Ева, ковчег и смерть
Одним прохладным августовским утром, когда я выходил из хлева, где уже успел вычистить свинарник и покормить свиней остатками вчерашнего ужина, я увидел, как к нашему дому, прямо на лужайку с пожухлой травой, подъезжала небольшая, чёрная, словно только что из салона, машина. За рулем я смог разглядеть Лизу, Элис, видимо, сидела на заднем сидении.
Я оглянулся на входную дверь, бросил грабли, которыми вычищал свинарник, с напряжённым видом подошёл к машине.
Лиза в то утро выглядела очень расслабленно, на ней была лёгкая соломенная шляпа, сделанная, судя по виду, своими руками, лёгкое длинное платье кремового цвета, в глазах у неё блестел огонь жажды приключений. Я не знал, что ей могло понадобиться здесь в такую рань, даже предположить не мог.
– Доброе утро, Билли, – приветливо сказала Лиза, улыбнувшись своей белозубой улыбкой. Я оглянулся на вход, немного помедлил. – Мама дома?
– Мама? – переспросил я. Мне поначалу показалось, будто я ослышался. Всё больше и больше вопросов начали закрадываться в глубины моего сознания. Ветер шумел вокруг, сдувал первые пожухлые листья, самые тонкие и слабые, что не смогли пережить это лето.
– Да, мама, – кивнула Лиза. – Она сказала, что мы можем заехать за тобой утром. Она тебе ничего не сказала?
– Нет, ничего, – я напряжённо поджал губы. Оглянулся, отросшие за последние пару месяцев волосы лезли на лоб и в глаза. Мама уже шла по влажной траве и – о, Боже – с улыбкой на лице. Впервые видел её такой. Странно. Хотя я почему-то догадывался, в чём причина таких резких перемен. Теперь боялась она, не я. Ха, как порой бывает силён страх перед старшими, всегда чувствуешь их могущество, но ровно до тех пор, пока над ними встанет кто-то ещё более сильный, и тогда и взрослые, и дети становятся на одном уровне.
– Доброе утро, Лиза, – она помахала рукой, остановилась возле меня. Я взглянул ей в глаза – ничего, непроницаемая плёнка скрытой тьмы и напускного дружелюбия. Я ей не верил, ни единому её слову.
– Доброе, Нэлли, – кивнула в ответ мама Элис. – Ты разве не сказала Билли о том, что мы заедем за ним, чтобы на пикник поехать?
Она удивлённо посмотрела на меня. Нет, мама, прости, но я тебе не верю. И даже её приветливость и чуткость казались фальшивыми. Я ведь знал её настоящую, и никакая улыбка на лице не помогла бы мне залечить до сих пор кровоточащие шрамы на спине и шее. Да и глаз мой не вылечить добрыми слова, нечего в Бога играть.
– Ой, совсем замоталась, забыла, похоже, – нервно рассмеялась мать. – Билли, собирайся, ты едешь на пикник.
– Да неужели? – мрачно фыркнул я и, развернувшись, пошёл к дому. На мгновение развернулся, посмотрел на Лизу. – Я быстро!
Я поднялся наверх, переоделся из рабочей одежды в рубашку с черепаховыми пуговицами, которая так понравилась Элис и короткие шорты из тонкой хлопковой ткани, подаренные матерью ещё пару дней назад. Я знал, что она что-то задумала, но я никак не мог понять, что. Хотя, если задуматься, можно было бы предположить, что она старается задобрить всех нас, чтобы бабушка с дедушкой не устроили ей то же самое, что делала она с нами. Но нет, годы избиений и наказаний, унижений и крови, слёз и обид не замять какими-то подарками, поблажками, напускным дружелюбием и улыбкой. Это не так работает, думал я, застёгивая ремень на шортах.
Встретил на лестнице Филиппа.
– Ты куда? – спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.
– На пикник. За мной приехали наши новые соседи. Помнишь, о них мать говорила?
– Помню. Но когда ты успел с ними познакомиться? – развёл руками Филипп. – Мы тут как бы немного заперты в доме, времени на прогулки не особенно много, не чувствуешь?
– Это было ещё до всего этого. Мы встретились на колонке с водой.
– А! – воскликнул братец. – Так это та приятная девушка, что постоянно ходит воду набирать?
– Да, она самая.
– Поздравляю.
– С чем?
– Как, с чем? – удивился Филипп. – С пополнением на личном фронте.
– А у тебя с ним как? – спросил я, вспоминая наш давний разговор про принцесс в замках и друзей, которых мой брат хотел спасать вместо девушек.
– Да никак, ты сам знаешь почему.
– Знаю. Ничего, – я похлопал его по плечу, – когда все это кончится, ты найдёшь человека, который полюбит тебя таким, какой ты есть. Тем более, у тебя есть я. Это уже хоть что-то.
Филипп улыбнулся, обнял меня. Так крепко он меня ещё не обнимал.
– Спасибо, Билл, – тихо сказал он, – для меня это много значит.
– Не сомневаюсь.
– Ладно, – он отлип от меня, пригладил слегка помявшуюся рубашку, – иди вниз, тебя уже заждались, наверное. Я пригляжу за мелкими.
– Спасибо, я недолго, – я потрепал его по голове, добродушно улыбнулся, продолжил спускаться по лестнице. Выбежал на улицу, увидел, что Лиза и мать о чём-то увлечённо разговаривали. Стоило им увидеть меня, как тут же разговор прекратился, и всё взгляды устремились в мою сторону.
– Ах, какой красавец! – вздохнула Лиза. – Садись назад, Элис тебя ждёт.
Я заглянул на заднее сиденье – там и правда сидела Элис. Увидев меня, она помахала рукой и улыбнулась во все тридцать два зуба.
– Ну ладно, поехали мы, а то ещё столько всего надо успеть! – сказала Лиза и попрощалась с матерью. Я смотрел на неё сквозь стекло. Она выглядела немного подваленной, но сквозь это пробиралась обида, злость на весь мир и прежде всего на меня. Не знал я, откуда этот гнев был у неё, да и не желал знать. Мне лишь хотелось, чтобы вся эта доброта перестала быть фальшивой.
Мы выехали на старую дорогу, идущую вдоль всего Ист-Пойнта, поехали на север, куда-то вдаль, где я так ни разу за всю жизнь и не был. Теперь это путешествие становилось всё более интересным и многообещающим. Мы плыли вдоль громадных лесов, огромные тёмные частоколы елей протыкали слегка серое небо, затянутое плотными облаками, ветер налетал на машину, сметая опадавшие листья на лобовое стекло. Лиза вела машину умело, огибая грязные лужи, пару раз мы даже останавливались на обочине, чтобы насладиться красивым видом огромных степей, редкого солнца, которое всё же находило в себе силы пробиваться сквозь небесный заслон. Пили чай из термоса, затем вновь рассаживались по местам и продолжали свой путь.
– Куда мы едем? – спросил я, когда увидел на обочине дороги почти выцветший знак «Вы выезжаете из Ист-Пойнта. Приятного пути!». Казалось, мы уезжали навсегда, и тогда моё сердце отчаянно и слишком громко забухало в голове.
– На пикник, я же говорила, – непринуждённо ответила Лиза.
– Да, я понял, но куда?
– А, на Сосновый холм, – улыбнулась Лиза мне, смотря в зеркало заднего вида. – Там всегда тихо и людей нет. Можно будет хотя бы нормально отдохнуть.
– Мы туда с мамой часто ездили, когда только приехали сюда, – вставила своё слово Элис. До этого она напряжённо молчала и смотрела в окно, в сторону слегка потемневшего моря, что стало чуть агрессивнее разбрасывать серую пену по песку.
Я кивнул и до самого конца пути не проронил больше ни слова. Лиза, чтобы хоть как-то разбавить эту странную тишину, включила радио. Там играл какой-то задорный джаз.
Когда мы приехали на Сосновый холм, облака немного расступились, обнажая яркий диск по-прежнему летнего солнца. Оно было лёгкое, яркие лучи преобразили эти странные, чужие земли, в которых я ни разу в своей жизни не был. И вроде бы выглядело всё почти так же, но чувствовалось совсем по-другому. С холма открывался прекрасный вид на небольшую деревню внизу, а ещё дальше – красивое море, словно бриллиант переливающееся в лучах августовского солнца. Приятный, тёплый ветер приносил с собой аромат еловых иголок, смолы и свежих полевых цветов.
Мы разложили большой клетчатый плед на самой вершине холма, Лиза вытащила из багажника небольшую корзину для пикника, разложила на пледе несколько сандвичей, бутылку апельсинового сока, вкрутую сваренные яйца, баночку янтарного мёда, красиво, завораживающе переливающимся на солнце.
Мы принялись есть. Обсуждали жизнь Лизы и Элис, как они обстроились в новом месте, тяжело ли жить и хочется ли вернуться обратно в большой город. Нет, никто не хотел возвращаться, и меня это радовало – если они уйдут, то я вновь остался бы один, совсем один наедине с матерью и приближающейся смертью.
После вкусного полдника мы с Элис решили немного прогуляться в степи, что открывалась за Сосновым холмом. Мы бродили средь высокой пожухлой травы, смотрели на петляющих в воздухе бабочек, ложились на мягкую траву и просто наблюдали на яркое солнце в посиневшем небе, истинно летнем небе. Когда шли обратно, то увидели на маленькой тропинке мёртвого ворона. Элис вскрикнула и спряталась за моей спиной. Я остался стоять на месте.
– Что случилось? Первый раз видишь мёртвых животных? – спросил я, поворачиваясь к девушке, та наматывала чёрный локон на свои тонкие пальцы.
– Нет, наоборот, видела их слишком много, – помотала головой она, и взгляд её стал абсолютно непроницаемым, стальным. – Я вообще не боюсь смерти.
– Почему?
– Ну, как тебе сказать, Билли, – начала Элис, смотря на свои длинные ноги в светлых босоножках. – Я просто слишком часто мечтаю о смерти, о своей смерти.
– На самом деле, не ты одна, – усмехнулся я, вспоминая своё тёмное прошлое, связанное с тёмным подвалим, запахли гнили, писком крыс. – Я тоже иногда хочу умереть. У всех бывают такие мысли.
– Нет, ты не понимаешь, это совсем другое, – парировала она. – Я ненавижу и себя, и других. От этого мне постоянно больно, и... поэтому я хочу умереть. Мне просто кажется, что я совершенно бесполезна и не приношу совсем никакой пользы.
– Ненависть – вечное чувство, – сказал я. – Даже ещё более живучее, чем любовь. Можно разлюбить, но ненавидеть мы будем всегда.
– Не в этом дело. Я просто хочу умереть, Билли. Я уже свыклась с этой мыслью. Я каждый день об этом мечтаю. Даже когда мы ехали сюда, я мечтала, чтобы мы попали в аварию. Когда сидели на холме, мечта подавиться сандвичем и задохнуться. Вот такая у меня жизнь. Незавидная, да?
– Я не дам тебе умереть, никогда, – я положил руку ей на плечо, Элис грустно улыбнулась в ответ.
– Спасибо, правда, – кивнула она. – Пойдём, мама нас уже ждёт.
Мы ехали обратно, а я всё никак не мог выбросить из головы слова Элис. Умереть... вечно мечтать о своей смерти. Как такое вообще может быть? С виду весёлая девушка, не знающая горя и бед, но внутри... внутри она была сломлена и довольно давно. Так просто не залечить эти раны. Я посмотрел на неё, увидел глубокую, чёрную меланхолию в глазах, громко расстроенно вздохнул и отвернулся к окну, смотря на море – оно теперь было с моей стороны.
Уже смеркалось, и Лиза включила фары. Два небольших белоснежных светоча. Мы бороздили пространства огромного моря тьмы, словно в библейском ковчеге, а мы с Элис, Адам и Ева, двигались навстречу новому дню, где нет смерти, нет боли и скорби.
Однако двигались мы ровно до тех пор, пока на перекрёстке в машину на полной скорости не влетела другая машина.
Всё, что я услышал перед тем, как потерять сознание – крики Элис. Возможно, предсмертные крики, наполненные болью и жаждой жизни. Да, она ведь хотела жить. По-настоящему жить.