ГЛАВА 15
«Счастье , — решил Цзиньюань, — это целый букет ароматов». Он доволен был этой фразой, и все повторял еë по пути из города призраков.
Наконец-то он вновь почувствовал себя живым, словно пробудился от тяжелого кошмара. Мертвецы больше не приходили к нему, и проступок его был прощëн. Люди вокруг были настоящими. И самое главное... А-Юэ любила его, и он любил А-Юэ. Разве не это настоящее счастье?! Но А-Юэ, кажется, не вполне разделяла эту радость. Она всегда улыбалась, поймав его взгляд, но становилась печальна, когда думала, что он не видит.
Вот он, букет ароматов: эта тонкая нотка печали среди сладкой радости...
— Почему ты печалишься, А-Юэ? — спросил он как-то на постоялом дворе, когда они остались наедине. Это был редкий случай, потому что Шэ Юй теперь всë время преследовал сестру и бросал на Цзиньюаня подозрительные взгляды. Пользуясь тем, что чрезмерно опекающий брат отошел поупражняться в игре на гуцине, Цзиньюань даже осмелился взять еë руки в свои.
А-Юэ придвинулась к нему поближе.
— Потому что ты снова уедешь, А-Юань! В столице столько красивых девушек, вдруг ты влюбишься и забудешь меня? А вдруг император тебя женит? А вдруг... кто-нибудь тебе понравится больше?
— Этого не будет! — Цзиньюаню даже смешны были еë страхи. Ну кто может сравниться с А-Юэ! — А-Юэ, ты просто боишься, что кто-то отнимет у тебя твоë счастье. Но я никогда не позволю такому случиться!
А-Юэ надула губы и вдруг уткнулась в его плечо. Цзиньюань немедленно обнял еë, надеясь, что они подольше останутся вдвоëм.
— А если нам не разрешат жениться потому что я простолюдинка? Мы священная школа, но совсем не благородные...
— Отец и матушка-императрица любят меня, они никогда не станут препятствовать моему счастью!
— Вот что я решила, А-Юань. Даже если кто-то нам помешает, я всë равно буду за тебя бороться. Я тебя украду! — А-Юэ подняла голову, и какой это был прекрасный момент для поцелуя...
— Была у нас одна яшма, стало две, а счастья не прибавилось! — объявил Фэнбао, врываясь в комнату с винным бочонком. — Девчонка, скажи своему братцу, чтобы он шëл в какой-нибудь кабачок, может хоть денег заработает, если не побьют! Не то из-за его бренчания нас выгонят отсюда!
А-Юэ мило покраснела будто слива мэйхуа.
— Противный болтун Хуань, вечно ты всë портишь! — крикнула она и убежала.
Фэнбао проводил еë взглядом и усмехнулся.
— И когда она перестанет меня так называть?
— Когда ты перестанешь звать мою невесту девчонкой, — ответил Цзиньюань. Он тоже смутился, но не подал виду. Ведь не делали же они ничего предосудительного!
— Ну и ну, невесту! А сватов ты к ней посылал? Или может еë родня тебя благословила?
— Нет, но...
— Вот что я тебе скажу: не нравишься ты еë матери, — объявил Фэнбао, переливая вино в кувшин. — Она думает, что ты играешь с девчонкой, и никаких намерений у тебя нет. А их старший братец во всëм полагается на свою мамашу.
— Откуда тебе это знать?! — возмутился Цзиньюань. Как мог кто-то, тем более эти простолюдины, считать его бесчестным!
— Прислушиваюсь и присматриваюсь, вот откуда.
— Но ты кажется сблизился с Шэ Цзюэ. Значит можешь замолвить словечко за меня.
Фэнбао подавился вином.
— Чтобы я с кем-то из них сбли... не глупи, не думай даже! Тигр не якшается с собаками!
— Ты бык, а не тигр, — засмеялся Цзиньюань, отбирая у него вино. — Вот скажи мне, почему ты против моей невесты? Матери всегда опасаются за дочерей, а тебе чем не угодила наша любовь?
Он не знал, зачем спрашивает. У него не было никаких сомнений! И всë-таки... вдруг он упустил что-то?
— Женщины из семьи Шэ... от них одно горе и неприятности, вот и всë, — угрюмо ответил Фэнбао. — Как только Сюэцин женился на своей Лань... всë покатилось под откос.
— Но то была не еë вина, — терпеливо заметил Цзиньюань. Он почувствовал облегчение: не было ему причин расставаться с А-Юэ!
— Может и нет. А может и да, — отозвался Фэнбао и замолк угрюмо. Он был бы похож на обиженного ребёнка, не будь его печаль такой настоящей. Он словно искал причины случившегося, но всё распадалось, утекало как песок сквозь пальцы.
Если бы Цзиньюань мог, то поделился бы своим счастьем, но вместо этого спросил:
— Ты любил его. . . как брата?
Фэнбао мрачно взглянул в ответ, проверяя, не насмешка ли это, и кивнул.
— Я люблю его и сейчас. Потому что он жив.
— А если... нет? Если это твоë сердце никак не может смириться?
Фэнбао помотал головой, упрямый.
— Песенка Ван Сиюя вызывает сожаления, сожалей я, что Цин-эр умер, зачем ему взывать ко мне? Зачем требовать, чтобы я его нашëл?
— Но прошло триста лет!
— Да знаю я! — Фэнбао тяжело вздохнул. — И всë же...
— Если его тела нет в гробнице, значит оно было осквернено. Значит душа взывает к тебе, чтобы ты похоронил его как следует!
— Это тебя Ван Сиюй надоумил?! У него всегда только и было разговоров что о смерти да похоронах, зануда кладбищенский!
Цзиньюань понял, что ничего не добьëтся.
Как бессмертные демоны принимают чужую смерть? Наверное они просто забывают, что она существует, и вспоминают только если она доставляет им неудобства.
— Хорошо, хорошо, — Цзиньюань налил им обоим вина. — Возможно на Агатовой горе мы найдëм ответы.
— Или новые беды.
Цзиньюань улыбнулся, не желая поддаваться этой мрачности.
— Почему ты так невесел, Фэнбао? Мы нашли мастера, который сыграет перед Зеркалом глубин, наше путешествие увенчалось успехом!
— Плохо, что дух чокнутого Ван Сиюя учит мальчишку. Самого Ван Сиюя я бы вытерпел ради дела, но то, чем он стал, мне не нравится.
— Сказал демон о призраке, — рассмеялся Цзиньюань. — Фэнбао, всë в этом мире имеет причину, всë делается ради нашего блага. Ван Сиюй осознал, что в своей гордыне не заметил главного, и вот, смирился, согласился помочь нам! Будь он жив, разве смогли бы мы поколебать его волю?
Фэнбао угрюмо отмахнулся.
— Снова твои умствования!
Цзиньюань понял, что исчерпал все способы развеселить его, кроме последнего.
Он бросил на стол мешочек с монетами.
— Вот, это всë твоë.
Фэнбао воззрился на мешочек как на змею.
— Зачем мне твои медяки? Откупиться хочешь от моего нытья?
— Выпивка и еда тебя не веселят, драки ты не ищешь, значит иди в бордель. Это маленький городок, но свой весенний дом у них есть. Может быть там найдëтся кто-то и на твой вкус.
Фэнбао сгрëб мешочек и усмехнулся.
— Сам вечно говоришь о чистоте, а деньги на бордели раздаëшь!
Цзиньюань покраснел. Вот мерзавец, взял деньги, ещё и насмехается!
— Я хочу приучить тебя к благородным поступкам, но никогда не сомневался, что монахом тебе не стать. Уйди с глаз, сделай уже хоть что-нибудь!
— Амитофо! — насмешливо поклонился Фэнбао и тут же исчез, оставив Цзиньюаня наедине с мыслями странными и тяжëлыми.
***
Когда, в жаркий полдень, они въехали в ворота школы Серебряного ручья, Цзиньюань почувствовал, что он наконец дома. Младшие ученики немедленно окружили их, утащили поклажу, увели лошадей. Шэ Юй, правда, белый гуцинь им не отдал, — всю дорогу с ним не расставался, и Цзиньюаню это казалось странным: как можно всë время носить на себе проклятую, одержимую призраком вещь?
Он даже тайком наблюдал, не начнëт ли Шэ Юй меняться в худшую сторону, но, кажется, ничего с ним не происходило: он оставался всë тем же неловким молодым человеком, то слишком застенчивым, то слишком дерзким, явно не привыкшим к разговорам. Цзиньюань подумал, что даже когда они станут родственниками, ему сложно будет искренне его полюбить.
Как и госпожу Шэ.
Госпожа Шэ вышла встречать их, и конечно же немедленно поклонилась ему, а затем обняла своих детей и засыпала их расспросами, но Цзиньюань заметил, как усиленно она старается не смотреть в его сторону. Только правила гостеприимства заставили еë с ним заговорить. Цзиньюань надеялся лишь, что она сменит гнев на милость когда узнает, как серьëзны его намерения.
Шэ Янь, немного стеснительный, как все подростки, кажется вообще его не замечал: он немедленно кинулся к сестре и, хотя ростом был выше, вцепился в неë будто обезьянка в маму-обезьяну.
Шэ Цзюэ — единственный в этой семье, кто был искренне дружелюбен к нему. Он тепло поприветствовал и его и Фэнбао, немедленно провëл их в гостевые покои и приказал ученику принести чаю.
— Второй брат на расспросы ответил лишь, что всë прошло удачно, но не так, как ожидалось, — сказал Шэ Цзюэ , остановившись в дверях. Приличия подсказывали ему уйти и дать гостям отдых, но любопытство было слишком сильно.
— Он прав, — кивнул Цзиньюань. Больше всего ему хотелось сейчас вымыться и поесть, так что при всей симпатии, удовлетворять любопытство главы Шэ он не собирался.
— Будет тебе мастер, играющий на гуцине, — сказал Фэнбао. — Но только если твои цыплята принесут нам поесть и выпить.
Шэ Цзюэ улыбнулся.
— Вы как всегда прямолинейны, мастер Хуань. Я как раз хотел сказать, Ваше Высочество, — обратился он к Цзиньюаню, — что мы сегодня отпразднуем ваше возвращение. Прошу, почтите наше скромное застолье присутствием. По сравнению со столичными пирами оно может показаться нищенским, поэтому заранее прошу прощения.
— Что вы, я рад буду присоединиться. Мне тоже есть о чëм с вами поговорить, глава.
Шэ Цзюэ натянуто улыбнулся. Неужели ему уже донесли? Нужно привыкать, что в этой семье любые тайны тут же становятся известны. Цзиньюань надеялся только, что секрет Фэнбао А-Юэ никому из братьев не выдала.
Когда Шэ Цзюэ ушëл, Фэнбао ехидно подтолкнул Цзиньюаня локтем.
— Видел, как он обрадовался? Так и мечтает, чтобы ты стал его зятем!
Цзиньюань раздражëнно толкнул его в ответ.
— Значит умасли его, скажи ему, что я достойный человек!
— Быть твоим сватом, что ли? — ухмыльнулся Фэнбао. — Ну смотри не плачь потом, уж я о тебе всякого наговорю! Только непонятно, с чего ты взял будто он меня послушает.
— Я видел, как вы сражаетесь, — ответил Цзиньюань. Он, правда, тогда был больше занят, обнимая А-Юэ, буквально упавшую на него с небес. — Это был бой мастеров, понимающих и ценящих друг друга. Остальных ты считаешь за скотину, и лишь его — за человека.
Фэнбао серьёзно призадумался.
— Может быть, — неохотно признал он. — Этот... не совсем пропащий. У него есть и сила и умения... но он не Сюэцин. Да и никто из вас Цин-эру не ровня!
Сколько же места занимал в его сердце этот человек! Цзиньюань представить не мог[1] каково это: веками испытывать боль, телесную и душевную, но всë же постоянные сравнения с мëртвым императором его раздражали.
— Разумеется никто не может быть достойнее сына Неба. Но честно ли всех мерить по этой мерке? Никто из нас также не Чжугэ Лян, не Лю Бэй и не Гуань Юй, но будь все такими как они, значит никто не был бы героем. Впрочем, — раздражëнно добавил он, — что с тебя взять? Тебе даже на небесах все казались недостойными кроме пионового куста, ты просто ослеплëн своими чувствами!
Фэнбао ухмыльнулся, показав клыки. Обычно это ничего хорошего не предвещало.
— Что это ты разошёлся? Дай проверю, может у тебя в чашке уксус, малыш Юань? — он хотел было цапнуть чашку, но Цзиньюань не дал, перехватил еë в другую руку. Фэнбао зашипел злой кошкой и попытался снова, но стол мешал ему.
Рассерженный, он перепрыгнул через стол, повалил Цзиньюаня и, оседлав его, без труда дотянулся до чашки. Цзиньюань откинулся на пол, смирившись, — что толку воевать с этим животным!
Но Фэнбао не спешил с него слезать, оперся на руки, склонившись и внимательно рассматривая его лицо.
Цзиньюань вспомнил как смотрел на него так же снизу вверх в сокровищнице. Словно целую жизнь назад.
— Ты похож на него, — тихо сказал Фэнбао, коснувшись его щеки, проведя кончиками пальцев по скуле, по челюсти. — Так же хмуришь брови. Улыбаешься похоже. Храбрый, честный...
Будь это кто-то другой, Цзиньюань уже сбросил бы его, но почему-то с Фэнбао ему было спокойно. Пусть этот буйвол хитроумный демон для всех остальных, ему он никогда не причинит вреда. Наоборот, это хозяину нужно присматривать за глупым быком, чтобы не бежал, задрав хвост, навстречу опасности. Он отнял руку Фэнбао от щеки, крепко сжал пальцы. Пусть знает, что не один.
— Я похож на него... но? — тихо спросил он, зная ответ.
— Но ты не он. — Фэнбао печально улыбнулся. — У меня был один пионовый куст, и другого мне не найти.
Цзиньюань сел и отвесил ему лëгкого тумака.
— Эх ты, бык. Только и думаешь, какой бы куст обглодать. Оглянись вокруг, тебе не нужно искать второй пион или второго Юйчжэна. Мы оба здесь не случайно, как знать, может и тебя Небо ведëт... куда-то.
Фэнбао усмехнулся и пожал плечами.
— Не бойся, те твои монеты я потратил с пользой. А теперь пойду, поищу чего бы выпить, не всё же твой уксус глотать.
Мгновение, и он исчез, непоседливый, как всегда.
***
Цзиньюань думал, что не будет ничего более неловкого, чем празднество в кругу семьи, желающей держаться от него на расстоянии, однако, когда первые чарки были осушены, из темноты появился Чжоу Вэйянь.
Никогда Цзиньюань не встречал человека более угрожающего. Манеры и учтивость его были безукоризненны, слова и жесты сдержанны, но взгляд... Цзиньюань не мог объяснить, почему ярость закипает в нëм, когда Чжоу Вэйянь смотрит на него в упор, но в тот вечер понял.
Так же, однажды, смотрел на него перед казнью глава мятежных разбойников, грабивший императорских сановников, — без тени сомнения, уверенный в своем превосходстве.
Однако, в клане Шэ Чжоу Вэйянь был ещë одним братом, и Шэ Цзюэ немедленно усадил его рядом, матушка Шэ захлопотала об угощении, и А-Юэ, его А-Юэ подбежала налить этому дикарю вина!
— Брат Чжоу, отдохни пока, — сказал Шэ Цзюэ, хлопая его по плечу. — Давай вместе выслушаем, какие приключения выпали Его Высочеству и нашим бесталанным юнцам.
Цзиньюань улыбнулся.
— Глава, без вашего умелого брата и храброй сестры мы с Фэнбао ни за что не нашли бы почтенного отшельника Ван Сиюя. Но... пусть об этом расскажет его единственный ученик.
Он знал, что А-Юэ приятно будет, если он немного возвеличит еë брата. Всë путешествие она носилась с Шэ Юем скорее как мать, а не как младшая сестра.
— Его ученик? — удивлëнно спросил Шэ Цзюэ.
— Старший брат, — начал Шэ Юй, но запнулся от волнения. — Ван Сиюй мëртв.
Тут А-Юэ не выдержала.
— Второй братец, ты сейчас всех запутаешь! Я расскажу с самого начала!
Цзиньюань прикрыл рот рукавом, делая вид, что закашлялся, однако, рассказ А-Юэ и вправду оказался складным.
Цзиньюань, впрочем, был благодарен, что некоторые детали она раскрывать не стала, и о своих чувствах не упомянула. Хорош бы он был тогда!
В конце Шэй Юй, волнуясь, поместил белый гуцинь посреди залы, и Ван Сиюй, к ужасу собравшихся появился из тёмного угла, словно давно там сидел.
— Значит это всë, что осталось от священной школы Серебряного ручья... — произнëс он, оглядываясь. — Какой стыд!
С этими словами он истаял в воздухе и больше не появлялся, несмотря на то что Шэ Юй звал его.
Фэнбао нашëл, что это было лучше любого представления , но почему-то кроме него никто не смеялся.
— Воистину... настали странные времена, когда мы привлекаем на свою сторону тех, с кем клялись бороться... — выдавил наконец поражëнный Шэ Цзюэ.
— Учитель Ван может быть строг, и... не вполне жив, но хочет только добра! — запротестовал Шэ Юй, прижав к себе гуцинь, словно боялся, что отнимут.
Шэ Цзюэ помассировал висок.
— Может ли призрак желать добра...
— Вы мало жили, дети, и не знаете: не всегда умершие становятся призраками, — сказала вдруг матушка Шэ. — Порой они становятся богами-хранителями. Кто знает, может быть и учитель Ван на пути к тому чтобы стать божеством! Если такой мастер сможет хоть одного из вас научить уму-разуму, моë сердце успокоится. Но приглядывай за братом, Цзю-эр, если его ци начнëт искажаться, значит учение не пошло впрок, и это впрямь зловредный дух!
Шэ Юй низко поклонился сначала брату, потом матери.
— Спасибо, что позволили мне идти по этому пути и дальше!
Шэ Цзюэ кивнул, но лицо его ничуть не просветлело.
— Что слышно на юге, Вэйянь? — спросил он наконец у старшего ученика.
— Я выслушал нескольких музыкантов, которых считают мастерами, но никто из них не владеет боевыми техниками. — Чжоу Вэйянь задержался взглядом на Цзиньюане, будто обвинял его в неудаче. — Больше ничего важного не было. Нет, было... в городах и деревнях вокруг столицы вновь начали пропадать люди. Юноши и девушки, реже — молодые мужчины. Видно, снова лютуют торговцы рабами.
Его тяжëлый взгляд упал теперь на Шэ Юя.
— Но это всё не важно. Брат Юй, может быть ты покажешь, чему научился?
— Да, второй братец! — оживилась А-Юэ. — Может быть ты выучил что-то новое?
— Хорошо бы! — вставил Фэнбао. — Иначе за что ты нас так мучил всю дорогу?
Цзиньюань ткнул его локтем под рëбра, призывая к порядку. Однако, он лучше послушал бы Чжоу Вэйяня.
Ещë недавно вокруг столицы поля дышали безмятежностью, откуда же взялись эти наглые работорговцы? Второй брат Цзиньсу главенствует над Министерством наказаний, что же он...
Цзиньюань немедленно осекся, вспомнив, что брат Цзиньсу уже пять лет как отстранëн от дел и пирует себе в южном поместье. Как же грозно отец отчитал его тогда за взяточничество! Цзиньюань не стал даже вникать, таким низким и постыдным показалось ему всë это дело.
Но кто же сейчас вместо Цзиньсу? Может быть дядя Ян Шао? Или аньшоу Жун Цзян? Он кажется человек достойный и неподкупный...
Рассуждая так, Цзиньюань не заметил, как А-Юэ прислонилась щекой к его плечу, задремав, и вокруг нет никого, лишь прекрасный сад, освещëнный луной, и звуки гуциня вдали...
Цзиньюань вздрогнул и ущипнул себя за руку. Наваждение спало: он вновь сидел на своëм месте, а Шэ Юй самозабвенно играл песню, подобной которой Цзиньюань никогда раньше не слышал.
Фэнбао рядом помотал головой и фыркнул по-бычьи.
— «Ароматные облака», вот как эта песенка называется, — вполголоса сказал он, словно прочитав мысли господина. — Показывает глупые сладкие грëзы.
— Моя была не так уж и глупа, — прошептал Цзиньюань, глядя на А-Юэ.
Она сидела с закрытыми глазами и улыбалась так, как улыбаются лишь во сне.
— Я... надо отдать тебе должное, братец Юй, — сказал Шэ Цзюэ, когда его брат кончил играть. — Ты действительно преуспел. Отец гордился бы тобой. А вы, — обратился он к ученикам, — усердно учитесь, и может быть братец Юй поделится умениями!
— Мой сын осваивает такие сложные техники... — матушка Шэ промокнула платочком покрасневшие глаза. — Может быть и вправду час нашего клана ещë придëт!
Шэ Юй, бледный как смерть, кивнул, и попросил разрешения удалиться, сославшись на усталость.
— Кажется, это отнимает у него слишком много сил, — прошептал Цзиньюань. — Сможет ли он долго играть, когда придëт время?
— А если и помрëт, тебе-то что? — с набитым ртом отозвался Фэнбао, налегая на угощение. — Вот что бывает если не тренировать своë тело и не заниматься духовными практиками , а только книжки читать!
— Брат моей невесты не может погибнуть накануне свадьбы!
— Значит посадим твою девчонку к нему и дело с концом. У неë-то недостатка в духовной силе нет, продержится!
Цзиньюань улыбнулся, согласно кивая. А-Юэ была прекрасным воином, пусть и неопытным. Сражаться вместе с ней бок о бок в решающей битве, а затем устроить пышную свадьбу! Именно так он и представлял удел героев.
Конечно, обычное свидание при луне для начала тоже устроило бы его , но матушка Шэ сразу же после пира куда-то увела А-Юэ, да так хитро и незаметно, что Цзиньюань и в ней заподозрил боевого мастера.
И Фэнбао исчез, прихватив бутыль вина. Впервые за долгие дни Цзиньюань остался в полном одиночестве.
Но ненадолго.
Он приметил Чжоу Вэйяня, мрачно опустошавшего чарку за чаркой, и подсел к нему.
— Ваше высочество. — Чжоу Вэйянь поднял чарку, но на этом его вежливость себя исчерпала, он снова уткнулся в тарелку.
— Что известно об этих работорговцах? Откуда они? — насел с расспросами Цзиньюань. — Неужели никто в столице этим не озаботился?
— На дорогах патрули проверяют караваны, — неохотно ответил Чжоу Вэйянь. — Говорят, переодетые стражники шныряют вокруг. Не волнуйтесь, ваше высочество, без вас государство не развалится.
Цзиньюань покраснел. Он и в самом деле думал о том, что эта беда началась в его отсутствие, а значит он виноват.
— Как я могу не волноваться о своих же подданных? Завтра же я немедля выезжаю в столицу!
Чжоу Вэйянь наконец взглянул на него с интересом.
— Завтра же? Вас тут ничто не держит?
И он знает! Ну что ж, раз все знают, придëтся с этим смириться.
— Как ни счастлив я гостеприимством клана Шэ, отдых подождëт, пока мы не очистим Агатовую гору.
— Значит долг для вас важнее? И далась же вам эта гора! Почему бы принцу не заниматься охотой да каллиграфией?
— Вы думаете только этим занимаются принцы? — Цзиньюань изо всех сил старался сохранять дружелюбие. — В нашей семье нет праздных людей, мы трудимся во дворце так же, как трудятся крестьяне в полях и торговцы в городах!
Тут он несколько покривил душой, вспомнив снова о брате Цзиньсу и его пышных празднествах с куртизанками, но не мог же он позволить какому-то простолюдину смотреть на него свысока!
Чжоу Вэйянь, к счастью, понял свою ошибку.
— Прошу прощения, ваше высочество. Сколько воинов вы приведëте к Агатовой горе? Если это не секрет.
Цзиньюань нахмурился, вспоминая армию демонов в тëмных коридорах.
— Я думал о тысяче.
— Неплохо. Если захватим их главаря, они быстро растеряются и с ними будет покончено.
— Вы были в гробнице... видели его хоть раз? Фэнбао называет его «Белый яд» и утверждает, что он принц царства Ся.
Чжоу Вэйянь пожал плечами.
— Мне всë равно. Главное чтобы он был смертен, а его родословная не моя забота. Я видел воина в маске, тащившего за собой цепи. Если это и есть Белый яд...
— В этот раз я точно убью врага первым, — сказал Цзиньюань, глядя ему в глаза.
—Вы вольны попробовать, — коротко ответил Чжоу Вэйянь, не отводя взгляда.
***
— А-Юань! Ты спишь?
Цзиньюань улыбнулся. Какой славный сон: А-Юэ, пробравшаяся к нему через окно, будто мальчишка-сорванец!
Он протянул руки и крепко обнял еë. Подождать ещё немного, и каждое утро будет начинаться так. Он почувствовал как утреннее ленивое желание разгорается в нëм...
— А-Юань! Что ты делаешь? Пусти!
Вряд ли А-Юэ хотела его ударить: просто пыталась выбраться из его объятий, и неудачно взмахнула локтем...
Цзиньюань тихо взвыл и скрючился, пережидая белую вспышку боли.
Нет, это точно был не сон...
— А-Юань! О, А-Юань, прости!
— Доброе утро... А-Юэ... — едва смог выдавить он. — Что ты тут делаешь...?
— Матушка не даст нам попрощаться! Она посылает меня в деревню с Яньянем, и придумала мне кучу дел... Я случайно узнала, что ты уезжаешь.
Цзиньюань неуверенно сел, попытался пригладить выбившиеся волосы. Фэнбао всë ещë не вернулся (а может уже ушëл) и они могли говорить свободно.
— Значит она против нашей свадьбы?
— Она не знает об этом, но расспрашивала меня... хорошо ли ты себя вëл. Был ли ты благородным и была ли я рассудительной... и всë прочее. Ох, А-Юань, это так унизительно!
— Но представь тогда, как она обрадуется, когда увидит императорских сватов! — Цзиньюань взял еë за руки. — Дело убеждает лучше, чем самые красивые слова.
А-Юэ кивнула и радостно улыбнулась.
— Я знаю, что ты совсем не болтун, А-Юань. — Она потянулась было к нему, но выпрямилась, сложила руки на коленях. Пришлось Цзиньюаню самому взять еë за подбородок и поцеловать.
Да, ни одна девушка не могла сравниться с ней. Не такая искушëнная как придворные красавицы, но Цзиньюань был счастлив целовать еë, счастлив открывать новые чувства вместе с ней.
А-Юэ обняла его, положила голову ему на грудь.
— А-Юань, пообещай, что когда я стану твоей женой, ты будешь целовать меня каждое утро и перед сном! — потребовала она.
— Как же я могу такое пообещать? А если я буду в походе или при дворе?
— Тогда говори: «доброе утро, А-Юэ» и «спокойной ночи, А-Юэ». И я буду делать то же самое. Так мы с тобой никогда не расстанемся!
— Обещаю, — улыбнулся Цзиньюань. — Но зачем ждать свадьбы? Доброе утро, А-Юэ.
И он поцеловал еë снова. И снова.
А потом А-Юэ, спасаясь от утренней прохлады, забралась к нему под одеяло, и они лежали, накрывшись с головой, словно спрятавшиеся от мира дети.
— А-Юэ... — прошептал Цзиньюань в красную полутьму, влажную от их дыхания. — Если ты не уйдëшь сейчас... твоей матушке будет из-за чего волноваться, клянусь.
— Ой. — тихонько сказала А-Юэ, безо всякого испуга. Словно была готова ко всему.
— Так нельзя. Я хочу быть честным человеком.
— Чтобы другие называли тебя честным? — Она придвинулась ближе, и Цзиньюань не нашëл в себе сил отстраниться.
— Нет. Чтобы мне не в чем было упрекнуть себя. Чтобы тебя никто не мог упрекнуть. У нас ещë будет вся жизнь чтобы...
— А если нет? А-Юань. Никто... никто не знает, сколько ему отмерено. В тот день, когда на нас напали, никто этого не ждал. А накануне отец рассказывал за ужином, как возьмëт нас с Яньянем в путешествие к морю. Я не знаю как правильно жить, я не такая умная, как ты. Но... но что если нам нельзя полагаться на будущее?
Цзиньюань тяжело вздохнул. Он сердцем чувствовал, что не время предаваться любви. Сейчас в этом не было ни радости ни веселья, лишь тревога и отчаяние.
— Только звери и птицы живут не заботясь о завтрашнем дне. Они не знают, что завтра солнце тоже взойдëт. Но мы-то люди и должны жить по законам. Ты боишься потому что счастлива, А-Юэ, и клянусь, я сделаю тебя ещë счастливее. А если мне суждено погибнуть на Агатовой горе...
— То я отомщу за тебя! — с жаром воскликнула А-Юэ. — И никогда больше не выйду замуж!
— Нет же, глупенькая! Если я погибну, значит тебе судьбой предназначен другой мужчина. Я верю, что ничего и никогда не происходит просто так.
— А я не верю! — А-Юэ выбралась из-под одеяла. — Но я не буду с тобой спорить и ссориться, потому что ты уезжаешь. И потому что я тренируюсь быть хорошей женой!
Цзиньюань рассмеялся и снова поцеловал еë на прощание, уже жалея, что не поддался порыву. Но должен ведь хоть кто-то из них показать себя взрослым!
К тому же он вовремя попрощался с А-Юэ: не прошло и нескольких минут, как в то же окно ввалился Фэнбао в совершенно непотребном виде: волосы растрëпаны, халат на плечах внакидку, а пояс и вовсе потерян. Он хлопнулся прямо на кровать, но выглядел не нагло, а скорее потерянно.
— Цзиньюань.
Цзиньюань нахмурился. Что же должно было случиться, чтобы этот наглец назвал его по имени?
— Что стряслось, Фэнбао? Напился так, что забыл где дверь? Почему разбудил так рано?
— Брось, ты не спал, греховодник. Но это не важно. Скажи мне вот что... — Он выдохнул, собираясь с силами. — Расскажи мне... расскажи, как умер Сюэцин.
— Но ты сказал, что он жив...
— Не важно, что я сказал, сам знаешь, у меня язык как помело. Расскажи то, что знаешь ты. И может... и может, это будет правдой. Может я поверю тебе.
Цзиньюань не стал спрашивать, что случилось этой ночью. Фэнбао выглядел так, будто ему привиделся дух, может статься, что так и было.
— Хорошо, раз ты просишь. Ван Сиюй поведал нам, что до него дошли вести будто император заболел...
Фэнбао слушал не переживая. Его лицо превратилось в каменную маску, побледнело, а глаза засияли золотом.
Действительно ли он ничего не помнил? Или просто хотел ввести в заблуждение, проверял, сколько им известно...
Но после того как Цзиньюань умолк, Фэнбао вдруг крепко обнял его и прошептал:
— Спасибо.
***
Странно было уезжать, не попрощавшись с А-Юэ, и к тому же без Фэнбао. На этот раз тот отказался ехать сам, в ответ на предложение только махнул рукой.
— Чего я не видел в этих столицах? Скоро сюда соберутся лучшие бойцы Поднебесной, зачем мне быть где-то ещë?
Шэ Цзюэ, вышедший проводить гостя, вежливо поклонился.
— Ваше Высочество, прошу, оставьте слугу здесь. Мастер Хуань обещал показать мне несколько новых приëмов, а я покажу, чего за эти века достиг клан Шэ. Думаю, всем нам это будет полезно перед грядущим боем.
Цзиньюань посмотрел на них, стоящих рядом, и хотел подробнее расспросить Фэнбао о том, что это за приëмы тот собрался показывать, но решил не смущать Шэ Цзюэ попусту.
— Конечно, глава. Я бы и сам не стал брать Фэнбао в столицу, боюсь, он от скуки может устроить там разгром.
— Ещë какой! — весело согласился Фэнбао, и шлëпнул его коня так, что тот от испуга понëсся вскачь. Лишь на лесной тропе Цзиньюаню удалось его успокоить.
На этот раз он возвращался в столицу не провинившимся мальчишкой, а военачальником. Будущим победителем. Будущим мужем.
Со времëн Юйчжэна он будет первым, кто повëл против демонов армию, объединил воинов империи с мастерами Цзянху.
Ему, впрочем, неприятно было сравнивать себя с давно почившим императором.
«Фэнбао ко мне несправедлив», — думал он. — «Он сам говорил, что Юйчжэн не был идеален, так почему меня всё время пытается уязвить? Будто я хуже него?»
Он попытался представить себе Юйчжэна, храброго и сильного. Такой человек, между прочим, не стал бы тянуть кота за хвост и помирился бы с советником Баем. Пожалуй, так и следовало поступить.
***
Успокоенный своим решением, Цзиньюань передал евнуху подробный доклад для отца и отправился повидать Бай Лици, но слуги сообщили ему, что советник Бай нездоров. Это застало Цзиньюаня врасплох. Он ничего не планировал больше на этот день, и впервые за месяц оказался совершенно без дела.
Можно было приехать в казармы с неожиданной проверкой, но настроение для этого требовалось боевое , а Цзиньюань чувствовал скорее приятную безмятежность.
Прогуливаясь по императорскому саду, он мысленно вëл с А-Юэ беседы, рассказывая ей о празднествах и пирах, которые она скоро увидит, об украшении цветущих деревьев шëлком, о великолепных пьесах... ему пришло в голову, что она наверняка ни разу не слышала оперной арии, не видела ни одного представления, и впервые он задумался о том, что их жизни и вправду отличаются куда сильнее, чем кажется, когда вместе сражаешься с врагами.
Каково им будет вместе? Что если А-Юэ заскучает здесь, среди богатства и роскоши? Ведь она не мужчина, который волен путешествовать куда вздумается, она будет женой... а потом и матерью...
Голова у него закружилась от одной мысли о том, как быстро меняется жизнь.
«Мы уедем в загородное поместье», — решил он. — «А-Юэ сможет жить как привыкла, и ребëнку так будет полезнее. А я оставлю двор, и...»
— Юань-эр? Что это ты бормочешь? Неужто молишься?
Цзиньюань вздрогнул, и понял, что вправду встал столбом посреди мостика, а сзади его окликает не кто иной как Второй брат.
— Цзиньсу! — Цзиньюань сбежал вниз и крепко обнял его. Второй брат выглядел цветущим и довольным жизнью как всегда: шелка, парча и жемчуг так и блистали при каждом движении его дородного тела.
Высокий, обычно на голову возвышавшийся над Цзиньюанем, он на этот раз казался ниже, — сутулился, тяжело опираясь на позолоченную трость с искусной резьбой в виде танцующей феи.
— А ты возмужал, младший братец, — Цзиньсу довольно похлопал Цзиньюаня по плечу. — Как хорошо быть молодым, вся суть твоя стремится к совершенству. А в моëм возрасте уже некуда стремиться, разве что вширь.
Цзиньюань рассмеялся. С братом Цзиньсу ему всегда было легко, тот хоть и отличался легкомыслием, но был весел и добросердечен, за это ему при дворе многое прощалось.
— Почему трость? — спросил Цзиньюань, обеспокоенно оглядывая его. — Неужто ты заболел?
— Стоило оказаться в кругу семьи, как проснулась треклятая подагра. Но нечего об этом. Лучше пообещай мне, Юань-эр, что выпьешь со мною на моей лодке и расскажешь о своих приключениях. Когда я услышал что весь дворец сплетничает об отважном принце, сразу понял, что это не о Цзиньлэ!
Цзиньюань деликатно промолчал. Наследный принц и Второй принц всегда друг друга недолюбливали, а он, считавший обоих прекрасными братьями, мог только страдальчески вздыхать, потому что никакие уговоры не ссориться не помогали.
— Я как раз ничем не занят, Второй брат. С удовольствием составлю тебе компанию, — сказал он, и Цзиньсу просиял.
— Вот это мой Третий маленький братец! Я знал, что ты вырастешь благородным мужем, который помнит о родне. Хоть и не навещает.
Цзиньюань потупился.
— Но ведь и ты меня не звал!
— Это верно, — легко согласился Цзиньсу. — Значит штрафную чашу мне! Ну же, идëм!
Он обхватил Цзиньюаня за плечи и потащил к императорскому каналу, будто большой пëстрый тигр, попутно выкрикивая слугам указания.
Их шлюпку беспрепятственно выпустили через водные ворота. Раньше Цзиньюань любил этот путь между берегов, усаженных ивами и коричными деревьями, но теперь листва и цветы напоминали ему лишь о городе мёртвых.
Он был рад, когда зелень сменилась безликими оградами чиновничьих усадеб... однако спокойствие продолжалось недолго: на берегу, под одной из стен, суетились двое самых грязных и растрёпанных нищих, что он видел в жизни. Один был обезображен гигантской бородавкой, прилепившейся к его щеке как жаба, а другой — горбом не меньше чем у верблюда. Заметив лодку, они закричали и замахали руками:
— Господа! Спасите, господа!
Цзиньсу поморщился и велел лодочнику не останавливаться, но Цзиньюань не мог так этого оставить. Он хотел было спросить, что случилось, как в тот же миг человеческая фигура вынырнула перед лодкой, отчаянно хватая ртом воздух и беспорядочно молотя по воде.
— Куда смотрит стража! — возмутился Цзиньсу. — Неужто эти проходимцы ждут, что мы остановимся ради одного из них!
Он прибавил ещё что-то, но Цзиньюань не слушал: скинул верхний халат и нырнул раньш е, чем подумал о том, кого собственно собирается спасать.
В несколько гребков он доплыл до тонущего, дюжего детины, сплошь покрытого странными алыми язвами, которые в воде явно расплылись и запачкали кожу вокруг. Тот был охвачен ужасом, но Цзиньюань знал, что делать. Дождавшись, когда несчастный устанет колотить воду, и вновь начнёт погружаться, он рванулся к нему. Крепко схватил за космы, развернул спиной к себе... так его однажды спас Второй брат, и Цзиньюань навсегда это запомнил.
Грести одной рукой, да ещё и с таким грузом, было сложно, он сам нахлебался воды, и в какой-то миг почувствовал, что сопротивляющийся идиот тянет его назад, что силы покидают... но сильные руки схватили его, вытянули на высокий берег, и лишь там он наконец разжал сведённые судорогой пальцы.
— Цзиньюань! — позвал Цзиньсу, но он лишь слабо махнул рукой.
Нищие, окружившие его, уже не казались такими уродливыми. Все трое, упав на землю, без конца кланялись ему.
— Господин! Господин!
— ...рыбачили!
— ...плавать не умеем!
— Долгих вам лет!
— Господин! Умрём за вас, господин!
Цзиньюань покраснел, чувствуя себя глупо. Всё выглядело так, будто уродливые, вонючие оборванцы признали его среди них главным. Он заметил вшу, ползущую по лбу одного из них, и его затошнило.
— Убирайтесь отсюда подобру поздорову! — велел он, возвращаясь к воде. — Или хотите чтобы стражники вас избили?
— Конечно, господин! Всё, что прикажете, господин!
Цзиньсу, приказавщий подвести лодку ближе, хохотал во всю.
— У меня нет слов, Юань-эр! Ну и ну! А впрочем, чтобы всем об этом рассказать слова найдутся! Цзиньюань, Спаситель нищих!
— Только попробуй, и я тебя поколочу, не посмотрю что ты старший! — пригрозил Цзиньюань, жалея, что в это ввязался.
***
К тому времени как они вышли на большую воду, на лодке Цзиньсу уже вовсю суетились повара и слуги, а чуть погодя пришвартовалась шлюпка с тремя девицами-музыкантшами, настолько прекрасными, что Цзиньюань избегал даже смотреть на них. Только отметил у одной премилую алую родинку на щеке, блестящую словно капелька крови.
Лодка Цзиньсу больше походила на плавучий дворец: на верхней палубе высилась изящная башенка, куда ни кинь взгляд, — искусная резьба в виде цветов и плодов, в каюте дорогие заморские ковры и вышитые облаками занавеси. Однако ложе было неубрано и дух лекарственных трав тяжëл, поэтому Цзиньюань, переодевшись в сухое, немедленно вышел на палубу, где бродили павлины и девицы настраивали инструменты.
С реки столица казалась иной: грозные очертания внешних стен скрылись за домами, шум и суета остались далеко за бортом, запах рыбы и нечистот сменился лëгкими ароматами цветов, которые украшали лодки, нагруженные весëлыми гуляками, ветер то и дело доносил издалека смех и песни. Дальше, там, где над золотом вод синели очертания гор, рыбаки в соломенных шляпах замерли тëмными силуэтами, будто написанные тушью.
Большие торговые корабли не тревожили эти воды, Цзиньюань знал, что они швартуются ниже по течению, чтобы суетой не оскорблять пейзаж, безмятежный, как картина.
— «Очищается сердце мое здесь, на Чистой реке; цвет воды ее дивной — иной, чем у тысячи рек», — процитировал он, поднимая чарку.
— А ты чему-то научился! — брат дотронулся до его чайной чашки своей . — Но довольно стихов, лучше расскажи о своих геройствах.
— Геройства впереди. — Цзиньюань улыбнулся. Он и вправду чувствовал себя взлетевшим фениксом[2] , словно Небо благоволило ему, и не стеснялся подробно рассказывать о своих приключениях. Правда, в его повести Фэнбао превратился в странствующего мастера, пленëнного демонами, зато А-Юэ заняла более важное место, больше он не стеснялся говорить о еë красоте, уме и способностях.
Цзиньсу слушал не перебивая, и смаковал чай, одновременно подливая Цзиньюаню вина.
— Кажется мне, у тебя больше мыслей о свадьбе, чем о походе, — заметил он, потирая усы, чтобы скрыть улыбку.
— Это не так! — Цзиньюань смутился. — Завтра я поеду и проверю как идут приготовления. Я знаю что атаковать гору нелегко, ведь это не просто крепость в чистом поле! Но знаешь, в чëм наше преимущество?
— В чëм же?
— Это не крепость в чистом поле. Это гробница, понимаешь? Не укрепление с высокими стенами. Нам всего-то нужно выманить демонов из их пещер...
Цзиньсу с улыбкой слушал его объяснения.
— Знаешь, почему отец так любит тебя? — неожиданно спросил он.
Цзиньюань пожал плечами.
— Разве есть причина? Родители любят своих детей, так устроено Небом.
— Ты безопасен и послушен, Юань-эр. Ты простодушный человек, преследующий простые цели. Однако... правду говорят, что простота хуже воровства.
— Не понимаю... о чëм ты?
— Ты заботишься о «благе народа», всë время проводишь среди солдат и простолюдинов... спасаешь даже нищих, как выяснилось. Ты молод и хорош собой, даже все эти старые генералы любят тебя как послушного сына, который ограждает их от Императорского гнева и не мешает самоуправствовать.
— Да... — Цзиньюань нахмурился, не понимая, к чему клонит брат. — Всë так как ты описал, но почему это плохо? Кажется все довольны...
— Пока ты не поднимал головы, так и было. Но когда ты очистишь земли от демонов, сразу станешь героем и защитником людей. Ты. Не император и не наследный принц.
— Но ведь все мы одна семья, одна империя! Они должны понимать, что я делаю это и ради них тоже!
Цзиньсу вздохнул и потрепал его по руке.
— Просто будь осторожен, младший братец, и не удивляйся, если отец найдëт, за что тебя наказать.
— Ты всë ещё обижен на него за ту размолвку? — догадался Цзиньюань. Он не сказал «отстранение» , не желая обижать брата.
— А, ты про моë отстранение? О, Юань-эр... ты не знаешь и половины. Правду говорят, кто ближе к огню, тот первым и сгорает... — Цзиньсу неожиданно засуетился, приказал слуге принести ещë вина. — Скажи лучше, как ты находишь этих девиц? Они из Дома Золотой ивы, играют как феи, а поют как богини. Вот ты, милая, спой нам что-нибудь повеселее!
Девушка с родинкой улыбнулась и запела народную песню. Её нежный голос превратил примитивную мелодию в простую и прелестную. Якобы жалуясь на одиночество, девушка кокетливо стреляла глазками из-под ресниц, и невозможно было не улыбнуться, слушая еë.
Цзиньюань, однако, больше смотрел на брата, пытаясь угадать, какие чувства заставили его прервать разговор. И понял, что даже не спросил, зачем Цзиньсу прибыл в столицу. Понял, что брат постоянно расспрашивал его и ничего не поведал о себе.
— Второй брат, ты сегодня молчалив, — сказал Цзиньюань, когда песня закончилась. — Ты даже не сказал мне, почему приехал.
— А, это пустяки. Решил встретиться со старыми знакомыми, получить свежие сплетни из первых рук. Послушать музыку прекрасных дев.
— Сплетни... сплетни о похищениях?
Рука Цзиньсу остановилась на полпути к блюду с закусками, взгляд сделался острым как у коршуна.
— С чего это ты взял?
— Сейчас только об этом говорят. Почему это тебя так тревожит?
Брат выдохнул и рассмеялся.
— Юань-эр... обходителен ты как осадный камнемёт. Ты, верно, не помнишь, но пять лет назад мы столкнулись с теми же работорговцами и я почти их поймал... так что хочу узнать, не мои ли старые знакомые вернулись.
— Почти поймал? — Цзиньюань и вправду едва помнил о тех событиях, он тогда всë время уделял постижению стратегий и воинской науке, остальное его мало интересовало. — Но почему же отец был недоволен?
— Потому что я узнал то, чего не должен был. — Цзиньсу наклонился ниже. — Я не могу поведать тебе больше, скажу одно: чёрт умеет прятаться в тени пагод.
— Нет уж, брат! — Цзиньюань почувствовал как страх закрадывается в сердце. — Раз ты начал, то договаривай. Если... если где-то творится несправедливость, я должен знать!
— И что же ты сделаешь? — Цзиньсу покачал головой. — Юань-эр, ты слишком горяч и безрассуден, это не твоего ума дело. Если я скажу тебе, например, что некий Бай Лици, сдавший экзамены в числе лучших, умер от оспы в своём родном городе десять лет назад, что ты сделаешь?
— Это... это должно быть совпадение! Можно вызвать Бай Лици во дворец и спросить у него... — Цзиньюань сглотнул. Снова советник Бай... но как он, учëный, может быть замешан в торговле людьми? Нет, это никак не возможно. Мало ли людей с одинаковыми именами сдаëт экзамены каждый год! Все пять фамилий Поднебесной стекаются в столицу!
Цзиньсу ударил по столу так, что чашки задрожали.
— Глупый мальчишка! — взревел он. Музыка осеклась, девушки в страхе прижались друг к другу. — А вы играйте, что остановились?!
Он залпом опрокинул чашку чаю и потребовал ещë чайник. Цзиньюань молча ждал.
— Как только сойдëшь на берег, Юань-эр, забудь всë, что я тебе говорил. Помни только одно: держись от Бай Лици подальше. Если видишь гадюку в траве, ты ведь не кидаешься допрашивать еë, почему ядовита. Всë это не твоя забота, только не позволяй использовать себя для неприглядных дел.
Цзиньюань опустил голову, снова вспоминая ту странную ночь. Разумеется, не об этих неприглядных делах говорил брат, и всë же...
— Что? — настороженно спросил Цзиньсу, подаваясь вперëд. — Во что ты успел вляпаться, Юань-эр?!
— Я... напился с ним до непотребного. И, кажется, предался распутству. Там были его служанки... впервые я напился так, что ничего не могу вспомнить. А он меня в этом поощрял.
Цзиньсу шумно выдохнул.
— Ну... по крайней мере у тебя хватает ума сожалеть об этом! Что он с тебя потребовал за развлечения?
— Ничего. — Цзиньюаню стыдно было смотреть на брата. — Я не знаю, как это вышло. Я был пьян, расстроен, меня словно околдовали... и кажется он думает, что я и дальше буду...
— То, что ты напился до поросячьего визга, — пустяк, с кем не бывает. Но то, что ты пил с Бай Лици — беда. Впрочем, в эту игру могут играть двое. Притворись покорным, узнай, что ему от тебя нужно, зачем ему вдруг собутыльник, который пить не умеет.
— Но мы давно знакомы, он поймëт...
— И правда, кого я прошу! Значит просто молчи. Пусть сам делает следующий шаг.
День померк для Цзиньюаня. Он с тоской взглянул на берег в голубоватой дымке.
Никогда в жизни не хотел он участвовать во дворцовых интригах, а Цзиньсу готов был бросить его в самое пекло. Как же трудно сохранить братскую любовь при дворе...
Цзиньсу, угадав его настроение, велел править к берегу.
— Ну? Что ты приуныл? — спросил он в своей грубоватой манере, знакомой Цзиньюаню с детства. Сколько раз он слышал от брата эти слова! И всегда за грубостью скрывалась искренняя забота.
— Бай Лици всегда был добр ко мне, помогал мне. Думая, что в твоих словах есть правда, я уже предаю его. — Цзиньюань вздохнул. — Я боюсь потерять друга.
— Друзья это роскошь, — отрезал Второй брат, но тут же смягчился. — Юань-эр, сперва выясни, был ли он тебе другом. Нельзя потерять то, чего не имеешь. Давай-ка выпьем ещë! Мне-то можно доверять, я знаю твою меру лучше, чем ты сам,
Цзиньюань рассмеялся.
— Ну нет, это нечестно. Я пью вино, а ты чай. Что за странная попойка?
Цзиньсу махнул рукой.
— И не говори. Но при моей подагре никакого вина и мяса! Иначе придворный лекарь меня придушит. А ты молодой и здоровый, пей, радуйся жизни!
Цзиньюань не стал отказываться, и даже память осталась при нем. Правда, ноги отказали, и пришлось слугам брата тащить его домой в паланкине.
***
«Ваше высочество, вы переживаете непростые времена, и ваш разум должно быть занят вещами более важными, чем здоровье ничтожного советника, однако, если вы найдëте время сопроводить меня завтра в мою горную хижину, счастью моему не будет предела, и это без сомнения придаст мне сил...»
Цзиньюань сложил письмо не дочитав.
Несколько дней он был занят, обивая пороги военного министерства и держа совет с генералом Ли обо всëм, что касалось Агатовой горы, так что и думать забыл о Бай Лици. Но в тот момент, когда он сменил грязные сапоги на мягкие домашние туфли и переоделся, слуга принëс записку. Над бумагой витал приятный лëгкий аромат, наводивший на мысли о дуновении прохладного ветра в горах, о травах, нагретых солнцем.
Оказаться бы сейчас у восточных пиков, и чтобы ни единой заботы...
Но пока его ждет иная гора — Агатовая.
Нужно было рассказать об этом советнику Баю, как рассказывал обо всем. И, к тому же, поделиться счастливой новостью. Поэтому рано утром он облачился в одежды, подходящие для прогулок по горам, и встретился с процессией Бай Лици у западных ворот. Она состояла из троих слуг, нагруженного книгами ослика и носильщиков, держащих паланкин. В нем, кутаясь в простой шерстяной плащ, полулежал советник Бай. Когда слуга отодвинул занавеску, он, завидев Цзиньюаня, улыбнулся и поклонился насколько мог.
— Мой господин...
Его голос был так слаб, а вид так болезнен, что Цзиньюань испугался, не видятся ли они в последний раз. Бай Лици видно заметил его беспокойство, потому что улыбнулся вновь.
— Ваше высочество, что-то тревожит вас?
— Вы меня тревожите, — честно признался Цзиньюань, и, дождавшись пока Бай Лици даст носильщикам знак отправляться, поехал рядом неспешным шагом. — Я видел покойников, которые выглядели здоровее.
— Этот слуга просит прощения за то, что огорчил вас. — Бай Лици вновь поклонился. — Не придавайте моему виду большого значения. В уединении силы мои быстро вернутся, ведь я смогу заснуть наконец в тишине, а по утрам любоваться вершинами. «И долго глядим мы друг другу не надоедая...»
Цзиньюань изобразил улыбку и ничего не ответил. Может быть Бай Лици говорил всерьëз, а может быть просто пытался его успокоить.
— Я слышал, вы прогуливались по реке вместе со Вторым принцем? — спросил советник немного погодя. — Надеюсь, его высочество в добром здравии.
Цзиньюань замер, как загнанный кролик. Почему советник об этом спросил? Неужто это хитроумный план? Или он просто пытается поддержать разговор?
— Он... здоров.
— Рад слышать. Его приезд был так внезапен... все гадают, что же произошло.
Цзиньюань сглотнул. Лошадь, почувствовав его волнение, всхрапнула, запрядала ушами.
— Он сказал, что ему интересно послушать о моих приключениях...
— Может ли быть, что император простил его?
— Почему вы допытываетесь?! — взорвался Цзиньюань. — Хотите что-то тайное выведать у меня?
Он понял, что слишком разгорячился, но назад дороги не было.
Бай Лици не стал оправдываться, — взглянул на него в замешательстве и, как будто даже виновато,
— Прошу прощения, если оскорбил вас. Как советник наследного принца, я действительно чувствую себя спокойнее когда знаю обо всëм, что происходит в столице. Я не учëл, что вам может быть неприятно.
— Спокойнее? — Цзиньюань радостно ухватился за эту соломинку, чтобы не погрязнуть в чувстве вины. — Разве в столице вам что-то угрожает?
— Я не страшусь ничего кроме вашей холодности и немилости наследного принца. Наследный принц полагается на меня, а любой новый камень на доске может изменить ситуацию.
— То есть... отец может выбрать нового наследника?
Цзиньюань саму мысль считал глупой. Цзиньлэ должен унаследовать трон, как кто-то может в этом сомневаться?
Однажды его попытались втянуть в заговор, но он только посмеялся и выдал заговорщиков отцу. Правда, не ожидал , что так потеряет четвëртого брата, Цзиньлуна. После этого никто больше никогда не оспаривал право Цзиньлэ.
Четвëртый брат не пережил ссылки, простудился и умер по дороге на юг. Прощаясь, он выглядел как советник Бай сейчас...
— Пятый принц ещё юн, но он был бы счастлив, обрати император на него внимание. — Бай Лици посмотрел на солнце, достал из рукава пилюлю и проглотил еë, запив водой из бамбуковой фляги.
— Пятый брат... вы думаете, что второй брат приехал к Пятому бра... нет, довольно об этом! — Цзиньюань покачал головой. — Я и вас утомлю, и сам огорчусь. Как можно братьям ссориться? Разве мы не одна семья? Какой пример мы подаëм младшим!
— Вы — без сомнения лучший пример для подражания, — улыбнулся Бай Лици. — Я имел честь познакомиться с Их младшими Высочествами, и отметил в них задатки благородных мужей, вам не о чем беспокоиться.
Цзиньюань покраснел.
— Я верю, когда вы говорите о них. Но мне, пожалуйста, не льстите. Это неуместно. Давайте переведём разговор, я хотел рассказать вам, что собираюсь жениться.
Несколько мгновений Бай Лици молчал, будто подбирая слова.
— Какое... неожиданное известие. — Он вдруг нервным жестом сунул в рот прядь волос, но тут же выплюнул, совладав с собой. — Я ничего об этом не слышал. Кто же ваша невеста, если не секрет?
— Пока секрет, но вам я расскажу. Только не выдавайте меня отцу и Цзиньлэ, прошу. — Цзиньюань обеими руками оттянул ворот, хотя отклик Бай Лици бросил его в холод. Столько растерянности было в его словах! Неужели советник так сильно за него переживает?
— Разумеется, я не выдам вашей тайны... так кто же счастливая невеста?
— Барышня Шэ Юэ из клана Шэ. Она станет моей женой, — твëрдо произнëс Цзиньюань, и ему понравилось, как это звучит.
Однако Бай Лици вдруг побледнел и прижал к губам платок. Всë его хрупкое тело сотрясалось от отчаянного кашля, словно от рыданий. Наконец, он откинулся на подушки, тяжело дыша.
— Простите... как невовремя... — пробормотал он, шаря вокруг в поисках фляги с водой. — Я рад за вас. Надеюсь император одобрит ваш выбор. Прошу, расскажите о своих путешествиях с барышней Шэ. Ведь что-то стало причиной... такого решения!
Цзиньюань принялся рассказывать, но про себя подумал, что советник Бай, кажется, просто не хочет разговаривать с ним, потому и просит о долгом рассказе.
Рассказ действительно занял весь оставшийся путь, и Бай Лици вправду молчал, прикрыв глаза, лишь иногда задавал короткие вопросы.
— Значит принц обманул Ван Сиюя?.. — спросил он, когда Цзиньюань принялся объяснять недоразумение.
— Мой друг Фэнбао, знаток истории, говорит, что всë было именно так. Но Ван Сиюй считает иначе.
— Как же могли хронисты записать в злодеи принца, когда даже Ван Сиюй был сбит с толку? Что его выдало?
Эту часть своей лжи Цзиньюань не продумал.
— Может быть он хотел свергнуть императора, но оказался не так хитëр и умëн, как думал.
— Возможно, — ответил Бай Лици, и вновь устроился поудобнее, прикрыв глаза. — Возможно... он был самоуверенным юнцом, который так и не добился своего. Сколько бы он ни бился о стену, она так и не рухнула...
Цзиньюань промолчал, подавленный. Он хотел откланяться у ворот, но советник уговорил его остаться хотя бы на одну чарку вина, отпраздновать помолвку.
Цзиньюань конечно не верил, что советник будет пить: его пришлось поддерживать по пути на веранду, и это было всë равно что нести журавлиное перо, упавшее на рукав. Его слабость, звенящая тишина гор... всё неприятно напоминало о смерти.
Цзиньюань помог ему устроиться на подушке и хотел сесть по другую сторону, но прохладные пальцы сжали его запястье.
— Каждый раз, отправляясь сюда, я всю дорогу гадаю, вернусь ли, — Бай Лици смотрел на величественный пейзаж, открывавшийся с веранды: на синее небо, скалы и обрывы, словно разговаривал с ними, а не с принцем. — Но сегодня вы защитили меня от мрачных мыслей, мой господин. Как мне хотелось бы, чтобы между нами снова возобновились дружба и искренность!
Цзиньюань остался рядом с ним, неловко коснулся плеча, но тут же убрал руку, — неуместный жест.
— Вы слишком много позволили, — сказал он. Получилось не гордо, а обиженно. — Я не так прост как вам кажется, мною нельзя управлять... вот так!
— Прошу прощения, мне действительно не следовал... — Советник вновь принялся теребить волосы. — Что касается развлечений... Я... не так искушëн в подобного рода делах, как может показаться. Честно признаться, никогда не бывал ни в публичных домах, ни на дружеских пирушках. И впервые решил напиться с тем, кого... посмел считать другом. На случай, если больше никогда не удастся пригубить вина.
Этого Цзиньюань уж совсем не ожидал. Он знал, каково бросаться в омут с головой, лишь бы не испытывать страха, но что спокойный, рассудительный Бай Лици тоже боится смерти, боится чего-то не успеть... этого он даже представить не мог.
— Я... даже не думал, что вас терзают такие чувства.
Бай Лици наконец посмотрел на него и улыбнулся.
— Вы так изменились и повзрослели за эти несколько месяцев! О юноше, покидавшем дом, я считал своим долгом заботиться, но вот из похода вернулся мужчина. И это совсем другое дело.
— И вы ещë говорите, что считали меня другом! — Цзиньюань почувствовал как горят щëки. — Разве может быть дружба, когда я для вас мальчишка! Не нужно мне льстить.
Бай Лици наклонился налить ему чаю, легко задев ароматным рукавом. Чайник дрогнул в его руке, Цзиньюань едва успел поймать. Советник благодарно кивнул, и вдруг покачнулся, припал щекой к его плечу.
— Ничего... просто закружилась голова. Прошу прощения...
Цзиньюань не выдержал, осторожно взял его за плечи.
— Вам лучше лечь. Давайте я вас провожу.
Он задумался о том, как бы сам поступил, знай, что жить осталось недолго.
Например... не отпустил бы А-Юэ в то утро.
Так разве удивительно, что Бай Лици так отчаянно и неловко пытался... подружиться?
Бай Лици неловко попытался высвободиться.
— Ваше высочество, для этого ведь есть слуги, не стоит...
— Не говорите ничего, — Цзиньюань помог ему подняться.
— Вы так добры ко мне...
— Вовсе нет, — Цзиньюань вздохнул. — Я ничего не могу сделать для вас, какая же это доброта?
Он провел советника Бая в аскетичную, украшенную лишь вазой с цветами спальню, помог лечь.
— Может ли этот недостойный... — Бай Лици закашлялся. — Попросить о маленьком одолжении?
— Конечно, — сказал Цзиньюань, и тут же пожалел, что так легко согласился.
— Прошу... пока вы странствуете и сражаетесь... оставьте мне ту флейту. Я сохраню ее для вас и отдам, когда вы вернетесь.
Отдать флейту учителя... У Цзиньюаня на душе кошки заскребли. Но всё же, он кивнул, — как можно отказать больному?
Бай Лици улыбнулся и закрыл глаза. По тому, как выровнялось его дыхание, как разжались пальцы, Цзиньюань понял, что он уснул, и не стал будить. Ему и самому вдруг стало спокойно. Горы и небо молча склонились над ним, и он долго созерцал их в ответ, радостный от того, что все недоразумения разрешились.
Уходя, он оставил на столике флейту учителя. Словно она каким-то образом могла поддержать угасающую жизнь.
***
Обратно он ехал неспешно, теперь у него было время полюбоваться на горы, на столицу у подножия.
Он раздумывал о том, что Бай Лици, несмотря ни на что, не растерял искренности. Что мог Второй брат знать о нëм? Может быть он приехал лишь за тем чтобы посеять раздор, отомстить за обиды! Ведь не советник Бай, а Цзиньсу начал втягивать его в интриги!
Братья всегда считали Цзиньюаня недалëким, и лишь Цзиньлэ с советником понимали. Их он и должен держаться!
Задумавшись он не заметил, что пустил лошадь вдоль канала, и теперь толпа мешала ему проехать. За стеной зевак, у самой воды качались фонари.
— Вот! Уже вытащили!
— Что там?
— Золотой браслет! И ещë один! Да это не пьянчужка...
— Дорогу! — Цзиньюань подъехал ближе, глядя поверх голов. Двое лодочников укладывали на землю то, что когда-то было женщиной в изящных шëлковых одеждах. Теперь от шёлка остались лишь равные тряпки, едва прикрывавшие распухшее тело. Сперва Цзиньюаню показалось, что на шее утопленницы повязан синий шарф, но затем он с отвращением понял, что это лишь расползшееся пятно.
Лодочник отвëл с еë лица спутанные волосы.
— Это не певичка ли из «Золотых ив»? — спросил он, и Цзиньюань едва не ответил ему.
Эта милая родинка на щеке, как алая капелька крови... .