Глава V
Рюноскэ
Злость кипела внутри, обжигала сердце, пульсировала в венах, словно пойманная в ловушку хищная пантерра, пытающаяся разорвать оковы своей клетки. Я резко втиснулся в прохладное кожаное кресло роскошного лимузина Rolls-Royce Phantom, почти физически ощущая кожу кресла под своими ладонями. Когда захлопнулась массивная дверца автомобиля, звук ударил по ушам, будто резкий хлопок пистолета, оглушительный и неумолимо громкий, отражаясь многократным эхом в моём сознании.
— Салфетку! — рявкнул я, голос сорвавшись на хриплый рык. Чувствовал себя отравленным одним воспоминанием о том отвратительном касании чужой ладони. Каждая нервная клеточка тела отзывалась мелкой дрожью, руки инстинктивно тянулись вперёд, требуя немедленно стереть этот мерзкий след.
Такеши, чья верность была проверена временем, двигался плавно и тихо, как призрак, выполняя мою команду мгновенно. Молча протянул руку в бардачок, достал упаковку антисептических салфеток и небрежно кинул их назад. Упаковка приземлилась точно на задний диванчик, привлекая внимание собственным глухим шорохом. Издав приглушённый злобный возглас, я быстро вытащил салфетку и принялся бешено растирать пальцы, мысленно борясь с неприятным чувством соприкосновения чужих рук.
— Мерзость... — выплюнул я сквозь сжатые зубы, жестоко сминая использованную салфетку. Женщины... слабые, лживые существа, способные вызывать у нормального мужчины лишь чувство омерзительного дискомфорта и раздражения. Прикоснуться к ним означало почувствовать тотальное загрязнение, которое теперь буквально жгло мою кожу, вызывая физическое отторжение.
Тем временем Такеши смотрел на меня внимательно, хотя лицо оставалось совершенно неподвижным, взгляд сосредоточенным и внимательным одновременно. Его тёмные глаза были наполнены равнодушием и пониманием одновременно, лишённые какого бы то ни было эмоционального отклика, кроме лёгкого утомления. Он понимал природу моих приступов, привычно принимая любые проявления моего дурного настроения, будь то раздражение или внезапная вспышка агрессии.
— Что произошло? — спокойно спросил он, нарушая напряжённую тишину салона. Вопрос прозвучал ровно, буднично, не выражая никакого любопытства или удивления. Просто констатировал факт, ожидая подробностей, которые могли понадобиться позже.
Я вновь раздражённо фыркнул, продолжая чувствовать, как постепенно нарастающая злость наполняла грудь тяжёлым грузом.
— Дурацкая сука толкнула меня, — проговорил я жёстко, произнося каждое слово раздельно, делая особый упор на последнем слоге. Женщина наверняка думала, что весь мир вращается исключительно вокруг неё, её капризов и желаний.
— И дальше что? — невозмутимо уточнил Такеши, глядя куда-то мимо меня, словно разглядывая собственную внутреннюю пустоту. Понимая, что ему нужно немного времени, чтобы услышать полное изложение ситуации, позволяя своему другу выговориться и успокоиться перед принятием решений.
Фыркнув ещё сильнее, я грубо выбросил использованный кусок ткани прямо в сторону Такеши. Салфетка мягко пролетела мимо его головы, упав на пол автомобиля, однако сам мужчина даже бровью не повёл, сохраняя полную невозмутимость. За долгие годы службы рядом со мной он давно научился игнорировать подобные всплески чувств, воспринимая их как неизбежную данность своего положения. Такеши прекрасно осознавал, что именно такими способами я стараюсь сбросить накопившуюся негативную энергию, прежде чем вернуться к ясному мышлению и действиям.
Я откинулся обратно в мягкое кресло, закрыв глаза и стараясь подавить нахлынувшую волну гнева и разочарования. Внутри всё пылало, казалось, вот-вот голова начнёт трещать от невыносимого давления, наподобие плотины, готовой обрушиться от мощного потока воды. Хотелось схватить бутылку дорогого алкоголя, хорошенько глотнуть, утопив таким образом своё сознание в темноте забытья.
Но тут неожиданный голос Такеши прервал течение мыслей, возвращая к реальности:
— Твой отец подписал договор с сербскими партнёрами, — медленно и осторожно произнес он, словно озвучивая смертельный приговор. Контракт подразумевал поставки нового вида наркотиков, и его выполнение обещало принести значительные доходы организации, но также могло стать началом опасных последствий для всех вовлечённых сторон.
Прошептав нечто нечленораздельное, я лениво помассировал переносицу пальцами, давая себе секунду перевести дыхание.
— Это проверка, — сказал я вслух, испытывая глубокую неприязнь к собственной судьбе. Отец намеренно ставил меня в положение риска, проверяя пределы моей готовности идти до конца. Я должен был проявить твёрдость характера, решительность действий, готовность рисковать жизнью и благополучием окружающих, иначе никак.
Такеши слегка улыбнулся уголком рта, едва заметно шевельнувшись в кресле напротив.
— Завтра утром вылетаем в Сербию, — продолжил он уверенно, демонстрируя железную выдержку и профессионализм. Встреча с неизвестными партнёрами ожидалась сложной и непредсказуемой, полная скрытых угроз и опасностей.
От одной мысли о предстоящей поездке в Европу стало холодно внутри. Ещё одна дорога, очередная битва, шанс показать отцу свою силу и способность управлять ситуацией. Сербия представлялась далекой страной, населённой людьми, чьё поведение невозможно предсказать заранее. Там придётся играть по новым правилам, вступать в переговоры с незнакомцами, проверять собственные силы и умственные способности.
Открыв глаза, я пристально взглянул на Такеши.
— Найди всю возможную информацию о них, — приказываю жестко, чётко обозначая ожидания. — Хочу знать абсолютно всё, вплоть до мелких деталей личной жизни каждого члена делегации. Все слабости, тайны, преступления и недостатки.
Такеши послушно кивнул головой, зная, что никакие возражения невозможны, когда я пребывал в подобном настроении.
— Сделаю, — коротко ответил он, скрывая внутреннее напряжение за маской профессионального нейтралитета.
Закрыв глаза снова, попытался собрать мысли в порядок, освободившись от навязчивых негативных ощущений. Завтра предстоит долгий и мучительно сложный день, полный стресса и конфликтов. Однако никто не сможет помешать мне достичь цели, ведь я способен уничтожить любого врага, вставшего на моём пути.
***
За плотно задернутыми шторами кабинет тонул в густой, осязаемой тьме, словно чрево исполинского зверя, поглотившего дневной свет. Молчание здесь было не просто отсутствием звука, оно давило, обволакивало, проникало под кожу, подчеркивая зловещее одиночество. В этом сумраке человек казался маленьким и беспомощным, игрушкой в руках безжалостной судьбы.
Кожа кресла, когда-то упругая и лощеная, теперь обмякла под весом усталого тела, словно верный пес, готовый принять любую форму страданий хозяина. Она впитывала в себя горечь разочарований, несбывшиеся надежды и тонкую струйку отчаяния.
На столе, в ореоле искусственного света, танцевали янтарные блики виски. Золотистая жидкость в хрустальном стакане – лживая иллюзия тепла и умиротворения, фальшивая маска, скрывающая гниль и разложение. Как и вся моя жизнь, построенная на крови, обмане и бесчисленных компромиссах. Наркотики, сербские связи, поставки смертоносного оружия... этот нескончаемый, липкий круговорот власти и насилия въелся в душу, словно кислота, разъедающая изнутри. До тошноты. До ненависти к самому себе.
Я делал все для клана, для Ямагути-гуми, отдавая себя без остатка этой безжалостной машине. С пятнадцати лет варился в этом адском котле: кровь, предательства, звон монет, пропитанных страхом. Я методично поднимался по ступеням иерархии, стирая с лица земли тех, кто осмеливался встать на пути, железной рукой расширял влияние, защищал интересы клана. Заслужил доверие и слепую преданность солдат, внушал животный ужас конкурентам. Внешне – безупречный сын якудзы, воплощение верности, преданности и безжалостности. Маска, намертво приросшая к лицу.
Но за дверями этого кабинета, в стенах родного дома... там меня ждал лишь ледяной, пронзительный взгляд отца. В этом взгляде – вечное, изматывающее недовольство, укор, застывший в самую душу. Никогда не достаточно хорош. Никогда не идеально. Всегда есть, к чему стремиться, всегда есть, что доказывать. Вечная гонка за призрачным совершенством.
Я сделал обжигающий глоток виски, горькая жидкость обожгла горло, оставив во рту привкус безысходности. В бессильной злобе, в порыве ярости, направленной на самого себя, с силой вдавил стакан в дорогую лакированную столешницу. Хрусткий, надтреснутый звук лопнувшего стекла разнесся по кабинету, словно выстрел, пронзая тишину. Осколки, словно миниатюрные, предательские кинжалы, вонзились в кожу руки. Холодная янтарная жидкость и теплая алая кровь смешались, окрашивая полированную поверхность стола в мрачные, зловещие тона. Своеобразный ритуал самопожертвования.
Тяжело вздохнув, равнодушно наблюдая за мерным капаньем багряных капель на персидский ковер. Бессмысленное насилие. Бессмысленная боль. Как и все, что меня окружает.
– К черту, – прошептал одними губами, с усилием выдергивая осколки из раны. Почти не чувствую боли. За долгие годы в этом бизнесе мое тело стало броней, нечувствительной к физическим страданиям. Но душевные раны кровоточат вечно.
Я оставил разбитый стакан на столе, словно памятник собственной сломленной жизни, и, не оглядываясь, вышел из кабинета в спальню. В душную, наэлектризованную тишину.
Алкоголь больше не привлекал. Хотя прямо сейчас мне отчаянно хотелось напиться до беспамятства, до полной потери контроля, забыть сегодняшние события, утопить воспоминания в дешевом пойле. Но вместо мутного забвения в голове неожиданно всплыла другая картина: дерзкая, упрямая девица, влетевшая в него, как угорелая. Я не стал помогать ей подняться, и, кажется, задел её этим.
Вспышка неконтролируемой ярости пронзила меня. Кулаки непроизвольно сжались до боли, костяшки побелели, как мрамор. Я вдруг почувствовал острую, почти животную потребность отрубить себе руки. Взять острый нож и без колебаний отсечь их прочь. Отрубить и сжечь в огне, чтобы навсегда избавиться от воспоминания о том, как мои пальцы, оскверненные кровью, касались ее.
Женщины... Я ненавидел их. Ненависть эта не имела ничего общего с сексуальной ориентацией. Никаких гейских пристрастий и тому подобной чепухи. Моя ненависть была... глубже. Первобытнее.
Резкий, пронзительный звонок телефона вырвал меня из водоворота мрачных мыслей, как хирург скальпелем. Я грубо схватил трубку, словно оружие. Отец.
– Да, отец? – в голосе не дрогнуло ни единой эмоции. Маска якудзы вновь заняла свое место.
***
Звонкая пощечина пронзила кабинет, словно внезапный удар плетью, прорезав свинцовую тишину пространства. Сразу после первого хлопка воздух наполнился тяжестью, а её отдача отозвалась тупой болью, распространяющейся по скулам.
— Щенок неблагодарный! — прорычал отец, его голос раскатисто гремел, наполненный неудержимой яростью. Каждая буква выговаривалась отдельно, выплёвывая капли слюны, которые, будто острые иглы, обожгли мою кожу, притягивая жаром старого чувства унижения.
Я стоял неподвижно, словно гранитная статуя, взор устремлен в никуда, пустой и отрешенный. Физическая боль не имела значения, ибо накопившаяся душевная агония многократно превышала значимость обычной пощёчины. Телом я словно был в кабинете, но разум парил далеко, за пределами комнаты, где прятались мои страхи и комплексы.
— Ты не достоин занять моё место! — Его голос перешёл в низкую, глумливую интонацию, переходящую в неодобрительные ноты. Отклонившись в большом кожаном кресле, он медленно развалился, позволяя дорогостоящему материалу выступить своеобразным символом его доминирования. Натужный скрип обуви напомнил мне о тяжести власти, переносимой отцом на протяжении многих лет.
Огонёк сигареты вспыхнул ярким оранжевым цветом, резко выделяясь в полумраке кабинета. Продолговатый столб дыма протянулся в сторону, зависая тонкой лентой, точно призрак, висящий в пространстве. Почувствовал, как едкий запах заполнил легкие, оседая на слизистой, усиливая раздражение и неприязнь.
— Ямагути-гуми нужен сильный Оябун, — продолжал отец, повысив голос до резонанса, как проповедник, вещающий в пустоте. — А у тебя ещё молоко на губах не обсохло. Я совершал огромную ошибку, когда не позволил Айко избавиться от тебя тогда...
Его последнее предложение было похоже на пуск электрического тока, пропущенного через нервную систему. Имя Айко вызвало болезненный спазм в области грудной клетки, как будто туда вонзили стальной стержень, заново раскрывая давно зажившие раны.
— Заткнись, — прохрипел я, едва сдерживая крик, заставляющий лицевые мышцы судорожно сокращаться. Чувствовал, как кровь приливает к лицу, залив его краской стыда и унижения. Каждое слово отца было ударом, отдалённым эхом распадающегося мира, а я, подобно статуе, увековечившей поражение, хранил видимое спокойствие.
Отец оценил мою реакцию, его тонкий взгляд, подобный лазеру, фокусировался на моём лице, запечатлевая малейшие признаки возбуждения. Уголок его рта слегка пополз вверх, словно улыбка затаившегося охотника, обнаружившего добычу.
— Не произноси имя этой женщины, — процедил я сквозь зубы, стараясь говорить как можно тише, словно сам факт озвучивания её имени делал её сильнее. Каждый слог становился отдельным ударом молота, бьющего по моим эмоциям.
Отец, однако, не обращал внимания на мою реакцию, продолжая наслаждаться моментом триумфа.
— Ах, вижу, я задел тебя за живое, маленький Рюноскэ? — саркастично заметил он, выпускаемый дым сигареты поднимался медленно, успокаивающим дымом опоясывая кабинет. — Наверное, больно вспомнить, как тебя унижала хрупкая женщина, оставив на твоём красивом лице память о себе?
— Да пошел ты! — прорычал я, разворачиваясь, всеми силами стараясь не допустить проявления ярости, подобной неконтролируемому пламени. Оставить кабинет, не показывая слабости, — единственная мысль, крутящаяся в голове.
— Эти шрамы тебя не украшают, Рюноскэ, — добавил отец, подбирая последнюю шпильку, как мастерски изготовленную отравленную стрелу. — Какой позор, что хрупкая женщина смогла оставить такие знаки на твоём лице.
Слова отца проникли глубоко, вызывая новое содрогание, словно электрические импульсы, пробегавшие по нервной системе. Захотелось разорвать ткань реальности, сметая его словами и поведением, словно молью, пожирающей некогда великую империю. Мышцы напряглись, дыхание стало частым и поверхностным, пальцы сжались в кулаки, ногтевые пластины впились в ладони, оставляя алые следы.
Покачав головой, я, наконец, покинул кабинет, выходя из поля влияния его разрушительных комментариев.
Дождь обильно лил на улицы ночного Токио, очищая город от дневной пыли и утомляющих звуков автомобильной трассы. Мой чёрный Lexus LC500 стоял у тротуара, элегантно очерченный мокрыми линиями фар и отражающимися рекламными огнями.
Подойдя к машине, я замер на мгновение, но не сел сразу. Механически провёл пальцами по старым шрамам, пересекающим лицо, ощущая физический контакт, позволяющий возвращаться в прошлое, где эти шрамы появились. Те дни были наполнены болью и унижением, но и дали опыт, закалив меня в огне собственных ошибок.
Загрузив двигатель, я набрал обороты, ускоряя машину, пролетая по улицам города, избегая встречных потоков. Перед глазами, словно фильм, проносились сцены, запечатлевшие прошлое, влияние родителей и переломные моменты моей жизни.
Ожидая смену сигналов светофора, я нервно барабанил пальцами по рулевому колесу, погружённый в раздумья. Глаз случайно поймал шевеление у мусорного бака, и я заинтересовался.
Рассмотрев детальнее, увидел маленького чёрного котёнка, согнувшегося от холода и голода, с открытым свежим порезом на ухе. Одно ухо было грязным и покрытым запекшейся кровью, другое висело жалко, вероятно, недавно получив травму. Один глаз был прикрыт пленкой боли, другой боязливо изучал окружающий мир.
Я смотрел на него несколько секунд, а затем отвёл взгляд. Зачем мне видеть эту картинку страдания?
Но что-то в душе откликнулось. Вспомнилось собственное детство, годы одиночества и лишения, постоянное чувство отверженности. Нельзя оставлять живых существ в таком состоянии.
Минуты спустя я уже стоял у мусорного бака. Стоило мне приблизиться, котёнок жалобно запищал, попытавшись удрать, но повреждение конечности не позволило ему убежать далеко.
— Так у тебя ещё и лапки нет, — тихо прошептал я, рассматривая ампутированную конечность, едва заметную в шерсти. — И хвост сломан, кто же тебя так?
Продолжая думать о справедливости и равенстве, я решил спасти котёнка, заключив его в коробку и устроив поездку в ветеринарную клинику.
По дороге домой дождь льёт непрерывным потоком, смазывая очертания зданий и вымывая краски из рекламной иллюминации. В салоне машины я чувствую себя отделённым от внешнего мира, защищённым от воздействия улицы, свободного от вмешательства общественности.
Сзади, на сиденье, спит спасённый котёнок, уже получивший первую помощь ветеринара. Его тихое дыхание успокаивает, создаёт иллюзию тепла и домашнего уюта.
***
Планшет мерцал тусклым светом, заполняя пространство тесной каюты призрачным сиянием. Экран показывал фотографии лиц, имена, адреса, истории жизни... Эта гора чужих секретов лежала передо мной тяжелым грузом, подобно грязному пятну на собственной душе. Глядя на экран, я понимал, что Такеши снова оказался беспощадно точен в своей работе. Его доклад включал всё, вплоть до мельчайших деталей личной жизни каждого члена группировки сербских мафиози.
"Вся информация о сербах, – повторяла моя память фразу Такеши. – От даты рождения до тех, с кем они спят."
Меня буквально выворачивало наизнанку от одной мысли о том, насколько глубоко я погружаюсь в мерзость человеческих тайн лишь ради выгоды своего клана. Именно это чувство омерзения накрыло меня волной физической боли, будто бы тело отказывалось мириться с таким позором.
И тут, словно ножом по сердцу, вспомнилось недавнее предложение отцу наладить сотрудничество с этими людьми. Поставлять им оружие и наркотики? Эти негодяи были нашими врагами десятилетиями, и теперь мы должны объединяться? Чувствуя нарастающее раздражение, я сделал над собой усилие, подавив бурлящие эмоции.
– Хорошая работа, Такеши, – пробормотал я глухо, заставляя голос звучать спокойно и уверенно.
Однако его молчание настораживало. Мне казалось, он чувствует моё внутреннее напряжение и замешательство. Вопрос, заданный потом, стал очередным ударом по моим нервам.
– Ты вчера был у отца?
Я уставился на экран, раздражённо рассматривая физиономии сербов. Их надменные, злобные лица казались ещё отвратительнее рядом с воспоминаниями о вчерашнем конфликте с отцом.
Я фыркнул.
– Что, папочка уже пожаловаться успел?
Хоть и старался выглядеть равнодушным, голос всё равно дрожал от раздражения. Отец имел особый талант выводить меня из равновесия одним взглядом. Однако реакция Такеши была совершенно иной.
– Рю, прекрати. Ты прекрасно знаешь, какое отношение я испытываю к твоей семье. Для меня ты как брат.
Эти слова прозвучали настолько искренне, что вся злость моментально угасла, уступив место вину. Только Такеши мог заставить меня почувствовать себя виноватым за собственное поведение. За долгие годы совместной службы он показал себя единственным человеком, способным видеть во мне личность, отдельную от фамилии моего отца.
Вздохнув, я положил планшет на стол и закрыл глаза, пытаясь расслабиться хотя бы немного. Голова раскалывалась, мышцы были зажаты до предела напряжения.
Я открыл глаза и увидел неподвижную фигуру Такеши напротив стола. Как долго он стоял вот так, молча наблюдая за мной?
– Забей. Просто чувствую себя неважно. Ничего страшного.
Звонок телефона прервал разговор. Извинившись, Такеши быстро покинул кабинет, оставив меня наедине с беспокойством и сомнениями. Всматриваясь в разложенные бумаги, я почувствовал знакомое ощущение тревоги. Оно становилось сильнее с каждым новым днём, предвещая опасность.
Что-то точно было не так с этим предложением сотрудничества. Несколько десятилетий противостояния кланов внезапно превратились в дружбу? Почему именно сейчас сербские мафиози решили протянуть руку дружбы своему смертельному врагу? Это противоречило здравому смыслу и ощущению справедливости.
Открыв глаза, я встретил своё отражение в тёмном окне кабины. Решительность и твёрдость читались в каждом черте лица. Чётко сознавая угрозу, нависшую над кланом, я принял решение углубиться в расследование. Найти слабые места противника, раскрыть истинные намерения сербской банды стало делом чести.
Стальной взгляд скользнул мимо бумаг, документов и файлов. Настроение постепенно улучшалось благодаря внутренней уверенности, подкрепляемой памятью наставлений отца: золото всегда хранится в самом глубоком месте грязи. Нужно всего лишь докопаться до истины.
Раздался стук в дверь. Водитель сообщил, что самолёт ждёт.
Поднявшись, я поправил костюм и направился к выходу, чувствуя в себе силу, достаточную для победы. Сербы могли думать, что встретились с лёгкой добычей, но никто из них пока не подозревал, какая судьба их ожидает. Ведь за моей спиной стояла целая империя – могущественный клан Ямагути-гуми.