Сердце зверя
Коммунизм задëргалась, цепляясь пальцами за руки нациста в попытке их разжать. Из еë лëгких вырвался отчаянный писк, такой тонкий и громкий, что казалось будто в его руках не девушка а передавленная машиной кошка.
Нацизм застыл, ослабив хватку и выпустив свою жертву. Комсомолка спустилась вниз на пол, начав плакать, тихонько всхлипывая и закрыв лицо руками, чтобы её мучитель не видел горячих слëз на еë лице. Немец наклонил голову набок, ничего не предпринимая и только сейчас заметив нездоровую белизну кожи своей игрушки.
Русская сжалась на полу калачиком, закрывая голову руками и трясясь от усилившегося плача. Еë пальцы сжимались на золотистых волосах, вдруг начав их выдирать клоками из своей головы.
- Прекрати! - по русски прикрикнул на неë Нацизм, предположив что перевести его слова с немецкого она не в состоянии. Девушка никак не отреагировала, продолжая бессмысленное действие и давясь слезами, которые градом скатывались по еë щекам, оставляя мокрые следы.
Парень собрался отвесить пленнице подзатыльник, но к своему же удивлению вдруг схватил девушку за руки, грубо еë встряхнув и заставив сесть ровно и выпрямить спину. Коммунизм затрепыхалась в его руках, сопротивляясь и наровя безвольно плюхнуться на пол. Немец поджал губы с боем но всё же посадив еë на колени.
Его взгляд прошёлся по телу девушки, подметив худые, синие от мороза так и не отогревшиеся ноги, рëбра выпирающие даже через платье и подол юбки, подранной в нескольких местах.
Фриц закусил губу. Ему впервые стало кого то жалко. Впервые с начала века он почувствовал жалость к существу в его полной власти. Перед ним сидела девушка, которую он ещё в 1933 году хотел уничтожить, стереть в порошок собственными руками перед этим сломав еë психику. Тогда, в том предвоенном времени, она была гордой, несокрушимой красавицей с крутым характером. Она была как раз той самой некрасовской женщиной что и в горящую избу войдёт и коня на скаку остановит. Теперь же от того стержня не осталось ничего, колкие голубые как байкальский лëд глаза превратились в две серых почти бесцветных радужки, обрамивших мëртвые глаза со слепой мутью в зрачках.
Ариец задумался, чувствуя негодование и злость. Он хотел другого. Он хотел получить в свои руки воина, которого можно будет с упоением сломать, наслаждаясь криками полными агрессии, боли, исчезающей капля за каплей надежды и только в конце своей ужасающей экзекуции видеть то что он видел сейчас. Ему не верилось что эта девушка недавно уничтожала целые отряды захватчиков во главе своих бравых солдат, ему не верилось что люди шли за ней.
Нацизм не заметил как начал мерить комнату шагами, заставляя русскую сжиматься калачиком от громких отзвуков его каблуков.
Он замер, сжав и разжав кулаки. Ненависть, которая накопилась в нëм за весь рабочий день так и выплëскивалась наружу. Он хотел видеть страх перед ним, перед его сущностью и его жестокостью, но долгожданная жертва скорее боялась как уже отчаявшийся зверëк, на уровне инстинкта а не эмоций. Немец не мог учуять в ней ненависти к себе.
Пока он вëз еë рядом с собой, прижимая к своему телу, он ожидал завоевать еë доверие, чтобы сейчас нанести ещё более ужасную боль, уничтожив всю надежду на людей. Но... Разве можно уничтожить разрушенное кем то другим? Ломать руины не приносит такой радости как ломать красивые здания, смотря как они разлетаются на тысячи осколков, упиваясь горем того кто ценил эти здания, кто их строил, кто наполнял эти места своей душой, мыслями и воспоминаниями.
Говорят что тело - это храм человека. Что этот храм своей росписью обязан тому как человек живёт, какие мысли лелеет и какие идеи воплощает в явь. Но что делать вандалу если храм который он так давно хотел сжечь, растоптав всю его ценность в пыль, уже разрушен кем то? Что делать если вокруг обломки?
Коммунизм тихо всхлипнула, опустив голову и безвольно повиснув в руках немца. Слезы уже закончились, глаза бессмысленно водили туда сюда. Темнота.
- Хва... Тит. - речь девушки прервал всхлип. - Хватит меня мучить. Просто уничтожь меня как ты хотел.
Нацизм почувствовал как его прошибло током. Голос русской пробрался куда то внутрь его души и задел то что он считал у себя отсутствующим.
Немец неожиданно для себя самого опустился на колени и прижал девушку к себе, обняв еë уже мягче и будто успокаивающе. Он начал гладить русскую по голове, будто желая привести еë моральное состояние в равновесие. Она затихла в руках немца, расслабившись и позволив ему делать с собой что угодно, всë ещё всхлипывая.
Нацизм стискивал жертву в своих когтях, начав улыбаться. Появилось новое ощущение, он никогда раньше его не испытывал и это не было похоже на то что рассказывал Третий Рейх. Это было что то совершенно иное. Сладкое, тëплое но в тоже время безумное и в какое то степени опасное ощущение.
"Собственничество в виде смеси жадности и эгоизма." - пришло на ум Нацизму обозначение эмоций. - "Определëнно. Теперь она моя игрушка и только моя. Никому не отдам свою куклу."
Он крепче обнял пленницу, тихо замурчав. Его пальцы зарылись в пшеничных волосы русской, немец уткнулся носом в спутанную шевелюру девушки. Первоначальные планы потеряли свой смысл так быстро что фриц не успел придумать ничего нового. Нацизм прижался щекой к голове девушки замерев. Коммунизм замерла в его руках, а затем прижалась к его груди, послушно отдаваясь судьбе в лице немца.
Ариец зачарованно наблюдал за медленными движениями слепой. Еë тонкие пальцы провели сначала по щеке Нацизма, после спустились по его скуле к шее фрица и замерла на его плече, уже самостоятельно вжавшись в грудь главного помощника фюрера, как будто прячась в нëм.
Хрупкая фигурка вдруг снова застыла, уже больше не двигаясь и молча, водя зрачками. Нацизм и сам затих, боясь спугнуть, так неожиданно доверившуюся ему русскую.
В камере повисла тишина. Никто из них двоих не двигался и не собирался заговорить. Время снова потянулось бесконечно медленно. Так бы и продолжалось если бы в животе Коммунизм не заурчало от голода. Девушка мгновенно вспомнила что не ела со вчерашнего обеда, а сил было затрачено очень много да и нервов тоже. Она неловко перемнулась с ножки на ножку, смутившись.
- Вы могли бы меня покормить? - робко спросила блондинка, опустив глаза в пол и смутившись ещё больше. Ей показалось что несмотря на все старания она прозвучала очень нагло.
- Да. Конечно. - Нацизм замялся на пару секунд, но затем сориентировался, подняв пленницу на руки, прижав к себе. Девушка смутилась сильнее, до сих пор прижимаясь к своему тюремщику, боясь пошевелиться чтобы не помешать. Немец достал ключ, сняв с помощью него с ноги своей птички цепь, а затем направился с ней в сторону столовой, дабы хоть немного утолить голод своей игрушки.