Трое

Я нежен, падре. До дрожи нежен.

А ты шипишь: «Убирайся, нежить!» — с кривой усмешкой мне горло режешь, а в грудь с размаху вгоняешь крест.
Черешней спелой пропитан воздух, ты молча смотришь — смешной, серьёзный, я дам тебе полчаса на роздых — играй, покуда не надоест.

Ёсими©

Переодеваясь, Джерри услышал глухое рычание за спиной. Обернулся и увидел – Лиса, что в напряжённой агрессивной позе стоял на широко, устойчиво поставленных лапах и щерился на него. Прежде чем Джерри успел придумать, что делать с одной агрессивно настроенной собакой, в комнате появилась вторая. В приоткрытую дверь просочился Космос, обычно флегматичный и равнодушный к людям чёрный пёс сейчас вёл себя ещё агрессивнее славящегося активностью младшего брата, встал впереди и утробно рычал.

Нехорошо это... Все дни с момента пробуждения Джерри успешно удавалось избегать встречи с собаками, но рано или поздно удача всегда отказывает. Королевский пудель – не ротвейлер, горло не перегрызёт, но и они могут покусать, у них тоже внушительные острые клыки, которые псы активно демонстрировали. Годы назад, когда Дами зажала его на кухне, у Джерри в поле досягаемости были ножи, кастрюли, сковороды, которыми можно было защититься, но он не мог навредить собаке, нельзя было этого делать, чтобы не выдать себя. Сейчас он тоже не мог навредить собакам – потому что их любит Том, но и без этого связывающего руки понимания он не мог защититься, под рукой у него не было ничего, что можно использовать в качестве оружия, во всей комнате не было.

Сглотнув, Джерри сделал шаг назад. Космос предупреждающе гавкнул, будто на загнанную добычу, и снова, громко зарычал. Джерри метнулся взглядом к двери. Бежать не выход – животных провоцирует бегство, от собак всё равно не убежит, они быстрее, да и нет возможности вырваться из комнаты, потому что озлобленные псы преградили проход.

Рыча, угрожающе щерясь, Космос медленно двинулся вперёд, на жертву. Джерри попятился, не совершая резких движений, инстинктивно прижал кофту, которую не снял с рук, к груди. Лис прикрывал брата сзади, перекрывая единственный путь отступления.

- Оскар! – крикнул Джерри, не сводя взгляда с рассерженных псов. – Оскар! – заорал ещё громче, призывая дока на помощь, пока псы не обеспечили ему новые шрамы.

Шулейман заглянул в комнату:

- Чего ты орёшь, моё проклятье, соскучился?

Надобность в ответе отпала, потому что он увидел наступающих на Джерри, загоняющих его в угол псов, и расплылся в предовольной злорадной улыбке.

- Как мило. И всё-таки покупка собак была самым удачным моим вложением средств. Молодцы, мальчики, - похвалил он рычащих не на него псов.

- Оскар, убери собак.

- С чего бы? – поинтересовался Шулейман и сложил руки на груди. Его всё более чем устраивало, разворачивающаяся картина была усладой для глаз. – Помощь моя понадобилась? – издевался, пользуясь сложившимся превосходством.

Принятое решение быть с Джерри терпимым и дружелюбным рассыпалось, не успев начать претворяться в жизнь. Гораздо приятнее было видеть, как крыса страдает.

- Да, - отбросив и гордыню, и остроязычие, подтвердил Джерри. – Пожалуйста, убери собак, уведи их.

Не торопясь ни приходить на помощь, ни отвечать, Оскар праздно склонил голову набок, взглянул на собак.

- Космос, Лис, в вас кровь предков взыграла? Как я могу их остановить? – развёл он руками, вернув взор к Джерри. – Ты тоже не можешь. Ты же делаешь всё для счастья Тома, а Том любит Лиса и Космоса и хочет, чтобы они были счастливы, а они хотят поохотиться.

Проглотив все ругательства в адрес дока, крутящиеся на кончике языка, Джерри сказал:

- Оскар, это не смешно. Они меня покусают.

- Переживёшь. Ты же сильный, - пожал плечами Шулейман.

Космос, дожавший Джерри до стены, разразился лаем, а за ним и Лис.

- Оскар, убери собак! – не потребовал, а отчаянно попросил Джерри.

- Нет, - просто отказал Шулейман и, прежде чем уйти, добавил: - Предупреждаю – если как-то им навредишь, пожалеешь.

Бросив отчаянный взгляд в его спину, Джерри, рассчитав, что это более безопасный вариант, бросился к двери, огибая собак. Но правильно думал изначально, что убегать – плохая идея. До Шулеймана, которого планировал использовать как щит, он не добежал. Космос прыгнул, вцепился в его кисть, потянул, свалил вскрикнувшего Джерри на пол. Лис также кинулся к добыче.

Не успевший уйти Оскар увидел, что ситуация стала по-настоящему серьёзной, и вмешался, за ошейники оттянул собак от Джерри, который пытался одновременно отмахаться от них и прикрыть лицо и шею руками. Но, посмотрев в растерянные и испуганные глаза Джерри, не смог отказать себе в удовольствии потравить его. Не успел Джерри поблагодарить за помощь, которой уже не ждал.

- Космос, ты чуешь зло? – обратился Шулейман к питомцу, продолжая удерживать его. – Не могу с тобой поспорить. – Выдержав секундную паузу, он ухмыльнулся и отдал команду: - Фас.

Не отпустил ошейники, но разогнул руки, позволив псам приблизиться к жертве. Следуя желанной команде, псы рванули к Джерри, душась ошейниками, грозно, страшно лаяли в паре сантиметров от его лица, клацая оскаленными клыками, брызжа слюной. Джерри вновь вскрикнул; кажется, он по-настоящему начал бояться собак, сердце грохотало, надрывалось в груди.

Джерри закрыл лицо ладонями, белой и окровавленной, перекатился на бок, свернулся клубком и разрыдался. Запрещённый приём, удар в сердце. Но он совершенно не был уверен, что Шулейман недостаточно слетел с катушек, чтобы позволить псам вгрызться ему в лицо. Теперь по-настоящему оттянув собак, Оскар смотрел на него, маленького, дрожащего, испытывающего боль, и в недоумении хмурил брови. Он что, плачет, вправду плачет?

- Эй? – позвал Шулейман и ткнул его пальцами ноги в живот.

От этого Джерри сжался в ещё более тугой комок, задрожал сильнее, не сдерживал всхлипы, постыдные признаки слабости. Выдворив собак за дверь, Оскар опустился перед Джерри на колени, попытался отвести его руки от лица, чему тот противился, как-то перевернул, усадил. Джерри давился слезами – настоящими слезами, блестящими на испачканных кровью щеках, заставляющих нос некрасиво потечь; вздрагивал, будто от мощной икоты. Его опущенные на бёдра руки тоже дрожали, тонкие пальцы бесцельно скрючивались, словно пытались поймать воздух.

Шулейман не понимал, что ему делать, не понимал, что думать, но он не мог продолжать мучить Джерри, не мог бросить его, потому что – видел Тома. Он увидел правду, настоящее лицо Джерри, с которого слетела маска, и эта правда оказалась такой, что впору себя проклясть за то, что причинил ему боль, причинил боль части Тома.

- Ты в порядке? – спросил Оскар, обеспокоенно вглядываясь в мокрое лицо Джерри, пытаясь поймать его взгляд, который был спрятан за слипшимися ресницами и опущен в пол.

Джерри не отвечал, только помотал головой, издавая нечленораздельные звуки, продолжал рыдать.

- Тебе надо обработать рану. Пойдём, - Шулейман взял его за плечи с намерением поднять на ноги, но передумал. – Лучше я сюда принесу. Оставайся здесь, никуда не уходи.

Быстро сбегав в ванную за аптечкой, он сел на пол перед Джерри, залил его разодранную ладонь антисептиком, не обращая внимания на то, что часть раствора пролилась. Раны были рваные, достаточно глубокие, но не жуткие, судя по количеству крови, крупные сосуды не пострадали. Можно обойтись без медицинской помощи. Наверное. У Оскара мысли в голове метались, сталкивались и разлетались в разные стороны; он приговаривал какую-то чушь, которую не запоминал мозг, пока обрабатывал руку Джерри и бинтовал.

Наложив аккуратную и плотную перевязку, Шулейман помог Джерри подняться, не тревожа его больную руку. Джерри встал, выпрямился, и глаза его вмиг высохли, только на щеках осталась влага, кожа не могла её втянуть.

- Ублюдок, - презрительно выплюнул Джерри.

Это было подобно удару в пах, столь же унизительно и больно. Он играл, развёл, заставил прыгать вокруг себя и чувствовать себя виноватым. Стиснув зубы, Оскар влепил Джерри пощёчину, такую крепкую, что зазвенело в ухе, и онемела половина лица. Не намереваясь спускать рукоприкладство на тормозах, пресытившись отвратительным поведением дока, Джерри замахнулся в ответ. Шулейман перехватил его руку, крутанул, заломил за спину, сгибая суку пополам.

Джерри попытался вывернуться, но тотчас вернулся в исходную, вынужденно склонённую позу, чувствуя, что ещё одно неудачное движение, и он поломает себе руку. Заскрежетал зубами от боли в вывернутом суставе. Шулейман надавил сильнее, сгибая руку Джерри под более нездоровым, немыслимым углом, получая садистское удовлетворение от взятия верха над ним. Но не довёл до хруста и крика, вместо этого отшвырнул от себя Джерри на пол, как паршивое животное, чтобы унизить напоследок.

Джерри не устоял на ногах, больно врезался коленями в пол, упал на ладони; потревоженные свежие раны подмочили бинты новой кровью. Смотря на него, не подскочившего для ответной атаки, сидящего на полу, смотрящего снизу вверх, Оскар подумал, что перегнул палку. Джерри может ему не нравиться, но он не должен его истязать – не должен так поступать с частью Тома.

Не сказав правильных слов извинения за свой поступок, Оскар сделал шаг вперёд и протянул Джерри руку. Джерри не принял помощь, встал сам и, обдав Шулеймана ледяным презрением, сказал:

- Не разговаривай со мной, пока не попросишь прощения. И имей в виду, я – Защитник, я защищаю наше с Томом тело и психическое здоровье, если ты будешь угрожать нашему благополучию, я уйду, и ничего меня не остановит.

- Ты не можешь уйти.

- Я тебя предупредил, - будучи выше доказательств, произнёс Джерри и покинул комнату.

Шулейман не извинился – ещё чего! Остаток дня он не разговаривал с Джерри, не пересекался и перед сном не позвал его в свою постель, себе под бок – и в одиночестве прекрасно поспит. Но не спалось, Оскар лежал и вслушивался в ночные шорохи, в которых чудились шаги убегающей крысы.

Почему он не может хотя бы терпеть Джерри? Раньше такой проблемы не возникало, Джерри, бывало, бесил его, но и он отвечал тем же, между ними велась бесконечная игра, острая и в немалой степени приятная. Но в настоящем взаимная игра уродливо переродилась в ожесточённые боевые действия с перегибом одной стороны.

Может быть, ответ на загадку – откат к прежнему состоянию? Да только как откатиться, когда ты уже другой? Притворяться? Притворство – не его метод.

До рассвета Оскар не мог заснуть, за что возненавидел Джерри ещё больше. Был бы там, в другой спальне, Том, пошёл бы к нему, взял в охапку, унёс к себе, игнорируя его брыкания, и спал спокойно. А с этой сукой что делать?!

Вечером следующего Джерри сам пришёл к Шулейману, положив конец холодной войне с полным отсутствием контакта. Занял противоположный конец дивана, подогнув под себя ноги, поставил локоть на спинку и подпёр кулаком висок. Оскар покосился на него раз, второй и заговорил первым:

- Что-то быстро ты сдался.

- Бог любит идиотов и пьяниц, а ты един в двух лицах, - ответил Джерри, изображая интерес к тому, что транслировал телевизор. – Я тоже милосерден.

- Как скромно, - фыркнул Шулейман.

Джерри лишь пожал плечами. Некоторое время он делал вид, что смотрит телевизор, затем повернулся к Шулейману и начал смотреть уже на него, чего тот то ли не видел, то ли предпочитал не видеть.

- Шулейман...

- У меня имя есть, - перебив, выразил своё недовольство Оскар.

- Неприятно, да? – оскалился Джерри. – Тому тоже неприятно.

- Что, реальные претензии закончились, начал выдумывать? – Шулейман также повернул к нему голову.

- Претензия реальна и вполне обоснована, - ответил Джерри.

- Я никогда не называл Тома по фамилии, - также парировал Оскар, уверенный, что правда на его стороне.

- Но и по имени тоже, - высказал Джерри то, к чему вёл. – Ты зовёшь его как собаку: «Иди сюда», и он должен бежать к тебе, виляя хвостом или поджав хвост в зависимости от твоего настроения. Из-за того, что ты никогда не называешь его по имени, Том пугается, когда ты это делаешь, и ждёт беды.

Шулейман выгнул бровь, пребывая в некотором недоумении, чего от него хочет Джерри.

- Требуешь, чтобы я звал Тома по имени?

- Нет, Тома устраивает твоя манера речи, - ответил Джерри. – Но я хочу узнать, почему ты не обращаешься к людям по именам. Зачем обезличиваешь общение?

- Понятно, ты просто решил докопаться до меня.

- Я обидел мальчика? – Джерри склонил голову набок, смотрел пытливо, лукаво. – Мальчик большой уже, переживёт.

Не поддавшись на провокацию, Оскар сказал:

- Я могу в любой момент передумать и сдать тебя в клинику на лечение, не зли меня. Тому я всё объясню, и он согласится, что это для его блага и будет мне благодарен.

- Плохо, что Том соглашается с тем, что навязываешь ему ты, а не сам выбирает, что для него благо, - с намёком произнёс Джерри.

- Я ничего Тому не навязываю, - заметил Шулейман. – Но есть ситуации, в которых правильно поступить так, как говорю я.

- Для кого правильно?

- Для меня, для него, - ответил Оскар на глупый вопрос с очевидным ответом.

- Ты поставил Тома на второе место, - подчеркнул Джерри. – Получается...

- Я понял, к чему ты клонишь, - вновь перебив его, поднял руки Шулейман. – Можешь не распинаться, я не тиран.

- Да, не тиран, - согласно кивнул Джерри и поднял взгляд к доку. – Ты всего лишь властный человек с замашками деспота-самодура, не знающий слова «нет» и искренне считающий, что есть только одно правильное мнение – твоё.

- И снова претензия не по адресу, - отбил Оскар, не задумавшийся над своими пороками, которые пороками вовсе не считал. – С Томом я научился принимать отказы и делать не только то, чего хочется мне.

Это качество в Шулеймане Джерри нравилось – при всей своей самовлюблённости он признавал не только свои плюсы, но и минусы и мог спокойно озвучить последние. Любому человеку, а тем более такому, как он, нелегко признавать, что кто-то его изменил, приручил.

- И когда вы делали что-то, чего хотел не ты, а Том? – поинтересовался в ответ Джерри.

- Незадолго до поездки в Швейцарию, к моему сожалению затянувшейся на два с лишним месяца, мы с Томом ходили гулять, - разведя кистями рук, озвучил Шулейман первое пришедшее на ум событие, ближайшее. – Я терпеть не могу прогулки, а он любит.

- Ты согласился, чтобы Том не тосковал и не сидел с таким лицом? – Джерри состроил грустную и жалобную кошачью мордочку.

- Да, - подтвердил Оскар, он догадывался, что крыса снова к чему-то клонит, но не видел смысла лгать.

- И не скрывал от Тома, что не разделяешь его интересов?

Вот и стало понятно, к чему ведёт Джерри – хочет обвинить его в ненадлежащем поведении в отношении Тома.

- Да, не скрывал, - вновь не уклонился от честного ответа Шулейман и добавил прямо и без сомнений: - Так правильно: я знаю, что Тому не нравятся некоторые вещи, которые он делает, которые нормальны для меня, он сам говорит об этом, и он в свою очередь тоже знает, что мне не все его идеи нравятся. В отношениях должна быть честность, я ратую за это.

К его удивлению Джерри не поспорил. Неужели ошибся, посчитав, что тот замыслил очередную гадость во благо?

- Шулейман, ты ответишь на вопрос? – вместо разглагольствований на предыдущую тему с ноткой недовольства спросил Джерри через минуту общего молчания.

- Ты ни о чём не спрашивал.

- Ты не дал мне спросить, когда перебил в самом начале.

- Чего ты в таком случае от меня хочешь? Я мысли читать не умею.

- А хотел бы уметь? – выгнул бровь Джерри с затаённой хитринкой.

- Твои – нет, - отрезал Оскар.

- Жаль, - с деланным разочарованием вздохнул Джерри и отвернулся обратно к телевизору. – Я думал, ты умнее.

- Ты радоваться должен, что я этого не хочу.

- Но для тебя было бы правильнее хотеть знать, что у меня в голове, это обезопасило бы тебя.

- Намекаешь, что стоишь коварные планы? Неожиданно.

- Нет, - ответил Джерри, - подталкиваю тебя к разумному поведению. Прежде я по очевидной причине ненавидел тебя, но уважал за смекалку. Но за прошедшие с нашей последней встречи годы ты растерял сноровку, превратился в тряпку.

- Неудивительно, что мне больше нравится Том, - фыркнул Шулейман, - он никогда меня не оскорбляет.

- Да, неудивительно, что тебе нравится Том, - согласился Джерри, отвернувшись к экрану телевизора.

Оскар не понял, что он хотел этим сказать, а Джерри не стал его вновь подталкивать. Ещё не время. Шулейман никак не желал включать свои поросшие плесенью незаурядные умственные способности, в настоящем Джерри было с ним скучно – за исключением эпизода с собаками, который, безусловно, выбил из колеи, но – тоже не был разумным поступком с его стороны. Конечно, лучше так, чем каждую секунду ждать подвоха, как было прежде. Но...

Вряд ли он притворяется, как делал это в прошлый раз, позволяя ему, Джерри, чувствовать себя победителем, чтобы в последний момент разнести в пух и прах. Джерри аккуратно, изучающе взглянул на Шулеймана. Нет, он не притворяется, он на самом деле изменился – не в лучшую сторону, насколько в его случае вообще уместно говорить о хороших сторонах. Шулейман сплошь, как ни поверни, состоял из минусов, но в его тёмных гранях были плюсы, за которые Джерри его ценил. Его изменения – это и хорошо, и плохо.

- Так что за вопрос ты хотел задать? – напомнил Оскар. – Или он уже прозвучал?

- Сейчас прозвучит, - сказал Джерри и направил на него взор. – Ты вправду не догадывался, что может произойти новый раскол? Не замечал ничего подозрительного, никаких изменений в Томе?

- В последний раз Том вёл себя подозрительно два года назад, когда втихую трахался со своим дружком. О каких изменениях ты говоришь? – развёл Шулейман кистями рук, не скрывая, что полагает, будто Джерри несёт чушь.

Зря.

Подперев кулаком висок, Джерри смотрел на него отчасти даже с жалостью.

- Подумай ещё раз, - сказал он.

- Полагаю, твоё мнение по данному вопросу отличается от моего, - Оскар также повернулся к Джерри и повторил его позу. – Что ж, поделись.

Джерри покачал головой.

- Поверить не могу. Как можно быть таким слепым? Ты не обращал внимания, какая рука у Тома ведущая? – дал он первую – в лоб – подсказку.

- После объединения Том стал амбидекстром, - уверенно ответил Шулейман, но в душу его закралось дурное предчувствие, которое разум ещё не видел.

- Хорошо, - кивнул Джерри, - я сформулирую вопрос иначе. Какой рукой Том начал пользоваться после объединения?

- Правой, - это элементарно.

- А какой чаще пользовался в последнее время?

Шулейман задумался, вспоминая. И слепящим озарением в голове вспыхнуло воспоминание об эпизоде, произошедшем в коридоре, когда Том случайно разбил вазу и бросился собирать осколки: как он схватил крупный осколок левой рукой и сжал его в ладони. Левой рукой... То был не тревожный звоночек, а вой сирены, крик в лоб от вновь расползающейся психики. Спокойный и самоуверенный взгляд Шулеймана потух, подавленный открытой суровой правдой, которая была прям перед носом, да только он её не замечал.

- Ты помнишь, когда Том в последний раз брал в руки фотоаппарат? – не щадя, продолжал Джерри, отдирая шоры с глаз дока. – В последний раз по-настоящему вдохновенно, с удовольствием он снимал в ваш медовый месяц. Позже было ещё пару раз, не столь значительных для души, а после – ничего. Ты замечал это?

Оскар молчал. Всё это непросто переварить. И – нет, он не замечал, ему вообще не было большого дела до страстного увлечения Тома фотографией. Его только раздражало, когда Том целый день возился с фотосессией и был недоступен, и когда Том уезжал куда-то для проведения съёмки, что было всего пару раз, давно.

- Замечал, что Том перестал выходить из дома?

Не замечал. Главным для Шулеймана было, что Том рядом, под боком, живой и здоровый. Он забыл, что здоровье есть не только физическое – что в случае Тома о той, другой категории нездоровья уместно думать в первую очередь и необходимо помнить всегда.

- Том «забыл», как играть на фортепиано, но даже не понял этого, не сложил два и два. От него я и не ожидал большой бдительности, но где были твои глаза и мозги?

- Окей, - выйдя из ступора, Шулейман взял себя в руки и откинулся на спинку дивана. – Получается, ты был прав, раскол произошёл не в один момент и даже не недавно?

Джерри удержался и не сказал, что всегда прав, когда дело касается Тома, и в прочих вопросах тоже нередко бывает правым. Если будет позволять себе отступления и колкости, их беседа как обычно размажется на часы, и основной вопрос может так и остаться не исчерпанным. Надо хотя бы текущий блок завершить, пользуясь тем, что, похоже, Шулейман наконец-то прислушался к нему и готов вести конструктивный диалог.

- Помнишь, когда Том попал в больницу с сотрясением? – заговорил в ответ Джерри. – В тот момент пошли активные изменения, после выписки Том уподобился мне, так психика пыталась справиться с трещиной и восстановиться, повторяя то, как происходило во время слияния, но, как можно судить сейчас, не справилась.

Оскар нахмурился. Да, он помнил тот недолгий период несвойственного Тому поведения и самоистязания во имя искусства, что привело к голодному обмороку. Странным было и то, что Том всё делал ради фотосессии, хотел в ней поучаствовать, хотя гораздо ранее говорил, что ни в коем случае не хочет сниматься у других фотографов, быть фотомоделью он согласен только у самого себя. И почему, когда то время было настоящим, всё это не насторожило? Насторожило, на самом деле, да только дальше напряжения от того, что и так отощавший Том голодает, не пошло, а потом, когда выхаживал его, забылось и это.

- Так ты всё-таки намеренно сидел на диете? – задал Шулейман далеко не самый важный, бессмысленный на первый взгляд вопрос.

Но, если смотреть глубже, данный вопрос мог кое-что прояснить и дополнить общую картину. Сейчас Оскар не думал об этом, но, возможно, в будущем полученная информация всплывёт и встанет на место, дополняя загадочную, запутанную мозаику и помогая лучше её понять.

- Я всегда отдавал предпочтение правильному питанию, но в бытность модели действительно придерживался некоторых ограничений. Рациональная диета это не только контроль веса, набор которого мне не грозит, но и кожа, волосы... - Джерри замолк и улыбнулся. – Достаточно было ответить: «Да?».

Шулейман кивнул, и Джерри продолжил, начав с того, чем должен был ограничиться:

- Да. В настоящем мне более не нужно быть «идеальной картинкой», потому я позволяю себе чуть больше вредностей, ты мог и сможешь это заметить. Например, сейчас я хочу большой жирный бургер и собираюсь завтра реализовать своё желание, если не передумаю.

Слова Джерри произвели эффект сближения, помимо воли заставили посмотреть на него иначе, увидеть человека, а не «что-то» в человеческом обличии. Но в этом кроется опасность. Джерри не случайно поделился откровениями.

Некоторое время Шулейман молчал, потирал висок, обдумывая полученную информацию – не о желаниях Джерри, - которая подрывала его картину мира, его авторитет в собственных глазах как человека, который всё видит, всё контролирует лёгко и играючи. Ни хрена. У него под носом Том медленно диссоциировал, а он ничего не заметил. Как же хотелось это отрицать, продолжить придерживаться уверенности в том, что всё было в порядке, а раскол произошёл в одно мгновение, потому не мог ничего предпринять, чтобы спасти. Но отрицание – путь в никуда, никогда оно не поможет. Прошлое, увы, не исправить, потому остаётся признать, что сплоховал по полной программе, попытаться понять, что произошло, и ответить на главный вопрос – как исправить ситуацию? Наградой за усилия и победу будет Том, так что стоит не стараться выглядеть лучше и напрячь мозг.

- Получается, раскол произошёл из-за травмы головы?! – произнёс Шулейман с оттенком неверия, но это было то раздражённое неверие, в котором заложено принятие озвученной правды и сконцентрирована готовность немедленно выпрыгнуть в действия.

Не будь бывший друг мёртв, похоронил бы его ещё раз. Джерри отрицательно качнул головой:

- Не думаю. Но почти точно – сотрясение подтолкнуло протекающие в психике процессы, что могло привести к самостоятельному исцелению уже имеющейся трещины, но что-то не срослось. После этого, полагаю, процесс разделения было уже не остановить.

- И когда же началось разделение? – задал Шулейман уточняющий вопрос, намеренный во что бы то ни стало докопаться в ходе этого разговора до истины – хоть до какой-то одной для начала.

Джерри пожал плечами:

- До лета всё было в порядке. Но есть одно но – конец зимы и большая часть весны пришлись на похищение с изнасилованием и переживание Томом последствий этой травмы, данный период сложно анализировать так, как остальные. Но, если судить по тому, как Том переживал последствия – не сразу, но всё же, - как работал над тем, чтобы это событие не оставило деструктивных следов в его жизни, на тот момент он ещё был здоровым. С этой травмой Том справился. Но это, опять же, не стопроцентно.

Мозг вскипал. Шулейман ещё не успел смириться с тем, что на протяжении восьми месяцев был слеп к происходящим с Томом изменениям, а тут выяснилось, что этот позорный срок ещё больше! Плюс минус год! Выругавшись себе под нос, Оскар потёр ладонью лицо и порывисто поднялся с дивана. У бара, что как раз располагался в этой гостиной, налил себе коньяка и осушил бокал под взглядом Джерри. Алкоголь взбодрил мозг и удвоил его работоспособность. С бокалом, в который плеснул ещё на треть объёма, Шулейман вернулся на диван.

- Я говорил, что в коньяке твоя сила, но не думал, что ты меня послушаешься. Так и спиться можно, - заметил Джерри.

Оскар проигнорировал его высказывание и озвучил то, что взбудоражило, дало надежду, но и запутывало ещё больше.

- Том проявлял твои черты и после сотрясения, он устраивал ролевые игры.

Джерри улыбнулся снисходительно, беззлобно. Его мягкая улыбка была точь-в-точь Томина... Но в этот раз Шулейман не позволил себе обмануться. А Джерри и не пытался обмануть, он открыл ещё один секрет:

- Любовь к ролевым играм принадлежит Тому, не мне. Я за всю жизнь играл всего пару раз, и то это были не ролевые игры, а кроссдрессинг, который я затевал не по своей инициативе, а потому, что девушке, которая очень нравилась мне, нравился я в платьях.

- В смысле не от тебя? – удивился, свёл брови Шулейман.

В его понимании неискушённый мальчик Том, рдеющий от любого слова сексуальной тематики, никак не согласовывался с ролевыми играми, весьма изощрёнными, если вспомнить Красную Шапочку – да и все остальные тоже.

- Мы оба играем, но по-разному, - терпеливо начал объяснять Джерри. – Я играю по жизни – и наряжаюсь тоже. А Том играет только для тебя, от неуверенности. Ты и сам это уже знаешь.

Шулейман кивнул, подтверждая, что не забыл ту информацию, к которой отсылал Джерри. Вечер открытий... Получается, его суждения о Томе были не совсем верными? Так где же всё-таки кончается Том и начинается Джерри?..

- Помимо этого Том так долго жил без секса и сексуальных переживаний, что сейчас стремится наверстать упущенное, пробовать разное в этом относительно новом для него мире, - продолжал Джерри. - В вашей паре ты ответственен за вынесение секса за пределы квартиры, а Том за разнообразие дома. Кстати, когда пойдёте гулять, попробуй завести Тома в парк и зажать там, ему понравится, - дал он дельный совет.

- Я учту, - сказал Оскар, обескураженный тем, что Джерри даёт ему советы по сексу с Томом, не знающий, как относиться к происходящему – ко всему.

Без ста грамм всё это не переварить, не осмыслить. Выпив то, что было в бокале, Шулейман вновь отошёл к бару, обновил себе порцию, но в этот раз взял с собой бутылку.

- Налей и мне на донышке, - попросил Джерри.

- Я не пойду тебе за бокалом, - ответил Оскар, потягивая коньяк.

Не став изображать ни оскорблённость, ни чистоплюйство, не позволяющее пить не из подобающего бокала, Джерри взял бутылку и сделал глоток из горла.

- Я удивлён, что ты не плюнул в бутылку, - дал комментарий Шулейман, наблюдая за Джерри, который с бутылкой в руках выглядел совсем не привычно.

- Я планирую сделать ещё один глоток, - невозмутимо ответил тот, - со своими слюнями мне тоже не хочется пить.

Шулейман кивнул, принимая ответ. Поболтал коньяк в бокале, сделал глоток и, поскольку не хотел оставлять этот информативный диалог, пользуясь возможностью узнать о Томе ещё что-то, пусть и не столь важное, спросил:

- Почему Том так любит шампанское?

- Понятия не имею, - Джерри честно пожал плечами. – Когда-то я тоже относился к нему положительно, но за годы модельной карьеры, когда мне приходилось посещать всевозможные модные мероприятия, где основным напитком было шампанское, у меня к нему выработалась стойкая непереносимость. Предпочитаю, если уж на то пошло, выпить немного чего-нибудь крепкого.

- А Том не любит крепкий алкоголь...

- Но старается пить крепкие напитки, потому что считает их «мужскими», - дополнил Джерри знания Шулеймана о Томе. – Он подражает тебе и твоим друзьям.

- Ты не шутишь?! – изумился Шулейман.

Никак он не думал, что Том пытается подражать ему. Разве Том не слишком взрослый для такого поведения?

- Не шучу, - без ужимок ответил Джерри. – Том хочет быть достойным членом группы, для него важно чувство принадлежности. И он не очень-то понимает, что значит – быть взрослым, быть мужчиной, потому в некотором смысле равняется на тебя.

- Охренеть, - выговорил поражённый открытием Оскар.

- Да, - согласился с ним Джерри и добавил: - Том считает примером Кристиана, но с ним Том не рос, не жил почти, они слишком мало взаимодействовали вживую. Главный и единственный человек в его жизни, который появился, когда он ещё был юным, не оформившейся личностью, и всегда рядом, это ты, ты – его пример.

- Внезапно мой супруг стал ещё и моим ребёнком, - проговорил Шулейман.

- Ты несёшь за него ответственность, - ненавязчиво и доходчиво подытожил Джерри.

Сделав ещё один маленький, всего на десяток капель, глоток из горла, он поставил бутылку на стол, и Шулейман наполнил свой бокал. Выпил, подумал и, посмотрев на Джерри пристально, в напряжённой внутренней озадаченности, сказал:

- Объясни мне кое-что, я не могу понять. Из того, что Том рассказывал о расстройстве, следует, что вы оба – это он. Он говорил: «Я могу быть и Томом, и Джерри», так и было, в Томе было многое от тебя, он мог вести себя точь-в-точь как ты. Почему – ты совершенно другой, в тебе нет ничего от Тома? – озвучил он вопрос, вводящий в недоумение и не дающий смотреть на Джерри, как на Тома. – Ты меня не любишь.

Джерри склонил голову набок и чертовски лукаво улыбнулся уголками губ:

- Тебя задевает то, что я тебя не люблю?

- Мне было бы понятнее и проще, разделяй ты чувства Тома.

- А ты уверен, что Том тебя любит? – нанёс Джерри новый коварный удар.

Вместо ответной реплики Шулейман смотрел на него хмуро, осуждающе, но спокойно, не дрогнул.

- Ты ответишь на вопрос? – спросил он.

Награждая дока за стойкость, Джерри не стал далее подтачивать его уверенность. Склонил голову на другую сторону, раздумывая, как ответить на вопрос, как объяснить – и надо ли объяснять.

- Том – это я, - ответил он. – Но я – не Том.

- Сложно, - высказался Шулейман, которому ответ Джерри не дал ничего, кроме ещё большего количества вопросов.

- Я и не думал, что ты поймёшь, - с лёгким-лёгким злорадством – не удержался – сказал Джерри.

- А ты попробуй объяснить, - также не слишком дружелюбно произнёс Оскар.

- Я не настолько высоко оцениваю свои педагогические способности.

Джерри встал с дивана, намереваясь оставить Шулеймана наедине с размышлениями, но тот схватил его за руку – за травмированную руку. Зашипев, Джерри согнулся от боли, потёкшей от потревоженных ран вверх, вырвал руку, на которой док ослабил хватку, и рявкнул:

- Да что ты за человек такой?! Пещерный! У меня и так кровь плохо сворачивается, а ты мне уже дважды разбередил раны!

- Не вскакивай посреди разговора, тогда не буду останавливать тебя силой, - ответил Шулейман, не показав, что на мгновение дрогнул, увидев, что причиняет сильную боль, потому и ослабил хватку. – Том уже перерос состояние, в котором на него можно было воздействовать только болью, а ты всё никак.

- То, что ты можешь воздействовать на меня только посредством насилия, многое о тебе говорит, - холодно заметил Джерри.

Ударил бы, чтобы проучить, но что-то подсказывало, что сейчас проиграет и лишь обзаведётся новой травмой, поскольку в данный момент, несмотря на неожиданность атаки, в целом ожидаемо, что он захочет восстановить справедливость. Не ответив на упрёк, Оскар указал взглядом на покинутое им место:

- Сядь.

Джерри сел, закинул ногу на ногу. В этой части его тактика не изменилась: иногда он соглашался, сдавался, чтобы всякий раз не разводить боевые действия; воевать стоит лишь тогда, когда уверен в своей победе минимум на пятьдесят процентов. Джерри посмотрел на ладонь, в которой не утихала противная, зудящая боль, - белоснежные бинты окрасились пятнами крови. Шулейман косил к нему глаза и тоже цеплялся взглядом за алое, болезненное на белом. Это что, намёк на чувство вины, что ли, за то, что из-за него вновь открылось кровотечение, что причинил боль?

Быстро, быстро – пить, пить, пить. И Шулейман налил себе и выпил. Джерри сходил в ванную смыть кровь, обработать раны и наложить новую повязку и вернулся в гостиную.

- Думаешь, Тому это понравится? – с очевидным намёком поинтересовался он, продемонстрировав пораненную руку.

- Думаю, я смогу ему всё объяснить. А шрамы, если останутся, сведём, это не проблема.

Джерри тихо усмехнулся уголком рта и отвернулся. Снова – «Я вложу информацию в голову Тома, и он её примет».

Разговор сошёл на нет, Джерри постарался перевести его в молчание: Шулейман хотел всё и сразу, но у Джерри на этот счёт были иные соображения – всё разом док не усвоит, пусть для начала в его голове уложится сегодняшняя доза информации и, если повезёт, начнёт работать на благо, а не во вред. Теперь Джерри на самом деле смотрел телевизор, какой-то боевик, в целом занимательный для просмотра на раз. Вспышки экрана, на которые было богато кино, бликовали в стекле глаз.

Раз от раза Оскар поглядывал на него, сидящего в противоположном углу дивана с ногами, уперев босые ступни в край сиденья и обнимая колени едва смыкающимся кольцом рук; на него, в отстойных домашних шмотках Тома кажущегося домашним, своим, если не смотреть в глаза. Посмотрел на забинтованную левую ладонь, на синяки – отпечатки его, Оскара, пальцев на правой руке, на хрупком бледном запястье. Физически ведь Джерри не менее хрупкий, нежели Том, у него также легко ломаются сосуды, и отметины насилия и боли проступают на белой коже. Шулейман не мог оторвать взгляд от тёмных пятен на его запястье, поглядывал на другую руку и думал, что он, должно быть, прямо сейчас испытывает боль от нанесённых собачьими клыками рваных ран, скрывающихся под повязкой, но не подаёт об этом вида. Вспоминал, как не помог, а потом травил его псами в лицо, а Джерри отмахивался, закрывался разодранной окровавленной рукой, а после – плакал. Слёзы его были фальшью, но... боль-то и раны и синяки реальны?

- Слушай, - заговорил Шулейман, нарушив весьма относительную благодаря работающему телевизору тишину, - прости за вчерашнее, - он взглядом указал на руки Джерри. - Я перегнул палку.

Джерри взглянул на него, не удивившись тому, что док попросил у него прощения(!), и кивнул в знак того, что принимает извинения и не держит зла.

- Хочешь правду? – не отворачиваясь от телевизора, спросил Джерри через несколько минут, которые они вновь провели в молчании. – Это неприятно. Все, кто знают, кто я, ведут себя со мной так – так, как ты вчера. Считают не человеком, а какой-то зловредной сущностью, которую необходимо вытравить, уничтожить. А я живой, я тоже чувствую, мне тоже больно.

В его откровении звучала затаённая, лишённая жизненных соков боль и глухое, всепоглощающее смирение. Его крест, на который никогда, никогда, никогда не жаловался, как бы ни было сложно, мучительно, невыносимо.

- От любого другого человека я отличаюсь лишь тем, что не имею права на жизнь, потому что на двоих у нас одно тело, а Том - в приоритете. Каждый раз я открываю глаза, чтобы принести себя в жертву, и я приношу. Раз за разом, живу, зная, что не буду жить, не будет у меня долго и счастливо, - Джерри говорил без эмоционального накала, ровно, просто констатируя факты. – А осведомлённые люди ненавидят меня, истязают током, бьют по голове, мучат...

Его чувства, которые, о боги, у него всё-таки есть, произвели впечатление, проняли.

- Типа соболезную.

- Типа соболезнуешь? – усмехнувшись не очень-то весело, Джерри глянул на дока.

- Без типа, - без издёвки сказал Оскар. – Соболезную.

Также без игр Джерри улыбнулся уголками губ, опустил ресницы, выражая признательность за сочувствие, пусть даже мимолётное и ничего не значащее.

- Иди сюда, - Шулейман отвёл одну руку, приглашая Джерри под бок.

Джерри покачал головой:

- Я не нуждаюсь в утешающих объятиях. Но могу обнять тебя, если хочешь.

- Не один я умею портить момент, - усмехнулся Оскар, отбросив флёр расположения и близости, желания поддержать.

- Мы во многом похожи.