Глава 6
Слушай, я давно влюбилась в руки у меня на шее;
Сожми сильнее и тогда, я буду ближе к небу.
Могу забрать тебя с собой, но только если хочешь;
Попробуй боль, ее полюбишь, это знаю точно.
Соседи Стерпят, Ai Mori, Влюбилась©
Проснулся Джерри с матом, поскольку разбудил его болезненный удар об пол. Выглянув из-за кровати, он – как иначе? – увидел Шулеймана, который уже не спал и явно был причастен к его падению.
- Зачем? – спросил хмуро.
- Просто так, - раздражающе пожал плечами Шулейман, пребывая в приподнятом расположении духа, причину чего несложно было угадать.
Доволен, сволочь, что сделал гадость. Довольство на его лице выглядело неприемлемо, Джерри чувствовал себя обязанным стереть эту наглую гримасу. Поднявшись, Джерри встал на кровать, прошёл по ней к доку и резким движением надавил ступнёй на его грудь, укладывая на спину, наступил на сердце, заняв самую яркую доминантную позицию победителя над побеждённым. Ладони Шулеймана сомкнулись на его щиколотке.
- Если дёрнешь, я упаду и разобью голову, - проинформировал Джерри, не думая испугаться или убрать ногу.
- Я рискну, - глаза Оскара сузились.
Джерри успел вывернуться, напоследок пнув в живот, спрыгнул на пол и двинулся к двери, не тратя время на надевание штанов и майки.
- Не можешь не сделать ответный ход? – едко спросил Шулейман, потирая ушибленный пресс.
- Всякая сволочь должна быть наказана, - певуче ответил Джерри.
- Тогда чего ж ты недоволен, когда я тебя наказываю?
- Того, что в твоих действиях нет ни последовательности, ни смысловой нагрузки. Будь у тебя мозги, меня бы здесь не было. Сам виноват.
- Иди к чёрту, - выплюнул Оскар, которого гадина с утра пораньше успела достать и утомить.
Джерри повернулся на подступах к порогу и артистично развёл руками:
- Не могу, я уже с ним.
Желваки на челюстях Шулеймана заходили, вены на сжавшихся в кулаки руках проступили ярче, выдавая устремление крови к готовящимся к атаке мышцам.
- Хочешь броситься за мной? – выгнул брови Джерри, подливая масла в огонь. – Давай, устрой погоню за жертвой. Может быть, жертва тебе подыграет.
Оскар и так держался из последних сил, убеждал себя, что не должен вестись, не должен бросаться за ним и воспитывать силой. Ухмыльнувшись, с расстояния глядя в глаза дока взглядом, в котором огненные танцы плясали черти, Джерри поднял руку и поманил пальцем:
- Кис-кис.
Со свистом вышибло пробки, сдерживавшие кипящий, токсичный чёрный пар злого желания переломать гадине кости. Отбросив одеяло, Шулейман выпрыгнул из постели и бросился за сукой, а Джерри – за дверь. По коридорам, стремительно, рискуя разнести половину интерьера квартиры. Оскар не отставал, но и не мог приблизиться настолько, чтобы схватить.
Заскочив за очередной поворот, Джерри затормозил, наткнувшись на Космоса, что тотчас ощерился и принял агрессивную позу. Повернулся обратно, но врезался в грудь Шулеймана, который его не пропустил. Засада. Такую ситуацию он не предусмотрел.
Пёс бросился в атаку. Джерри забежал Шулейману за спину, используя его как живую баррикаду, но это заведомо глупая идея, поскольку собака тоже может оббежать своего хозяина. Клацнули зубы, и Джерри, спасаясь от новых укусов, запрыгнул доку на спину, уцепился как мартышка за пальму.
- Кусай за жопу! – рявкнул Шулейман питомцу.
Космос прыгнул, не смог впиться в маячившую над носом ягодичную мышцу, но зацепил трусы, потянул, раздирая ткань. Джерри попытался подтянуться выше, но по человеку не залезешь как по дереву. В это же время Шулейман пытался расцепить его ноги, обвивающие за пояс. Чуя, что проигрывает, Джерри вцепился зубами в плечо дока, со всей мочи вонзил клыки в плоть, держась ещё и таким образом. Оскар вскрикнул, зашипел, завертелся и скинул с себя кусачую суку.
Джерри подскочил, но не успел убежать. Шулейман швырнул его к стене и схватил за горло, притискивая к тверди. Прижал руки над головой, удерживая обе кисти одной своей, втиснул колени между его ног, чтобы крыса не смогла ударить в пах, спасая свою шкуру. Джерри несколько раз дёрнул руками в проигрышных попытках освободиться, открывал и закрывал рот, силясь сделать вдох, но крепкие пальцы сдавливали горло. Перед глазами находились почерневшие глаза Шулеймана, выскабливающие душу несгибаемым взглядом.
Шутки кончились.
- Оскар... - еле прохрипел Джерри.
Собственное имя из этих уст – триггер, манок. Но оно не развеяло чёрный пар в голове, который не туманил сознание, Оскар сознавал, что делает, и произнёс:
- Обморок способствует переключению. Зачем мне ждать, когда ты что-то придумаешь?
Джерри открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но воздуха для звука не осталось. Пальцы на горле сжались крепче, передавили артерии, отчего начинала кружиться голова. В голове мелькнула мысль, что это конец; вторая мысль: сможет ли Шулейман оказать необходимую помощь, когда добьётся своего? Почему-то казалось, что нет...
В глазах поплыло. Слева раздалось рычание, оставшийся незамеченным Лис вцепился Шулейману в ногу, зарычал и на Джерри, которого Оскар выпустил от неожиданности, и, видимо, вконец запутавшись, кто перед ним и что он чувствует к этому человеку, заскулил, сел, глядя растерянными печальными глазами.
Джерри сидел на полу, с хрипами пытаясь отдышаться, держась за шею. Помятая гортань болела. У поворота, что за спиной Шулеймана, застыла только что подошедшая Жазель; в моменты, когда Джерри отодвигал руку, она видела следы пальцев на его шее, и ей было непонятно и страшно от того, свидетельницей чего она стала.
Заметив домработницу, Джерри выдавил достаточно правдоподобную улыбку и поднял ладонь:
- Всё в порядке, Жазель. Мы... играем, - надломленный физическим воздействием голос не позволил закончить высказывание ровно.
Когда шаги удаляющейся домработницы стихли, Джерри перевёл взгляд к Шулейман, что стоял над ним монументом, более не наступал, и взгляд у него стал не такой жёсткий и жестокий, внезапное нападение любимого Томиного питомца переключило, а появление Жазель остановило окончательно.
- Том хотел подраться с тобой, - сказал Джерри с пола, более не держась за шею. – Но если ты поступишь с ним так, он будет долго бояться.
- Что? – переспросил Оскар.
- Том хотел с тобой подраться, - повторил Джерри потрескивающим голосом, превозмогая дискомфорт.
Поднявшись с пола, он пошёл в сторону кухни, чтобы выпить воды, хотя не был уверен, что сумеет протолкнуть глотки в горло; сейчас ему и просто слюну сглатывать было больно, глотательное движение обрывалось. Шулейман сделал шаг следом, придержал за запястье:
- Стой. О чём ты?
Вместо ответа Джерри, обдав дока холодным взглядом, сказал:
- Ответь на один вопрос: почему ты бережёшь Тома, но стремишься покалечить меня? Себе ответь, - вырвал руку и скрылся за поворотом.
Оскар остался стоять в коридоре. Молчанием Джерри наказывал его, потому что он владел самым ценным ресурсом – информацией. Оба проиграли. Один в порванных трусах, с оцарапанной собачьими клыками ягодицей и удушением, что после расцветит кожу тёмными отметинами. Второй с кровоточащим укусом на плече, очерченным человеческими зубами, и собачьим укусом на икре. Не получается у них быть друзьями. Если так пойдёт и дальше, один из них умрёт.
***
Джерри сел на диван около Шулеймана, подогнув под себя одну ногу.
- Оскар, я не хочу с тобой воевать. За что ты так со мной поступаешь?
- Если хочешь жить мирно, то чего огрызаешься и сам задираешься? – спросил в ответ Оскар, смерив его недружелюбным взглядом.
- Посмотри на себя и на меня, - развёл руками Джерри, - что я могу тебе сделать? Если бы я хотел навредить тебе, я бы взял оружие, но мои руки всегда пусты, - играл настолько искусно, что звучал честнее самой правды, но – играл ли он на самом деле? – Я огрызаюсь, потому что ты меня провоцируешь, задираюсь – тоже. Никогда я не нападаю первым – я только защищаюсь.
- И? Чего ты от меня хочешь? – по-прежнему без расположения и без большого интереса вопросил Шулейман.
- Хочу понять, почему ты так себя ведёшь: ты бережёшь Тома, ты нежен с ним и терпелив, а на меня кидаешься.
- Не знаю, - неровно пожал плечами Оскар и отвернулся к телевизору, чтобы не видеть лица Тома, под которым был не он. – Я хочу, чтобы ты исчез и со мной снова был Том – без тебя внутри.
- Понятно, - произнёс Джерри как будто с сожалением и отодвинулся корпусом, которым до этого был склонён к Шулейману.
Или не будто? Оскар не верил ни единому его слову, сейчас – нет, но что-то в его интонации заставляло мозг скрежетать и сомневаться в собственных сомнениях во всём на уровне, лежащем ниже сознания.
- Очередная игра? – сощурился Шулейман, не давая той, низшей, усомнившейся части сознания права на жизнь и права голоса.
- Нет, - качнул головой Джерри. – Я бы хотел жить с тобой дружно, я говорил тебе об этом в первый день, и, кажется, мне придётся долго это повторять. Если раньше ты не переломаешь мне кости.
Вкупе с последней фразой он выглядел жалко, в том смысле жалко, в каком выглядит сильный человек, уставший быть таковым и сообщающий об этом не прямо, но косвенно. На его руках ещё не зажили, не сошли следы прошлого насильственного эпизода, а хрупкую шею уже украсили новые синяки. В мыслях Джерри в этот момент было:
«Дружно. Пока ты не убедишь меня в необходимости обратного».
- Мы не можем жить дружно, - ответил Оскар. – Ты раздражаешь меня самим фактом своего существования. Если бы не одно с Томом тело, я бы избавился от тебя без сожалений.
Последнее было лишним, сказал столь громкие слова, чтобы показать, насколько плохо относится к Джерри. Чтобы он вынес смертный приговор, его надо вывести из себя так, как это сделал Эванес.
- Неужели я не имею права на жизнь? – жалобно, почти слезливо произнёс Джерри.
- Не пытайся меня разжалобить, - фыркнул Шулейман. – Я не верю ни единому твоему слову.
«Я повторяюсь?», - задумался на секунду по поводу отказа в жалости, ведь Тому то же самое говорил.
- Ты принимал мои черты в Томе. Почему меня ты ненавидишь?
- Потому что в Томе – был Том.
Джерри лёг на бок, подогнув ноги, положил голову на колени Шулеймана.
- Ты серьёзно? – усмехнулся Оскар. – Считаешь меня настолько идиотом, чтобы повестись на столь грубую игру? Только что я сказал, что в Томе был Том, и вот ты ведёшь себя так, как вёл он.
- Я не играю, - сказал в ответ Джерри ослабшим голосом. – Оскар, я устал. Никогда я не мог позволить себе слабости, даже в четырнадцать, пятнадцать лет. Свой шестнадцатый день рождения я провёл в следственном изоляторе и не должен был показывать, что мне страшно. В центре я должен был оставаться сильным и бороться, не показывать, что мне тяжело от того, как ко мне относятся, терпеть, когда мне причиняли боль. Мне было шестнадцать-семнадцать лет и мне чего только не кололи, чего только не делали.
- Не пытайся меня разжалобить, - осознанно повторился Шулейман.
А рука отдельно от тела, отдельно от разума потянулась зарыться в каштановые волосы. Пальцы дрогнули, когда импульс выработанного рефлекса столкнулся с реальностью, в которой ему нет места, и ладонь зависла над головой Джерри. Оскар положил руку на место – не на крысу.
- Я устал, - со вздохом также повторился Джерри. – Всю жизнь я – Защитник, тот, кто всегда спасает, но не имеет права попросить о помощи. Я отказался от всего того немногого, что было мне дорого. Я терпел и прощал, что Том ненавидел меня настолько, что воткнул нож в сердце; смотрел на шрам на груди и вспоминал, как он кричал: «Умри!», он не давал мне забыть, в то время как я его любил и всё делал ради него. Том поступил со мной подло, ужасно, но я не пошёл против него. А я мог. Я сидел в одиночестве в темноте, когда Том уходил к тебе, а мне не к кому было идти...
Говоря свой монолог, Джерри представлял картины другой жизни, жизни, в которой у него был выбор. Может быть, он бы хотел повзрослеть с Паскалем. В восемнадцать поступил бы куда-то, наверное, в другой город, жил в общежитии, навещал опекуна по выходным, на каникулах возвращался домой и знал, что у него есть место, куда может чуть что вернуться, как сейчас лечь на диван и оставить тяжбы за заслоном спинки, за стенами жилища. Может быть, хотел бы прожить жизнь обычного, среднестатистического человека.
Не представлял, куда бы пошёл учиться после школы. У него не было права мечтать. У него не было основанных на интересах устремлений, с которыми хотел бы связать жизнь, - был только план, который на первых порах составил нерационально в силу юного возраста: «Научиться [убивать], заработать денег на поиски, найти и свершить свою миссию».
- К чему этот спектакль? – холодно спросил Шулейман, проявляя в этот раз удивительную стойкость перед подкупающей слабостью, так напоминающей того, перед кем сам был слаб.
- Я уже говорил, что ничего не буду тебе доказывать, - по-прежнему усталым, лишённым обычных едких оттенков голосом сказал Джерри, продолжая лежать на его коленях. – Ты говорил, что хочешь увидеть меня настоящего – вот он я, но ты мне не веришь. Ты видишь мою ложь, но и правде не веришь тоже.
- Серьёзно? – со скептическим пренебрежением произнёс Оскар. – Хочешь сказать, что вот это страдающее, жалующееся и ищущее поддержки – настоящий ты?
- Я не «это», - исправил Джерри без агрессии. - Да, я такой, мне больше нет смысла лгать и притворяться, и я не лгу.
- Вериться с трудом. Уж больно «твоё лицо» похоже на Тома, что наталкивает на обоснованные подозрения, что ты жёстко пиздишь и пытаешься играть на моих чувствах.
- Почему схожесть с Томом кажется тебе странной и неправдоподобной? – Джерри приподнял голову, чтобы посмотреть Шулейману в лицо. – У нас с Томом одно ядро. Разница лишь в том, как мы использовали одинаковые исходные качества: Том вынес на первый план слабую, мягкую сторону, а я выбрал «быть Джерри». У него внутри спрятана сила, а у меня слабая кровоточащая сердцевина.
Оскар нахмурился. То, что говорил Джерри, логически перекликалось с тем, что поведывал об их устройстве Том, но... Что – но?
- Типа, грубо говоря, вы – этакий человек-перевёртыш? Вывернешь Тома наизнанку – получишь тебя, тебя вывернешь – получится Том, – без большого доверия к информации, на основе которой построил вывод, спросил он.
- Можно и так сказать, - чуть кивнул Джерри, не став на месте разъяснять все нюансы. – Вспомни, что рассказывал тебе Том, разве моё поведение и мои слова этому противоречат?
- Исходя из рассказов Тома, тебя здесь вовсе не должно быть, - отрезал Шулейман.
- Но я есть.
Джерри опустился щекой обратно на бедро дока, подтянул колени к животу.
- Я есть, и в этом есть смысл, - снова заговорил он погодя. – Я так хочу жить, ты не представляешь... Не представляешь, каково это – заранее знать, что обречён; каково на самом деле не иметь выбора, потому что в твоём естестве заложена программа определённых действий, против которой ты не можешь пойти. Ни один человек не познает эту абсолютную безысходность...
- Вот и подтверждение того, что ты не человек, - фыркнул Шулейман, оставаясь глух к чужой фундаментальной трагедии. – Тебя уместнее сравнить с роботом, биороботом.
- Я человек, - прикрыв глаза, сказал в ответ Джерри. – Парень, у которого не было выбора... Как в Гарри Потере.
- Тоже мне – «Принц Слизерина», - вновь, веселее фыркнул Оскар.
Джерри улыбнулся:
- Ты смотрел?
- Мало кого обошла стороной данная кино-серия. Но я смотрел не все части, не зашло.
Выдержав паузу, подумав, Шулейман воскликнул:
- Блин, а ты реально похож! Особенно с белыми волосами. Там и основные качества факультета: хитрость и целеустремлённость, если я не ошибаюсь.
- Мы можем нормально разговаривать, я это ценю, - без иронии сказал Джерри.
- Надо будет написать авторке благодарственное письмо, что её творение способно примирить психиатра и проявление психиатрического расстройства, - в своей манере хмыкнул Шулейман.
- Мы можем и на другие темы разговаривать. - Джерри поднялся, проникновенно, на внутреннем изломе заглянул в его глаза. - Разве я о многом прошу? Лишь о толике человеческого отношения да минуте слабости для себя.
Придвинулся, прижался к боку дока, склонил голову на его плечо.
- Можно я посижу так немного? – спросил вкрадчиво, опережая отталкивающий толчок. - А потом мы снова будем друг друга не выносить.
- Ладно, - согласился Оскар, показывая тоном и всем видом своим, что делает одолжение.
Делает одолжение, именно. А сам совсем-совсем не нуждается в этом контакте. Хотел он того или нет, но на поверхности их соприкосновения тепло проникало под кожу, тонкими нитями ползло к сердцу. Знакомое тепло, родное. Джерри был идеальным заменителем того необходимого, кто был недоступен; идеальным, неотличимым, если не захотеть видеть различия. Оскар не признавал, что использует его как компенсацию потребности, но не прерывал объятие, не говорил ничего.
Джерри смотрел телевизор с невинным, соответствующим ситуации выражением лица. Шея в неудобной статичной позе затекала, но он терпел и не менял положения, ведь это для дела. И как девушки в романтичных парочках часами так сидят? Хорошо, что родился мужчиной и является достаточно сформированной и зрелой личностью, чтобы не нуждаться в опоре на сильное плечо. Плохо, что подобное поведение Тома Шулейман считает нормальным и ожидаемым. Его вполне устраивает, что Том занимает «женскую», а то и детскую позицию в их отношениях; его устраивает обезьянка с вечно восторженными глазами, что льнёт и льнёт к нему, взрослому, сильному, знающему и решающему, и, похоже, он и не помышляет, что должно быть иначе.
Ни единым словом излитых доку откровений Джерри не солгал. Но и чувства свои он использовал во имя выгоды. Слабость тоже может быть оружием, иногда слабость – это новая сила. Шулеймана сложно победить в прямом столкновении, он тоже из тех, кто бьётся до последнего и всегда стремится сделать по-своему, но на слабость и нежность покупается, как животное на лакомство. Умный он, но какой же всё-таки примитивный. Вон, сидит довольный уже без малого час, и пусть не признает, что ему хорошо, но тело-то врать не умеет – тело расслабилось, умиротворилось теплом.
Шулейману не равный партнёр нужен рядом, не личность, а живая грелка. Живительный компресс ему нужен на травму недолюбленного мальчика. Том идеален в данной роли; Тому не нужно взрослеть и быть самодостаточной личностью, в противном случае он не будет всецело сосредоточен на любви к Оскару и интуитивном услаждении его непризнанных потребностей, не будет рядом каждую минуту, а ведь Оскар так не любит, когда его оставляют.
Тёплый, знакомый, родной. Только пахнет иначе – другим шампунем. Аромат то ли фруктовый, то ли цветочный, приятный очень – Джерри знал толк в уходе за собой. Оскар перевёл взгляд к макушке покоящейся на его плече головы, телевизор превратился в мерцающий фон, неспособный отвлечь от того, к чему по-настоящему тянулось внимание. Приподнялся непроницаемый заслон отрицания, на крупицу он признал, что находит в Джерри замену, позволяет себе обмануться и находит в этом умиротворение; что ему хорошо. Это плохо? Это предательство? Это доказательство поверхностности его чувств, раз ему достаточно этого тела под боком?
Они одинаковые, если не захотеть искать различия.
Запах проникал в ноздри, в мозг – другой, но он нравился больше, тепло лилось в кровоток. Шулейман позволил себе наклониться и вдохнуть исходящий от волос аромат. Джерри поднял голову, отчего они едва не столкнулись носами, смотрел томно из-под подрагивающих ресниц. И Оскар не понял, кто из них первым потянулся к губам другого, но они встретились в поцелуе, слились, жадно, вкусно сплетаясь языками. Не касались руками и только целовались, проваливаясь в ощущения, в момент, утягивающий в темноту.
«А к чёрту!», - подумал Шулейман, отфутболив здравый смысл и совесть в указанном направлении.
Обхватил тонкое тело, требовательно забрался ладонями под футболку, стягивая вещь вверх. Джерри оттолкнул его руки, разорвал поцелуй, говоря твёрдое:
- Нет.
- Ты издеваешься?! – всплеснул руками Оскар.
- Нет.
- Ты сам меня поцеловал.
- Да, мы поцеловались, но я не собираюсь с тобой спать.
Шулейман смотрел скептически, недовольно и с долей непонимания.
- Тогда зачем это было?
- Поцелуй не всегда прелюдия, иногда это просто поцелуй, - отвечал Джерри. – Возможно, я поцелую тебя ещё не раз. Кстати, мой тебе совет: целуй Тома не только перед сексом.
- Том сам заводится от одного поцелуя и получается, что они оказываются прелюдией, - разведя руками, озвучил Оскар очевидное. – Поэтому я его не трогаю, когда ему нельзя.
Но очевидное для него было лишь половиной очевидного для Джерри.
- А ты всё равно целуй, - настоял Джерри. – Со временем Том привыкнет не выскакивать из трусов всякий раз. Тому очень нравится целоваться, для него это важно, а когда ты не прикасаешься к нему месяцами, он грустит.
Ещё одна осечка в его, Оскара, поведении с Томом. Неприятно осознать, что был неправ, что Том печалился, но молчал, а он этого не видел. В чём ещё он мог ошибаться? Чего мог не замечать?
- Почему Том не сказал об этом мне? – спросил Шулейман.
- Потому что это Том, - ответил Джерри с мягкой улыбкой. – У него нет опыта в отношениях, поэтому он ориентируется на твои слова, твои поступки и считает, что если ты поступаешь так или иначе, значит, так должно быть, даже если ему это не нравится.
- Я попробую, - кивнул Оскар.
Конечно, попробует, целовать чаще несложно – и приятно. Другой вопрос в том, что он сам разживается желанием каждый раз, когда прикасается к Тому.
- Можешь на мне потренироваться целовать просто так, - обыденно-деловым тоном предложил Джерри. – Я точно смогу перед тобой устоять.
Пару секунд Шулейман смотрел на него сощуренным взглядом, пытаясь забраться под кожу, препарировать на составные элементы, и произнёс:
- Каково же всё-таки твоё настоящее лицо? То, что ты демонстрировал ранее, - он указал ладонью на диван, - или это? – обвёл кистью Джерри.
- Человеческой личности свойственна многогранность, - ответил Джерри с оттенком загадочности. – Ты тоже ведёшь себя не одинаковым образом как минимум со мной и с Томом.
- То есть оба варианта – одинаково ты? – недоверчиво уточнил Шулейман.
- Моих образов «Я» гораздо больше, чем два. Если ты перестанешь вынуждать меня всё время защищаться, скорее всего, познакомишься с ними.
Лжёт? Лукавит? Говорит правду? Хрен разберёшь.
Нащупав в кармане пачку сигарет, Оскар закурил. Сделав пять задумчивых, упорядочивающих мысли затяжек, посмотрел на Джерри, нахмурившись, и сказал:
- Ответь мне на один вопрос. Что ты имел в виду сегодня утром, сказав, что Том хотел со мной подраться?
- То и имел. Процесс взросления Том ещё не прошёл до конца, в нём немало нерастраченного ребячества, а детям свойственно бороться, выплёскивать энергию. Это во-первых. Во-вторых, Тому важно чувствовать себя мужчиной, ему нужны доказательства того, что он мужчиной является, а мужественность у него, как и у большинства людей, ассоциируется с определённым поведением, с силой, победами, в конце концов – с физическим превосходством. Он был бы неимоверно счастлив, если бы в честной схватке смог одержать над тобой верх. Но Том боится причинить тебе боль, поэтому никогда не пробовал подраться, и он – просто боится. Всё-таки в нём жива память о том, как его насиловали четверо мужчин, и о том, как ты, взрослый, большой, сильный применял к нему силу.
Шулейман почесал затылок.
- И что мне делать? – спросил. – Завязать потасовку и поддаться?
- Ни в коем случае, - качнул головой Джерри. – Том несколько наивен и верит в чудеса, но он не дурак. Он понимает, что при большинстве обстоятельств не сможет победить тебя; если ты поддашься, это его наоборот обидит и послужит доказательством, что он настолько слабый, что честный бой ему не предлагают: заведомо жалеют. Но ты можешь завязать шутливую потасовку: если всё пойдёт как надо, Том разгорится азартом и поборется. Даже если он не победит, он получит удовольствие от самого процесса - если не окажется сразу уложенным на лопатки и прижатым без возможности что-либо сделать.
Оскар кивнул, принимая информацию к сведению. Джерри поднял палец:
- Кстати, в том числе поэтому, из-за своей поставленной под сомнения мужественности, Тому не нравится выходить с тобой в свет. Он понимает, что появляется на вечерах в качестве твоей «жены»; ему нет места среди мужчин и ваших разговоров, но и к женщинам он пойти не может, как минимум потому, что это усилит его клеймо «среднего пола».
Шулейман выматерился, резко поведя подбородком, отвернув голову. Подкурил вторую сигарету.
- Я так понимаю, бессмысленно спрашивать, почему Том молчал? – спросил он.
- Он пытался с тобой поговорить, что нелегко ему даётся, но ты его не услышал.
Новое отрывистое крепкое словцо сорвалось с губ Оскара, он ударил пальцем по сигарете, стряхивая пепел.
- Видишь, я могу дать тебе то, что не купишь ни за какие деньги – информацию. Ответы, - сказал Джерри через паузу, данную доку на осмысление и размышления. – А ты меня душишь, - в голосе его прозвучала укоризна.
- Я не собирался тебя убивать, - резко развёл руками Оскар, - только придушить до обморока.
- Уверен, что смог бы меня откачать, пока не стало поздно? – Джерри склонил голову чуть набок. – Ты ведь знаешь, что случается с мозгом даже от кратковременного кислородного голодания?
- Знаю, - угрюмо ответил Шулейман.
Джерри вновь дал ему немного времени и затем сказал:
- Всё чаще у меня складывается такое ощущение, что ты хочешь, чтобы твой самый первый поставленный Тому диагноз сбылся – чтобы он стал идиотом не в житейском понимании, а в клиническом.
«В принципе, в этом есть определённый смысл: умственно неполноценный человек никогда не уйдёт...», - добавил Джерри мысленно, вслух делать такие заявления пока что рано.
Вероятно, этим объясняется и недовольство Шулеймана тем, что Том никак не пользуется его состоянием и своим положением. Ему нравится, что Тома не интересуют деньги, но ему не нравится, что он не может привязать к себе Тома деньгами. Шулейман понимает, что главное его достоинство – это деньги, а не его сомнительные личностные качества. Кто из его окружения был бы с ним, не будь у него за душой состояния из десятков чисел с девятью нулями? Друзья? Будь он обычным офисным служащим, они бы не посмотрели в его сторону. Женщины? На свидание с женщиной из половины его любовниц простому обывателю надо не один месяц копить, и то вряд ли бы встреча случилась, потому что проститутки и эскортницы такого уровня работают только с соответствующим контингентом. А другая половина его любовниц также не удостоила бы его вниманием, поскольку женщины, которых выбирал Шулейман, весьма меркантильны. Джерри знал, он с ними работал; среди моделей были и другие представительницы женского пола: которым нравилось самим зарабатывать и чего-то добиваться, которых интересовало искусство, а не деньги, и так далее. Но Шулейман выбирал тех, кто, садясь на его член, мечтал о кольце на пальце и беззаботной жизни во дворце с красавцем-миллиардером. Ещё родители показали, что любить его не за что. Мама не любила вовсе, а папа готов был любить только наследника, о котором мечтал, и всю жизнь Оскара был им недоволен. Откуда ему знать, что такое безусловная любовь и равноправные партнёрские отношения?
- Я этого не хочу, - твёрдо ответил Оскар.
- Хочется верить, - кивнул Джерри, что раздражило само по себе, но он ещё не закончил высказывание. – Ты ведь помнишь, что есть не только осознанные желания, но и подсознательные, подавляемые?
- И как тебя не душить, когда ты говоришь такие вещи? – сощурился Шулейман.
- Я всего лишь хочу безопасности для Тома и для себя, - невинно ответил Джерри. – Пользуйся моим безграничным терпением, тренируйся разговаривать на неудобные темы в том числе, в противном случае вы с Томом далеко не уйдёте.
Оскар поднял руку, желая то ли ударить, то ли шлёпнуть, то ли взять за грудки, но махнул на Джерри рукой в прямом и переносном смысле, отвернул голову, говоря под нос:
- Не тронь – не укусит...
- Всё очень верно.
- Точь-в-точь про тебя выражение. Ты в курсе, что прокусил мне плечо? – Шулейман требовательно посмотрел на Джерри.
- Ты пытался сбросить меня к злой собаке, - справедливо заметил тот.
Отвечать подобным образом очень в духе Тома: по факту, но такая бесхитростная прямолинейность вкупе с определённым тоном голоса отдавала детскостью. Как можно оставаться спокойным и не ожесточаться, когда крыса так играет на чувствах? Взгляд Шулеймана не выражал доброжелательность, но в этот раз он сдержался, затянулся крепким дымом, перебивая им желание взять заразу за горло.
- Раз мы ранее уже затронули тему секса, скажу ещё кое-что, - заговорил Джерри на отвлечённую тему. – Придержи с Томом коней.
- В смысле? – напрягся Оскар. – Тому что, не нравится со мной?
Мужчине непросто симулировать удовольствие, тем более пассиву, чей оргазм на виду. Но разрядки мужчине достигнуть легко, она может быть и чисто механической, а бешеное удовольствие можно сыграть, Том тоже обладает весьма недурственными актёрскими способностями. После всех откровений Джерри о Томе, показавших, насколько он плохо его знает местами, Оскар готов был поверить во что угодно. Прояснившиеся мысли вновь сбились в сумбурную кашу.
Джерри медленно растянул губы в улыбке, которую не пожелал сдерживать.
- Неужто ты сомневаешься в том, что устраиваешь Тома как любовник? Твоя самооценка зависит от успехов в постели?
Прежде чем у Шулеймана из ушей повалил пар и он начал оспаривать оскорбительное допущение и успокаивать своё задетое эго, Джерри продолжил:
- Расслабься. Тому нравится с тобой. У него не так много опыта, но для него секс делится на две категории: в принципе секс и – секс с тобой. На второй он конкретно подсел. За это я хочу похвалить тебя: ты смог показать Тому, что секс – это невероятно приятно и естественно. Но я говорю не об удовольствии, а о количестве. Раньше ты берёг Тома, понимая, что в силу анатомии такие нагрузки ему не полезны, но после свадьбы как с цепи сорвался. Подвожу итог: прекрати драть его по пять раз на дню.
- Не пять раз, - возразил Оскар. – Столько бывает редко.
- Я назвал цифру пять для примера, - парировал Джерри. – В любом случае – слишком много, слишком жёстко. Если ты продолжишь в том же духе, в не столь отдалённом будущем у Тома начнутся проблемы очевидного рода, а он будет молчать, и в конце концов вы дотрахаетесь до анального пролапса. Или ты хочешь увидеть, как вслед за твоим вынутым из него членом, у Тома выпадет прямая кишка?
Слова его были резкие, хлёсткие, именно потому, что называли вещи своими именами, сурово освещали возможные нелицеприятные перспективы. Шулейман поморщился.
- Достаточно того, что один раз с ним это уже случилось, - добавил сверху Джерри.
- Что? – удивился Оскар. – На фотографиях из клиники ничего такого не было.
- Это было ещё в подвале, до того, как Тома бросили, - пояснил Джерри. – Ему просто всунули всё выпавшее обратно, сразу после чего изнасиловали ещё раз.
Шулейман не считал себя человеком впечатлительным, но от короткого рассказа Джерри его замутило. Как доктор и человек не слишком чувствительный он не видел в выпавшей кишке ничего столь отвратительного, чтобы потянуло блевать, скорее думал об опасности этого состояния. Но у него в голове не укладывалось, как можно доиметь то хиленькое детское тельце с фотографий до выпадения внутренних органов, вправить их обратно и без брезгливости или намёка на жалость изнасиловать вновь. Это почти то же самое, что трахать труп, даже ещё хуже, поскольку трупу не больно.
Как же Том выжил?.. Это ещё один момент, который должен был его убить.
- У Тома уже есть какие-нибудь проблемы с задним проходом? – серьёзно спросил Оскар.
- Нет, - честно ответил Джерри и продолжил наставлять. - Ты должен постараться, чтобы и не появились. Подряд – максимум два раза, за сутки – три. Этого тоже много, но с такой нагрузкой наше тело справится.
- А если Том сам будет хотеть больше?
- Используйте альтернативные методы получения удовольствия: меняйтесь местами, прибегайте к оральному сексу, взаимной мастурбации. Странно, что я тебя учу. И вообще, можно заменять секс с проникновением другими практиками не только тогда, когда исчерпаете «лимит». Почему у вас всё всегда одинаково?
- Потому что нам обоим это нравится, - ответил Шулейман, глубоко внутри уязвившись. – Тому нравится анальная стимуляция.
Джерри улыбнулся снисходительно. Его умиляло и забавляло то, что при колоссальной разнице в количестве опыта, он учит дока тому, что можно делать в постели с Томом. Все ли люди так глупеют и теряются, когда любят?..
- Чтобы стимулировать Тома, не обязательно засовывать в него свой не очень подходящий для анального секса член, - сказал в ответ Джерри.
Шулейман шумно втянул воздух и откинулся на спинку дивана с желанием выкурить ещё одну сигарету.
- Целовать, бороться, трахать нежно и не так часто, - загнул он пальцы. – Очаровательно. Я знаю Тома восемь лет, год состою с ним в браке, но ты открываешь мне глаза на то, о чём я и не догадывался.
Было о чём задуматься, определённо было. Но задумываться ох как не хотелось...
