где ты?
Глеб уже третий день подряд пытался договориться с врачами о выписке. Его сдерживало только одно — нестерпимая боль, которую он едва прятал. Но сегодня утром он снова стоял перед главным врачом, напряжённый, как струна.
— Мне нужно уехать. Срочно. Я сам подпишу отказ от госпитализации, вы ничего не нарушаете, — говорил он, стараясь держаться ровно, но плечо подёргивалось от боли.
Главврач, седой, с усталыми глазами и нахмуренным лбом, пристально посмотрел на него поверх очков.
— Вы не поняли, Викторов. Вы даже самостоятельно не передвигаетесь, — голос был железным. — У вас травма позвоночника. Вы каждый день колитесь от болей. Мы вас вообще хотим перевести в стационар под наблюдение невролога. А вы тут мне заявляете: «отпустите»?
Глеб не ответил.
— И если вы не понимаете словами, я скажу иначе. Вас никто никуда не отпустит. Ни под подписку, ни под честное слово, ни с божьей помощью. Пока я здесь главный — вы останетесь. Усвоили?
Глеб кивнул. Молча. И вышел.
Но в ту ночь в его голове уже был план.
Он проснулся без будильника. Всё внутри било тревогу. Он надел простую чёрную футболку, накинул худи, под которым что-то тянуло и пульсировало — это был зашитый шов на спине. Обмотал плечо бинтом, как мог. Засунул в старый рюкзак документы, телефон и пачку денег, которую передал Серафим на «карманные».
Женский корпус. Первый этаж. Он знал, что окно в конце коридора почти всегда открыто.
Тёмный коридор дышал пустотой. Он пробрался, стараясь не задевать стены. Окно было приоткрыто. Он отодвинул стул, медленно встал на него, вдохнул.
Прыжок.
Он рухнул на мокрую траву. Под лопаткой хрустнуло. Боль была как удар током — он почти закричал, но сдержался. Встал. Пошатываясь, побрёл по узкой тропке, выходящей к трассе.
04:32
Он шёл вдоль обочины, через заросли, через болото, где комары липли к лицу. Ноги подкашивались. Каждый шаг давался как подвиг. Он говорил себе: «ещё 200 метров — и отдохну». Потом: «ещё 300».
05:04
На остановке стоял старый, советский автобус. Гудел мотор. Водитель курил у двери. Глеб сунул ему в руку купюру и, не спрашивая ни о чём, забрался внутрь.
Автобус вёз его в сторону вокзала. Телефон в руках дрожал. Он набрал в поиске: «Больница имени…», «Реанимация», «Неврологическое отделение».
Сюзанна была в Питере. Жива. Пока жива.
07:12. Аэропорт.
Он сидел в зале ожидания, окружённый чужими голосами и чемоданами на колёсиках. Всё казалось игрушечным. Люди пили кофе, листали Инстаграм. А у него горело только одно: долететь. найти. увидеть.
Он взял билет на ближайший рейс в экономе. Случайный человек уступил ему место в очереди. Глеб не поблагодарил — он не заметил. В голове вертелась только одна сцена: Сюзанна, истощённая, одинокая, на больничной койке.
11:43. Санкт-Петербург.
Он прилетел. Без звонков. Без предупреждений. Ни Саше, ни Серафиму, ни Кириллу — никому.
На выходе из терминала — такси. Он едва втиснулся в него, словно тело отказывалось ему служить. Голова гудела, глаза резало от солнца.
— В город. Больница имени… Быстро, — прохрипел он.
***
Таксист сбросил скорость у невзрачного здания, скрытого за чередой деревьев. Больница выглядела серой и усталой — такой, как и Сюзанна, наверное, сейчас. Глеб вывалился из машины, схватив рюкзак, и пошёл почти бегом, спотыкаясь, к приёмному покою.
У входа его перехватили:
— Молодой человек, вы к кому?
— Я… я парень. Парень Сюзанны. Она поступила сюда, вчера, или позавчера. Реанимация.
— У вас есть документы? Родственники?
Глеб хотел соврать, но вместо этого только глухо сказал:
— Пожалуйста. Я умоляю. Мне надо увидеть её.
— Подождите здесь, — медсестра ускользнула за дверь.
Он стоял, глядя в пол. Под ногами качалась плитка, как палуба. Ноги подламывались. Шрам под лопаткой ныл так, будто заново разошёлся. Но он держался.
Через пару минут из-за двери вышел санитар с пластиковым халатом.
— Пойдём, оформим тебя как «ближайшего». Только быстро. Время ограничено.
Ему выдали маску, халат, бахилы. Пока он переодевался, санитар спросил:
— Она тебе кто?
— Музыка. Всё.
Больше они не говорили.
Палата была белая, пропитанная стерильностью и чем-то мёртвым. Там, под капельницами, с кислородной маской, с синяками под глазами, лежала она — Сюзанна.
Её волосы были спутаны, щеки запали, губы побелели. Монитор пищал в такт дыханию, но каждое биение казалось натянутой струной, которую вот-вот порвёт кто-то сверху.
Глеб подошёл ближе. Его пальцы дрожали, плечо будто снова прострелило. Он опёрся на край кровати и медленно сел рядом на стул.
Он смотрел на неё — и не мог поверить, что это та самая Сюзанна, которая когда-то ставила им микрофоны, ворчала на Кирилла за просроченные дедлайны, ценила его тексты, даже когда он сам их ненавидел.
Слеза скатилась по щеке. Он вытер её тыльной стороной руки, как пацан, которому впервые стало по-настоящему страшно.
Телефон завибрировал. Один раз. Второй. Пятый.
Он достал его — на экране:
Кирилл: "Ты где, мать твою?!"
Серафим: "Ты с ума сошёл, Глеб?"
Саша Сахарная: "Ты вообще нормально себя чувствуешь?"
Саша: "Ты в Питере?!! Мы всё видим! Тебя по камерам вычислили, ты думаешь, ты Джеймс Бонд?"
Он не отвечал. Просто положил телефон на тумбочку.
Сюзанна чуть шевельнула пальцами. Едва заметно.
Глеб наклонился ближе:
— Прости…
Он шептал, как будто боялся, что голос сорвётся.
— Прости, что я… отпустил тебя тогда.
Она не открыла глаз. Но он всё равно продолжал:
— Я приеду, даже если меня в инвалидной коляске тащить будут. Всё равно приеду.
Он сидел с ней ещё минут двадцать. До тех пор, пока снова не вошла медсестра:
— Всё. Время вышло. Простите. Надо покинуть палату.
Он встал, медленно. Оглянулся напоследок.
И вышел.
***
Глеб вышел в коридор, где воздух был чуть теплее, но дышать легче не становилось. Он спустился вниз по лестнице, держа руку на стене — позвоночник ныл, будто кто-то грыз его изнутри. В холле он наконец-то присел на лавку, положив локти на колени. Телефон снова завибрировал. На этот раз он не успел проигнорировать вызов — Серафим.
Глеб нажал на зелёную кнопку и сразу услышал:
— Ты ахуел, Глеб?! — рявкнул голос с такой яростью, что динамик зашипел. — Ты что, блядь, совсем поехал, а? Это кто так делает, скажи мне?! У тебя позвоночник, у тебя плечо, ты должен быть под наблюдением, а ты через окно, через ебучий лес, как проклятый!
Глеб закрыл глаза, сжал челюсть.
— Я знал, где она.
— А насрать! — завопил Серафим. — Ты — не в состоянии даже стоять нормально, а ты с чемоданом, с рюкзаком, по трассе, через кусты, как долбаный Фродо Бэггинс. А если бы ты там сдох?!
— Не сдох. Уже здесь.
— Да, видели! Мы уже всё, блядь, видели! Камеры, регистрация в аэропорту — ты вообще думаешь, что ты невидимка? Мы с Сашей уже билеты взяли, через два часа вылетаем! Тебя реально хотят положить в психушку, чувак! Главврач твой на измене, санитаров дерут как сидоровых коз.
— Я не мог не приехать, — хрипло сказал Глеб. — Она чуть не умерла.
— А ты чуть не добил сам себя, вот в чём прикол! — теперь голос Серафима дрожал. Не от злости. От того, что он испугался.
— Слушай… — голос Глеба стал тише. — Я приеду обратно. Позже. Просто дай мне пару дней, ладно?
— Мы тебя заберём. И точка. А пока, сиди там, никуда не выходи, не рыпайся, и, ради всего святого, не вздумай снова залезть в окно.
Серафим отключился первым.
Глеб положил телефон на колени, выдохнул.
Он знал, что получит по полной. Но сейчас было плевать.
Главное — она жива.
Пока что — жива.