глава 8. Звездный путь
Тёмные коридоры сурово встречали дыхание Шарлотты. Её тонкие руки скользили по стенам, а светлые локоны рвал ветер, укутывая и запутывая их в лопатках.
Фарфоровая кожа хранила каждую звезду, которая обжигала эти руки. По резным ставням бежал слух о беглянке — свободной, как вихрь, которая летает, как птица, и свободно смотрит на это небо.
Поражение кипело в крови, а придворный смех заставлял луну сиять ярче и всё больше лежать в постели.
Тьма в покоях кривила искренние улыбки, а свет умирал в этих затянутых корсетах. Дни летели мимо.
За окном всё так же стоял азартный вид города, который хотел захватить ту живую сторону, что ещё целила умерших, что ещё сияла. Тьма приглашала всё.
Свет пробивался сквозь лучи рассвета, а каждый тихий вечер раскрывался балом и судорогами — но всё это было не то.
Тонкие ноги кружились в поясе, жемчуг невинно рассыпался по тонким ключицам, а огонь горел в янтарных глазах. Такое тихое счастье — тихое и светлое, как маленький луч солнца, который пробивался сквозь решётку темницы.
Эта тёмная клетка жила в рёбрах Шарлотты, и кто-то там бился, пытался выбраться. Но жизнь утихала. И вот снова застолье с отцом и младшей сестрой.
Холодную комнату захватил мрак, хоть и стояло жаркое лето. Длинный, вытянутый стол с резными животными по краям, стулья с высокой бархатной спинкой. И Лилия — маленькие ножки которой, как маятник, качались туда-сюда.
Детская искренняя улыбка… И было страшно оставить это так.
Холодный, грубый взгляд прожигал блюда, которые подавали на стол, и так же холодно, с принуждением, смотрел на двух дочерей.
Шарлотте было страшно не умереть — ей было страшно сбить опору, как когда в нездоровой худобе упала Биатрис. Было страшно потухнуть худощавым телом и убить счастливые детские глаза.
Только она, Лилия, светилась в этом тёмном дворце. И только её улыбка не опускалась.
Хоть Шарлотта давно не чувствовала счастья, тихо радоваться за наивное сердце было приятно — до мурашек.
Мысли взрывали майские закаты, когда Шарлотта просыпалась от белого шума прибоя, и её носа трепетно касались губы сестры.
Когда проснувшись, можно было почувствовать всем телом прохладу мраморного пола и беспредельно хихикать, слушая замечания придворных.
Воспоминание светилось ярким светом — этот отрывок из её памяти, когда твои плечи нежно обнимают, а после — свет, яркое и тёплое излучение.
И слышать непривычную фразу от старшей: «Веди себя лучше… ведь тебе стать королевой» — было больно и трепетно радостно одновременно. Этот огонь тянул её к полёту.
И сидя за кухонным столом, смотря на высокие окна, за которыми таилась лесная глушь и трепетное порхание, её сердце замирало. Где-то там Биатрис ждёт. Где-то там — те места, о которых она сказочно рассказывала перед сном.
Ожидание тянулось в дневных песочных часах. Но вот душа могла быть свободна.
Тихий и аккуратный шаг в прохладной летней ночи — из королевских покоев. Самый сильный, самый тяжёлый и одновременно самый живой шаг, который когда-либо касался этого холодного камня.
Этот свет, казалось, был уже близко. Только ночное сияние, которое невозможно было увидеть вблизи, и лишь яркое и блеклое мерцание светлячков тянуло её в правильном направлении.
Крона листвы опускалась к тонким скулам и медленно затягивала Шарлотту к лесу. Тонкие тропинки, которые выстилались перед её шагом, медленно встречали её.
Дыхание застывало на выходе. Невозможно было поверить, что свобода уже в её белоснежных, тонких руках.
В уши пробился живой звук — тёплый прилив эмоций.
Будто бы слепой вдруг увидел мир волшебством — его прекрасное, его трепетное звучание и мягкие поглаживания ветра.
Звёздный путь тянул за собой подол шёлкового платья, и лишь лунный свет падал на грудь, укрытую кружевом.
Мягкие волосы шлейфом несли свой порядок, а тихие мгновения замирали и таились в рукавах и белых ладонях.
Хотелось даже заплакать от счастья.
На кончик носа осела водяная прохлада — неподалёку был залив.
Было страшно, но, на удивление, лес её принял.
Принял трепетные шаги и серебро на её светлой шее, принял запах лилии, который шлейфом нёс на себе груз Шарлотты.
Но самое прекрасное, что можно было увидеть, — это были не зелёные холмы и мягкие травы. Это была она.
Рыжая, будто созданная природой девушка. Острые уши лезли из кучерявых волос. Лунный свет отлетал на холмистый нос и тонкие кончики губ. Глаза светились изумрудом.
Подойдя чуть ближе, четыре огонька смотрели друг в друга.
Шарлотта не могла дышать — в груди защекотало от странного, хрупкого трепета, будто лес сам выдохнул перед ней этот образ. И впервые за долгие ночи ей показалось, что она живёт.
— Кто ты? — раздался шёпот принцессы, и шлейф заворожённый свободы, природы, окружал её.
Сложно было оторвать глаза от настолько живого перед собой образа жизни и света, будто она была тем самым, что так светилось в её воспоминаниях.
— Беглянка… — всё тем же тихим шёпотом ответила рыжая, слегка опуская взгляд в камень.
По её сморщенному носу, на котором были раскиданы звёзды, было видно непонимание, и читалось трепетное удивление. Хотелось спросить то же самое, приоткрыть рот… а после она снова замолчала и лишь повернулась к прямому свету, продолжая мочить босые ноги, чувствуя прохладу вернинского прибоя.
Рея стояла, будто вылепленная из самой лесной чащи: рыжие кудри небрежно спадали на острые уши, в них трепетно застревали мелкие светлячки, словно звёзды в кронах деревьев. Её глаза светились изумрудом — глубоким, густым, как тень мха под старыми дубами, а кожа лоснилась влажным блеском, будто покрыта росой. В каждом её движении плескался ветер, в каждом вздохе шуршали листья. Казалось, лес дышал ею, солнце плыло в её волосах, а лунный свет вился вокруг тонкой шеи серебряным венком.
Шарлотта смотрела на неё, словно на явившийся мираж: сердце звенело в груди, как звонкий ручей весной. Ей хотелось коснуться этих волос, узнать запах трав и хвои, который будто струился от Реи. Она чувствовала: в этой деве сокрыт свет и покой, которых не хватало её тёмным покоям.
Шарлотта робко улыбнулась. Ей хотелось дружить с этой девочкой-лесом, бежать с ней босыми ногами по росе, слушать шёпот ветра, который Рея умела слышать лучше всех. Она верила, что в Рее живёт ответ на её тоску, свет, способный согреть даже холодные коридоры дворца.