Трое

У нас не было выбора,

Мы либо выиграли, либо выбыли.

Наши корабли на мели, все, что мы могли,

Там, где все сдаются, еще выше летать.

Don't stop, baby, у нас один шанс из ста
Mary Gu, Девочка из ниоткуда©

Проснувшись немного после десяти, Том столкнулся с ощущением, что сегодняшний день – это вчерашнее завтра. И сразу потянулся к мобильнику Оскара на тумбочке, чтобы проверить, в каком времени открыл глаза. Быть может, уже наступил следующий год, а сегодня первое января, или вовсе минуло два года. Том не слишком надеялся, не слишком верил себе, потому не думал, что испытает страдания, увидев, как много жизни прошло без его активного участия.

Дата электронного календаря подтвердила, что умиротворяющее ощущение не обмануло: вчера было двадцать третье октября, а сегодня – двадцать четвёртое. И год тот же. Бросив телефон обратно на тумбочку так неаккуратно, что тот едва не упал, Том кинулся к безмятежно досыпающему Оскару.

- Оскар, я проснулся! Я остался! – экзальтированно твердил Том, тряся Шулеймана за плечо. – Оскар! Оскар! Я остался!

Шулейман открыл глаза и моргал и хмурился, от резкого пробуждения не очень-то понимая, что происходит и чего от него хотят. От переизбытка эмоций Том забрался на Оскара.

- Оскар, это я! Том, - убавив экспрессию, на всякий случай уточнил Том и мишкой Коала лёг грудью на грудь Оскара, улыбаясь и сверкая от счастья.

Наконец Шулейман сообразил, что за новость до него столь эмоционально доносят.

- Лучшего начала дня и придумать нельзя.

Оскар пристроил ладони на бёдрах Тома и улыбался глупо и всё равно чуточку насмешливо, в своём репертуаре.

- Я не поверил сначала своему чувству, но всё правильно, - поделился Том, кончиками пальцев перебирая по груди Оскара.

Шулейман кувыркнул Тома на постель, подминая под себя, и с лукавой ухмылкой сказал:

- Это надо отметить, - и заткнул рот поцелуем, не давая что-либо ответить.

Не смущало его то, что никто из них зубы после сна не почистил и глотка воды ещё не сделал, как, впрочем, и почти всегда с тех пор, как провалился в любовь, чтобы день за днём открывать для себя новую глубину, а после свадьбы и подавно. Это – моё. А моё по определению не может быть неприятным в любом состоянии.

- Оскар... Оскар... - пытался сказать Том между требовательными, сминающими поцелуями, слабенько упираясь пальцами в грудь Шулеймана. – Подожди, - освободив рот, выговорил он, заглядывая Оскару в глаза. – Мне надо в туалет. В ванную! – восклицательно поправился, распахнув глаза, испугавшись собственной откровенности. – Мне надо в ванную.

- Да ладно, - Шулейман поднялся с него и сел рядом, - я прекрасно знаю, для чего в первую очередь природой предусмотрено твоё функциональное отверстие. Чего тут стесняться?

Том открыл рот, закрыл и закрыл глаза, теряясь в мыслях и эмоциях, и, наконец, мотнул головой и сказал:

- Стесняться нечего, - он тоже сел. – Но и говорить о чистке в постели, где эта часть тела будет использоваться в сексуальных целях, как-то... не очень. Неуместно.

- Не вижу ничего такого, - пожал плечами Оскар, парируя спокойно и уверенно. – Позаботиться об опорожнении кишечника перед анальным сексом – правильный и ответственный подход. И почему об этом не поговорить, если все взрослые люди и всё понимают?

Снова Том открыл рот и закрыл, закрыл глаза и покачал головой. Не стеснялся он, понимал, что физиология никому не чужда, но некоторые ограничения у него были. Его смущало и коробило то, с какой простотой Оскар говорит о таких вещах «не для обсуждения».

- Это не то, что мне хотелось бы обсуждать, - по возможности без стеснения ответил Том и бочком перебрался к краю кровати.

В приметы Шулейман не верил никогда, но впору было в одну, его личную, поверить: Том честно вернулся из ванной, но близости между ними не случилось. Вместо этого они недолго поговорили ни о чём и покинули спальню, что Оскара расстроило, но в меру, поскольку Том всё равно рядом и рано или поздно никуда от него не денется.

- Ты мылся? – спросил Шулейман в коридоре.

Том неопределённо покрутил кистью в воздухе. Он почистил зубы и ополоснулся, но полноценным мытьём это едва ли можно было назвать; хотел нормально, по правилам принять душ, но подумал, что не надо тратить лишнее время, когда Оскар ждёт его.

- Значит – в душ, - постановил Оскар.

Том послушно и согласно кивнул и направился к ванной комнате. Собирался закрыть дверь и принять душ в одиночестве, но Оскар также зашёл в ванную и закрыл дверь за собой. Нахмурив брови, Том несколько секунд в недоумении смотрел на мужа и спросил:

- Ты будешь здесь со мной?

- Тебя что-то смущает? – в свою очередь вопросил Шулейман, глянув на него.

- Нет. Но я всё-таки привык и предпочитаю принимать душ в одиночестве. Мне не очень уютно мыться как под прицелом камеры.

- Под прицелом не будет. Я буду принимать душ вместе с тобой. Так что не торопись. Мне ещё зубы почистить надо. И побриться. – Оскар посмотрел в зеркало, покрутил головой, потрогал колючие щёки и спросил Тома: - Или не надо?

Том неровно пожал плечами, выражая не безразличие, а незнание, как Оскару лучше поступить: не трогать пока уже достаточно заметную тёмную щетину или побриться? Подошёл к Оскару, что занялся чисткой зубов, и встал за левым плечом, посмотрел в зеркало. Также глядя в зеркало, будто не обратив внимания на приближение Тома, Шулейман свободной рукой коснулся его кисти и захватил ладонь, тёплую, хрупкую и тонкую по сравнению с его ладонью, мягкую из-за нежности кожи и жёсткую за счёт не обтянутых жиром костей и сухожилий. Прекратив на секунду орудовать щёткой во рту, улыбнулся уголками губ Томиному отражению, родному, светлому, вернувшемуся к нему и не покинувшему.

Пока Оскар брился, Том, не зная, что ещё ему делать, начал раздеваться, снимая с себя предметы одежды так медленно, как только мог. На стриптиз это не тянуло даже с натяжкой, но Шулейман всё равно обратил внимание на его движения и, не удержавшись, ущипнул за попу. Том вздрогнул, поставил на пол правую ногу, которую вынимал из штанины, и обернулся к Оскару с выражением непонимания и осуждения на лице. Ничего не сказав, он отвернулся обратно, полностью снял штаны. Раззадорившись, ухмыляясь, Шулейман с чувством, всеми пальцами ущипнул его за другую ягодицу. Том снова дёрнулся, повернулся, недовольно засопев.

- Мне больно.

- Прости.

Шулейман шагнул к Тому, притянул его к себе и ласково огладил попу. После чего повернул его спиной, сдёрнул трусы и, придерживая за бёдра, поцеловал одну половинку с покраснением от воздействия его пальцев, вторую.

- Оскар, ты же не собираешься...? – оглянувшись к нему, дрогнувшим голосом спросил Том.

- Не планировал, - ответил Шулейман, повторяя «лечебную процедуру». – Но идея мне по душе.

- Только не сейчас.

Том вывернулся из его рук, подтянул трусы и отошёл к душевой кабине. Обнял себя за локти и устремил взгляд на Оскара, ожидая, когда он закончит с прочими делами. Быстро добив бритьё, Шулейман положил бритву на место, избавился от одежды, и вместе с Томом они зашли в душ и закрыли дверцу. Оскар включил воду, которая Тому показалась прохладной, поскольку до него долетали лишь отдельные брызжущие капли. Кожа покрылась мелкими мурашками.

Немного не находя себе места, снова обняв себя за локти, потерев их, Том потоптался и обратился к Оскару:

- В чём прикол совместного принятия душа? Если без секса?

- Совместное интимное времяпрепровождение. Устраивает ответ? А ещё приятная возможность лишний раз посмотреть на тебя голого и мокрого и помыть тебя, - как ни в чём не бывало сказал в ответ Шулейман, ухмыльнувшись, скользнув по телу Тома взглядом.

Так оглядел его, что Тому от этого восторженного и плотоядного взгляда захотелось прикрыться, а лучше убежать на безопасное расстояние. Нельзя одновременно обожествлять и хотеть растерзать оружием из своих штанов, но Оскар, кажется, мог. Пока Том пребывал в смятённой задумчивости, решая, отойти ему, отвернуться или остаться, как есть, Шулейман притянул его к себе, мазнул губами по скуле, обеими руками обжимая манящие ягодицы.

- Оскар, - с нажимом произнёс Том, не ведясь на ласки, уворачиваясь от них.

Шулейман заткнул ему рот поцелуем и бесцеремонно вставил палец. Зажмурившись, Том прогнулся в пояснице, вперёд, поскольку в строго вертикальном положении палец вошёл под непривычным углом.

- Оскар! – возмущённо прикрикнул Том, ладонями ударив супруга по плечам, и строго посмотрел в лицо. – Вынь.

- Почему? – бессовестно вопросил в ответ Шулейман, второй рукой обхватывая Тома за поясницу. – И с чего ты взял, что секса между нами не будет?

- Потому что сейчас не будет, - непреклонно сказал Том, вертясь, что у него не очень получалось, в попытке вырваться и соскользнуть с поправшего границы тела пальца, слишком отчётливо ощущаемого внутри.

Шулейман его выслушал и поступил по своему, согнул погружённый в горячее палец, находя точку простаты, и с точно выверенным нажимом погладил. Тома снова выгнуло с ярким страдальческим выражением на лице, против воли прижав к нему. Изломив брови, Том жалобно, с ноткой детской капризности произнёс:

- Ну Оскар!

Покрывая покусывающими поцелуями его шею, надёжно удерживая одной рукой, пальцем второй Шулейман погладил ободок сфинктера и ввёл внутрь второй палец. Том задёргался, вырываясь, но силы были как всегда не равны. Оскар развёл пальцы ножницами, растягивая, раскрывая мышечное кольцо.

- Оскар, между нами сейчас всё равно ничего не будет, - упрямо говорил Том, раз от раза упираясь предплечьями в грудь Оскара и отворачиваясь от его поцелуев. – Вытащи из меня пальцы. Мы сюда помыться пришли. Ты меня слышишь?

Был твёрдо намерен не допустить близости потому, что если они сейчас займутся сексом, то только начавшийся день закончится. Неизвестно когда дойдут поесть, едва ли поговорят о чём-то серьёзном. Оскар его залюбит до состояния желе и потери связи с реальностью, когда можешь только глупо блаженно улыбаться, а то и вовсе до потери сознания, что в его ситуации опасно.

- Слышу, - отозвался Шулейман, поцеловав в косточку на нижней челюсти. – А пофиг.

- Что пофиг? – не понял Том и строго глянул на него. – Оскар, я не дам. Я серьёзно. Да вынь ты! – вновь дёрнулся, с тем же нулевым успехом.

- Нет.

- В чём смысл совать в меня пальцы, если ничего большего не будет? – хмуря брови, спросил Том, искренне недоумевая, зачем так делать.

- Мне нравится, когда в тебе находится хотя бы какая-то часть меня, - ответил Шулейман с очаровательной широкой ухмылкой.

- А мне нет, - категорично заявил Том, полоснув острым взглядом, как лезвием по лицу.

Но понял, что его слова прозвучали слишком резко, обидно для любящего сердца, да и не были они правдой

- Сейчас нет, - смягчившись, поправился Том, вкрадчиво заглядывая Оскару в глаза. – Давай просто помоемся?

Шулейман вроде бы услышал его, отпустил. Но ненадолго. В итоге Тома нагло отымели пальцами, да так приятно, что он забылся от причиняемого удовольствия. Приязненно жмурился, выгибая шею, покачивался, то и дело прижимаясь к Оскару, проезжаясь вставшим членом по его бедру, животу. Поймав проблеск сознания, из последних сил Том оттолкнул его и наконец-то соскочил с мучащих пальцев и вырвался. Шулейман его схватил и развернул лицом к задней стенке, прижал.

- Оскар, нет! – выкрикнул Том не в страхе, но твёрдо давая понять, что любые последующие действия будут насилием.

Насиловать его в планы Шулеймана не входило, он вообще больше игрался [и заигрывался], чем всерьёз терял рассудок от похоти, что не исключало желания, но позволяло подождать.

- Ладно... - протянул Оскар и отпустил Тома, позволяя ему повернуться. Взял лейку душа. – Давай мыться.

Том лейку у него отобрал, включил максимально холодную воду и занёс лейку над головой. Очень быстро задрожал осинкой, но стойко терпел сводящий кости лёд до тех пор, пока от возбуждения не осталось и следа. Опустил руку, отплёвываясь от капель и стуча зубами. Шулейман, со скрещенными на груди руками наблюдавший за ним на протяжении измывательства над собственным организмом, окинул его взглядом и сказал:

- Теперь ты просто обязан остаться, потому что имеешь все шансы простудиться. Ухаживать за тобой больным я не против, это приятно, но больной Джерри – это что-то из кошмаров.

- Думаю, Джерри сам о себе позаботится... - пробормотал Том, роняя с волос ледяные капли.

- Ага, уйдёт куда-нибудь и тихо сдохнет, как и положено крысе, - хмыкнул Оскар. – На него мне плевать, но ты как?

- Крысы тоже уходят? Я думал, только коты...

- Иди сюда, Кот, - Шулейман раскрыл руки и шагнул к Тому.

Том глянул на него недоверчиво, вновь напрягшись, предчувствуя новый круг домогательств.

- Не бойся, - добавил Оскар. – Приставать не буду, только погрею.

Поверив, Том подошёл и дался в объятия, обжигающе холодный прижался к горячему телу. Шулейман обнимал его, мелко дрожащего, стараясь прикрыть руками как можно больше тела, ненавязчиво растирал кожу.

- Какого хрена замораживаешь себя, если боишься холода? – спросил Оскар в мокрый висок.

- Это самый растиражированный способ сбить возбуждение, - негромко ответил Том, думая, что мог бы так заснуть, стоя в душевой кабине и прижимаясь к Оскару, положившись на его грудь. Ему было невероятно уютно.

- А самый действенный – кончить, - экспертно заметил Шулейман.

Том поднял голову с его плеча.

- Оскар...

- Ага, помню – сейчас не дашь.

Оскар отпустил его, взял душевую лейку и настроил температуру воды тёплую, почти горячую. Облил Тома водой, окончательно разбивая власть холода, и собрался его помыть, но Том намерение не оценил и не принял, отступил.

- Оскар, это уже чересчур. Я не недееспособный и мне не два года, чтобы меня мыть. Я прекрасно справлюсь с этим сам.

- И? – произнёс в ответ Шулейман. – Я хочу тебя помыть не как ребёнка или инвалида, который не может себя обслуживать, а как своего партнёра. Это нормальная практика. Ты тоже можешь.

- Да? – недоверчиво переспросил Том.

- Да. Мне тоже будет приятно.

Том подумал и, приняв предложение о взаимном мытье, заявил:

- Я первый.

Шулейман согласился и вручил ему лейку, встал в ожидании Томиных действий. Том взял с полочки гель для душа и снова призадумался, глядя на Оскара в полутора шагах перед ним. Взгляд блуждал по атлетическому телу с вечно загорелой кожей, по широким плечам и шикарному мощному торсу с цветной мультяшной татуировкой на груди слева. Всё это выглядело крайне соблазнительно, и Том понимал, что, касаясь, едва ли сможет не завестись, у него от простого созерцания уже голова и зрачки немного поплыли. Так как бездействие затягивалось, Шулейман вопросительно выгнул брови, а ещё через пару секунд пощёлкал пальцами перед носом Тома:

- Приём, вызывает Земля.

Том моргнул и во избежание предательства собственной идеи велел:

- Повернись спиной.

Подумал, что со спины будет проще не соблазниться. Вылив на мочалку достаточно геля для душа, Том прикоснулся ею к телу Оскара, бережно, сперва несмело растирая, покрывая верх его спины пеной. Идея мытья друг друга, поначалу показавшаяся соблазнительной по причине равноправия, возможности сделать для Оскара то, что и он для него сделает, на практике быстро превратилась в пытку, в сладкую, донельзя приятную пытку. Орудуя текущей пеной мочалкой, случайно касаясь пальцами горячей загорелой кожи с развитыми мышцами под ней, Том впадал в транс и от души прибалдевал, а в ушах с гулом стучали глухие барабаны.

Поддавшись порыву, Том приблизился к Оскару и, прикрыв глаза, не переставая двигать рукой, провёл носом в сантиметре от его кожи. Готов был урчать и повизгивать от удовольствия физического и морального. Но запаха, который забивал аромат геля для душа, оказалось мало. Том прижался щекой к лопатке Оскара, потёрся, пачкая лицо пеной. И так нестерпимо захотелось укусить, что сводило зубы и трясучка засела под ложечкой. Том коснулся манящего тела зубами, царапнул острым краем, не замечая мыльного вкуса во рту.

Шулейман был несколько озадачен тем, что Том делает, но молчал и не мешал – до тех пор, пока, поддавшись животному желанию, Том по-настоящему не впился зубами в его плечо.

- Что за дикий котёнок мне достался?! – развернувшись к нему, возмутился Оскар, переходя на смех.

- Всё-всё, - Том поднял ладонь. – Всё-всё, - повторил для себя, мысленно беря с себя обещание дальше не отвлекаться и заниматься делом.

- Может, я тебя? – прозвучало двусмысленно, но Шулейман ничего такого не имел в виду.

Том мотнул головой:

- Нет. Я закончу. Отвернись.

Красноречивым закатыванием глаз и общей гримасой лица Шулейман выразил то, что ему надоело стоять лицом к стенке – хотелось лицом к Тому, но послушно повернулся спиной. Повторно смочив и щедро полив гелем мочалку, ставшую похожей на маленькое облако, Том вернулся к прерванному делу. В этот раз старался не отвлекаться, следил за собой и выполнял движения с профессиональной точностью, исключающей чувства. Исключающей, да не исключившей. Добравшись до рук Оскара, по которым несколько раз успел провести мочалкой, Том снова завис слегка, задержался, обводя пальцем детали заковыристой яркой татуировки, сплошь покрывающей кожу. Обернувшись через плечо, Шулейман глянул на него, упоённо разглядывающего, кончиками пальцев трогающего рисунок на его предплечье, и улыбнулся уголками губ, но промолчал, чтобы не спугнуть и не смущать.

Пришло время переходить к переду. Но Том, подумав немножко, не попросил Оскара повернуться, а просунул руку с мочалкой ему между боком и рукой, коснулся облачком живота. Но, совершив пару слабых движений, подступил к Оскару и прижался грудью к его спине, телом к телу, обнял поперёк живота и поцеловал в ключицу.

- Хочешь наоборот? – резонно поинтересовался Шулейман, глянув на Тома через плечо.

- Нет. Я просто тебя обнимаю, - ответил Том и отлепился от него.

Шулейман сказал, что нижнюю часть тела помоет сам, но Том не согласился и, придержав его, собравшегося повернуться, за плечо, пружинисто опустился на корточки. Перед носом оказался зад Оскара, такой же загорелый, как и всё остальное тело, и не успел Том приступить к мытью, как Оскар повернулся, и перед лицом оказался уже его пах. Сжимая в руке мочалку, Том медленно поднял глаза. Но отбросил смятение, зародившееся внутри от того, что однозначно истолковал план Оскара, и, стряхнув с мочалки излишки пены, принялся мылить его бедро. Наблюдая сверху, Шулейман беззвучно усмехнулся с его деловитого выражения лица. Он и не строил коварных планов, как развести на минет, но реакции Тома радовали – кажется, ему всё-таки очень нравился Том-невинный мальчик, смущать его было так же занимательно, как иметь дома декоративного динозаврика – что-то уникальное и захватывающее.

- Повернись спиной, - буркнул Том, глядя на его залитые пеной ступни. Ухмыляясь, Оскар повернулся.

Наконец Том закончил, и эстафета перешла к Шулейману.

- Разве моют не мочалкой? – спросил Том, когда Оскар бросил мочалку на пол и налил геля в ладонь.

- Ты выбрал мочалку, я выбираю свои руки, - исчерпывающе ответил тот.

Вспенив гель, он прикоснулся к Тому, круговыми движениями растирая его грудь голыми руками. Том прикусил губу, подрагивал ресницами – уж очень это было интимно. Не пикантно даже в большей степени, а именно – интимно, новый уровень сближения. Том испытал это, когда мыл Оскара, а сейчас, когда принимал скольжение ладоней по телу, ощутил вдвойне. И открылась очевидная истина, что быть обхаживаемым чужими руками не менее приятно, чем касаться самому. Ещё и соски Оскар то ли случайно, то ли намеренно задевал, растирал, прихватывал между пальцами; они у Тома были не особенно чувствительными – особенно чувствительными были другие места, - но мало людей, кто может остаться полностью равнодушным к такому воздействию. От стимуляции соски напряглись, и каждое прикосновение Том ощущал острее, особенно когда Оскар проводил всей ладонью, и чувствовал себя неловко от того, что тело его не слушается и вдобавок выдаёт реакциями.

Оскар брал его руки по очереди, обводил ладонями сверху вниз, намыливал каждый палец. Том старался не кусать губы, но всё равно кусал, не знал, куда ему смотреть – вроде бы надо на Оскара, но сложно, неловко, а если отводить взгляд, то выдаст своё смятение, от которого розовели щёки и пульс тук-тук, тук-тук.

- Ниже пояса я помылся, - сказал Том, подняв руки и попятившись, когда ладони Оскара добрались до его попы.

- А я ещё раз помою.

Шулейман притянул Тома обратно, близко-близко, обхватив одной рукой за поясницу, а мыльные пальцы второй скользнули в ложбинку между ягодиц.

- Оскар, это очень... - сдавленно проговорил Том, чувствуя, как сильные пальцы скользко двигаются сверху вниз, снизу верх, каждый раз касаясь входа, но не договорил слово «неловко».

К его удивлению Оскар не предпринял никаких неприличных действий и руку убрал, прежде чем он успел до конца выразить свои чувства. Его рука перебралась Тому вперёд, и скользкая ладонь прошлась по гениталиям.

- Оскар...

- Тихо, - негрубо цыкнул Шулейман, тем не менее, отбив желание спорить.

Но и на паху Тома он не задержался, перешёл к ногам, муча тем, что перестал активно мучить. А потом поднялся с корточек, перешёл Тому за спину и, подлив на руку ещё геля, обхватил ладонью его наполовину вставший член.

- Оскар... - не оборачиваясь, Том зацепился пальцами за его запястье.

- Тихо, - повторил Шулейман ёмкое требование не сопротивляться, для начала аккуратно, толком без амплитуды двигая рукой.

Хотел просто сделать Тому приятно, безвозмездно подарить оргазм, а свою долю удовольствия позже получит. На данный момент думал только о Томе. Том сам не понял, как согласился: вот он не дышит в напряжении и думает, как отказаться, высвободиться, а вот уже сдался удовольствию, накатывающему мерными, тёплыми волнами снизу и до кончиков пальцев. Прикрыв глаза, он откинул голову Оскару на плечо и прерывисто дышал ртом. Прогибался, прижимаясь ягодицами к паху Оскара, а тот умело стимулировал его, ускоряя темп, и пылко целовал в изгиб шеи, доводя наслаждение до максимума.

Том чувствовал, что вот-вот изольётся, внизу зрел тугой, горячий, пульсирующий комок. Но, испытав первую колкую судорогу, предвещающую в ближайшие секунды яркую разрядку, он открыл глаза и резко разжал сжимающие его пальцы Оскара:

- Стоп.

- От второго оргазма отказываешься? – произнёс Шулейман, окинув повернувшегося к нему Тома непонятным взглядом со смесью недоумения и уважения. – Ого, ты вырос.

Не поняв, что он имеет в виду, Том нахмурился, но почти сразу передумал спрашивать. Оскар добавил:

- Дело твоё. Только в этот раз давай без терапии холодом, естественным путём остывай – или меня попроси.

Задержав на нём взгляд, Том испытал желание попросить Оскара взять в рот. Но проглотил неожиданное волнующее и эгоистичное возжелание, потому что итог будет тот же самый – кончит и размякнет, поплывёт мозг. Да и неловко как-то просить Оскара встать на колени. Но, вытираясь после душа, Тому захотелось попробовать потереть не до конца спавшую эрекцию пушистым полотенцем – интересно, какие будут ощущения, должно быть, необычные. Пришлось срочно в переносном смысле брать себя в руки и убеждать, что не озабоченный с намёком на извращение.

Спустя полтора часа они наконец-то покинули ванную комнату. В коридоре им встретился Лис, залаял радостно, запрыгал, упирался лапами Тому в грудь и повизгивал как щенок, выражая безмерное счастье от возвращения обожаемого хозяина. Том наклонился и, обхватив питомца, поднял на руки, что далось с трудом, поскольку, хоть королевский пудель и не тяжеловес отнюдь среди собак, но и двадцать пять кило – не пушинка.

- Малыш, ты так быстро вырос, - проговорил Том, сердечно улыбаясь любимому питомцу. – Кажется, ещё вчера был щенком, и я мог поднять тебя над головой.

- Иногда я думаю то же самое про тебя, - вставил слово Шулейман, встав рядом и закинув руку Тому на плечи.

Том машинально кивнул в ответ, а затем, задумавшись над смыслом его слов, нахмурился и посмотрел на Оскара:

- О чём ты?

- О тебе, - просто ответил Шулейман и не утрудился объяснениями, взял Тома за локоть. – Пойдём. Поставь собаку на пол.

- Не поставлю, - Том крепче обнял любимца и отвернул от Оскара. – Я соскучился по нему, и Лис тоже соскучился.

- Тогда отдай мне, он тяжёлый.

На попытку Шулеймана забрать его силой Лис зарычал и клацнул в воздухе зубами, предупреждая, что будет защищаться и защищать. Запомнил, что Оскар обижал его хозяина, и готов был за своё двуногое божество снова впиться клыками в тело. Шулейман отдёрнул руку и затем потряс пальцем перед собачьей мордой:

- Зря я тебя купил. Достался бы тому арабу и поделом тебе.

- Оскар, не ругай Лиса, - Том осуждающе взглянул на супруга и удобнее перехватил любимца. – Он просто не любит насилие и хочет побыть со мной.

Вытянув шею, он примирительно чмокнул Оскара в щёку, и тот сказал:

- За нормальный поцелуй прощу.

Том с улыбкой закатил глаза, и Шулейман притянул его к себе за ворот футболки и развязно поцеловал, едва не насилуя языком рот. Находящийся между ними, прижимаемый Томом к груди Лис не мешал их лобызаниям, но через какое-то время повёл носом и, рассудив, что Оскар вкусно пахнет, лизнул в шею. От щекотки Шулейман дёрнул плечом и отпустил губы Тома, говоря псу:

- Не подлизывайся, с нами в постели ты не окажешься ни при каких условиях.

- Оскар, не надо так шутить. Мне от одной мысли противно, - поморщился Том, крепче обнимая своего взрослого малыша.

- Мне тоже. Потому и говорю – ни при каких условиях.

Оскар поцеловал Тома в лоб, взъерошил волосы у него на затылке, в довесок шлёпнул по попе и снова сказал поставить собаку на пол. Том не послушался, на руках отнёс на кухню счастливейшего пса, почувствовавшего себя щенком и любовно заглядывающего ему в глаза. Отпустил на пол, наполнил миску кормом и сам опустился рядом на колени. Гладил любимца по хребту, пока тот с аппетитом уплетал мясной поёк.

На кухню прибежал Космос, остановился, напряжённо разглядывая Тома, недоверчиво обнюхал его, обойдя по кругу. Удостоверившись, что перед ним тот хороший человек, которого он знает с первого дня здесь, который кормит, гуляет с ними и играет с его братом, а не его злой близнец, в качестве приветствия пёс ткнулся носом Тому в бедро и перешёл к своей миске, также приступая к трапезе. Оскар в очередной раз отметил про себя, как по-разному на Тома и на Джерри реагируют животные и как удивительно точно понимают, кто перед ними, невзирая на одно тело, один запах, на который, согласно науке, и ориентируются собаки. Вот и не верь после этого, что животные видят больше людей – и впору поверить, что Джерри имеет больше отношения к бесам и прочей мистике, чем к психиатрии, поскольку никогда не слышал, чтобы животные остро реагировали на психиатрических больных и проявления болезней и расстройств.

- Знаешь, - заговорил Том, продолжая гладить Лиса, но обращался не к нему, а к Оскару, - мне кажется, что всё в порядке. Я никогда не чувствовал Джерри и не чувствую, только у него со мной так было, потому не могу сказать, что больше не ощущаю его, но я чувствую, что всё хорошо. Не надеюсь особо я ни на что, такие ощущения ненадёжная вещь, но сейчас у меня такое чувство, будто я не исчезну. Будто раскола больше нет. Как думаешь, это возможно? – он перестал наглаживать пса и обернулся к Оскару. – Может быть такое, чтобы раскол исцелился сам по себе?

- Вполне может быть, - ответил Шулейман, серьёзно задумавшись над его словами. – По сути, то, что произошло в прошлый раз, и есть – самоисцеление. Имеется вероятность, что оно могло произойти просто так, без каких-либо особых действий – или эти действия Джерри уже совершил.

- Уже совершил?

- Раз ты не знаешь, в чём причина раскола, то мы не можем утверждать, что Джерри уже не сделал всё для его сращения, - развёл руками Оскар.

- Действительно... - задумчиво проговорил Том, взглянул на Лиса, и пёс, оставив опустевшую миску, лизнул его ладонь. Отвлёкшись на секунду, Том улыбнулся ему, своему пушистому любимцу цвета шампанского, завершил мысль. – Но я утверждаю, что причина раскола вообще нет, - он снова обернулся к Оскару.

- Тем более, - кивнул тот, сложив руки на груди. – Нет причины – нет глубокого раскола.

- Как в тот раз, когда Джерри появился на три дня?

- Не очень верное сравнение, но пусть. Не утверждаю, что всё позади, как бы мне того ни хотелось, но так может быть. Всё можёт быть.

- Думаешь? – повторил Том, словно не веря в версию, которую сам озвучил, нуждаясь в подтверждении от человека умного, профессионально разбирающегося в теме, слову которого во всём доверял.

- Предполагаю, - ответил Оскар, одним словом повторяя, что не верит (верит, конечно, очень-очень хочет верить), но и не отрицает вероятность.

Том кивнул и отвернулся обратно к Лису, который сидел рядом, вывалив язык, и жаждал его внимания, ласки, в идеале – активных игр. На Том и остановились, что всё может быть, что означало подвешенное состояние, в котором нет никакой определённости, находящееся точно посередине между «хорошо» и «плохо».

Поднявшись, Том окинул пустую плиту тоскливым взглядом и заглянул в холодильник, привычно соображая по факту, что будет готовить на завтрак. Достал необходимые продукты и лоток со свежими ягодами, чтобы занять рот в процессе готовки. Шулейман закурил, наблюдая за ним, замешивающим основу для будущего блюда в большой пиале. Ещё до того, как Том приступил непосредственно к подготовке продуктов, Оскар предложил позвать Жазель, чтобы она завтрак быстренько приготовила, но Том отказался – он любил готовить, особенно не для себя одного, и не сознавал, никогда не задумывался, почему так любит делать это для них с Оскаром, ревностно отвоёвывает у Жазель кухню и организацию их питания. Иногда все три приёма пищи готовил и получал истинное удовольствие и удовлетворение.

Оскар выпил полчашки кофе – с молоком благодаря Тому, который не спросил его и прилично разбавил чёрный напиток, рассудив, что крепкий чистый кофе натощак пить вредно и пора от этой привычки отвыкать. Оставил кофе на столе и подошёл к Тому, усердно нарезающему к омлету овощи, которые надо будет ещё припустить на сковороде. Периодически он не глядя подхватывал с тарелки ягоду и отправлял в рот. Шулейман обнял его со спины, прижался, слегка покачивался из стороны в сторону. Том не реагировал.

Не получая ни реакции, ни сопротивления, Шулейман не останавливался. Стискивал так, что Тому наверняка было трудно дышать; целовал шею, ключицы, уши; обжимал впалый живот; тёрся пахом о маленький зад. Том игнорировал его так долго, как только мог, несколько раз слабенько попросив отстать. Но не выдержал, когда Оскар, оголив его плечо, предварительно обцеловав, облизав, весьма ощутимо укусил.

- Ай, больно! – дёрнулся Том.

- Мне хочется от тебя кусок откусить, - с блуждающей усмешкой на губах говорил в ответ Оскар, снова обняв повернувшегося к нему Тома, смотря в лицо с не очень здоровым блеском в глазах и прижимаясь нижней частью тела, танцую его лёгкими покачиваниями. – Чтобы, если ты исчезнешь, со мной осталась часть тебя.

- Ненадолго она останется, - пробормотал Том, высвободившись и потирая больное место.

Оттянул ворот футболки и взглянул на укушенное плечо – не до крови Оскар впился в него, но на плече остались яркие отметины зубов. Том обиженно посмотрел на Оскара:

- Не делай так больше.

- Ты тоже меня кусаешь. Теперь мы квиты.

- Больше не буду так делать, - сказал Том, примирительно подняв ладони. – Я понял, что это больно.

- Делай, - мотнул головой Шулейман и с ухмылкой притянул Тома к себе. – И я буду делать.

- Не надо. – Том упёрся ладонью в его грудь и отклонился назад, насколько позволял крепкий захват посередине спины. – Отпусти. Пригорит же.

Нехотя Шулейман отпустил его, но через полминуты снова пристал сзади, обхватил, раздражал нервы, дурил голову ласками. Том дёргал плечами, втягивал шею, пытаясь укрыть нежные чувствительные места от посягательств, но как черепаха не умел, а по-человечески не спасало. Оскар массировал его загривок, отчего в глазах блаженно мутилось, ерошил волосы, посылая по телу мурашки. Потянул Тома за волосы на затылке, принуждая вытянуть и выгнуть шею, поцеловал переднюю поверхность горла, обвёл языком выпуклость кадыка, прикусил, перегреваясь и плавясь от удовольствия прикасаться. Неожиданно он открыл для себя, что мужской кадык – крайне сексуальная часть тела. Тянуло снова и снова касаться губами и языком, цеплять зубами этот хрящевой излом.

По телу Тома то и дело пробегала внутренняя дрожь, от которой колени слабли и размягчалась воля. Но он был твёрдо намерен не сдаваться

- Оставь меня в покое, - Том уклонялся от поцелуев и пытался стряхнуть со спины настырного не в меру любвеобильного мужа. – У меня с утра во рту ничего не было. Я есть хочу. Хочешь, чтобы я упал в голодный обморок?

- Ты уже полпачки ягод схомячил, дотянешь до полноценного приёма пищи, - не согласился с ним Шулейман и взял под челюсть, чтобы поцеловать в губы.

Том вывернулся и вместо своего языка ловко сунул ему в рот клубнику. Шулейман ягоду прожевал, проглотил и сказал:

- Кажется, я знаю, что мы обязаны попробовать в постели. Тебе точно понравится. Но не сейчас, потом как-нибудь.

Том вопросительно выгнул бровь, но затем, отрицая собственный интерес, мотнул головой:

- Ничего не хочу сейчас об этом слышать.

- И не надо. Будет сюрприз.

От второго поцелуя Том тоже увернулся, отвернулся обратно к плите, на которой в двух сковородах доходил завтрак, и получил хлёсткий шлепок по попе. Оскар прилип к нему, вновь обхватив сильными руками, бесстыдно, будто так и надо вжимаясь жёстким бугром вздыбленной ширинки в ложбинку между ягодиц. Ощущая его красноречивое, заражающее возбуждение, Том опасался, что Оскар полезет ему ниже пояса, где всё также не было в спокойном состоянии.

- У нас что, второй медовый месяц? – дёргая плечом, вопросил Том, когда Оскар снова полез целовать во все открытые досягаемые места, и повернул к нему голову.

- У нас счастливое воссоединение. Я предупреждал, что буду на тебе отыгрываться. Ты здесь, я отыгрываюсь, - бессовестно отвечал Шулейман, явно получая недурственное удовольствие от всего происходящего, в том числе от этого диалога. – А когда ты выздоровеешь, у нас начнётся бесконечный медовый месяц, - он наклонил голову и поцеловал Тома в плечо, задевая оголёнными усмешкой влажными зубами.

Ладонь огладила ягодицы и скользнула вперёд. Том перехватил его руку и отвёл от своего паха, отвечая:

- В таком случае у меня точно начнутся проблемы определённого толка.

- Я тебя и таким буду любить.

- Не уверен, что возможно не изменить отношение к человеку с такой неприятной проблемой.

- Подумаешь, - в своём репертуаре не признал проблему Шулейман. – Это не самое плохое твоё состояние.

- «Большое» недержание не самое плохое состояние? – Том обернулся и серьёзно, скептически посмотрел на него. – Ты вправду так считаешь?

Держа руки сцепленными на его животе, Оскар пожал плечами:

- Заткнёшься пробкой, и дел-то. Или операцию тебе сделаем по стяжке мышц. Любой вопрос решаем.

Том укоризненно покачал головой, но ничего не сказал и выключил огонь. И, когда Оскар продолжил свои наглые приятные манипуляции, теперь мешая снять со сковороды крышку и переложить завтрак на тарелки, сказал:

- У меня под рукой больше десятка ножей. Не нарывайся.

- Боюсь-боюсь, - с нахальной усмешкой не отступился Шулейман.

- Я тебя сейчас сковородой ударю, - пригрозил Том, мельком бросив через плечо суровый взгляд.

- Я жертва домашнего насилия – это нонсенс.

Сомкнув ладонь на ручке свободной чистой увесистой сковороды, Том резко развернулся и замахнулся. В сторону замахнулся, поскольку, конечно же, не хотел ударить на самом деле. Шулейман также взялся за сковороду, и Том двумя руками не смог её вырвать, в то время как Оскар спокойно удерживал её одной. Обозлено засопев, Том замахнулся ногой, но также без малейшего старания попасть по цели, в чём был похож на журавля с судорогой.

- Нечестно пользоваться физическим преимуществом, - капризно заявил Том.

- Будь ты сильнее, ты бы считал иначе, - ответил Оскар, продолжая спокойно удерживать сковороду одной правой.

В ответ на справедливое, наверное, всё-таки справедливое и потому колкое замечание Том забавно наморщил нос. Подёргал сковороду. Разжав пальцы, он резво обогнул Оскара, задиристо стукнул ногой по попе и отбежал. Схватил другую сковороду и вытянутой рукой выставил её перед собой, двигаясь так красиво, словно в руках у него была шпага, а не посуда, делающая всё происходящее нелепым и смешным.

- Хочешь подраться на сковородах? – осведомился Шулейман, у которого осталось первое орудие.

- Почему бы и нет?

- Ты же умираешь от голода?

- У меня открылось последнее дыхание. Оно поможет мне победить, - Том горделиво вздёрнул подбородок. – Месье, я вызываю вас на бой, - он почтительно склонил голову и вновь принял стойку готовности к атаке, с вызовом и в ожидании глядя на противника. – Защищайтесь.

- Туше.

С такой интонацией и соответствующим выражением лица Оскар сказал это, что Том совершенно не героически прыснул смехом, но быстро взял себя в руки и вернулся в позу бесстрашного славного бойца.

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком. Том вёл себя так, словно нет беды, что точно была, что расколола жизнь надвое [на двое] и поставила счастье под вопрос. И Оскар заражался его настроем и совершенно искренне забывал о том, что должен задумываться. Что над ними завис жуткий двуглавый монстр, бросающий тёмную тень шипастых крыльев, что затих сейчас, но закрыл ли глаза навеки? Как будто у них есть гарантированное завтра и можно валять дурака. Как будто есть бесконечное завтра, что закончится лишь тогда, когда уста одного из них лишатся дыхания.

Но как ни был велик соблазн поребячиться, Оскар остался взрослым. Собой.

- А по жопе сковородкой? – спросил он.

- Почему все твои угрозы связаны с моей пятой точкой?

- Люблю её очень, - ухмыльнулся Шулейман и сделал шаг к Тому.

Том снова поднял оружие и сказал серьёзно и угрожающе:

- Предупреждаю – если в ходе наших действий завтрак окажется на полу, я тебя покусаю.

Дуэль ограничилась одним ударом, в котором столкнулись, звякнув друг о друга сковороды, потому что следующим движением Шулейман выхватил у Тома оружие и замахнулся своим. Обезоруженный Том инстинктивно закрыл лицо сжатыми в кулаки кистями и втянул голову в плечи. Оскар опустил руку. Ничего не меняется – Том по-прежнему боится насилия, неважно, кто перед ним и сколько времени прошло. Быть может, хоть Криц сумеет сломать в нём «реакцию жертвы».

- Ты победил. Противник сражён твоей умилительностью, - сказал Шулейман и водрузил Тому на голову в качестве короны победителя сковороду, что держалась плохо по вине низких бортиков, но как-то зацепилась.

Опустив руки, Том глянул на него, и Оскар добавил:

- Поздравляю с безоговорочной победой.

- Такая себе победа, - кисло заметил Том, придержав съезжающую «корону».

Понимал он, что его шансы одержать победу в каком-либо честном физическом бою с Оскаром ничтожно малы, но был не против проиграть, если до этого выложится, покажет, на что способен, и тоже измотает противника. А поддавки его расстраивали, они показывали, что его настолько не считают нормальным мужчиной и хоть сколько-нибудь достойным противником, что не дают шанса побороться на равных. Это заставляло чувствовать себя жалким.

- Самый лучший бой – этот тот, который не состоялся, - с профессорским видом ответил Шулейман. - И неважно, каким путём достигается цель, главное – результат. Ты можешь разбить противника одним своим видом, пользуйся этим. Поучись у своей альтер, - Шулейман усмехнулся уголком рта и похлопал его по плечу.

Сказано – сделано. Взяв на вооружение не использование обаяния или сексуальности в корыстных целях, а то, что эффект неожиданности решает, Том поставил направившемуся к столу Оскару подсекающую подножку. И схватил его, взмахнувшего руками, за руку, чтобы не дать упасть. Но не учёл разницу в массе и на пол сверзились оба.

- Быстро учишься, - усмехнулся Оскар и, приподнявшись на локтях, обернулся к Тому. – Но в плане непредсказуемости это Джерри у тебя надо поучиться. И что это было?

- Показал тебе, что я тоже могу. – Том принял сидячее положение и обеспокоенно посмотрел на него. – Ты ударился?

- Мне не так больно падать, как тебе. А ты?

- Я на тебя упал.

Том наконец-то накрыл на стол, и они сели завтракать, дыша ароматом свежесваренного кофе, вьющимся из двух чашек. Примерно в середине трапезы Том заговорил:

- Оскар. Ты вчера говорил про моё лечение, - он смотрел то в тарелку, то на Шулеймана. – Когда это будет?

- Думаю, можно повременить. Ты остался, и ты утверждаешь, что, возможно, всё закончилось. Не вижу причин класть тебя в клинику немедленно. Может, в этом вовсе уже нет необходимости. А если вернётся Джерри, его я на лечение и отправлю.

- Разве для лечения не должна быть активна настоящая личность? – нахмурился Том.

- Должна, - подтвердил Оскар. – Но ваша ситуация от психиатрических догм далека, так что ни в чём нельзя быть уверенными. Пусть специалисты разбираются, а я им буду подсказывать.

Он выдержал паузу, отправил в рот кусочек, запил глотком кофе и добавил:

- И кстати, ты вернулся к праворукости.

- Да, я заметил... - Том посмотрел на правую кисть и уточнил, подняв к Оскару взгляд: - Я не специально.

- Знаю.

В итоге Том всё-таки попался. В пять забежал на кухню перекусить и столкнулся с Оскаром, которому в этот раз не смог отказать. После трёх волн возбуждения, ни одна из которых не окончилась разрядкой, у него не оставалось шансов остаться при твёрдой воле. Тело почти сразу сдалось, а за ним и разум. Они занялись сексом прямо на кухне. В футболке и полностью голый снизу Том опирался руками на тумбочку и сотрясался под ударами сзади, прогибаясь, жмуря глаза и скрежеща зубами от наслаждения. А на пике так накрыло, что ноги подогнулись, и Оскар пришлось отпустить обмякшее тело и позволить опуститься на пол.

Сидя голым задом на полу, Том прислонился спиной к тумбочке и плывущим взглядом смотрел перед собой, а губы тянула непреднамеренная и неконтролируемая блаженная улыбка. От прединфарктного биения сердца вибрировала грудина. Оскар приземлился рядом с ним и, подождав немного, с ухмылкой напомнил о себе:

- Я ещё не всё.

- А я всё, - с бессовестным кокетством ответил Том, сверкая улыбкой, как самый счастливый на свете человек.

- Иди сюда, - Шулейман похлопал себя по бёдрам и потянулся к нему, желая продолжить ещё больше от того, что Том играл в недотрогу.

Том отклонился от его руки, но немного позже подполз и перекинул колено через бёдра Оскара, седлая его, как тот хотел.

- По-моему, так не получится, - произнёс Том и, приподнявшись, через плечо взглянул на ноги Оскара. В этом положении нужные части тела не соединялись.

Также заглянув Тому за спину, прикинув и убедившись, что поза неудобная, Шулейман сказал:

- Давай так. Перевернись.

Он повернул Тома спиной к себе, потянул за широко расставленные бёдра и провёл пунцовой головкой между ягодиц, размазывая нагретый телом гель.

- Оскар, не надо... - передумал Том и подался вперёд.

Но Шулейман притянул его обратно и натянул на свой член, что как в масло вошёл в размягчённое горячее нутро. Том вскрикнул не от боли, дёрнулся, выгнулся. Не сидел спокойно, сопротивлялся, прикрикивал на Оскара, как нехорошо он поступает, но стонал без притворства. Это было похоже на насильственное принуждение, от которого оба получали удовольствие и «жертва» не так уж всерьёз не хотела продолжать. Игра без игры.

Оскар надавил Тому между лопаток, укладывая на свои ноги, и, крепко придерживая за бёдра, двигался в нём. Лёжа в какой-то странной раскоряченной позе со снующим в заднем проходе каменным членом, Том подвывал от кайфа и скрёб по полу немеющими, бессмысленно сгибающимися и разгибающимися пальцами. Подняв голову, он мутящимся взором заметил Лиса и Космоса. Псы стояли на пороге и с интересом наблюдали за ожесточённым совокуплением хозяев.

Ощущая неумолимое, гулом отзывающееся в голове приближение второго оргазма, а может, и третьего сразу, с ним так бывало, Том замахал рукой, пытаясь прогнать собак, но те не двигались с места. Лис только ухом повёл, а Космос его конвульсии вовсе проигнорировал.

- Оскар, прогони их! – отчаявшись, едва не в истерике выкрикнул Том, для которого было слишком трахаться на полу под взглядами их питомцев.

Оскар повторил его махи руками, прикрикнул на псов, отдавая команду пойти прочь с кухни, но и его животные не послушались.

- Оскар!

Притормозив, Шулейман снял с запястья часы и бросил ими в собак. Космос, в которого попал аксессуар, отступил, но не убежал, а понюхал отлетевшие на пол часы и, сев, снова устремил на хозяев взгляд. Лис также понюхал часы и сел рядом с братом.

- Оскар! – Том снова попытался вырваться, но куда там.

Так и заканчивали. Том, хнычущий от того, что голову разрывали одновременно подкатывающий экстаз и стыд. Оскар, злящийся на собак, что могли всё испортить, и игнорирующий их. И собаки, наблюдающие живое кино для взрослых. В момент разрядки Тома ослепило белой вспышкой, и на некоторое время всё потеряло значение.

Сев, Том вновь привалился спиной к тумбочке и упёрся в неё затылком откинутой головы, переводя напрочь убитое дыхание. Подошёл Лис, тихонько лизнул его руку около локтя. В первые секунды Том заулыбался и почесал пса за ухом, но, опомнившись, начал закрываться руками и отгонять его. Испугался, что любимец лизнёт его – там. Понимал, что в этом не будет никакого подтекста, но не готов был с этим жить и повторять себе: «Ничего страшного не произошло».

Том схватил трусы и подскочил на ноги, от этого мимолётного напряжения по ногам потекло. Очаровательные ощущения – когда сзади и спереди мокро и липко. В кавычках очаровательные. Иногда Том не замечал их, одевался и продолжал день, но в другие разы они раздражали, и ему всегда не нравилось, когда текло по ногам, замедленно, вязко, щекоча кожу тёплыми каплями. Том надел трусы, но на большее его не хватило, и он упёрся лицом в плечо также поднявшегося Оскара.

- Надо в душ. Я без сил, - кратко высказался Том.

- Перед сном сходишь.

- Надо сейчас, - вздохнул Том. - У меня мокро, липко и течёт.

- С каких пор ты стал таким чистоплотным? – осведомился Шулейман.

- Я чистоплотничаю, когда чувствую себя некомфортно. Сейчас мне некомфортно.

Вечером Том не очень намеренно задумался о том, что же произошло, по какой причине он вновь раскололся – притом, что Джерри существовал как отдельная личность, а он оставался таким, как до раскола, в слитом виде. Слитом, но расколотом. В самой этой формулировке, верно отражающей текущую картину болезни, было противоречие. Как так может быть? Почему? Зачем? В чём смысл? В чём смысл раскола, если он сам – какая нелепица! – не понимает, от чего психика его спасает? Потому что спасать не от чего!

Что произошло? Том видел всё, что видел Джерри, потому в отличие от Оскара помнил, что в списке предполагаемых причин раскола был ещё один пункт. Пункт, который потом почему-то исчез, и он Оскару об этом не сказал. Брак. Том склонен был полагать, что в этом коротком слове, поставленным на последнюю позицию, есть смысл, большой смысл. За последний год он действительно так и не научился жить в браке, не привык к тому, что они связаны официальным союзом, означающим крепкие узы, отличные от всего того, что было до, в которых тоже так и не разобрался. Тому катастрофически не хватало перед глазами примера семьи, чтобы он мог понять, что означает – быть в браке, быть семьёй, которую они начали строить, что вызывало у него ступор и ужас от непонимания, как быть частью этого союза, частью семьи, не родительской, а собственной, взрослой. Он не чувствовал себя комфортно в браке, в котором постоянно тревожился то из-за потери свободы, то из-за своей ущербной неспособности быть полноценной половинкой ячейки общества, то из-за того, какая роль ему отводилась в их семье, то из-за десятка других причин, так или иначе вытекающих из его растерянности и страхов.

Казалось бы, ответ найден, пазл сложился. Причина раскола – в браке. В их с Оскаром союз ведь и охрана, и прочие выделенные причины входят. Этакое комбо всё в одном, корень зла. Том поверил, что проблема в браке, на это всё указывало. Но – он не хотел разводиться. Сейчас, конкретно сейчас, сегодня и вчера, ему было хорошо, как давно не было. Он был счастлив и совершенно точно не хотел рвать отношения с Оскаром.

А значит, проблема не в браке. Потому что причина должна быть такой, которую можно исправить, а нельзя исправить то, что не нуждается в исправлении. Вернее, можно, конечно, но в чём смысл разводиться, если он не ощущает в этом необходимости?

Но что тогда? Что-то не складывается... И складывается прекрасно, но безвыходно и потому бессмысленно.

Том чувствовал, чувствовал, что составленный Джерри список причин имеет прямое отношение к новому расколу, даже если он сам ничто не считает достаточно весомой проблемой. Поскольку Джерри никогда не ошибается. И пусть ныне Джерри сам не знал наверняка, что именно породило раскол, Том ощущал, что он взял верный курс. Потому что между ними связь, что позволяет Джерри всегда быть правым, даже когда Том готов его [себя] убить за те или иные действия.

Но в списке Джерри очевидно прослеживается связь всего с браком, даже выделенные им временные рамки «до лета всё было в порядке» на это указывают. Что было летом? Свадьба и подготовка к ней, тоже не ставшая для Тома приятным делом, потому что ему пришлось читать многостраничные варианты брачного контракта и завещание и соглашаться с претящими ему условиями. Но – разводиться-то он не хочет. Снова тупик.

Быть может, он что-то пропустил, не замечает чего-то?

Том начал вспоминать острые события прошедших полутора лет. Прогнал в голове изнасилование, всё время в плену у Эванеса; нападение в туалете; покушение, отпечатавшееся в памяти свистом пуль и последующим чувством, как холодеет тело, из которого вытекает кровь. Не то. Это страшно, неприятно, но это не причина, а максимум провокаторы. Хмуря брови, Том выискивал в памяти пробелы. Но не нашёл ни одного. Не было пробелов, а значит, и эталонной травмы, хоть головой об стену бейся.

Мысленно Том перерисовал уничтоженный Джерри список, который помнил наизусть. Дважды подчеркнул последний подпункт и внимательно пересмотрел каждую строку. Выбросил воображаемый лист и переписал, сделав пункт «Брак» заглавным, а всё остальное его подпунктами. Так всё выглядело правильно, стройно. Том погрыз кончик большого пальца, задумчиво щурясь. Получается, всё-таки в браке дело. В этом не страшно было себе признаваться, потому что не предавал, а всего лишь не понимал, потому изводил себя и в итоге довёл. Это очень в его стиле: сам придумал проблему, сам довёл её до масштабов реальной катастрофы. Так ведь Оскар о нём говорит? Тревожное недоразумение.

Том решил пока ничего не говорить Оскару, а сначала разобраться в себе самостоятельно. Потому что Оскар мог расценить как упрёк то, что свадьба и последующая семейная жизнь с ним, его сломали. А этого Том по-прежнему хотел меньше всего в жизни. Его тараканы, ему с ними и разбираться. Не надо впутывать и обижать того, кто, несмотря на все заскоки, любит его, пускай Том так и не мог понять, за что, если он такой непутёвый.

Они с Джерри разберутся. Джерри дал и систематизировал почву для размышлений, а он тоже не дурак, не настолько дурак, чтобы в самом себе не разобраться. А потом обязательно всё скажет Оскару, мол: «Представляешь, какая глупость – я настолько запутался в себе, что мне понадобился Джерри, чтобы вернуться на правильный путь». И Оскар даст ему по шее – и будет абсолютно прав.

И оставался ещё один важный вопрос... Что задумал Джерри? Том во всём верил Оскару и подозрениям его доверял и пытался разгадать намерения своей альтер, но не мог. Почему Джерри видит его мысли, а он - нет?

Джерри, Джерри... Джерри есть или уже нет? Если Том разгадал причину раскола, признал её, то в нём более нет надобности.

В ходе размышлений Том понял, что случайно обманул Оскара. Он чувствует Джерри. Не прямо сейчас ощущает, что он скоро проснётся, или, что его больше нет, а в принципе – чувствует. Так, как Джерри его чувствовал. В груди.

Том думал, должен ли он сказать Оскару то, к чему пришёл, и решил, что должен. Поспешил позвать его, пока не засомневался.

- Джерри не может причинить тебе вред, потому что этим он навредит мне. Он этого никогда не сделает, - серьёзно говорил Том, держа Оскара за руку. – И не бойся, что он уйдёт. Он не может уйти. Джерри привязан к тебе тем, что я к тебе привязан. Максимум, что может делать Джерри, это кусать тебя, выводить из себя, и он будет это делать, потому что это приносит ему удовольствие. Но ничего серьёзного он сделать не может.

Том ощущал озарённый лишённый злорадства внутренний подъём от осознания, что Джерри несвободен, намного более несвободен, чем он. Теперь, когда не стало многих запретов, Джерри по-прежнему был птицей в силках. В силках огромных, шикарных, унизанных нитями, в которых запутывался, к которым лип, как к паутине, и был не в силах разорвать эту сеть, что существовала не снаружи, а внутри его.

Джерри рассказывал Оскару его секреты, и Том поступал так же – раскрывал его слабости. Не из мести. А чтобы Оскар знал, чтобы не мучился мыслями, что же Джерри задумал. Если Джерри и задумал, то это не навредит ни им обоим, ни одному Оскару. В конечном итоге Джерри всегда – помощник. Том вспомнил об этом, и стало спокойно. Он осознал, что главный, и ничего плохого не случится. По крайней мере, если Джерри тот же, каким был. А он тот.

Шулейман и так знал, что Джерри не причинит ему вреда, и надеялся, что Джерри не сбежит, потому что его что-то держит. Но услышать это от того, кто связан с ним на уровне нейронов, другое дело. Другое дело, что Джерри не по каким-то разумным причинам не тронет его, а не может этого сделать, как и не может сбежать. Не может, а не отказывается от этого по своим корыстным причинам. Это грело душу.

- Спасибо, - искренне сказал Оскар и коснулся лица Тома.

Том улыбнулся ему уголками губ, помолчал некоторое время и сказал:

- И не бойся, что Джерри переспит с кем-нибудь. Он не...

Мысль оборвалась и потеряла смысл, потому что Том вдруг, слишком живо вспомнил, как Джерри отпраздновал его день рождения.

- Вот сука! – выкрикнул Том, заметавшись глазами.

- Если ты о Джерри, то я в любом случае согласен. Но что случилось? – поинтересовался Шулейман, не понявший его внезапной смены настроения.

- Он... Он... Он... - в голове крутились одни маты и кровь кипела. – Сука!

Том порывисто встал с края кровати, нервно прошёл два шага в одну сторону, в другую, остановился, клокоча от негодования, того и гляди из ушей польётся свист. Он хотел ударить полигамного наглеца, хотел так сильно, что руки чесались и нервы дёргались. Занёс сжатые кулаки согнутых в локтях рук над животом, но вовремя подумал, что бить себя глупо и бессмысленно. До Джерри он никак не сумеет добраться, поскольку Джерри надёжно спрятан внутри его головы, а когда он есть, то нет его. Но будь сейчас Джерри в пределах досягаемости, будь он физически отдельным, Том вцепился бы ему в горло и съездил кулаком по смазливому личику, так он на него был зол! И навалял бы ему, хватило бы злости!

Но злость его не имела выхода, сколько ни распаляйся. Трещащий, плюющийся огнём ад внутри жёг только его самого. Протяжно выдохнув, Том вернулся на кровать, опустив плечи, и озвучил новость:

- Джерри изменил тебе мной.

- Когда? С кем? – удивился Оскар.

Первым делом он подумал на Вайлдлеса, с которым гадина уж больно подозрительно сблизилась, и за две секунды в красках представил, какими способами будет казнить несчастного оступившегося охранника. Вернее, не он сам, а другие по его приказу.

- На дне рождении до твоего приезда. С Бо, - ответил Том, не понимая, как так произошло, почему?

К собственным изменам он относился куда более терпимо, чем к поступку Джерри. Потому что Джерри сделал это без его ведома, согласия и желания! И вообще Том решил больше не изменять, а Джерри всё испортил! Сука! У Тома не хватало злости и обиды.

- Это что за оно? – спросил Шулейман.

- Она, - поправил Том, не смотря на него. – Это девушка. Моя бывшая личная помощница. Помнишь её? – он взглянул на Оскара. - Такая... не модельной внешности.

- Не помню.

Шулейман помолчал, перебрал пальцами по колену и сухо, жёстко усмехнулся:

- Сука. Всё-таки потрахался с кем-то, правильно я подозревал. Только не ту сторону проверял, а ту не проверишь.

Он снова выдержал паузу и махнул рукой:

- Ладно, прошлого не исправить. А на будущее – я бы с удовольствием его кастрировал. Но придётся оставить тебя без части гениталий, а этого я допустить не могу, - с лёгкой улыбкой-усмешкой Оскар положил ладонь Тому на бедро близ паха.

- Да мне без разницы, с ними или без них, - тускло ответил Том, разбитый тем, что его тело снова что-то натворило без него.

- Как это без разницы? – усмехнувшись, Шулейман подцепил его подбородок и повернул к себе хмурое лицо. – А кончать как будешь?

Том пожал плечами:

- Анально, - и снова отвернулся.

Некоторое время он молчал, погружённый в невесёлые тяжёлые думы, пришедшие на смену праведной злобе и топящие в тоске, и обратился к Шулейману:

- Оскар, ты не должен был проверять Джерри на измену пальцами. Если бы ты поступил так со мной, я бы чувствовал себя очень плохо. Хотя... Наверное, за свои измены я заслужил плохо себя чувствовать.

Том совсем скатился в чёрную болезненную меланхолию, в которой заведомо видел себя шлюхой, которую можно прижать к стене и загнать в зад пальцы, потому что с блядью разговор короткий. И смирился с этим. Он и так был блядью, блядью мужского пола, что позволяла себе и в отношениях, и в браке ложиться в чужие постели, а теперь Джерри ещё больше изваляет его в грязи. Оскар обнял его за плечи и искренне заверил:

- С тобой я так не поступлю. Я хоть раз обижал тебя, когда ты изменял?

Том отрицательно качнул головой, вынырнул на поверхность, к свету. В самом деле, чего это он? Оскар его и пальцем не тронул за распутство, даже когда он сам просил ударить, и не ругал, в то время как сам он клял себя последними словами. Том благодарно улыбнулся уголками губ и потёрся щекой об плечо Оскара.

Но...

Том поднял голову и посмотрел на супруга:

- Оскар, почему ты совсем не ревнуешь меня, но ревнуешь Джерри?

- Я его не ревную.

- Ревнуешь.

- Я уже говорил это, но объясню специально для тебя – я не хочу, чтобы Джерри трахался с кем-то твоим телом, поэтому злюсь.

Том отрицательно качнул головой:

- Неважно, как ты это объясняешь, это ревновать.

- О Господи... - Шулейман отпустил его и повернулся корпусом. – Повторяю для особо упрямых – я его не ревную. С чего бы мне ревновать того, кого я терплю рядом только по причине одного с тобой тела?

- Но и меня ты не ревнуешь, - справедливо, но без укора напомнил Том. – Ты разрешаешь мне изменять и спокойно воспринимаешь факты связи на стороне. А когда всего лишь заподозрил в измене Джерри, ты вышел из себя и сделал то, что сделал. Почему такая разница?

- Несколько минут назад ты расстраивался из-за того, что я сделал, а сейчас что, обижаешься из-за того, что я не делаю этого с тобой? – несколько грубо произнёс Шулейман. – Я учту.

- Я не обижаюсь и ни в чём не обвиняю тебя, - Том снова качнул головой. – Я пытаюсь понять, почему. Я тебя слышу. Ты не хочешь, чтобы Джерри пользовался моим телом. Но почему ты мне это разрешаешь, и не просто разрешаешь, а не испытываешь негативных эмоций?

- У моего отсутствия ревности в отношении тебя есть причина, и я её тебе тоже уже объяснял ещё после Марселя, - твёрдо говорил Шулейман. – Я разумно смотрю на ситуацию и выбираю меньшее зло: чтобы ты гулял и возвращался ко мне, а не чтобы ты терпел и ушёл с концами. Такой вот я жалкий, - он развёл руками. – Практически куколд, только мне не обязательно смотреть.

- Но ты не ревнуешь, - повторил Том.

- С чего ты взял?

- Столь острые чувства невозможно контролировать, они сжигают изнутри, ты бы выдал себя чем-то, - разумно объяснял Том. – Это ярко демонстрирует эпизод с Джерри на дне рождения, когда тебя понесло. Я хорошо понимаю, о чём говори, потому что так же схожу с ума от ревности, только я хочу с кулаками не на тебя, а на тех, к кому ты проявляешь интерес.

- Учту, что моя верность может спасти не одну жизнь, - хмыкнул Оскар.

Том не позволил разговору перетечь в шутливое русло и сказал крайне мудрую вещь:

- Людям свойственно ревностно относиться к тому, что они считают своим, и не желать делить это с кем-то. Это в человеческой природе. – Он выдержал короткую паузу и по-прежнему без укора и без обиды, поразительно зрело спросил: - Ты не считаешь меня своим? Или наоборот – считаешь, что я больше никому не нужен?

- Ты себя слышишь? А меня? – вопросил в ответ Шулейман. – Я готов сносить твои похождения на стороне, только бы ты не ушёл. И я только недавно перестал бояться, что в скором будущем ты уйдёшь к тому, кто для тебя будет лучше меня.

- Но к Джерри ты испытываешь это чувство собственничества. Дело не в моём теле, а в личности.

- Какой ты тупой... - Оскар потёр ладонью лицо и жёстко посмотрел на Тома. – Вот, довёл меня. Потом не обижайся, что я тебя обзываю.

- Не буду обижаться.

Том помолчал немного и аккуратно спросил:

- Тебе нравится Джерри, но ты не можешь это признать, поэтому так ведёшь себя?

- Я его душил, по-настоящему. Сам как думаешь? Не знаю, как в твоей вселенной, но в моей это означает, что тебя тот человек как минимум раздражает.

- Со мной ты тоже не всегда был терпимым, нежным и любящим.

- Но тебя я никогда не ненавидел, - также резонно заметил в ответ Оскар. – Ты максимум раздражал меня.

- И Джерри тоже тебя раздражает, ты повторил это не раз.

- В чём ты пытаешься меня убедить? – Шулейман поджал губы, смотрел сурово. – В мазохисты записался? Или нужен новый повод, чтобы пострадать?

- Я пытаюсь тебя понять, больше ничего, - честно ответил Том, не понимая, почему Оскар так злится.

- Окей, понимай, - кивнул тот и вновь вперил взгляд в его лицо. – Повторяю в последний раз – тебя я люблю и считаю своим, а Джерри для меня в первую очередь тот, кто тебя у меня отнимает. Понял?

- Понял. Но это не объясняет разницы твоего отношения...

- Разговор окончен, - отрезал Шулейман, не дав Тому договорить, поднялся на ноги и одёрнул рубашку, что сейчас была навыпуск, расстегнутая на нижние пуговицы.

- Оскар, ты отказывай мне в разговоре, - Том добавил в голос твёрдости, проведя взглядом движения супруга.

- Я отказываю тебе в глупом, ведущем в никуда разговоре. Другую тему поддержу с радостью. Или без радости, но поддержу.

Том не стал настаивать, опустил глаза. Помолчал, думая, и обратился к Оскару по другому, как и было сказано, вопросу:

- Не надо так разделять меня и Джерри. Я понимаю твои чувства и мне приятно, что ты так хочешь, чтобы я был с тобой. Но не надо. В конечном итоге мы две части одного целого. Не смотри на нас как на двух разных людей, это вредно. Каким бы Джерри ни был, воспринимай его как что-то причастное ко мне.

- Я постараюсь, - кивнул Шулейман и сел обратно, заметил важно: – Видишь, я не затыкаю тебе рот, когда ты не несёшь ерунду.

Том улыбнулся губами, наклонил голову и через рубашку поцеловал его плечо, после чего положил на него голову.

Разговаривать сложно. Особенно когда тебя не хотят слушать.

Но счастье стоит того, чтобы что-то придумывать, идти на компромиссы и становиться лучше.

Он ведь счастлив?

Точно счастлив.

Том нашёл руку Оскара и обхватил пальцами.