Поцелованому амуром злые языки не почëм
Яркий свет заставил Коммунизм сощурится, несмотря на то что она ничего не видела, смена освещения отражалась на еë самочувствии и ощущениях, особенно если происходила неожиданно. Нацизм спокойно нëс русскую через полупустые коридоры. Утро давным давно прошло и солнце медленно клонилось к закату, несмотря на ранее время. Девушка на руках немца затихла, боясь ему помешать.
Между ними повисло продолжительное молчание, которое ни один, ни второй не хотели прерывать. Коммунизм немного помотала ножками со скуки, закрыв глаза чтобы никого не пугать своим мутным взглядом. На руках у немца было уютно, его тёплые ладони, касающиеся бедра и рёбер девушки, действовали на неë как то успокаивающе. Комсомолка ласково прижалась к немцу, начав засыпать от тепла.
Ариец слегка смутился, но продолжил свой путь. Коридоры сменялись коридорами, множество дверей чёрными и коричневыми прямоугольниками размещались то с одной стороны, то с другой. Коммунизм не заметила как провалилась в сон, уже совсем не слушая что происходит по дороге.
Она очнулась только тогда когда еë посадили в мягкое кресло и чем то брякнули перед ней. Блодинка растерянно поëрзала, опустив голову и пытаясь понять что нужно делать. Немного двинув ногой она поняла что перед ней стол. Внутри что то сжалось. Неужели сейчас будут издевательства? Она ведь не сможет самостоятельно положить ничего себе в рот, промахнется, обольëтся, тогда ещё придётся поменять одежду, что она точно не сможет.
Девушка сконфузилась, положив руки на колени и опустив голову. Ей стало очень обидно. Она не так хорошо научилась есть без посторонней помощи. Союз сначала помогал ей с этим, а потом давал только то что она могла держать в руке, а впоследствии так вообще стал кормить всё меньше и меньше. Он говорил что у него много дел и не до беспомощной супруги, она соглашалась с ним в этом отчасти. Коммунизм не хотела ему мешать и старалась оставаться самостоятельной, но каждый раз это приносило новые проблемы.
Сейчас она чувствовала себя ещё хуже, если дома она могла предугадать реакцию СССР, предчувствовать его эмоции прежде чем он сам их выразит, то здесь она почти не знает людей с которыми сидит за столом. Вдруг за промах ей сделают больно, но ведь немец который забрал еë ещё не принес ей очень большого дискомфорта.
Из раздумий девушку вывела ложка, коснувшаяся еë губ.
- Открой рот. - ласково проговорил Нацизм, смотря на пленницу. Она неуверенно разомкнуть губы, боясь что может произойти нечто нехорошее. В еë рот вылился суп, а ложка отстранилась. Русская немного подумала, а затем проглотила жидкость, неуверенно открыв рот снова.
- Wusste nicht, dass du so fürsorglich bist. (Не знал что ты такой заботливый.) - произнёс немного хриплый голос откуда то слева. Девушка замерла, не понимая что теперь делать дальше. Голос незнакомца не внушал доверия, вызывая внутри чувство опасности и желание бежать, куда более острое чем при присутствии Нацизма.
- Jeder hat sein eigenes Spielzeug, oder? (У каждого свои игрушки, разве нет?) - нахмурился немного немец, смотря на вошедшего.
Собеседник арийца усмехнулся, подходя к столу и садясь напротив. Коммунизм напряглась, на слух стараясь определить куда передвигается тарелка. Предмет подвинулся вперёд и замер, послышался лязг вилки об эмаль и как что то мягкое легло на тарелку.
- Ja. Aber Sie dürfen die Regeln nicht vergessen. Sie ist ein Untermensch. (Да. Но ты не должен забывать правила. Она - унтерменш.) - голос незнакомца стал кровожаднее на последнем слове, выделяя его в своей речи, а затем продолжился лязг столовых приборов.
"Рейх. Третий Рейх." - как вспышка перед внутренним взором девушки появилось овальное лицо фрица, искривленное в полубезумной улыбке. Уж с кем ей не хотелось встретиться нечаянно так это с ним. Внутри забурлил страх. В голове появились картинки тех зверств которые может провести нацист над еë безвольным тельцем, сломав окончательно и бесповоротно. Он был страшнее чем Нацизм, если уж и выбирать из двух зол то лучше быть зверушкой у идеологии, чем подопытным у этой страны.
- Ich weiß. Aber jetzt ist sie nicht nur Untermensch, sondern mein eigenes Russisch. (Я знаю. Но теперь она не просто унтерменш, а моя собственная русская.) - парировал Нацизм, снова поднесся ложку к губам девушки, нежно почесав её голову, как котëнка.
- Klingt idiotisch. Denkst du nicht? (Звучит по идиотски. Тебе не кажется?) - колко озвучил свои мысли Третий с небольшой ненавистью, смотря на Коммунизм будто прожигая в ней дыру.
- Vielleicht. Aber es ist passiert. (Возможно. Но так получилось.) - отмахнулся помощник фюрера, скармливая девушки остаток блюда. Коммунизм с аппетитом уплетала то что он ей давал. Девушка даже поймала себя на мысли что это самый прекрасный суп когда либо ею испробованный. Немцы всë ещё спорили между собой, Третий Рейх начинал медленно но верно закипать от небольшой беспечности Нацизма, но его советнику казалось на это всë равно. Наци больше увлёкся теперь довольной и заметно оживившийся девушкой, которая будто прирученный котëнок теперь с аппетитом ела с его рук. Неосознанно немец начал гладить еë по голове, как бы хваля за такой аппетит, в конце концов он ожидал что еë состояние будет гораздо хуже. По крайней мере разведка определяла состояние девушки как патовое. Несмотря на ладную фигурку можно было заметить что уже какое то время с питанием происходят огромные проблемы.
Ложка легла в опустошенную тарелку, арий аккуратно привел немного запачкавшуюся девушку в порядок.
- Lässt du mich sie nicht töten? (Ты не дашь мне еë убить?) - спросил Рейх, обращаясь к тому кого считал своей правой рукой, откинувшись в кресле в ожидании чая и десерта. В его голосе слышалось разочарование и скука.
- Soll ich geben? (А должен дать?) - Нацизм пересадил русскую к себе на колени, прижав к груди и начав гладить еë волосы, перебирая еë прядки.
- Ja. Muss. Sie ist gefährlich. (Да. Должен. Она опасна.) - Третий прищурился, разглядывая девушку. - Wenn die UdSSR sie wirklich hasst, bedeutet das nicht, dass er nicht für sie zurückkehren wird.(Если СССР и правда еë ненавидит, то это не значит что он за ней не вернётся.)
Нацизм замолчал, поглаживая спинку своей пленницы, почувствовав как она к нему прижалась будто ища спасения. Он даже не мог предположить что она сейчас представила в своей голове.
- Er wird sie nicht holen. Er warf sie auf die Straße. Ich fand sie sterbend vor Kälte im Schnee ... Du hast gesehen ... Er würde sie nicht so zurücklassen, wenn er zurückkommen wollte. Er hätte nach ihr gesucht, aber wo ist er? (Он за ней не вернётся. Он выбросил еë на улицу. Я нашёл еë умирающей от холода в снегу.... Ты ведь видел.... Он бы не бросил еë так если бы хотел бы вернуться. Он бы искал еë, но где он?) - парировал идеология, смотря на Рейха.
Страна не ответил, смотря за тем как официанты ставят перед ним и перед Нацизмом тарелку с кусочком Шварцвальдского вишнёвого пирога и две чашки чая. Повисло молчание, оба немца выглядели притихшими а девушка, уткнувшаяся носом в грудь Нацизма, будто уснула безмятежным сном.
