Глава 1
Он проснулся от очередного кошмара. Разом подорвался, врываясь из объятий сна и сел на кровати. Во рту пересохло, сердце медленно отбивало положенный ритм – пришлось потратить много лет, чтобы научиться его контролировать. А вот дыхание подвело. Чэн беспомощно открывал рот– он снова тонул.
Тысяча мелких игл впились в затылок, когда Чэн поднялся. Тошнота подкатила к горлу, в голове ни одной мысли, только четкий приказ самому себе: «Открыть окно».
Настежь распахнутая створка впустила в комнату холодный утренний воздух. Поток свежести заполнил помещение и Чэн сделал несколько судорожных вздохов, чувствуя, как легкие наполняются необходимым кислородом. Он не утонул, снова жив остался.
Перед глазами до сих пор стояла картина из сна – отрывок из прошлого, которое невозможно забыть, воспоминания, которые невозможно притупить ни алкоголем, ни наркотиками.
Чэн все еще слышал отчаянные вопли людей, чувствовал тошнотворный металлический запах – кровь была повсюду. Толща ледяной воды все еще давила его в илистое дно.
Первый приступ прошел и дыхание постепенно возвращалось к нему вместе с самообладанием. Это хорошо – без дыхания, нет жизни, а умереть он сейчас никак не может.
Столько лет прошло с тех пор: он выслужился пред отцом, доказал свою преданность организации, занял почетное место главы семьи и стал доверенным лицом Цзяня, но до сих пор слишком хорошо помнил день, когда весь мир его перевернулся – день, когда началась война.
Один за другим взрывались двигатели на судне. Разлеталась деревянная обивка яхты, обсыпая его щепками и опилками. Горький дым от пожара в ресторане жег глотку, там же пулеметная очередь уложила барную стойку: падали, разбиваясь хрусталем бокалы, на полу мужчины в костюмах, женщины в вечерних платьях, рядом дети – прошитые осколками гранаты. Многие лица знакомы – почти все друзья отца. И дети, ровесники Тяня…Где Тянь?!
После этого всегда наступал провал. Сколько он не пытался, так и не мог вспомнить. Произошло что-то, что физически причиняло ему боль, стоило начать копаться в памяти. Он помнил только, что мысль о младшем брате жгла сознание.
Дальше все понятней. Отец. Его громкий уверенный голос. Даже в такой ситуации, Хэ Канг не изменил своему спокойствию и невозмутимости. В руках у Чэна теперь был пистолет. И рукоять скользкая от чье-то крови. Чьей? Только бы не отца. Тянь. Нашелся! Выживи, не жди меня…
Цю бесцеремонно ворвался в комнату, хлопнув дверью об стену. Вместе с этим звуком улетучились остатки кошмара, оставив голове только тошнотворное похмелье.
– Аспирин где?
– На полке. – голос у Чэна охрип. – Возле боле…
Напарник сходу нашел небольшой стеклянный пузырек. Вытряхнул оттуда две таблетки и кинул их в стакан с водой. Чэн залпом выпил пузырящееся мерзкое, но спасительное пойло и сел на кровать.
Взгляд зацепился за запястье левой руки: по тыльной стороне кисти, и дальше, вдоль всего предплечья, краснели глубокие, кое-где начавшие кровить царапины. Неужели это девчонка его так ободрала?
События вчерашнего вечера возвращались к нему неохотно. Вместе с оглушительной музыкой, в памяти всплывал клуб Бритого и девчонка. Она словно бельмо на глазу перекрывала остаток ночи. Болезненно худая, с настороженным взглядом и тонким голосом – совсем ребенок.
– Какие планы? – весело поинтересовался Цю, сложив массивные руки на груди. Напарник в отличие от него выглядел бодрячком, будто не выдул в одно рыло две бутылки вина: глаза светились ясностью, подбородок блестел – он даже успел побриться.
– Надо к Бэю заехать. – решил Чэн и поднялся на ноги. Аспирин начал действовать и его наконец перестало тошнить. Головная боль, конечно, останется с ним до ночи, но это терпимо – можно работать.
Цю оскалился, словно пес. Ему не терпелось обсудить вчерашнюю ситуацию.
– Даже не начинай.
Алкоголь вкупе с обезболивающими – смесь убойная, как и предупреждал доктор Сюй. На самом деле он много чего полезного говорил: просил отказаться от кофе, снотворных и тонизирующих, алкоголя. Но от таблеток Чэн не мог отказаться. Башка просто раскалывалась, а затылок болел до тошноты.
– Не умеешь ты к бабам подкатывать. Я думал ты ее прям там.
Чэн изумленно выгнул бровь.
– Преувеличиваешь. Я полностью себя контролировал.
– Ну да – хмыкнул Цю, почесав светлую макушку. – Зачем ты к ней вообще полез?
Чэн выдохнул. И правда зачем? Контроль, доведенный до автоматизма, вдруг подвел. Предохранители слетели, и Чэн не сдержался. Когда она взглянула на него: дерзко, исподлобья, совсем как брат. Ему захотелось сделать ей больно – странное мальчишеское желание, из-за которого все может полететь псу под хвост.
– Парнишка вчера МО Гуань Шань?
–Да.
Еще одна головная боль. Их отношения с Тянем только-только стали налаживаться. После случая со шпаной, младший брат стал немного спокойней: несколько раз звонил по телефону и даже согласился увидеться с отцом – пусть эта встреча и не заладилась, Чэн считал это хорошим началом. Рисковать из-за пацана он не собирался – надо будет поговорить с Шанем, по поводу вчерашнего. Но после сначала – девчонка.
Сегодня Бритый встретил его лично и проводил в свой кабинет на третьем этаже, прямо над ложей, где они вчера отдыхали.
– Не ожидал, что ты позвонишь. –улыбнулся приятель, обнажив пару золотых зубов. Стоматология давно шагнула вперед и отсутствующий зуб давно можно было заменить коронкой в цвет. У Чэна и самого стояли две. Но Бэя почему-то прикалывало хвастаться золотом в челюсти.
– Вам все понравилось? Как вас встретили? Обслуживание? Сян не накосячил?
– Все нормально. – кивнул Чэн, присаживаясь на кожаный диван и жестом отказался от предложенной выпивки. – Я к тебе по делу.
Кабинет у Бэя был светлым и просторным. У окна стоял деревянный стол, обитый зеленым бархатом, там же несколько кожаных кресел, а вдоль обеих стен добротные книжные шкафе, забитые переплетами книг. Чэн выхватил взглядом пару китайских соединений и едва сдержался, чтобы не хмыкнуть – Бэй Цао никогда не славился любовью к поэзии семнадцатого века.
– Слушаю. –Бритый уместился за столом и сложил короткие пальцы, увенчанные кольцами на столе.
Чэн знал, что ожидает услышать приятель – разъяснения по поводу вчерашнего приказа. Но, как и Свиную Бошку и Хилого, он не собирался посвящать Бэя в свои планы – еще слишком рано, может отец передумает.
– Мне нужны контакты официантки, что нас вчера обслуживала. – Чэн постарался произнести это с некоторой непринужденностью, но приятель все равно зацепился за слова.
– А как же Му Ишун?!
Бритый глядел на него своими маленькими глазками ожидая ответа. Чэн прекрасно знал, какую любовь приятель питал к его бывшей пассии. Регулярно задаривал ее подарками, честно стоял под окнами съемной квартиры и не давал проходу на улице – естественно до тех пор, пока они официально не объявили о своих отношениях.
– Мы разошлись. – Чэн ответил просто. Будто не разорвал собственными руками связь длившуюся пять лет. Было ли ему жаль? О безусловно, это неприятная досада. Наверное, можно было даже сказать, что Ишун ему нравилась.
Девчонка всегда следила за собой, красиво говорила и умело держалась на людях – большего человеку его статуса и не требовалось. Но по-настоящему Чэн ценил в ней только одно качество: Ишун хватало ума не лезть в его дела. Тема работы оставалась за пределами ее интересов.
По его меркам, Му обходилась ему совсем не дорого: поход в ресторан – пара дорогих сережек, поцелуи с утра и кофе в постель – бриллиантовый набор от Тиффани, а просьбу о совместном проживании с лихвой покрыла неделя моды в Париже, для Ишун и ее подруг.
– А что случилось? Вы же только на прошлой неделе вместе к Ци приезжали.
– Между нами все кончено. – немного раздражаясь повторил Чэн. –А теперь, вернемся к моему вопросу.
Бэй с плохо скрываемой радостью, поднял трубку телефона и минуты через три в кабинет влетел менеджер. Чэн сразу узнал его по двум сережкам в ушах и приторному запаху духов. Сегодня он был одет в ярко-голубой пиджак, из-под которого торчала белая водолазка. Под мышкой мужчина держал внушительных размеров желтую папку.
Раскланявшись перед ними, менеджер взглянул на Бэя таким чистым и преданным взглядом, что Чэну стало мерзко. Он терпеть не мог подхалимов и в своем кругу таких не держал, предпочитая оценивать людей по их навыкам.
– Сян, покажи господину Хэ официанток. – приказал Бритый, выползая из-за стола.
–Меня интересует только одна.
– Та, что вас вчера обслуживала? – догадался Сян и, прежде чем, Чэн успел ответить, открыл папку. Пухлые пальцы ловко выудили оттуда несколько страниц, скрепленных степлером.
– Позови ее. – решил Бэй.
Сян стушевался: вжал массивную голову в плечи и затравленно взглянул на начальника. –Она без содержания взяла. Уж, как я ее отговаривал, говорил, что нельзя так поступать, в зале работать некому, клиентов много, а она...
– Правильно, пусть отдохнет недельку. – кивнул Чэн, опуская глаза на бумажки.
В руках у него оказались два досье. Одно на мальчишку Мо – его он отложил в сторону. Там ничего интересного, он проверял. Парень живет с мамой, учится в медицинском, мать работает в закусочной, отец в тюрьме, по двести тридцать второй – умышленное убийство с облегчающими обстоятельствами. Не самая лучшая компания для Тяня. Но разве ж ему объяснишь?
Вторая карточка интересовала его гораздо больше.
Тощая бледная девчонка дерзко смотрела на него с фотографии в углу. Светлые прямые волосы обрамляли узкое и острое лицо, подчеркивая неестественную бледность кожи. На ней была косметика – губы накрашены, в уголках блеклых карих глаз торчат стрелки, но даже несмотря на это, создавалось впечатление, что кто-то выкрутил на минимум настройки яркости и цвета – она терялась даже на фотографии.
Бэй перегнулся через его плечо и неуверенно протянул:
– Тощая она, какая-то…
Чэн проигнорировал его комментарий и перевернул страницу. Его интересовали другие данные: паспорт, прописка, место проживания, номера телефонов.
– Я возьму – предупредил он, складывая бумагу пополам. – И еще, пацан, что нас вчера обслуживал…, пригляди за ним.
***
Он по обыкновению припарковал машину прямо у порога, не став загонять ее в гараж. Вытащил с заднего сиденья кое-какие документы и поднялся на порог дома.
Здесь его уже ждали двое людей из личной охраны отца и его молодая жена. Джей Ло – американка китайского происхождения. Хотя из последнего ее внешности достались только сильно узкие, будто опухшие от слез глаза. Совсем некрасиво, должно быть ее родня была откуда-то с северных провинций.
Она стояла, кутаясь в темную шелковую пижаму и отчаянно зевала. Недавно проснулась, бедняжка, в два-то часа дня.
– Ты голоден? – сразу спросила она, когда Чэн кивнул охранникам в качестве приветствия. –Прикажу чтобы приготовили баоцзы?
–Нет. Не стоит.
В Джей Ло не было и толики китайской выдержки и воспитания. Отец знал это поэтому, Ло редко посещала публичные мероприятия или посиделки с его друзьями. Она была не вхожа в круг элиты жен мафиозных боссов – настоящие, чистокровные с многовековой родословной китаянки попросту игнорировали ее американскую напористость и наглость. Но несмотря на все это, она старалась быть для них с Тянем хорошей мачехой. Хотя Чэн и был старше ее на пять лет.
– Отец у себя? – спросил он, пропуская девушку вперед себя и получив утвердительный ответ, направился к лестнице.
В кабинете отца, как всегда темно и душно. Отец сидит за столом, и что-то выписывает из значительной стопки документов перед ним. А еще в воздухе пахло сигаретами, теми самыми – Хуан Хэ Лу, отец других не курит.
Шесть тысяч с половиной за упаковку, коробка из натурального дерева, премиальный табак с минимальным процентом смолы и тонкая, почти неощущаемая упаковка. Чэн знал этот запах с детства. Показательные порки, тренировки, смерть мамы, даже скотобойня и та, воняла не свиньями, а проклятым кипарисом.
Отец поднял на него голову и смерил внимательным взглядом. Никогда нельзя было понять, наверняка, что он думает. Все признаки, по которым
можно было читать человека у отца были хорошо замаскированы: глаза хоть и строгие, но смотрели спокойно, на губах, по обыкновению легкая полуулыбка, брови ни на миллиметр не сдвинулись.
– Присаживайся. – кивнул отец, снова возвращаясь к бумагам.
И только тогда Чэн сдвинулся с места. Все это время он стоял по стойке «Смирно», прижав к правому боку увесистую папку. И так и бы и простоял, пока отец не разрешил бы ему сесть – культ уважения старших в их семье был сильно извращен армейскими установками.
Чэн послушно опустился в кожаное кресло возле массивного стола, положил папку на колени и полез в карман за сигаретами.
Он предпочитал более дешевую марку. Гладкая красная упаковка с золотыми буквами привычно, словно пистолет, легла в руку. Золотые ворота – средний класс, но вполне приличные для своей цены. Не столько любовь к среднему сорту табака заставила его сменить курево, сколько острая необходимость всегда иметь его под рукой.
– Ты закончил с Линем?
Голос у отца жесткий, чуть хриплый – Чэн похож на него даже в этом. Высокий с широкой грудной клеткой, тощими ногами и тяжелым взглядом. От матери о не унаследовал, пожалуй, ничего. Не то, что Тянь. У брата изящное, почти женское лицо, гибкие пальцы и глаза – совсем как у нее – добрые.
– Нет. – Чэн медленно затянулся, закинув ногу на ногу. В разговоре с отцом никогда нельзя было торопиться. Надо обдумывать не только каждое слово, но и пытаться предугадать его ответ, чтобы успеть выстроить линию защиты или нападения. Каждая их встреча – это игра. Чэн всего лишь пешка на шахматной доске, отец – туз в его рукаве.
– Завтра придет последняя партия. Вместе с ней Линь пропадет.
– Возьми под личный контроль. Нельзя позволить, чтобы все сорвалось из-за чьей-нибудь оплошности. Этот проныра слишком долго пил нашу кровь и травил наших людей. Надеюсь, ты понимаешь, насколько это важное дело?
Пристальный взгляд смотрит прямо в душу, обнажает, заставляет все рассказать. Но Чэну не в чем исповедоваться.
– Это отчет за прошлый месяц? – отец, потянулся за папкой.
– Да. Я все проверил.
– Что с документами по переводу Тяня?
Чэн не заметил, как сильно, почти со скрипом, вдавил окурок в квадратную пепельницу на столе. Но от пронзительного взгляда Хэ Канга ничего не укроется.
– Почти готовы. Мне нужно узнать насчет нескольких условностей.
– Не затягивай. Мальчишка еще молод и горяч. И хотя я ослабил поводок, он слишком сильно дергает. Позаботься о том, чтобы наш щенок не задушил сам себя.
Рефлекторные мурашки побежали у Чэна по спине. Отец же напротив оставался равнодушен и спокоен, будто не говорил о смерти собственного сына.
После разговора, Чэн еще долго приходил в себя: отмахнулся от Джей Ло с обедом, отъехал подальше к трассе, где не было камер, припарковал машину и закурил. Курил, жадно глотая дым, словно первоклассник с непривычки кашлял и снова затягивался. Тянь – его единственная слабость.
Чэн рано понял, что мать отца не любит. И его не любит, потому что он на него похож. Его растили в атмосфере суровой армейской строгости и устава. С четырех лет у него был четкий распорядок дня: подъем в шесть, занятия до трех часов дня. Репетиторы и старые друзья отца преподавали ему основы тактики, логики, истории и стратегического планирования, а после ближе к вечеру начинались занятия с инструктором по борьбе.
Отец несмотря на занятость, присутствовал практически на всех тренировках, молча садился напротив и наблюдал. Он не говорил ничего и не вмешивался в процесс тренировки, только после высказывал свое, обычно, недовольство.
Свободного времени у Чэна практически не было. За каждое неповиновение – отец доставал свой армейский ремень и бил больно, с оттяжкой, иногда специально поворачивая так, чтобы пряжка ударила по коже. Плакать было нельзя – это Чэн понял сразу. Потом еще сильнее достанется.
Мать все это видела, но никогда не вмешивалась. Смотрела с сочувствием, как он зареванный скулил после очередной порки, но не подходила, не успокаивала.
Тянь же рос параллельно с ним и взращивался в окружении материнской любви словно редкий цветок. С самого его рождения, мать никогда не отходила от него, даже спала рядом, в детской.
Чэну от этой любви не доставалось ничего. Госпожа Хэ избегала его, никогда не прикасалась, только смотрела по-прежнему добро и с сочувствием.
Но одного взгляда было мало, и любовь к младшему брату быстро сменилась ненавистью. Все стало еще хуже, когда отец стал брать его на скотобойню. Задыхаясь от вони, четырнадцатилетний Чэн резал свиней и коз одним лишь армейским ножом. По локоть в крови, он думал, лишь о том, что Тянь в это время ходит китайские народные танцы.
Возможно, это и стало переломным моментом. Однажды, пока никто не видел, Чэн спустился на кухню. Ловко увернувшись от взгляда поваров и кухарок, взял со стола кухонный нож и поднялся в комнату к брату. Он все рассчитал: отец на работе, служанки стирали белье, а мать рисует в саду – в это время года она всегда садилась на улице перед полями из цветов и что-то мазюкала красками в небольшом блокноте.
Отец говорил, что человек от свиньи не отличается. Главное ударить сразу в сердце.
Тянь сладко спал под цветастым одеялом. Распластался на кровати, раскинув тонкие ручонки в стороны и сопел. Чэн осторожно обошел валявшиеся на полу игрушки, кривые рисунки и полный решимости, замер у кровати.
Жизнь Тяня тогда спала мать. Он не заметил, как она оказалась в комнате и схватилась руками за лезвие ножа, молча уставившись ему в глаза. По ладоням, капая на пол потекла кровь, а в глазах по-прежнему – ни капли злости или гнева. От неожиданности, он выронил нож из рук. Тогда она протянула руку и впервые коснулась его лица.
Они никогда не говорили об этом. Не знала ни прислуга, ни отец. Это была их общая тайна и оба делали вид, что ничего не было, что ничего не случилось.
А потом она заболела. Быстро исхудала, постарела и слегла в кровать. Надо отдать отцу должное он сделал все что мог: их дом посещали не только лучшие врачи Китая, Израиля и Германии, но и знахари, целители и какие-то ведуньи. Ничего не помогло – ни терапия, ни заговоренные примочки с горной талой водой. Рак съел ее за несколько месяцев. Чэн и опомниться не успел, как уже стоял на коленях перед ее койкой и держал в руках высохшую, слабую ладонь и просил съесть хоть что-нибудь.
Но госпожа Хэ вдруг сжала руку, насколько позволяли ей остатки сил и потребовала его поклясться. Все также стоял на коленях, он впервые за долгое время плакал и обещал такой чужой и одновременно дорогой женщине, что всегда будет защищать младшего брата.
Чэн выкинул еще один окурок в окно и машинально потянулся за новой сигаретой, но в упаковке уже было пусто.
Он стоял на берегу, высматривая на темной поверхности воды, хоть что-то отдаленно напоминающее баржу. Холодный ветер со стороны реки хлестал по лицу и рвал воротник теплого пальто. Сильно пахло йодом – в песке валялись кучи гниющих водорослей. Темно, на небе лишь пара маленьких звезд, которые еще не заволокло тучами. Вдалеке если, присмотреться, можно увидеть тусклый свет и огромные тени проходящих мимо кораблей. Но все они шли мимо – в морской порт, на острове.
Баржа вышла из Наньтуна часа два назад. Как сообщили информаторы Цю – ушла забитая товаром под завязку.
Вдалеке, если присмотреться, можно увидеть тусклый свет и огромные тени проходящих мимо кораблей. Но все они шли мимо – в морской порт, на острове. Капитан предупрежден и подаст сигнал. Барже свернет на едва заметный маршрут и уйдет ниже по реке. Все было безупречно спланировано, но Чэн все равно решил проверить лично.
Цю торчал рядом: ходил из стороны в сторону, курил, возвращался к машине, и снова мерил шагами песчаную косу. При каждом резком движении, песок вылетал у него из-под ботинок – запачкал Чэну брюки.
Наконец он заметил тусклые огни чуть восточнее берега. Белые, едва заметные, они блеснули три раза, отключились на четверть минуты и снова зажглись – условный сигнал. Вскоре послышался шум мотора и можно было разглядеть размашистые круги на воде. Баржа и впрямь была огромной.
Внешне Чэн спокоен и собран. Дыхание глубокое и размеренное, сердце бьет ровно – отстукивает об грудь положенный ему ритм. Но внутри все тело сжалось от ожидания. Вдруг проплывет? Не войдет в русло? Уже пора поворачивать, чего медлят?!
Корма ведущего катера немного отклонилась вправо. Или ему показалось? Нет, вот, она, поворачивает, подставляя свой бок на свет, так что можно разглядеть несколько особо крупных пирамид промышленных контейнеров.
Цю тут же вытащил телефон.
– Все по плану. Принимайте.