Картина 12
Ефлен считается одним из самых опрятных островов архипелага только потому, что прячет малочисленные городишки вроде этого за завесой высоких, искусно вылепленных стен. Въехать в него можно только через главные и единственные ворота со стоящими там контролерами. Разумеется, просто так войти столь интересной компании никто бы не позволил. Пытаться перелезть через стену — занятие долгое, тяжелое и бесполезное. Да и оставленные без присмотра лошади привлекли бы внимание. В связи со всем вышеперечисленным Лея, еще будучи в столице, сделала себе и своим попутчикам поддельные карты личности. Когда проверяющий на посту спросил цель приезда, Айне расправила мантию и вперила аристократичный, высокомерный взгляд в сжавшегося бедолагу.
— Дела церкви, — сказала она, запахивая плащ.
Парнишка-проверяющий быстро чиркнул нечто на своем листочке и открыл ворота.
Городишки эти скрывали из-за огромного количества фабрик и производств. Мусора оказывалось слишком много, а возможностей его уничтожить — мало. Как-то давно люди решили: проще всего сжигать эти горы, но контролировать такое количество пламени были не в силах. После первой и единственной попытки пришлось свезти все на окраину и свалить там, ну, и восстановить сгоревшие дома. Сейчас же все это скопление отходов активно отравляло землю, делая ее склизкой и отвратительно пахнущей. Даже на улицах города копыта лошадей вязли в чавкающей грязи. Бедные животные, близкие к предобморочному состоянию, еле переставляли ноги.
— Снимем себе комнату? — спросила Лея.
— Незачем. Мы приехали как посланники старшей церкви, — ответила Айне.
— Или беженцы, — выдохнул, будто невзначай, Орфео.
Ассасин не обратила на него никакого внимания, запрыгнула на коня и подтянула поводья.
— Вот и отправимся в церковь.
Айне хлопнула лошадь по бокам, и та, безошибочно угадав команду, понесла свою всадницу в нужном направлении.
— Она умеет работать в команде? — поинтересовался Орфео.
Лея неопределенно покачала головой, вздохнула и снова залезла в седло. Орфео повторил за ней. Кобыла, не готовая ко второму раунду, злобно клацнула зубами, но в галоп поднялась.
— Как скоро ей о нас доложат?
— Не представляю. Может быть, нам удастся опередить?
— Не замечал, что ты оптимистка. — Дефф на секунду замолчал. — Ни разу.
Фыркнув, Айне остановила коня прямо у церкви. Надпись на красивой арке из белого камня гласила, что каждый может входить абсолютно свободно и просить о любой услуге в любой день. Небо снова прорезал ястребиный крик.
— Что ему тут надо? — прошипел Дефф.
— Может, мою повязку пора менять?
Айне пожала плечами, отдавая лошадь работникам конюшни. Приятной внешности серый в яблочко жеребец за время путешествия превратился в ходячий коричневый сгусток пота, пыли и земли. Он нравился ей, чем только больше взращивал в груди зерна стыда за столь халатное обращение со столь грациозным животным.
— Мне казалось, я твой любимый вид транспорта.
Такая детская обида звучала в его тоне, что Айне не удержалась от смеха.
— Надо уметь делиться.
— Смотри, как бы мне не пришлось делить тебя с капитаном.
Айне уставилась на даймона, выгнув бровь.
— Будешь отрицать, что строила ему глазки? Да и все эти разговоры по душам...
— Вали в хранилище, глазастый отросток.
Посмеиваясь, Дефф вспорхнул в воздух и скрылся в недрах церкви. Ушей Айне коснулись звуки сражения. Из тисков памяти принялись выскальзывать воспоминания о падающих в воду даймонах. Она уже хотела было окликнуть Деффа, но он заслужил отдых, и стало бы варварством отбирать у уставшего зверька эти мгновения.
Звук, однако, становился только громче и громче, и Айне шла ему навстречу. За основным зданием, в котором находится молебен, располагаются травянистые ухоженные поля для тренировок. Сейчас почти акр земли оказался полностью усыпан разного возраста детьми.
Ребята в церкви начинают свою подготовку с пяти лет. Хотя в те годы это, скорее, общее физическое развитие и формирование привычек в духе утренней пробежки или вечерних упражнений. Выглядит несложно и даже приятно. Малолетние дурни видят тренировочные бои старших и мечтают скорее дорасти до подобного уровня. А осознав позже, в какой ад попали, остаются не в силах что-либо изменить. И вся эта схема снова крутится, погребая под собой детские мечты и желания.
Удары, хруст, стоны и крики действительно брали свое начало здесь. Очевидно, Айне попала на показательные выступления. Сейчас наставники отбирают в копилку самых сильных. Они попадут в руки более ожесточенных ассасинов — оттачивать мастерство до идеала.
На середине поля в центре живого круга за право быть лучшим сражались парнишка с девочкой в два раза меньше его самого. Малышка билась в его цепком захвате, как могла, но выбраться не удавалось. Парень перекрыл ей доступ к кислороду. Мышцы деревенели, а разум птички паниковал. В конце концов наставнику это надоело, и он — ожидаемо — выбрал победителя.
Парень, выставив грудь вперед, чествовал свою победу. А наставник принялся выедать в ребенке новые комплексы. Птичка, наверное, половину гнева пропустила. Ее легкие жадно глотали кислород, иногда чрезмерными дозами вызывающий кашель и слезы. Она полулежала на земле, сплевывая сгустки слюны и крови.
— Поднимайся, Даймок, — крикнул ей наставник. — Достаточно расслабилась.
Даймок? Айне пришлось прикусить себе язык, чтобы не спросить вслух. Эту фамилию носил один из бакалейщиков столицы в бытность ее детства. Единственный приятный человек на острове. Часто к нему можно было забежать вечером и вернуться домой с вкусной теплой булочкой в руках. И они с Леей бегали как прикормленные бродячие псы, готовые за шматок оставшейся у мясника обрезки побыть немного цирковой тварью.
Мужчина этот был тогда женат и детей не имел. Зато вечно твердил, что очень хочет когда-нибудь печь булочки для своей дочурки. Айне с Леей только поддакивали ему с улыбкой, молясь, чтобы мечты его никогда не увидели звезд.
Когда девочки стали уже гораздо старше и пухлые щенячьи мордашки потеряли свою прелесть, заострившись, угощение стало более скупым, пока однажды Айне и вовсе не прогнала озлобленная на доброту супруга женушка. Так очень часто случается: завидующие чужому счастью видят единственным решением проблемы его разрушение, ведь гораздо проще опустить человека до своего уровня, чем долгие годы стараться до него дотянуться.
На поле же наставник уже выбрал новых противников. Птичка не решилась идти к своим хихикающим «друзьям», направившись в кухню. Айне, оглянув еще раз собравшихся, последовала за ней. Было интересно, как человек, столь мечтавший о дочери, мог выбрать для нее такое мучительное существование.
Помещение кухни противно блестело чистотой. Острый запах моющих порошков создавал ощущение, будто именно из них еду и готовили. Птичка же оттирала засохшую кровь, полоскала рот и, разумеется, как истинный ассасин, не спускала взгляда с дверей.
— Не твой день, — сказала Айне, опершись спиной о дверной косяк.
— Бывало и хуже, — ответила ей девочка.
— О, я могу насладиться рассказом?
— Отстань от девочки! — брякнул на задворках сознания Дефф.
Айне стоически его проигнорировала.
Птичка оказалась боевой. Встала в стойку, задрала голову, расправила плечи. Взгляд наполнился презрением, обжигая подобно каленому железу. Только девочке захотелось отрепетировать на Айне все известные адреса и направления, как рука ассасина взметнулась вверх и оставила их гнить заложниками детского горла.
— Ты ведь дочь Бальта Даймока? — спросила Айне.
— Да.
Невообразимое количество смиренного презрения, прозвучавшего всего в двух буквах, ущипнуло любопытство ассасина.
— Где он сейчас?
Птичка молча указала пальцем в землю. Теперь ясно. Зеленые глаза еще раз сравнили дочь и отца. Те же каштановые пряди. Тонкие плечи, очевидно, принадлежат матери. Темные синие глаза — тоже папочкина заслуга. А вместе с обворожительными изгибами фигуры составляли наилюбимейший типаж Теней церкви. Такие птички легко застревают в мужском глазу и, умело потягивая за ниточки, оказываются способными достать информацию из любого костлявого мешка. Не завали она отбор, разумеется.
— Ты сирота? Или это мать?
— Какое Вам дело?
Айне прошла вглубь комнаты, рассматривая полки и шкафы. Здесь у кухарок всегда есть тайники, главное — найти нечто выбивающееся из ряда. Например, слишком аккуратно убранную полку со специями, чтобы, дважды ударив по стене за ней, найти целый склад запрещенных вкусностей. Главным всегда был и будет здесь алкоголь. Однако церковь не приемлет и таких вещей, как шоколадки, леденцы, пряники, сухари или сухофрукты.
Стоило ей найти этот тайник, как глаза птенчика забегали по изящному количеству запрещенных сладостей.
— Я очень хорошо знала твоего отца, когда была чуть меньше тебя, — ответила Айне, доставая облепленную пылью бутылку рома. — Мы с сестрой бегали к нему за чем-нибудь сладким и более съедобным, нежели те каши, что здесь готовят. Работа кухарки незамысловата и монотонна. Можешь себе представить, как они порой от скуки развлекаются?
Девочка покачала головой, оставаясь немногословной. Айне же протерла бутылку и приложилась к ней губами.
— М-м. Просто прелестно, — хороший у этих дамочек вкус, — а мне как-то посчастливилось узнать. Иногда вместо пенки у тебя в чае может быть чья-то слюна, иной раз приходилось жевать хлеб с землей, а однажды они сварили кашу с перекисью.
Птичка поморщилась и опасливо огляделась.
— Не буду больше жаловаться на их стряпню.
— Правильно. Иначе это может быть последний твой ужин в жизни.
Айне поводила бутылкой в воздухе, будто рисовала круг. Она уже уселась на столешницу для удобства и бросила меч на стол.
— Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоего отца. Только я в жизни не поверю, что человек, подкармливающий побирающуюся меня и мечтающий о своем ребенке, отдаст дочь сюда.
— Папа мечтал обо мне?
— Все уши мне прожужжал, — заливая в себя новую порцию, ответила Айне.
Птичка запрыгнула на стол к ассасину. Забрала из ее рук бутылку и сама сделала пару глотков. Айне молча подала ей плитку шоколада.
— Мать. Это была мать. Когда отец умер, умерло и его дело, а она ничего в этом не смыслит. Чтобы хоть как-то жить, мама нашла ухажера. Потом — нового. И цепочка сия довела нас до этой помойки. — Она прервалась на глоток. — Тут объявился какой-то богатый урод, видите ли неготовый взять на свои плечи ребенка. А мать жить в бедности не умела. Так я оказалась здесь. Сопливо, правда?
— Знакомо.
В дверях замелькали два новых гостя. Орфео, поочередно рассмотрев всех участников пьесы «Жизнь — дерьмо», решил, что не собирается вмешиваться, а вот в Лее проснулся материнский инстинкт, упаси море ей теперь и слово вставить.
— Ты хоть понимаешь, что пить сейчас не лучшая идея? У тебя полбрюха перерезано!
Птичка с интересом уставилась на Айне. Но та спрыгнула со стола и, сделав прощальный глоток, убрала бутылку обратно.
— Именно поэтому я и пью! Черт, ощущение, будто у меня все органы перемешались. Это единственная доступная мне анестезия. И вообще, ты не курица, а я не яйцо.
Лея уперла руки в боки и открыла рот, однако встрял Орфео:
— Я бы тоже выпил. — Он пожал плечами. — Ехали долго.
— Капитан... — сладко отозвалась Айне.
— Орфео! — воскликнула Лея.
Мужчина только пожал плечами. Мол, это мое мнение, делайте с ним что хотите.
— Нам нужен выходной, — сказала Айне. — Мы заслужили. Ты согласна?
Рана отозвалась неприятной болью, но ассасин предпочла ее не показывать. Еще пара дней, и девушка снова будет как новенькая.
Помедлив в нерешительности, Лея все-таки кивнула. Маловероятно, что вся эта бравада вообще была искренней. Сестры могли быть далеко друг от друга, но остались прежними. А прежняя Лея не упустила бы ни одной вечеринки.
— И как вы мне прикажете быть правильной, если все вокруг только и делают, что веселятся? — спросила она.
— Правильно, честно, скучно... — принялась загибать пальцы Айне.
— ...никакой разницы, — закончил Орфео.
Айне с лукавой улыбкой щелкнула в воздухе пальцами.
— Так точно, капитан!