Свобода взаперти

В северной части города Глостер, близ реки Северн, располагается Глостерский собор Петра и Святой Неделимой Троицы. Крыша, покрыта ржавым железом и потрескавшейся черепицей, казалась заброшенной и забытой временем. Четыре её пинакля являются известным символом графства: Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия.

В период 1847-1873 королева Виктория совершила крупную реставрацию викторианской эпохи. Основным принципом викторианских реставраций было приведение здания к тому виду, который оно получило бы в декоративный период развития английской готики. Приблизительно 80 % английских церквей было затронуто этим процессом в той или иной степени, от незначительного вмешательства до полной разборки и отстройки заново. Некоторые соборы и церкви так и не были отстроены, в их числе был Глостерский собор. Здание пустовало, в зимний период в нем проживали бродяги и преступники.

В 1994 году собор и принадлежащие ему территории были выкуплены сэром Джорджом Гилбертом Смитом. Аристократом до мозга костей, членом местного совета, мечтающий создать лучшую академию во всем королевстве. Детская и наивная мечта. Реконструкция и возведение новых зданий шли стремительно и без особых препятствий, словно сама судьба благоволила этой мечте. Но всё изменилось, когда в дела Сэра Смита вмешались приближенные к королевскому трону. Их требование было коротким: «В академию будут зачисляться только внебрачные наследники благородных домов». В их голосе слышался приговор, который явно был в их пользу. Джордж Смит не мог позволить этому месту превратиться в приют для бесполезных детей. Будущее этого места оказалось под угрозой, а тьма, скрытая за королевской интригой, медленно начинала сгущаться, поглощая всё светлое и чистое.

Первые месяцы сэр Смит сопротивлялся, отчаянно пытаясь сохранить независимость и защитить свою академию от навязываемых требований. Он обращался к советам и старым друзьям, искал поддержки среди влиятельных лиц, надеясь на возможность убедить приближённых к трону отказаться от своих же условий. Но их холодные взгляды и непреклонность лишь подтверждали, что борьба бесполезна, а тень власти уже окутала его со всех сторон толстыми цепями.

В конце концов, под натиском обстоятельств и угроз, сэр Смит принял трудное решение. Он согласился, но только с условием передачи поста директора по крови. В его душе боролись аристократические принципы и нотки милосердия: это был единственный способ сохранить академию и защитить её учеников от полного разрушения. Он знал, что это решение навсегда изменит судьбу учреждения, где власть переходит из поколения в поколение по кровным связям и заставляет детей чувствовать себя еще более одинокими и ненужными.

В 1998 году был день открытия дверей академии Ли Роуз. Ее величественные стены и высокие шпили устремились к небу, создавая ощущение духовного возвышения и вечности. Внутри академии тело окутывает холод и одиночество: витражи, наполненные тусклыми красками, рассказывают библейские истории, наполняя пространство холодным светом. Массивные колонны и арки давят к земле, а богатое убранство и резьба по камню свидетельствуют о мастерстве древних ремесленников. По контрасту с этой мрачной пугающей постройкой позолоченная солнцем гравиевая дорожка казалась вырезанной из слоновой кости и имела чрезвычайно привлекательный и приветливый вид. Пересекая открытое пространство перед зданием, она тянулась прямо к его парадной двери из темного дерева, врезанной в потемневшую от времени каменную стену.

Главные антикварные механические часы, расположенные в пустынной гостиной для отдыха, пробили ровно 5 утра. В замке не раздалось ни звука. В этой странной академии, похоже, царили свои строгие и безжалостные правила, скрытые за молчанием.

«Обязательное время тишины»

В период с 22:00 до 06:00 все ученики, академический состав и обслуживающий персонал должны соблюдать полную тишину, чтобы стимулировать внутреннюю рефлексию и уважение к личному пространству других. В это время территория академии погружается во мрак, ни одна живая душа не должна покидать свои покои. Тут сразу возникают вопросы: "а как повара успевают все приготовить или горничные подготовить огромное сооружение к новому дню?". Ответ на этот вопрос знает только директор академии Мэйсон Смит - представитель древнего рода, чья история вплетена в ткань английской аристократии и образовательной элиты. Лицо четкое, безупречно вылепленное, с холодными глазами, в которых читается вековая мудрость и безжалостная строгость. Каждое его движение проявление дисциплины и контроля, каждое слово взвешенное и точное. Он ценит традиции и аристократическую кровь как священный дар, который требует бережного сохранения.

꧁D꧂꧁E꧂꧁A꧂꧁T꧂꧁H꧂

pov Николас Эванс

Вздремнув после утренних занятий, я открыл глаза и увидел перед собой черную фигуру. Тонкое туловище, длинные ноги, руки и голова без лица. Он сидел на стуле напротив кровати, пронзительно смотрел на меня.

— Помнишь меня? — спросил незнакомец сухим и ровным голосом.

— Помню, — в моём голосе не было эмоций, чтобы распознать ложь.

Темное создание рассмеялось, встало с насиженного места и протянуло мне руку. Пальцы костлявые, грубые, их движения были направлены к моей челюсти. Они знали и чувствовали мою ложь и хотели вырвать её с корнем.
В горле пересохло.

— «Помню» и «помнил» так похожи... — я пытался оправдаться и рассмотреть незнакомца тщательнее. Голос предательски дрожал.

— Ты помнишь свои детские игрушки?

— А должен? Их было слишком много.

Фигура отошла на пару шагов в сторону, шаркая по паркету и издавая неприятный хруст сломанных косточек. Внезапное появление на границе сна и реальности, странные вопросы и неизбежность столкновения. В голову лезут бредовые идеи о многоликости этой чёрной фигуры. В груди отрывисто билось сердце. «Времени не осталось, час настал».

— Ты прав. У тебя слишком много игрушек, Николас Эванс. Успей использовать каждую возможность, пока есть на это время.

Я улыбнулся, чувствуя вкус власти и безнаказанности. «Время пришло», — прошептал я себе.

Встав с тёплого матраса, я не спеша заправил постель. Поправил каждый край одеяла, взбил подушку и отошёл на два шага назад, чтобы посмотреть результат. Небольшая резная кровать из темного дерева была заправлена темно-красным постельным бельем. На каждом уголке белья вышита маленькая роза — символ академии. У директора были странные предпочтения относительно цветов и мелких деталей. Во всей академии было одно и то же постельное бельё и полотенца, сделанные на заказ. Странность или хороший вкус?

В голове было пусто. Ни одной мысли. Только тишина, которая постепенно превращалась в белый шум. За окном не было того яркого солнца — тёмные тучи скрывали его за собой. Я подошёл вплотную к окну, дотронулся лбом до холодного стекла и втянул воздух носом. Я почувствовал, как в груди зашевелилось что-то вроде предчувствия. Внутри всё казалось тихим и неподвижным, словно мир замер всего на миг. Я медленно отошел назад, ощущая каждое движение будто в замедленной съёмке. Тело было расслабленным после сна, и каждое движение давалось тяжело.

«Уже время обеда, надо заглянуть в оранжерею, пока там нет назойливых тараканов», — промелькнуло в голове.

Подойдя к двери, пальцы на рукоятке ручки слегка сжались, когда я собирался выйти из комнаты. Медленно открыл дверь, каждый шаг отдавался эхом в тишине пустого коридора. Впереди, около выхода на лестницу, ждал ученик из 10 класса, который был представлен мне в роли «клеврета» ещё в прошлом году. По сравнению с другими он продержался дольше всех, но мне это никак не играло на руку. Его имени или фамилии я тоже не запомнил. Каждое мое действие было записано в еженедельный отчет для моей семьи. И сейчас я смотрел в его отстранённое лицо и ещё раз убеждался: «Он сам не в восторге от того, чтобы мне прислуживать».

— Добрый день, клеврет. Предупреди профессора Вильяма о моем отсутствии на вечерних занятиях. Буду заниматься в оранжерее самостоятельно.

Парень и бровью не повёл, отступил на шаг, слегка склонил корпус, при этом сжимая кулак на груди. Поклон — уважительный жест, который адресуется человеку выше тебя. Я не стал задерживаться и поспешил на первый этаж.

Спускаясь по лестнице, я заметил, как несколько учеников, собравшись у выхода из главного здания, бросают друг другу взгляды и шепчутся. Их глаза искрились легким восхищением.

— Вот он, такой лапочка после сна! — прошептала одна из них, улыбаясь. — Устал, наверное, после такой нагрузки с индивидуальными проектами.

— Да, он точно знает, что делает, — ответил другой, чуть сдержаннее. — Надеюсь, Николас Эванс будет и дальше представлять клуб «Art of Nature», и мы победим в этом году.

— А ты видела его в первый учебный день во время обеда? Та девка из 10-3 ему в ноги упала, надеялась на милость...

Я быстро прошёл мимо них, чувствуя их взгляды и слыша их тихие разговоры. Внутри меня закипало раздражение. Они рады меня видеть только тогда, когда я чего-то добился. Они сами себе противоречат, когда говорят о победе клуба, но всё равно без меня они ничего не могут. Никакой победы не светит, пока в клуб не вступит элитный ученик с первых строк золотой колонки успеваемости.

Я вышел из главного здания академии, свернул направо, в сторону небольшого кирпичного здания, отведенного для занятий клубов. Аллея, вымощенная гладкими камнями, тянулась вдоль ряда высоких деревьев — серебристых кленов и раскидистых дубов, их ветви образовывали живую арку, сквозь которую пробивались мелкие капли дождя. В воздухе витал аромат цветов: пышных роз, нежных жасминов и ярких тюльпанов, создавая ощущение уединения и спокойствия.

Дойдя до края аллеи, я остановился перед стеклянной стеной оранжереи — настоящим дворцом из прозрачного стекла и металлических рам. Над входом красовалась табличка: «The Aristocrat's Conservatory» — в честь её статуса и изящества. Это место было не просто оранжереей, оно олицетворяло утонченность и гармонию природы с искусством.

Оранжерея представляла собой двухэтажное сооружение с просторным первым этажом и уютным вторым. Внутри царила особая атмосфера: свет струился сквозь витражи, играя на стенах и растениях. Первый этаж был разделен на зоны: с одной стороны — длинные стеллажи и клумбы с редкими тропическими растениями, с другой — уютные уголки для отдыха.

Небольшая лестница вела на небольшой островок в виде террасы — круглую платформу с низким ограждением из кованого железа, украшенного витиеватыми узорами. На ней стояли мягкие диваны, кресла и стеллажи с книгами о ботанике. Это был словно мини-остров в море зелени и цветов, откуда можно было наблюдать за всей жизнью первого этажа.

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Сквозь стекло я видел окружающие здания — клубы и учебные корпуса академии. Особенно выделялось окно клуба музыки, украшенное изящной резьбой, которое выглядело как вход в особый мир звука и гармонии.

Через окна я наблюдал за учениками клуба «Melody of Nobility», которые собрались внутри. Они сидели за столами, репетировали или обсуждали свои проекты. Их движения были сосредоточенными, а лица — полными увлечения.

Грудь сдавила горечь и беспомощность, пальцы сами начали перебирать воображаемые клавиши. Передо мной была пропасть, через которую я никогда не смог бы перепрыгнуть. Всего один прыжок — и я бы уже стоял в кабинете музыки, вдыхая запах старых нот, древесины, лака и краски. Правое запястье слегка заныло, напоминая о предупреждении. Трус.

«Никакой музыки. Она для идиотов и бездарей», — тихо прошептал я себе под нос.

Звук удара чего-то о каменный пол отвлек меня. Я подошёл ближе к перилам балкона и внимательно посмотрел вниз. Около стеллажей столпились ученики, а в толпе на каменном полу стояла на коленях маленькая фигура. Присмотревшись, я узнал ту самую Софию Джонс.

— Тварь, ты вообще в своём уме? Тебе для чего глаза нужны?

Это была Элла, одна из подружек Роуз Смит.

— Сучка, ты совсем тупая? Посмотри на мои туфли — они теперь все в этих удобрениях. Ты вообще представляешь, как трудно ухаживать за замшевой обувью?

Сгорбленная девушка с каждым словом опускала голову всё ниже к полу. Толпа только охала и смеялась над каждым выкриком.. «Стадное чувство» — как средство аристократической коммуникации и выживания среди себе подобных. Иногда я чувствовал себя среди этой самой толпы бесхребетных черней, не осознающих своего положения. Они смотрели, искали слабости и трещины. Большинство ребят из этой толпы — незаконнорожденные или приёмные, но с болезненным гонором. Они наряжаются благородными аристократами, упиваются чистыми помыслами, но их вавакание никакие умные слова не могут скрыть.

— Ну, хватит уже, идиотка! Не трогай мои туфли своими грязными руками, — завизжала Элла, наступая на руку Софии.

Маленький каблук впился в наружную поверхность кисти руки. Я видел, как тело девушки сотрясалось от боли, тёмные волосы подметали пол. Я наблюдал за этим спокойно, без эмоций. Всё происходило как обычно: один кричит, другой поддерживает и подначивает толпу, а рукоприкладство завершает сию процессию. Я понимал своё положение и мог с уверенностью сказать, что в обеденном зале мне просто повезло. В помещении находилась главная золотая элита, и я мог делать всё, что захочу. Сейчас я просто стоял, словно ничего не происходило. Боль и страдания других меня не трогали.

— Простите... Простите, я постараюсь быть аккуратнее, — быстро пролепетала София.

Элла грубо схватила девушку за волосы, поднимая её с колен. Каждое движение было резким.

— Постараешься? Ха! Ты думаешь, что это поможет? Ты уже достала всех своей невнимательностью. Надо было тебя давно сжечь на заднем дворе!

Оранжерея заполнилась задорным смехом, вперемешку с мерзким запахом гнилого общества. Кто-то из толпы взял мешок с грунтом для цветов и высыпал содержимое на голову Софии. Задиру похлопали по плечу одноклассники, хваля за удачную шутку. Элла взяла садовые ножницы с верхней полки стеллажа. Она медленно подошла, улыбка на лице исчезла, и в её взгляде зажегся безумный огонёк. Вся толпа замерла, почувствовав перемену. Элла аккуратно, не спеша, приблизилась к Софии, словно наслаждаясь моментом.

На секунду один из ребят повернул голову в мою сторону. С лица сошла та уверенная ухмылка, глаза забегали. Внезапно главную зачинщицу остановили: её резко схватил за запястье тот парень, который меня заметил. Он что-то промямлил, она повернулась в мою сторону, и наши взгляды встретились. Внутри всё сжалось, и на лице Эллы мгновенно промелькнул страх. Она поняла, что перешла черту и совершила что-то неправильное, не поддающееся логическому объяснению.

Я ничего не сказал и махнул рукой. Элла что-то пробормотала, но быстро прикрыла рот рукой, словно пытаясь сдержать слова, и резко повернулась, убегая прочь. Толпа, словно по команде, начала расходиться, оставляя Софию и меня одних посреди опустевшей оранжереи. Тяжёлая тишина нависла, и я почувствовал, как напряжение медленно нарастает, а внутри не отпускало чувство безразличия.

— Вечерние занятия скоро начнутся. Тебе нужно привести себя в порядок.

Я холодно сказал это и отвернулся, не желая показывать ни капли сочувствия. София тихо встала и вышла прочь, не оборачиваясь. В оранжерее остался только я и гнетущее чувство пустоты.