скучаю по тебе.
4 месяца спустя..
Самолёт летел сквозь туманное небо над Пекином, а Глеб сидел у иллюминатора, в худи с капюшоном, натянутым до глаз. Он держал в руках наушники, но не включал музыку — в голове и так всё гудело: мысли, переживания, строки, которые он вынашивал, как болезненные осколки.
Он уже неделю чувствовал, что задыхается. Китай перестал вдохновлять. Слишком много чужого, слишком мало настоящего. Он слушал голос Ли Вэя, своего соседа по общаге, как гудение вентиляции — фоном, без смысла. В какой-то момент просто встал, надел кроссовки и заказал билет в Москву. Спонтанно. Без предупреждения.
На паспортном контроле в Шереметьево его глаза были под красной полосой капилляров, но в груди что-то дрожало: то ли страх, то ли злость.
Он направился сразу на студию. Он знал, где они — Феня кидала истории с гифками, Кирилл сторис с залитым синим светом залом. Они снимали сниппет к новому синглу Лирика — как всегда, красиво, драматично и идеально без него.
Когда он вошёл в помещение, всё словно замерло.
— Ты ахуел? — первым отреагировал Кирилл, повернув голову от камеры. — Ты просто исчез, Глеб. Даже слова не сказал. У нас вообще-то тур накрылся, мы треки в стол пишем, а ты по горам с монахами!
— Ты думаешь, мне легко было? — голос Глеба дрогнул. — Вы все говорите о проекте, а я себя потерял. Я задохнулся. Мне нужно было выдохнуть.
Феня в углу сцены, в кожаной куртке и тяжёлых ботинках, закатила глаза и достала телефон — будто делала вид, что её это не касается.
— Знаешь, кто задохнулся? Я, — сказал Кирилл, подойдя ближе. — Я всё это тянул. На твоих обломках. Ты был лидером. А теперь? Тебя даже уважать страшно.
Пауза. Только вентиляторы жужжали, и кто-то хлопнул дверью на заднем плане.
— Я написал кое-что. Текст. Хочу, чтобы мы записали это. Вместе, — Глеб порылся в куртке и достал измятый листок. На нём — строчки, рваные и грубые, но настоящие.
— Ты опять про свою боль? — фыркнул Кирилл.
— Нет. Это про неё. Про ту, кого больше нет. И про то, как я скучаю. Не как артист, как человек.
Он протянул лист. Кирилл пробежался глазами по словам:
"Под странную музыку вой,
Я получал от тебя всё, что хотел…
Он замер.
Ф
еня подошла. Она никогда не торопилась читать тексты, но этот что-то пробудил. Её пальцы прошли по строчкам, словно по шрамам.
— Я с тобой в студию, — тихо сказала она.
***
Запись началась ближе к ночи. Они зашли в студию с кофе в руках, уставшие и обессиленные, но что-то будто перещёлкнуло внутри. Вдохновение ходило за ними, как тень.
Кирилл сидел у пульта, молча. Он не говорил ни слова, но записывал и сводил так, как умел только он — зная интонации Глеба, предугадывая, когда тот возьмёт вдох, а когда сорвётся.
Глеб стоял в будке, закрыл глаза и произнёс первые строчки:
"Я не думал ни о чём в те январские дни..."
И студия наполнилась дрожью.
Феня записывала партии на бэках. Её голос был хрупким, почти детским, но когда она подпевала последнему припеву, всё срослось — эмоция стала полной.
К третьему часу ночи они просто сидели на полу. Кирилл крутил сигарету в пальцах, Феня прислонилась к динамику. На ноуте лежал файл с названием: «Скучаю по тебе (финал).wav»
— Знаешь, это лучшее, что мы делали за всё это время, — тихо сказал Кирилл. — Но если ты снова исчезнешь, я тебя сам найду.
Глеб засмеялся. И впервые за долгое время — искренне.
***
Он вышел из студии, захлопнув за собой дверь, будто запирая там всё, что только что разверзлось между ними: и крик, и музыку, и гитарные рифы, и Сюзанну, сидящую в углу с заплаканными глазами. Казалось, что он вывернулся наизнанку — оставил в этой комнате не просто голос, а остатки себя.
Трек был готов.
«Скучаю по тебе».
Он не слушал его заново. Не мог. Слишком живое. Слишком настоящее. Словно, если он снова это услышит — сломается.
Глеб ехал по ночной трассе, не включая радио. Только гул шин, отражения огней в лобовом стекле и собственное дыхание — тяжелое, будто он только что пробежал марафон длиной в год.
Москва была чёрной, как фотоплёнка. Молчаливая, как тень.
Он чувствовал, как пальцы дрожат на руле.
Чувствовал, как возвращается что-то…
Боль? Вдохновение? Страх?
Всё сразу.
Квартира встретила его тишиной.
Старый толстовкой на стуле, пустая чашка с засохшим чаем, закрытые окна. Всё на месте. Только он будто стал другим. Или мир вокруг.
Он сел на пол, уронив рядом телефон.
Минут десять просто смотрел в темноту. А потом включил ноутбук.
Telegram.
Он не думал, что напишет. Просто открыл пустое поле. И начал печатать.
Пальцы двигались быстрее, чем мысли.
Это не был пост — это была исповедь. То, что он не мог сказать ни Сюзанне, ни Кириллу, ни даже самому себе вслух.
Он просто… выплеснул.
И нажал “отправить”.
[Пост в Telegram-канале «Глеб три дня дождя»]
27 сентября, 03:17
Я долго молчал.
Не потому что забыл. Не потому что было нечего сказать.
А потому что каждое слово будто царапало изнутри.
Китай...
Это не было путешествием. Это было бегство. Я бежал, как раненый зверь, который не знал, куда ему идти, лишь бы подальше от шума, от взглядов, от себя.
И там, среди безликих улиц, где никто не знал, как меня зовут, я впервые за долгое время оказался по-настоящему один.
Вы бы видели меня — сижу ночью на холодном подоконнике, смотрю в темноту, и понимаю, что не чувствую ничего.
Ни вдохновения. Ни боли. Ни света.
Будто кто-то вытащил из меня душу и оставил тело доживать на автомате.
Я скучал.
По вам.
По голосам друзей. По тупым репетициям, где все орали друг на друга, но в глубине — обожали.
По Сюзанне. Как она однажды поставила мне руку на плечо, когда я думал, что больше не встану.
По Кириллу, который матерился, но всегда знал, как собрать нас заново.
По фанатам, которые кричали моё имя, даже когда мне самому оно казалось чужим.
По себе. По тому, кем я был, когда выходил на сцену не ради лайков, а потому что не мог не петь.
Вы, наверное, думали, что я забыл.
Что ушёл — и всё.
Но каждый день там я просыпался с комом в горле. С тоской, которая грызла меня изнутри.
Я ловил себя на том, что пересматриваю старые записи, трогаю запылившуюся гитару, открываю заметки, где мы черкали тексты.
И всё внутри дрожало: «Вернись. Пожалуйста, вернись».
Я вернулся.
Не потому что стало легко.
А потому что я больше не мог там быть.
«Скучаю по тебе» — это не песня. Это признание. Это то, что я не смог сказать вслух, глядя в глаза.
Я скучаю по тебе.
По вам.
По нам.
Когда я записывал эту песню, я дрожал. Не от страха. От того, как больно было вывернуть душу наизнанку.
Каждое слово — как шаг обратно домой.
И пусть я до сих пор весь в трещинах, пусть я ещё не собрал себя — я здесь.
Среди своих.
Среди тех, кто ждал.
Кто любит.
Кто чувствует.
Если вы узнаете себя в этой песне — значит, мы всё сделали правильно.
Спасибо, что не отвернулись.
Спасибо, что верили, даже когда я сам в себя не верил.
Спасибо, что любите меня даже в тишине.
–Глеб.