Акцентор 📚Вероника Десмонд📚

«...Broken pieces of the night
Разбитые осколки ночи
Sing like hollow lullabies
Поют как пустые колыбельные.
Lover, hunter, friend and enemy
Любовник, охотник, друг и враг -
You will always be every one of these
Ты всегда будешь каждым из них»
Fleurie - Love and War

Кингстон, Шотландия.

Тень.

С того дня больше не виделась с Аароном, потому что игра закончилась.

Первые несколько недель, если верить словам Вивьен, он провел в Лондоне, а затем навещал отца в Нью-Йорке. Когда кто-то упоминал его имя, я делала вид, что все в порядке.

Словно его не существовало.

А потом я просто избегала его.

Никто не знал, что произошло. Все осталось грязной тайной. И у меня просто не было сил.

Когда мне пришлось забрать кота, чтобы передать его Риз, так как в общежитии не разрешается держать животных, я думала, что сломаюсь прямо при Даниэле.
Впервые его вечно строгий охранник смотрел на меня с жалостью, полагаю, я выглядела просто ужасно из-за бесконечной бессонницы.

Я видела образ Аарона везде. Мрачные карие глаза, маска дьявола... Он так часто играл мне на рояле, что мне хотелось исчезнуть, когда я видела инструмент в музыкальном классе.

Ассоциации, ассоциации, ассоциации... их было так
много.

Я постоянно училась, играла на скрипке, работала все выходные в приюте, проводила время в конюшне, ухаживая за лошадьми, но ничего из этого так и не смогло заполнить зияющую дыру, ту боль, что я чувствовала, когда поняла какой идиоткой являлась.

Он лгал мне. Он, черт побери, использовал меня.

А потом бросил, будто я шлюха, которую он больше
не хочет видеть рядом с собой.

Все начало складываться как пазл. На отца открылось несколько судебных дел, которые гласили, что Маркус Смит брал взятки за нечестное судейство. Часть его жертв отбывала пожизненный срок, и хоть я знала, каким дерьмом является мой отец, я не могла поверить в происходящее.

Я чувствовала вину за его же преступления.

Я чувствовала, словно захлебывалась под огромным
слоем грязи, от которой нельзя было отмыться.

Я чувствовала, что... падаю.

Риз делала все возможное, чтобы обвинения не просочились в прессу, потому что подобный приговор наверняка разрушит нашу репутацию.

Наверное, Аарону было весело играться со мной, пока он пытался подобраться к Маркусу Смиту поближе. Возможно, мой отец был как-то причастен к смерти его брата, но факт оставался фактом - я перестала быть ему интересна. Он наконец оставил меня в покое.

Наверное, я должна была радоваться, верно?

Но каждую ночь, когда я позволяла себе оплакивать свое разбитое сердце, мне не хватало его объятий. Я постоянно вспоминала, как Аарон играл мне в оранжерее или как он обнимал меня, когда у меня не было сил после смены в приюте.

Не то чтобы этих моментов было много, но иногда он не стремился к удовлетворению своих извращенных наклонностей, а просто был рядом: зарывался в мои во-лосы, шептал мое имя, слушал, как я рассказываю ему о своем дне.

Я больная мазохистка.

Черт возьми. Это просто... невыносимо.

Все лето я старательно игнорировала тошнотворную боль, раздирающую меня каждый раз, когда я вспоминала его.

Пока Блейк решал дела в Лондоне, мы с Риз ненадолго отправились в Швейцарию с моими неродными бабушкой и дедушкой. На самом деле, стыд пожирал меня заживо. Я думала, что все они начнут меня ненавидеть, потому что из-за обвинений Маркуса герцогиня Аттвуд, возможно, больше не сможет использовать титул королевского высочества в официальном качестве, но их отношение ко мне не испортилось.

Даже близко нет.

Они никогда не оставляли меня одну, заставляли готовить вегетарианские ужины, есть ведра мороженого и отправляться в долгие велосипедные походы. И хоть я пыталась отвлечься, волнение не прекращало душить меня, и, в итоге я вернулась в Лондон.

Я старалась быть рядом с Риз как можно дольше, потому что арест Маркуса ранил ее сильнее, чем она показывала остальным. Вещи отца так и остались нетронутыми, и мы пытались не держаться за воспоминания.

В какой-то момент от меня ничего не осталось: ни злости, ни печали, ни отчаянья.

Я просто механически делала свою работу в благотворительном фонде миссис Аттвуд, заставляла себя съесть ужин, ложилась спать... пыталась спать, а затем
начинала день заново.

И так было до тех пор, пока не пришел новый семестр, который превратился в еще более худший кошмар.

На самом деле, он редко появлялся в кингстоне, но . мне все равно было спокойнее находиться только в людных местах, чтобы этот ублюдок не смог до меня добраться и снова совершить что-то безумное.

Несмотря на то, что часть меня тянется к нему, я отлично осознаю, что я просто иду по пути саморазрушения.

Поэтому я не пыталась с ним связаться, хотя иногда
мне хотелось этого больше всего на свете.

Мне так сильно хотелось услышать его.

У нас были образцовые токсичные отношения, если это вообще можно так назвать, поэтому все к лучшему.

Пожалуйста, скажите, что все к лучшему.

Мое состояние ухудшается, когда я не препятствую развитию собственной паранойи. Мне кажется, что он стал появляться возле приюта без какой-либо маскировки, или вечером, когда заканчиваются мои занятия, тень его охранника мелькает вдалеке, а затем исчезает.

На самом деле это неправда.

Это гребаная иллюзия реальности.

А текущая реальность заключалась в том, что я практически стала персоной нон грата, когда кто-то пустил грязный слух о том, что мы были обручены. Возможно, молчаливый инвалид была недостойна великолепного
Аарона Кинга.

Резкая тошнота подкатывает к моему горлу, но я заставляю себя отвлечься на разговор Катерины и Эммы, пока мы сидим в обеденном зале Кингстона. Хотя в последнее время я предпочитаю брать ланч в кофейне, Кэт всегда хотелось быть частью студенческого сообщества.

И сейчас Катерина вдруг резко замолкает. Ее щеки
розовеют, а дыхание сбивается.

Я прослеживаю ее взгляд, а затем замираю, когда замечаю Кастила, Чона, Эрика и Аарона, который сидит прямо на столе и курит сигарету, выдыхая облако дыма.

В середине моей грудной клетки образуется черная дыра, прежде чем она заполняется кровью.

На его колени усаживается новая студентка: потрясающая брюнетка с длинными обнаженными ногами.
Я чувствую, как проваливаюсь в воспоминания при виде того, как она пытается привлечь его внимание.

Мне нужно постоянно трахать тебя, маленький ангел. Он так сказал, потому что обладает девиантными сексуальными наклонностями. Возможно, он уже говорил это кому-то другому. Возможно, он уже говорит это ей.

Кажется, ее зовут Софи. Она очень милая, а еще часто говорит по-французски.

Может быть, он уже нашел для нее милое прозвище и шепчет его, когда грубо трахает ее после преследования.

Может быть, он хочет очаровать ее, чтобы потом сломать и выбросить, как мусор.

Аарон Кинг обладает чуть ли не самой отвратительной репутацией во всей гребаной Англии, так что он уже наверняка нашел новую цель для своих извращений.

Мое горло сдавливается, когда он небрежно отталкивает ее, словно она какая-то ненужная вещь, а затем меня пробирает дрожь.

Потому что он смотрит. Черт побери, он смотрит прямо на меня.

Не в силах устоять, я бросаю взгляд на крест, под которым красуется темная татуировка змеи, и вспоминаю, как напрягались его мышцы под моими пальцами, как учащалось его дыхание, когда он шептал мне:

Еще, ангел... Пожалуйста, блядь, еще...

О боже. Мое дыхание сбивается, я впиваюсь ногтями в ладонь, чтобы поймать ускользающий контроль.

Твою мать.

Да пошел он.

Я стискиваю челюсти и быстро отворачиваюсь.

Монстра из моих самых худших кошмаров больше нет. В некотором роде я стала зависимой от него, тех эмоций и извращенного мира, которые мог подарить
мне только он.

Все было не по-настоящему.

Не могу поверить, что я была настолько слепой.

Святое дерьмо, это просто нелепо. Я не могу так унижаться, это действительно отвратительно.

Собрав вещи в сумку и взяв скрипку, я прощаюсь с Эммой, а затем выхожу вслед за Катериной на улицу.
Моя злость превращается в адское пламя, сдавливая мое горло и причиняя боль.

Мне нужно готовиться к репетиции предстоящего концерта, но я чувствую себя на игле адреналина, как будто он продолжает мучить меня своим изнуряющим присутствием.

У меня гребаные галлюцинации.

Снова.

И я знаю, что мне нужно перестать искать его в каждом человеке.

Однажды мне даже показалось, что он сидел в тени концертного зала, пока я разминалась со скрипкой на сцене. Чтобы избавиться от своих навязчивых мыслей и бессонницы, изводившей меня до посинения, я попросила включить яркий свет, а после заплатила охраннику, который смотрел на меня как на чокнутую психопатку, когда я попросила его проверить камеры.

Но мне показалось.

Мне просто показалось.

Это были очередные дерьмовые галлюцинации.

Когда срывы учащаются, мой разум расщепляется и показывает то, чего нет.

Боже, это происходит постоянно.

Но знаете, что, мать твою, самое отвратительное?

То, что я ждала его, хотя и ненавидела. Но он так и не появился. Ни разу.

Возможно, ему наскучило - что бывает довольно часто при социопатии: социопаты могут резко обретать какой-то сильный интерес, а затем также быстро от него избавляются.

Мне нужно было поверить ему, когда он сказал, что никогда не будет лгать. Когда он сказал, что игра закончится, если я увижу его без маски.

И арест моего отца...

Дерьмо, не думай об этом.

Я так сильно хочу снова стать... нормальной, жить нормальной жизнью. Мне нужно перестать поступать так с собой, иначе я сойду с ума.

Подержав руки под ледяной водой какое-то время, я направляюсь в главный зал, где уже собрались все музыканты, включая Лукаса и Рэйчел.

Я грезила о музыке с тех пор с самого детства, и хоть я не помню свою маму, я знаю, что она была очень талантливой пианисткой.

Возможно, именно она привила мне любовь к скрипке или желание петь, когда эмоций становится так много и ты чувствуешь, будто вот-вот лопнешь, если не изольешь свое безумие в ноты.

Учитывая то, что я хотела поступить в Королевский Колледж Музыки, мне пришлось согласиться на предложение Лукаса, но на самом деле мне ужасно импонировал его перфекционизм. Поэтому весь оркестр Кингстона работал, как одна слаженная машина, где все было идеально. Спокойно. А спокойствие - то, что мне нужно, черт побери.

Лукас внимательно просматривает партитуры, сосредоточенно поднимая бровь и перекидываясь фразами с Рэйч, а затем замечает меня, смотря своим взглядом для тех случаев, когда ему будто требуется полное подчинение.

- О, Элеонор, ты здесь. Рэйчел заметила, что, когда твое исполнение должно быть выразительным. Добавь оркестр затихает, твоя партия теряется. Не забывай, что немного эмоций, когда будешь играть.

Я киваю.

— Хорошо. У нас есть изменения?

- Да, — Рэйчел передает мне новые ноты, а затем неискренне улыбается: - Ты должна быть лучшей, Смит. Иначе все развалится. Не забывай об этом.

Не спрашивайте, каким образом я стала солисткой.
И пожалуйста, не спрашивайте, каким образом меня не выворачивает, когда я вижу на сцене больше, чем одного человека.

Наверное, Кинг меня выдрессировал. Как собаку.
Точнее, как свою послушную суку.

Каждый раз, когда я хочу замереть, я вспоминаю его губы на моей коже, его шепот, его грубые касания, чередующиеся с укусами по всему телу.

Это одновременно помогает и изводит изо всех сил.

Вытащив скрипку из футляра, я блокирую эмоции и иду на сцену, наполненную мягким светом и легким волнением студентов. Рано или поздно каждое проклятое воспоминание о нем забудется, как страшный сон.

Когда-нибудь я начну отлично справляться; возможно, даже соглашусь на свидание с Лукасом, потому что он действительно хороший парень, хоть и наше взаимодействие в баре Эдинбурга было не самым удачным.

После репетиции некоторые ребята приглашают меня на ужин в Элгин, но я отказываюсь и остаюсь в концертном зале, чтобы продолжить играть. Мне кажется, что, если отпущу скрипку, боль в моих запястьях, плечах и спине будет напрасной, а уровень тревоги станет критическим.

Нервная тошнота не давала мне спать последние несколько недель, но это было облегчением, учитывая, что возможность нового сонного паралича доводила меня до истерики.

Если это продолжится, мне придется сказать доктору Уолшу, что терапия не работает. И весь ад с подбором лекарств начнется заново.

Когда наступает полночь, я в последний раз играю на скрипке, растворяясь в «Реквиеме» Джузеппе Верди.

А затем мое дыхание обрывается.

Ощущение чужого присутствия заставляет меня остановиться на середине, хотя я всегда доигрываю до конца.

Я считаю до десяти, потом еще раз, надеясь, что это очередное проявление моей паранойи.

Обернувшись, я случайно задеваю пюпитр. Смычок выскальзывает из моей дрожащей руки, и стукающий звук усиливается в чертовой тревожной голове.

- Здесь кто-то есть?

Ангел. Я слышу мрачное прозвище Аарона, до сих пор чувствуя, что в зале находится кто-то еще.

- Что... - мой голос обрывается.

Тебе кажется. Тебе кажется. Тебе кажется.

Внимательно оглядев пустой зал, я тянусь, чтобы поднять смычок, а затем замираю, когда вижу чьи-то упавшие ноты.

В момент, когда легкий сквозняк касается нотных листов, мои плечи расслабляются. Я вонзаюсь ногтями в свои ладони, и кожа взрывается болью, пока пульс грохочет в ушах с такой скоростью, что я чувствую дро-жание грудной клетки.

Не замирай. Только прошу тебя, не замирай.

Он не здесь.

Закрыв глаза, я делаю вдох. Я чувствую, как его взгляд изучает меня, поглощает меня.

«Не бойся быть собой, ангел...»

Мои руки дрожат, когда я медленно убираю инструмент в сторону. Дыхание обрывается, каждый дюйм моего тела загорается и становится невероятно наэлектризованным.

Я слышу, как он медленно двигается.

Чувствую, как он смотрит.

Дрожь проходит по моему позвоночнику. Как бы я ни боролась с собой, в тот момент, когда он касался меня, я всегда чувствовала себя на пике своих эмоций, буквально на пределе своих психических возможностей.

На самом деле мое тело мертво уже много месяцев, и теперь у меня возникает болезненное желание раздвинуть ноги и приласкать себя.

Я так сильно ненавижу себя.

Я хотела уничтожить следы моего падения, которое сводило меня с ума, когда он толкал меня лицом в пол и вбивался между моих ног, не сдержавшись и так и не проникнув внутрь.

О боже.

Вдруг за моей спиной раздаются шаги, но прежде чем я успеваю обернуться, кто-то закрывает мне глаза рукой, а затем я чувствую легкое давление на шею. Оцепенев, я хочу закричать, но начинаю задыхаться, когда его горячее дыхание обжигает мое ухо, наполняя меня своим запахом.

Другим запахом. И никаких сигарет.

Я словно падаю с огромной высоты и разбиваюсь о толстый слой льда.

- Бу, — шепчет парень.

Лукас.

Я не двигаюсь. Моя грудная клетка тяжело поднимается и опускается.

- Эй, у тебя все хорошо?

Нет. Я сумасшедшая.

Прикосновение его ладони исчезает, и парень встает прямо передо мной, протянув мне руку с пластиком.

- Вот дерьмо. Это не настоящий нож, мы купили реквизиты к Хэллоуину. Прости, если я напугал тебя.
Как..

- Все нормально, - обрываю я чересчур резко, а затем поднимаюсь на ноги и ухожу.

Что, черт побери, со мной происходит? Неужели я настолько безумна, что до сих пор продолжаю вести себя так, как он хотел?

Я до сих пор возбуждаюсь от страха.

От отвращения к себе моя кровь кипит ледяным адреналином.

- Подожди, Эль! - кричит мне вслед Лукас. - Прости. Наверное, я повел себя, как настоящий подонок.
Я могу купить тебе кофе?

Мне приходится остановиться, когда он преграждает мне путь, и впервые я действительно пытаюсь оценить его с другой точки зрения. Он высокий, темные волосы, светлые глаза, занимается музыкой и плаванием. Рэйчел даже называет его самым красивым дирижером в исто-рии, но я не вижу ничего, кроме гребаного разочарования.

Потому что это не он.

- В час ночи? - проклятье, мой голос совершенно охрип.

На щеках Лукаса появляется легкий румянец.

— Прости. Я не подумал.

— Все в порядке, не волнуйся об этом. Увидимся завтра на репетиции.

Он хватает меня за рукав.

- Позволь мне проводить тебя до общежития.

Я замираю, чувствуя, что еще немного и сломаюсь при чужом человеке. На моей коже выступает холодный пот.

Я бы хотела не думать о нем, но ноющая боль между ног не позволяет мне заглушить его призрачный голос.

Этот ублюдок преследует меня, даже ничего не делая.

- Я тебе нравлюсь? - спрашиваю я.

На лице Лукаса появляется обворожительная улыбка с ямочками на щеках.

— Да, разве это не очевидно?

Я не думаю, когда поднимаюсь на носки и оплетаю его шею руками. От него пахнет деревом, мятным гелем для душа и хлоркой. Совсем другой запах.

То, что мне нужно.