Пепел короны

Ночь, как старый солдат, отступала медленно и молча, цепляясь за края горизонта чёрными клочьями облаков. Первый свет ещё не коснулся крыш, но фонари в королевском замке уже гасли один за другим, словно уставшие стражи, уступая место новой заре. Их дрожащие огоньки меркли постепенно, будто нехотя отпуская тьму. Дворец просыпался медленно, нехотя, будто знал: сегодня день, который изменит всех. Или уже изменил. 

Даня стоял в коридоре восточной башни, где камень был холоднее, а тени  длиннее. На нём был простой дорожный плащ — серый, почти сливающийся с каменными стенами, выцветший от времени и непогоды. Его шаги были неслышны, как и мысли, что метались в голове без направления, как птицы в клетке, бьющиеся о прутья. 

Он не попрощался ни с кем. Даже с теми, с кем следовало бы. Уход был его решением. Не бегством, нет. По крайней мере, он так себе говорил. Но в глубине души он знал: бегство — это когда убегаешь от чего-то. А он… он просто шёл.

Ночь перед этим прошла без сна. Он лежал, уставившись в потолок своей комнаты, ощущая, как стены давят. Они были слишком белыми, слишком ровными, слишком… придворными. Здесь больше не было воздуха. Каждый вдох казался густым, словно он дышал не просто, а целым миром, который медленно, но верно выдавливал его из себя. 

Он вышел до рассвета, пробираясь по коридорам, как вор, как изгнанник — и всё же это была его воля. Его выбор. 

На плече — кожаная сумка, потрёпанная, но крепкая. В ней только необходимое: фляга с водой, немного чёрствого хлеба, складной нож, несколько монет,  старый компас, который когда-то принадлежал отцу. Стрелка его дрожала, будто не решаясь указать путь. В кармане — сложенная карта региона, края которой уже начали истончаться от частых прикосновений. Он не имел чёткого маршрута. Лишь одно направление: прочь.

Спустившись на нижний уровень восточной башни, он остановился перед одной из стен — казалось бы, ничем не примечательной. Но он знал: в этом месте есть тайник. Старый, забытый. Они с братом нашли его, когда были детьми, случайно наткнувшись на шатающийся камень во время игры в прятки. 

Он прикоснулся к камню — третий слева, над самым полом. Камень сдвинулся, нехотя, но мягко, будто не спал, а лишь дремал все эти годы в ожидании его возвращения. Стена дрогнула и открылась, выпуская наружу затхлый, влажный воздух, пахнущий временем и землёй. 

— Всё по-прежнему..— шепнул Даня себе, и эхо его голоса растворилось в темноте. 

Проход вёл вниз, в коридор, что шёл под внешней стеной замка. Этот путь выводил к старой заброшенной часовне, скрытой в лесу. Там не было охраны. Там не было никого. 

Он шагнул в темноту, за ним сомкнулась стена. 

Внутри пахло сыростью, мхом и временем. Каменные стены были прохладны, на них блестели капли воды, будто стены потели от напряжения. Даня зажёг фонарь, и мягкий оранжевый свет разогнал часть мрака, отбрасывая на пол дрожащие тени. Путь был знаком, но всё казалось чуть другим. Узким. Давящим. Будто сам замок выталкивал его, или… звал назад? 

Он не оглянулся. 

Проход был длинным, но Даня двигался уверенно, словно ноги помнили дорогу лучше, чем разум. Мысли разрывали его изнутри, как ветер весенний шторм — не ярость, а усталое, но постоянное напоминание: ты не там, где должен быть. 

Он думал о вчерашнем дне,свадьба.. 

Всё было слишком пышным, будто в театре. Смех, аплодисменты, музыка. Торжественная ложь, замаскированная под счастье. А он — тень в толпе. Он стоял и смотрел, как Валентин говорит клятвы Виктории. И не слышал ни одного слова. Ни у кого из них не дрогнул голос. Только Даня чувствовал, как внутри у него всё рушится. 

Он сжал кулак. Костяшки побелели. 

— Это не моё место..— выдохнул он в тишину коридора, и слова повисли в воздухе, как дым. 

Он остановился у поворота, на мгновение прислонился к стене. Сердце билось глухо, но ровно. Он не плакал. Не злился. Было ощущение, будто внутри всё замерло. Как зима. Только шаги, только путь вперёд.

Перед ним показался конец коридора — старая деревянная дверь, ведущая к лестнице. Доски её почернели от времени, железные петли проржавели. Под ногами хрустела пыль, поднимаясь серым облаком. Паутина тянулась с одного каменного уступа на другой, серебряные нити дрожали в слабом свете фонаря. Никто здесь не ходил уже много лет.  Он распахнул дверь, и в лицо ударил свежий воздух. 

Рассвет только поднимался. За лесом, где спряталась старая часовня, небо светлело. Серо-голубая дымка накрывала деревья, будто мир затаился, чтобы не спугнуть его шагов. 

Он вышел. Сбросил капюшон, вдохнул полной грудью. Воздух был холодным, резким, живым. И тогда, в первый раз за много часов, он почувствовал: он на свободе. 

Но свобода не приносила облегчения,лишь пустоту. 

Он не знал, куда идёт. И, быть может, это было самым честным за долгое время. 

Лес встретил его молчанием. Деревья стояли неподвижно, их стволы, покрытые морщинами коры, напоминали старых стражей, наблюдающих за путником. Ветви шептались на ветру, но слов разобрать было нельзя. 

Даня сделал шаг вперёд, и земля мягко поддалась под его сапогом. Трава, ещё не проснувшаяся от ночной росы, хрустела под ногами. Где-то вдали прокричала птица — одинокий, отрывистый звук, будто предупреждение. 

Он шёл, не оглядываясь. Замок уже скрылся за деревьями, лишь верхушки башен виднелись над кронами, словно бледные пальцы, тянущиеся за ним.

Шёл четвёртый час пути, и Даня не знал, далеко ли он ушёл. Впрочем, было ли это важно? Он не гнался за расстоянием. Он уходил от пространства, где слишком многое стало тесным — где стены, даже самые высокие, давили, где слова, даже самые громкие, звучали фальшиво, а взгляды, даже самые тёплые, были некому не важны.

Тропа, ведущая от старой часовни, терялась в корнях и зарослях, словно стыдясь своего назначения. Но Даня знал этот лес. Сколько раз они с Валентином сбегали сюда — тогда, в детстве, когда замок ещё казался слишком большим, а любовь  была простым, почти невинным понятием. Здесь они кричали, смеялись, дрались, мирились, бывало целовались.  Здесь — их тайна, спрятанная между ветвями старого дуба, под которым они закопали две монетки.

Чтобы судьбы не разошлись! — сказал тогда Валентин. 

Уже сейчас этот лес  не принадлежал символу любви, теперь у них была только ,,вторая комната" ,но уже даже теперь он имел какой то смысл?

Каждый шаг отдавался эхом воспоминаний — то лёгких, как шелест листьев, то тяжёлых, как удар топора по живому дереву. 

Он свернул вглубь, туда, где воздух становился гуще, а свет — реже. Где-то впереди журчала речка. Раньше он казался волшебным , они туда ходили так далеко вместе с отцом.  Серебристая вода, прятавшаяся между камней, будто сама земля делилась с ними своей силой. Они пили её зажмурившись, как будто получали благословение, а отец ругал за это. Теперь же… Даня лишь надеялся, что это воспоминание останется где то с ним ,  как всё то, во что он верил. 

И вот он вышел на поляну,та самая. Речка всё ещё там — блестит в камнях, словно слеза, застывшая во времени,не изменился. 

А он? 

Он опустился на колени, и старые до боли ветки хрустнули под ним. Зачерпнул воду ладонями, холодная,чистая,обжигающая. Словно возвращала в тело то, что утекло за эти годы: тишину, покой, часть себя, которую он оставил здесь когда-то вместе с Валей.Он присел у камня, вытянув ноги, и закрыл глаза. 

Всё всплывало, как будто время не прошло: смех, огонь костра, разговоры о власти от отца, солнце в волосах Валентина, руки, тянущиеся за ветками, глаза — яркие, живые… Тени. Отголоски. Но они оставались с ним, цепляясь за рёбра, как колючки. 

На данный момент разум возвращал его только в один момент:  уже после свадебного пира, когда сердце стучало громче музыки, а в висках пульсировала кровь. Слова младшего Вале. Те самые  сдержанные, ровные — звучали в поздравлении, но не отражали ни капли правды. Он видел, как Валентин смотрел на него в тот момент и счастья в глазах не было, видел  — запястье..

Крестика не было..

Это была их вещь, их символ!

Нечто малое, но сильное. Два одинаковых, отлитых из серебра старого распятия.  Они ведь поклялись носить их всегда, а что  теперь?

Даня не знал, снял ли Валентин его окончательно или только на один день. Но это было похоже на точку,не громкую,глухую. Как удар под рёбра, после которого не можешь вдохнуть,  Даня всё равно имел надежду на ещё один шанс.

Он снова плеснул в лицо водой. Сильнее. Хотел стереть с себя всё — мысли, образы, ожидания, сожаления. 

Шаги, позади. 

Он резко обернулся, рука уже на рукояти ножа. Но там никого не было. Лишь тишина леса, да ветер, шевелящий папоротник. 

Может, зверь? А может, воображение. Слишком много эмоций, слишком мало отдыха.

Он поднялся и вытер руки о плащ. Нужно было двигаться. Где-то неподалёку была старая охотничья тропа, ведущая вниз по склону. В деревню, что звалась Ледрин — туда, где можно спрятаться среди простых людей, пожить не под взглядами и коронами,хоть на время. Но сердце всё ещё било не туда, он хотел к своему любимому Вале.

Он достал из-за пазухи сложенный клочок пергамента — оторванная страница из общей карты королевства. Он отметил свой маршрут дрожащей линией: Ледрин. Дальше — неизвестность. А может, именно в этом и смысл. 

Только вот… ему не хотелось забывать. Он не хотел исчезать. Но оставаться было невозможно.

Птица взлетела с ветки и крикнула резко, как предостережение. Даня вздрогнул, словно от толчка, и снова пошёл. На этот раз быстрее. Почти бегом. Как будто мог сбежать от того, что сидело внутри. 

Тропа вела вниз, между валунами, туда, где густой папоротник прятал следы. Он двигался уверенно, пока не остановился  на развилке. 

Левая дорога — в сторону деревни, к людям, к хлебу, к тёплым очагам. 

Правая — вглубь, к горам, где лес становился темнее.

Он замер. 

Что если свернуть туда, где никто не ищет? Где нет имени, нет памяти? 

Даня уже собирался сделать шаг… но вдруг он вспомнил снова про крестик. Он был на его руке, и металл был тёплым, будто живым.  И в этот момент он понял: даже если он уйдёт очень далеко — связь не исчезнет. Память не сотрут ни леса, ни время.  И, может быть, это не наказание. 

А путь. 

Он медленно засунул руку в карман, и повернул налево, в сторону деревни. Потому что сейчас нужно было не исчезнуть,а  остаться в себе. 

Пусть вдалеке, но — живым. 

Ледрин встретил его дымом печных труб и запахом свежеиспечённого хлеба. Первые дома стояли, прижавшись друг к другу, будто боялись, что ветер унесёт их в горы. Даня прошёл мимо, не останавливаясь, но у колодца на краю деревни его окликнула старуха в выцветшем платке. 

— Далеко путник? — спросила она, и голос её был хриплым, как скрип старых ворот. 

Он хотел солгать, но вдруг усталость перевесила. 

— Не знаю. 

Старуха кивнула, будто такой ответ её не удивил. 

— Тогда иди в  таверну — ткнула она кривым пальцем в сторону. — отдохни после дороги, Лещинский.

Он вздрогнул. 

— что? Но..

— По глазам видно, — усмехнулась она. — У беглецов они всегда одинаковые. 

Даня хотел спросить, кое что , но всё же промолчал.

Он направился к небольшой таверне «У Седого Волка» — низкому бревенчатому строению, из трубы которого вился дымок, смешиваясь с вечерним туманом. Дверь скрипнула, как старый сустав, когда он вошёл внутрь. Воздух пах дымом, тушёной дичью и чем-то неуловимо домашним — может, сушёными травами, развешанными под потолком. 

В углу, за столом, испещрённым ножевыми зарубками, сидел пожилой мужчина — местный охотник. Его лицо было изрезано морщинами глубже, чем кора на старом дубе, а седые усы топорщились, как щетина кабана. Он чистил нож, но пальцы его двигались медленно, бережно — будто это был не инструмент, а старый друг. 

Тот поднял взгляд, когда Даня опустился на скамью напротив. Глаза охотника были бледно-голубыми, почти выцветшими, но взгляд — острым, как зимний ветер.

— Не часто в наших краях видят таких путников, — произнёс он, откладывая в сторону нож, которым чистил кусок смолистой древесины. — Особенно в это время, вчера же была свадьба у наследника, какое счастье что можно спать спокойно насчёт власти.

Даня почувствовал, как по спине пробежал холодок.

"Узнал?"* Но нет — в голосе старика не было ни подобострастия, ни страха, лишь спокойная наблюдательность. 

— Дороги сами выбирают, куда вести, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. 

Охотник хмыкнул, доставая из-за пояса трубку. 

— Это верно. Только вот странно — обычно те, кто идёт  от чего-то, смотрят назад чаще, чем вперёд. — Он прикурил, выпустив клубок дыма. — А ты, парень, смотришь прямо. 

Даня сжал кулаки под столом. 

— Может, мне не на что оглядываться. 

— О-о, — охотник усмехнулся, и морщины вокруг глаз сложились в паутину. — Такое говорят либо мёртвые, либо те, кто хоронит себя заживо. 

Тишина повисла между ними, нарушаемая только потрескиванием поленьев в очаге. 

Вдруг старик наклонился вперёд, и его голос стал тише, грубее: 

— Я тебя не знаю. И знать не хочу. Но если ты бежишь — беги так, чтобы не пришлось возвращаться. А если ищешь — смотри не под ноги, а в небо. Потому что... 

Он не договорил. Из-за перегородки донёсся лёгкий перебор струн. 

Девушка, сидевшая у камина, обернулась. Её пальцы замерли на грифе лютни. 

— Вы мешаете музыке, — сказала она просто. 

И странное дело — в её голосе не было ни страха, ни подобострастия. Только усталость. Такая же, какая грызла Данину душу. 

Охотник откинулся на спинку скамьи, разводя руками: 

— Виноват, Лина. Старый ворчун заговорился. 

Даня же не мог оторвать глаз от девушки. В её взгляде было что-то... знакомое.

— Ты играешь, как будто хоронишь кого-то, — неожиданно для себя сказал он. 

Лина не смутилась. 

— А ты слушаешь, как будто сам стоишь у могилы. 

Охотник закашлялся — то ли от дыма, то ли от скрытого смеха. 

Даня вдруг почувствовал, что дышать стало легче. 

— Можно я послушаю? — спросил он. 

Лина ответила не словами, а музыкой. И в первых же нотах было что-то, что заставило его закрыть глаза. 

Охотник между тем шепнул: 

— Видишь? Иногда ответы приходят не с дороги, а из тишины.

Даня остался в деревне до вечера. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багряные и золотистые тона, младший ушёл в лес. Ветер стих, и лес погрузился в спокойствие, прерываемое лишь шелестом листьев и далеким пением птиц.

Он сидел на пне, уткнувшись в ладони, и пытался осмыслить все мысли, что не давали ему покоя с утра. Внутри было холодно — словно пустота разрасталась в груди, затмевая свет надежды. Тени прошлого, ожидания будущего и неясность настоящего смешались в тяжелом клубке.

Вдруг за его спиной раздался лёгкий шорох, и Даня обернулся. Из сумрака вышла Лина, чей взгляд был спокойным, но острым

— Ты здесь долго — сказал она, усаживаясь на соседний пень.

— Не мог уйти, — тихо ответил Даня. — Думаю… думаю обо всём.

Девушка  молчала несколько мгновений, затем мягко произнесла:

— Я видела твою душу сегодня. В ней буря и штиль, одновременно.

Даня сжал кулаки, пытаясь собраться с мыслями.

— Быть несчастным — значит быть слабым? Любить это тоже слабость?

— Нет, — ответила она внимательно глядя в глаза юноше. — Быть несчастным — значит быть живым. Это признак того, что внутри тебя есть что-то важное, что требует внимания, а любовь это чувство , которое тоже нельзя игнорировать.

Даня тихо вздохнул.

—  почему я не могу отпустить это? Любить в моём случае это не правильно. Почему сердце мое словно заковано в цепи?

— Потому что ты боишься. Боишься потерять то, что уже есть, и то, что могло бы быть. Боишься сделать выбор дальше который изменит все. Но знаешь что? Самое страшное это не страх, а бездействие. Когда человек останавливается, чтобы не делать больно себе и другим, он начинает терять себя.

— Мне кажется, что я и так уже потерял себя, — прошептал Даня. — Как вернуться назад, когда дороги ведут только вперёд и я мог остановить может свои чувства..мне больно от них, от того что человек скорее сделал выбор не в пользу меня.

Девушка  улыбнулась — не радостно, а с лёгкой грустью.

— В жизни нет дороги назад. Но есть путь вперед, по которому можно идти с открытыми глазами и сердцем. И этот путь не всегда ровный. Он требует смелости, терпения и веры в себя. То что было это уже не важно, если любишь ,то надо терпеть и принимать факт того что человек действует по своему, ты сам не понимаешь,но может человек делал это ради тебя?

— Ну ,а если вера иссякла? Я не верю в то что это могло быть мне на пользу..ну или не хочу верить— сказал Даня, глядя в землю.

— Вера — это не свет, который горит вечно. Это пламя, которое можно заново зажечь, даже из самых слабых искр. Иногда достаточно услышать чужие слова, чтобы снова поверить в себя.

Юноша поднял глаза на девушку.

— К кому мне обратиться за помощью? От того кого хочу слышать слова о любви, я не услышу уже долгое время.

К кому пойти, чтобы понять, как найти эту силу и принять всё как есть?

— К тем, кто жил долгую жизнь и видел многое. Они могут рассказать истории, которые станут твоим светом. Там, где слова становятся оружием и щитом,  старый монарх, живущий в уединении, может помочь тебе найти ответы.

— Старый монарх? — переспросил Даня, удивлённо.

— Да, — кивнула. — Он испытал многое, его сердце закалено горечью и радостью. Он понимает, что значит быть на перепутье и что такое запутался в чувствах и выборе.

Даня задумался.

— Как найти этого человека?

— Иди в северные земли, туда, где лес становится гуще, а горы выше. Там, в древнем замке, живёт старый монарх. Он ждёт тех, кто ищет правду и силу.

— Спасибо, — сказал Даня, вставая. — Я попробую.

— И помни, — добавила вставая вслед за ним — что сила не в том, чтобы подавлять чувства, а в том, чтобы принимать их и идти дальше.

Лина бережно подобрала упавший лист клёна, крутя его в пальцах:

— когда я играю на лютне, струны иногда рвутся. Но я не перестаю играть - я просто заменяю их и настраиваю заново.— Она осторожно положила лист ему на ладонь.

—Душа - она как лютня. Иногда струны рвутся. И это нормально.

Даня сжал лист в ладони.Вечер уже сменялся ночью, когда Даня покидал лес, направляясь к своему новому пути.

Солнце давно скрылось за горизонтом, и тьма накрывала землю мягким покрывалом ночи. Легкий ветерок колыхал листья и шуршал под ногами, а лунный свет освещал дорогу — узкую тропу, вилась она между могучих деревьев и каменных утесов.

Даня шел медленно, устало, но с решимостью. Его плечи были напряжены, а мысли — разбросаны. Путь оказался длиннее, чем казалось сначала, и казался непрерывным испытанием для тела и духа. Но мысль о том, что впереди — место, где он сможет найти ответы — согревала его.

Вдали вдоль дороги проступали огоньки: мерцание светильников в окнах большого замка. Его стены казались древними, покрытыми мхом и узорами времени, но величественными. Тяжелые ворота, украшенные металлической ковкой, были немного приоткрыты — словно приглашая войти тех, кто искал.

Даня приблизился, слыша под ногами гравий, скрипнувший тихо. Несколько минут спустя дверь замка распахнулась, и на пороге появился пожилой человек. Его фигура была высокая, но чуть согнутая возрастом, а глаза — светились глубокой мудростью и спокойствием.

— Новые люди,  — произнёс монарх мягко, голос его был низким, но тёплым. — Долгий путь за плечами?

Даня кивнул, чуть неся усталость в каждом движении.

— Да, — ответил он. — Долго шёл. Но не жалею. Я пришёл, потому что не знаю, куда идти дальше.

Мудрый старец взглянул на юношу внимательно.

— Многие приходят сюда в поисках ответов. Но истинный путь — внутри нас. Я могу помочь лишь показать дорогу, но пройти её должен ты сам.

— Я… я боюсь, — признался Даня, — боюсь потерять то, что ещё есть. Бояться идти вперёд и потерять себя и любимого.

Монарх мягко улыбнулся, приглашая войти в замок.

— В страхе нет ничего постыдного. Он — часть пути. Давай войдём, поговорим у огня.

Когда Даня уже сидел у очага его мысли не находили покоя. Наблюдая за танцем огня в камине, он пытался унять ту бурю, что бушевала внутри.

— Ты не похож на того, кто просто ищет путь, — неожиданно произнёс старик — Твои глаза говорят о другом — о борьбе, что не видна окружающим.

Даня поднял голову. Взгляд старца был проницателен и мудр.

— Ты чувствуешь тяжесть на душе, которую не так просто объяснить, — продолжил монарх. — Многое тебе пришлось скрывать. Но бояться — значит оставить себя в плену.

Даня вздохнул, глядя на тёмное пламя.

— Иногда я сам не понимаю, чего хочу и кто я на самом деле. Кажется, всё вокруг — маски и роли, а истинное "я" тонет где-то глубоко, спрятанное и запертое.

— Это не редкость, — кивнул старик. — Порой именно там, в глубинах, рождается сила. Но, чтобы её найти, надо осмелиться заглянуть в самые болезненные уголки души.

— Мне трудно принять себя, — признался Даня тихо. — Я боюсь, что те, кто мне близок, не смогут понять или примут меня иначе. А я... не могу перестать думать о том, что теряю.

— Потери — неизбежная часть пути, — произнёс монарх, устало опираясь на трость. — Но иногда мы боимся потерять не вещи или людей, а то, кем себя считаем. Именно страх потерять себя порождает настоящие страдания.

— Я постоянно живу в борьбе , между тем, что принято и тем, что чувствую. Мне кажется, что это разрывает меня на части. Я больше боюсь не потерять себя, а того кого больше всего люблю..

Монарх молчал несколько мгновений, а затем мягко заговорил:

— В каждом сердце есть уголок, где хранятся самые сокровенные чувства. Не стоит бояться, что они будут  непоняты. Главное — быть честным с самим собой. Остальное — уроки жизни. Если у вас есть связь, значит так должно быть , это нормально, если Валентин не отвечает это напрямую значит в будущем всё будет хорошо.

— Ну, а если честность разрушит то, что было построено? Что если я вижу как он отстраняется, это больно, безумно..— сказал Даня, напряжённо сжав руки.

— Настоящая сила — в том, чтобы быть уязвимым, но не сломленным, — ответил старец. — Ты уже многое прошёл, но впереди ещё важнее испытания и разговоры вас ждут. Позволь себе чувствовать, но не позволяй страху управлять судьбой. Нужно время и терпение, и всё станет на свои места.

Даня повернулся к окну, вглядываясь в ночное небо, усыпанное звёздами.

— Я хочу найти путь, который не будет ложью. Но как шагнуть туда, если так боюсь остаться один?

— Ты не один, — тихо сказал монарх. — Важно помнить: иногда нужно отпустить,даже временно , без обид и сор, чтобы обрести себя. И тогда дорога станет яснее.

Ночь окутывала замок, а в душе юноши начинала пробиваться надежда — тихая, но непоколебимая.

Даня долго сидел в тишине дальше  ,перебирая в голове слова, которые так и не мог себе сказать вслух. Старец внимательно смотрел на него, понимая, что перед ним не просто путник, а человек с тяжёлым грузом на душе.

— Всё таки самая  главая вещь, что меня мучает, — наконец начал Даня, голос срывался от сдерживаемой боли. — Это... то, что я чувствую к одному человеку. К тому, кто всегда был рядом, кто должен был быть мне поддержкой и защитой.

Он опустил взгляд, сжав кулаки.

— Но это чувство... оно не простое. Оно не то, что ожидают от меня. Это что-то большее, чем просто— пауза. —  братская связь.. И я боюсь, что если кто-то узнает , всё изменится, и мы потеряем друг друга.

— Близость — это дар и испытание, — мягко ответил монарх. — Чувства  сложны, и они порой ставят нас на грань понимания себя.

— Иногда я думаю, что если бы всё было иначе, если бы я мог просто быть собой, без масок и страха, может быть, я был бы счастливее. Но в этих чувствах есть и  запретное, то что разрушит все что у нас есть, а именно то что он наследник трона.

— Понимание и принятие — ключи, — произнёс старец. — Но начать надо с самого себя. Тебе предстоит пройти через внутренний кризис, где страх встретится с правдой.

— Мне страшно потерять его! — признался Даня, голос дрожал. — Страшно, что моя искренность разрушит всё даже в нём! Но и жить с этим грузом — мучение..

— Ты не один в своих страхах, — сказал монарх, внимательно глядя на Данию. — Скажи мне, ну задумывался ли ты когда-нибудь, как тяжело тому, к кому направлены эти чувства? Тому, кто несет на себе бремя наследника, ответственность, которую никто не видит? Валентину тоже нелегко. Он тоже пытается любить, пытается понять себя, но его положение не позволяет ему быть открытым и свободным.

Даня на мгновение опустил глаза, почувствовав, как тяжесть слов ложится на его плечи.

— Я думал об этом... Очень часто, — тихо ответил он. — Но он слишком далёк,  его сердце заперто, он не даёт даже полностью почувствовать мне свою боль. Я знаю, он  хочет, но просто не может.

— Именно так, — кивнул старик. — Он живет под постоянным давлением ожиданий и обязанностей. Его чувства сковывают не меньше твоих. В этом — его собственная борьба. Любовь  это не только радость, но и испытание. И не всегда она даётся свободно, особенно тем, кто стоит на вершине.

— Тогда как быть? — спросил Даня, отчаяние слышалось в голосе. — Как найти дорогу к нему, если между вами стена из невысказанного?

— Повторюсь, начни с понимания и терпения, — мягко сказал монарх. — Не требуй открытости, не жди мгновенных ответов. Дай время — и пространство. Пусть его сердце освободится от оков не сразу, а постепенно. Ты сильнее, чем думаешь, и именно твоя поддержка может стать для него светом в темноте.

Даня задумчиво посмотрел на старика и, собравшись с духом, спросил.

— Скажите, почему вы меня не осуждаете? Ведь то, что я чувствую… это противоестественно. Против всего, чему учит религия и общество. Между братьями не должно быть таких чувств. Почему вы не говорите мне, что я ошибаюсь?

Монарх тихо улыбнулся, в его глазах была глубокая мудрость, прошедшая сквозь годы испытаний.

— Потому что я видел многое в своей жизни, — ответил он мягко. — И знаю, что чувства не выбирают время и место, и не подчиняются правилам, написанным людьми. Религия, общество, традиции — всё это создано, чтобы давать порядок и структуру, но иногда они не учитывают сложности человеческой души.

Он сделал паузу, словно взвешивая каждое слово.

— Ты не один в своих чувствах, даже если кажется иначе. И самое главное — никто не имеет права заставлять тебя отвергать себя. Осуждение приходит от непонимания и страха. Но если ты сможешь понять и принять себя, никакие догмы не смогут заставить тебя страдать.

— Как жить в мире, где то, что я чувствую, считается грехом?

— Жить честно, с собой и с ним — ответил монарх. — Это сложно и  опасно, но это единственный путь к истинному покою. Сила не в том, чтобы скрывать свои чувства, а в том, чтобы найти в них смысл и научиться жить с ними, несмотря ни на что вместе с любыми, даже пройдя испытания.

Даня глубоко вдохнул, впервые почувствовав, что есть кто-то, кто не просто слышит его, а по-настоящему понимает.

— Твои чувства, часть твоей души. Не позволяй страху или чужим суждениям заглушить их. Ты — больше, чем мнение общества, и путь твой ещё не завершён. Принимать себя таким — значит начать жить по-настоящему.

Даня кивнул, внутренне облегчённый и обретший новую силу.

— Спасибо вам, — сказал он тихо. — Теперь я понимаю, что бороться надо не с собой, а с тем, что мешает быть честным..

— Именно так, — ответил монарх. — И знай, что даже в самых тёмных моментах свет всегда рядом. Главное — не бояться искать его.

Даня сделал последний глубокий вдох и, чувствуя себя немного легче. В душе зарождалась надежда — возможно, всё ещё можно изменить.

Ночь уже окутала замок плотным бархатом темноты, и лишь слабый свет луны проникал сквозь узкие окна спальни, заливая комнату серебристым холодным сиянием. В воздухе висла тишина — плотная, почти ощутимая, словно стены комнаты сами держали дыхание, ожидая чего-то невысказанного.

Виктория стояла у окна, её фигура тонко очерчивалась светом, а взгляд был устремлён куда-то вдаль, туда, где за пределами этих каменных стен раскидывался мир, полный неизведанных дорог и решений. Она была уставшей, но в ней всё ещё жила надежда — надежда, которую она несла в сердце, несмотря ни на что. В её душе горела искра веры, что любовь способна пробудить то, что казалось уже затонувшим в глубине.

Валентин сидел на краю кровати снова, его фигура была словно погружена в тень. Он держался крепко, как будто пытался удержать себя на плаву в бурных волнах собственной мысли. Его плечи были сгорблены, а лицо казалось тяжелым от невысказанных слов и после ощущений вчерашней брачной ночи.

Сердце его было переполнено противоречиями — долг и личное, корона и чувство, обещания и страх. И среди этого вихря мыслей одна неизменно возвращалась в его голове — образ Дани.

Он думал о нём почти непрерывно целый день, с тоской и горечью, с чувством вины и непонимания. Валентин задавался вопросом, как всё могло так сложиться, почему между ними возникла пропасть, которую казалось невозможно преодолеть. Он знал ответ, но просто не хотел его принимать.

Виктория тихо подошла к кровати. В её голосе звучала мягкая забота, когда она сказала:

— Валентин, давай начнём всё с нуля?

Но он не поднимал глаз, не поворачивался к ней лицом. Его молчание было словно стена, холодная и непроницаемая. Она села рядом, осторожно, чтобы не спугнуть эту хрупкую тишину. Какое начало? А было ли оно вообще?

Валя думал только о том что между ними даже ничего не было, это уже его раздражало, но он терпел, как всегда.

— Я знаю, — начала она медленно, — что  было много всего у нас и, может, многое казалось ложным. Вчерашняя ночь, я может поспешила,но со своими чувствами сделать ничего не могу,но я действительно люблю тебя. Я изменилась,отдала тебе своё сердце..

Её слова словно призывали его к ответу, но он оставался немым, словно боялся, что каждое слово сломает его ещё сильнее.

Валентин всё глубже погружался в свои мысли. В голове всплывали сцены из последних дней: улыбка Дани в толпе на свадьбе, взгляд, полный непрошеной боли и безмолвного запроса о помощи. Он понимал, что Даня тоже несёт свой груз, свои тайны и страхи, и это знание обжигало сердце, но было непосильно тяжёлым. Как помочь, если самому едва удаётся держаться на ногах?

,Почему всё так сложно? Почему между нами — не мост, а пропасть? Почему мы должны терпеть? — думал он, чувствуя, как внутри закипает тревога.

Виктория потянулась, чтобы положить руки ему на плечи, нежно пытаясь найти с ним контакт , но тот резко остронился.

— Я понимаю, — сказала она мягко, — что внутри тебя много боли и страха. Но я здесь, Я хочу быть рядом, не ради короны или формальностей, а ради нас, слышишь?

Валентин вздохнул, тяжело, почти беззвучно. Его глаза, всё ещё опущенные, были влажными. В душе он боролся с собой — с желанием быть сильным, с необходимостью быть королём, с невозможностью просто позволить себе быть уязвимым.

Он хотел ответить Виктории, хотел сказать ей о том, что не может забыть Даню, о том, что часть его души остаётся с тем, кто сейчас кажется ему таким далеким и одновременно близким. Но слова застряли в горле.

«это ведь всё — игра. Что если завтра снова наступит тишина? Если я не смогу быть тем, кем ожидают меня видеть?»

Он наконец поднял глаза и встретился с её взглядом. В его глазах была печаль и усталость, но и проблеск надежды — маленький огонёк, который не гас совсем всё равно. Валентин не ответил словами, но его руки осторожно коснулись её. Виктория прижалась щекой к его плечу.  Пока Виктория искала в нём ответ, он молчал — потому что правда, которую он хранил, была слишком хрупка и опасна.

Так ночь уносила с собой всё, что осталось невысказанным, и лишь слабый отблеск надежды — что когда-нибудь сердце перестанет биться в одиночестве.