои ассоциации при себе и не судить, поскольку это не его жизнь, он вообще крайне слабо себе представлял, как функционировать с такими физическими ограничениями.

Марсель закусил губы, взглянув на партнёра, и ответил:

- У меня не полностью отсутствует чувствительность, и половая функция у меня сохранена. То есть я могу возбудиться и получить удовольствие, могу даже верхним быть, если лягу на спину, а Маркис всё сам сделает, и снизу могу, я чувствую, только с позами проблемы, - Марсель подбирал слова, но в целом почти не стеснялся, говоря о столь личном. Разительная разница между тем, каким он был и каким стал. – Но мы редко практикуем проникающий секс, уже никогда, нам больше нравятся обоюдные ласки, взаимный оральный секс.

- Так и есть, - подтвердил Маркис и, наклонившись, поцеловал Марселя в висок.

- Вы такие милые, я сейчас расплачусь! – воскликнул Том и вытянул руки, растопырив пальцы. – Дайте я вас обниму.

Никто не протестовал. Том обнял обоих, поцеловал вдобавок и тоже примостился на диване. Спустя некоторое время, незаметно летящее в разговорах, Тому в голову пришёл один вопрос, что встревожил.

- Марсель, тебя не гложет, что у Маркиса до тебя практически не было опыта, но первый секс у него был со мной? – осторожно спросил Том.

Молчать бы, не поднимать опасную тему, но смолчать не мог. Марсель посмотрел на любимого и серьёзно ответил:

- Том, извини, но мы тебя не считаем.

- Без проблем, - Том с готовностью согласился, подняв ладони. – Меня там не было. Тот случай был ошибкой, я бы тоже с удовольствием вычеркнул его из памяти.

- Вычёркивай, - кивнул Маркис, обнимая Марселя одной рукой за плечи.

- Договорились, - ответил Том, довольный, что друг, в отличие от него, не сходит с ума по поводу и без.

Всё хорошо, полное взаимопонимание без обид и ревности. Но Том поставил светлую идиллию под угрозу, задав вопрос:

- Маркис, ты знаешь, что Марсель со мной не единожды спал?

И по лицу Маркиса сделал предположение, от которого охватил ужас.

- Ты не знал? – проговорил Том. – Прости... Простите. Я должен был заткнуться до того, как открыл рот.

- Ты имеешь право говорить всё, что считаешь нужным, - сказал Маркис. – Я знаю, что одно время вы были не только друзьями, но мне неприятно об этом слышать.

- Прости, - повторил Том. – Это тоже было ошибкой, я был идиотом, а Марсель слишком добрым и одиноким, чтобы меня послать. Я сожалею о том, что делал, и больше никогда не прикоснусь к Марселю не как к другу.

Целый день Том провёл у них, а вечером, вернувшись домой, позвонил Оскару, спросил, может ли он приехать. Хотел поделиться новостями, пока эмоции самые свежие, и увидеть его, конечно же, тоже хотел. Шулейман мог, план на день он выполнил достаточно, чтобы позволить себе отлучку.

- Я сегодня встречался с Марселем, был у него в гостях, у них, - рассказывал Том, курсируя перед диваном, где сидел Оскар. – Они с Маркисом живут вместе, в новой квартире, у них до сих пор отношения, всё серьёзно. Представляешь, Марсель снова не может ходить, уже навсегда.

- Что, решил переписать неудачный опыт, поехал кататься на лыжах, да снова упал и поломался? – усмехнулся Шулейман.

Том остановился, укоризненно посмотрел на него:

- Оскар, нельзя над таким шутить.

- Инвалидов бить нельзя, ибо ограничены и защищаться и давать сдачи полноценно не могут, - отмахнулся тот, - а шутить вполне можно, особенно если человек не слышит и потому не может обидеться.

Доля правды в его словах есть, но всё же беспринципность Оскара иногда поражала, она не знает границ. Том вздохнул, покачал головой. Сказал:

- Марсель дал мне понять, что не будет рад тебе. Полагаю, это из-за Маркиса, наверное, он всё ещё обижен на тебя за то, как ты с ним поступал.

- Чувства бедного аристократа волнуют меня в последнюю очередь, - скрестив руки на груди, фыркнул Шулейман. – Расскажи что-нибудь более интересное.

- Я и рассказываю. Было бы хорошо, чтобы ты как-то исправил ситуацию между вами, чтобы мы могли встречаться вчетвером, я бы этого хотел.

- Предлагаешь мне попросить прощения? Даже не мечтай. Не мои проблемы, что двинутая мама пихала его к нам, а он не мог за себя постоять. Так-то ты трахался с ними обоими, это у меня есть все причины затаить злость и обиду.

Тонко уловив момент, Том не стал спорить. Поднятая вина – его вина перед Оскаром намного больше, чем вина Оскара перед ним, вины Оскара перед ним вообще нет, поскольку он задел его опосредовано, словами о друзьях.

- Ты не возражаешь, что я буду видеться с ними? – спросил Том.

- Нет, дружи, - великодушно разрешил Шулейман и задумался, сощурился, протянул: - Хотя... В изменах ты не повторяешься, но тебя тянет на убогих, а Марсель теперь инвалид – экзотика, столько поводов для жалости. Велики шансы, что однажды ты не удержишься и запрыгнешь на него. Если у него ещё стоит. Стоит? Впрочем, ты его тоже можешь, как раз он не сможет оказать тебе активное сопротивление.

Перебор для плохонькой выдержки. Том сбил Оскара на спину, упёрся руками в плечи, нависая сверху. Но вопреки действиям, которые легко принять за выражение гнева, на губах играла улыбка.

- Меня обижает твоя беспринципность, резкие слова, но и в такие моменты ты мне нравишься, нравится, как ты говоришь. Это я неправильный или ты настолько обаятельная сволочь?

Шулейман ухмыльнулся, взяв его одной рукой за поясницу, а второй показал два пальца:

- Два в одном.

Помедлив чуть, разглядывая его лицо, Том полностью лёг на Оскара. Удобно. Ему удобно. Оскар большой, горячий, твёрдый, но это не мешает, на нём приятно лежать. Приятно для разнообразия побыть тем, кто сверху во всех смыслах. Он же Оскара повалил.

- Сволочь, - повторил Том. – Обаятельная.

И потянулся поцеловать, в чём Оскар его поддержал. Шулейман поднялся в прежнее положение, легко удерживая Тома одной рукой, усадив его на себя верхом.

- Оскар, а... - несмело заговорил Том, водя пальцами по его плечам, - ты можешь как в тот раз, пальцами?

Одна мысль обожгла, подстегнув пульс, в паху потянуло в предвкушении, что это сладко-неправильное действие будет, будет удовольствие, которое намного острее от такой противоестественной стимуляции. Стыдно, от своей несмелой смелости смущение одолевает, но Том хотел так, если у него есть право выбирать. Не обязательно ждать, когда начнёт колотить от возбуждения, Том попросил, потому что захотел так, после одного поцелуя, с ясным сознанием.

- Озабоченное ты создание, - усмехнулся Шулейман.

Том виновато опустил голову, но Оскар добавил:

- Снимай штаны.

Дважды повторять не нужно. Том быстро избавился от домашних штанов, отправив с ними на пол и трусы тоже, и вернулся в исходную полицию, закусил губы. Неловко сидеть обнажённым ниже пояса, с широко разведёнными по причине позы бёдрами на одетом Оскаре. Что же он делает? Попросил трахнуть его пальцами, когда ещё может мыслить и не задыхается. Но смущение отпустило, как только сильные пальцы пробрались по пояснице и опустились в ложбинку между ягодиц.

Шулейман неторопливо огладил по кругу колечко сфинктера, дразня, сплюнул на пальцы, чтобы не идти за смазкой, и вставил в Тома указательный резко и полностью. Поперхнувшись воздухом, Том закрыл глаза и запрокинул голову. Оскар притянул его к себе за затылок и поцеловал в шею, начиная ритмично двигать в нём пальцем. Сначала одним, потом двумя.

- Мне надо прикупить секс-игрушек, брать их на встречи с тобой, - с усмешкой сказал Шулейман. – Скоро пальцев тебе станет мало.

- Я рассчитываю, что когда мне станет мало, ты перейдёшь к использованию более крупной части тела, - с придыханием ответил Том.

В запале ощущений от желанной стимуляции Том расстегнул ремень и ширинку Оскара и обхватил ладонью член, чтобы и ему доставить удовольствие, что делало собственное наслаждение ещё более полным. На подступах оргазма Том зубами вцепился в рубашку на плече Оскара, но не перестал двигать кистью.

- Обслюнявил, обкончал, - изрёк Шулейман, оглядев себя, когда оба закончили.

Вместо ответа Том наклонился вперёд и снизу вверх лизнул его губы и нос.

- Фу, - Оскар скривился и затем, сменив недовольство на озорство, ухмыльнулся, потрепал улыбающегося Тома по волосам. – Котик-котик, довольная морда.

С сегодняшнего дня Том решил поддерживать постоянное общение с Марселем, звонить, писать, чтобы больше не теряться, и с радостью следовал своему плану. И с Эллис решил связываться регулярно, она ведь тоже его подруга, хорошая, которая была рядом в сложные моменты. У него друзей раз-два и обчёлся, нельзя ими разбрасываться и вспоминать только тогда, когда ситуация располагает.