17. Шестая неделя.
Вчера, когда Шон вернулся, то сказал, что Энтони пролежит ещё неделю в больнице, чтобы точно закрепить всё, что сейчас с ним. Так же он рассказал, что Энтони уже хмурится и хочет встать, но никто этого ему не дает. Он там злится и бушует.
Но он не сказал мне, спрашивал ли Энтони про меня. Рассказал ли Шон, что я его спасла? Эта мысль сверлит мозг, жалит тихо и назойливо, как забытая заноза.
А сегодня с утра я не могу отойти от толчка. Слава кому-то, что Шон или кто-то другой этого не видят. Меня выкручивает изнутри, будто кто-то взял мои внутренности и медленно, безжалостно перекручивает их в мокрый узел. Каждые полчаса я плетусь в туалет, спина согнута, ноги ватные. Это не просто тошнота — это всепоглощающая, унизительная слабость, когда мир сужается до размеров холодного фаянса и собственного тяжелого дыхания.
Токсикоз. Тело плохое. Не просто плохое — оно предательское, совершенно отдельное от меня существо, которое ненавидит меня и мстит за новую жизнь внутри. Состояние овоща. Оно настолько отвратительное, что я не могу нормально дышать. Воздух будто густеет, становится тягучим и тяжелым. Каждый вдох дается с усилием, каждый выдох пахнет то кислотой, то чем-то несвежим, что подкатывает к горлу снова и снова.
Я лежу, уставившись в потолок, и просто жду, когда этот приступ пройдет. Рука сама ложится на еще плоский живот — не с нежностью, а с усталым, измученным вопросом: «И это только начало?».
А где-то там, в больнице, он буйствует и требует встать. А я здесь, прикованная к полу и собственной слабости, и не могу сделать даже шаг. Вот это родители у малыша, конечно, будут.
С усилием, сквозь тошноту и слабость, я решила, что мне нужно перебороть все это и сделать вид, что я здорова. Я не хочу есть, потому я просто пошла гулять с Графом. Мне нужен свежий воздух. Наверное. Главное, чтобы меня не вырвало на ходу. Когда все это уже закончится? Когда?!
Мы вышли, и холодный воздух ударил в лицо, на секунду проясняя сознание. Я шла медленно, почти механически, чувствуя, как земля уходит из-под ног с каждым легким головокружением. Граф бегал рядом.
Я повела его по территории особняка, одновременно осматривая совершенно все. Мой взгляд скользнул по гладкой бирюзовой глади бассейна, обрамленного темным камнем. Тут я смогу купаться и надеюсь, что Энтони снова не изобьет меня ремнем. Горькая, нервная усмешка застряла в горле. Смешно. До чего же смешно и больно одновременно.
Потом я посмотрела на сад — аккуратно подстриженные кусты, безжизненные в своем идеальном порядке. Надеюсь, что там Энтони никого не убьет больше, как Марко. Снова эта едкая ирония, приправленная памятью о страхе и крови. Очень смешно.
Я обвела взглядом всю территорию — высокий забор, камеры, безлюдную мощёную дорожку. И подумала: «Надеюсь, что я больше не буду сбегать, как это делала всегда».
Внутри что-то сжалось. Хватит убегать от проблем. Пора остаться и встретить их лицом к лицу, даже если это лицо будет хмурым, а взгляд — ледяным. Даже если самой от страха и тошноты подкашиваются ноги.
Я ходила по всей территории довольно долго и уже успела проголодаться, хоть и тошнота мне этого давала с трудом. Но есть нужно, потому что я должна питаться для ребенка. Это нужно теперь в первую очередь не мне, а ребенку.
Я с Графом вернулась в дом. Шона, кстати, я не видела сегодня, очень жаль. Хотела с ним поговорить, он единственный, кто сможет хоть как-то поддержать разговор.
Я зашла на кухню и взяла из холодильника то, что мне понравилось с виду. Сэндвич, и затем налила себе чай. Мятный. Вот почему я тогда и пила мятный чай — из-за беременности.
Усевшись за столом, я принялась за еду, на удивление сэндвич хорошо заходил, и я даже причмокивала от аппетита. Пока на кухню не зашел Сильвио. Сегодня я нервная. Очень.
— Виолетта, — он улыбнулся мерзкой улыбкой. — А чего не фрукты?
— Иди на хуй, — прошипела я.
— Какая агрессивная и острая на язык, может, тебе его отрезать? — фыркнул он.
— Отрежь себе лучше голову, чтобы никому не мозолить глаза своим ублюдским лицом, — прошептала я с яростью. — Иначе скоро это сделаю я. Клянусь тебе.
Сильвио уставился на меня серьезно, а затем выгнул бровь и с прищуром вышел из кухни. Я не знаю, что сейчас было, но я не могла остановиться, скорее всего, у меня начали играть гормоны в смеси с моим характером. Это, наверное, плохо. Ведь я стану ещё больше импульсивной. Ещё больше истеричной. Сил и терпения всем.
Я вышла из кухни после того как поела, решила, что будет прикольно посидеть в зале и посмотреть телевизор, потому что все равно нечего мне делать. В зале сидела Шарлотта, которая при моем появлении сразу подняла голову. Я села на диван и включила какой-то фильм.
— Виолетта, — прошептала она. — Я могу с тобой поговорить?
— Говори, — ответила я, не смотря на неё.
— Прости, что тогда так получилось. Я не хотела этого. Я и не думала его как-то соблазнять или же вредить тебе. Я не с плохими намерениями там была, — прошептала она виновато.
— Ты не виновата, Шарлотта, — прошептала я и наконец-то посмотрела на неё. — Это все твой отец.
— Ты права, — она кивнула и улыбнулась. — Так мы все снова что-то вроде подружек?
— Снова что-то вроде подружек, — я улыбнулась.
Она выдохнула, и я, кстати, поняла, что у неё совершенно нет уже ран, они все зажили. Удивительно.
— Как себя чувствуешь? Я знаю, что ты протащила Энтони, будучи сама в дерьмовом состоянии, — она посмотрела на меня с изумлением. — Ты герой, Виолетт, такого как Энтони протащила такая хрупкая девушка.
— Я чувствую себя хорошо, — я сжала губы, я не скажу ей, что я беременна. — Спасибо. Я тогда была словно в каком-то трансе.
— Когда любишь человека и у тебя в крови бурлит адреналин, то и не на такое способны люди, — она сказала это задумчиво. — Ты же его любишь?
— Да, — прошептала почти неслышно я. — Очень люблю.
— Это хорошо, — она улыбнулась шире. — Я рада, что у Энтони спустя столько времени появился кто-то, кто полюбил его таким, какой он есть.
Её слова пробили во мне дыру, я хотела расплакаться, не зная почему. Просто хотела разреветься. Но все мысли оборвались, когда мне позвонила Алессия. Я быстро взяла трубку и встала с дивана, у меня чуть закружилась голова, но я устояла.
— Алессия, — прошептала с облегчением я. — Как вы там?
— Виолетта, — она радостно, чуть ли не завизжала. — Я в порядке, Кармела и папа тоже. А ты как? Я как узнала, что ты была без сознания два дня и ещё тащила Энтони на себя, я перепугалась.
— Все в порядке, я уже дома, — успокоила её я.
— У Энтони, да? — она с надеждой спросила меня, и я хотела снова разреветься.
— Да, у него. Но его ещё нет, — дрожащим голосом ответила я.
— Я знаю, папа говорил, что он только вчера пришел в себя, — со вздохом произнесла она. — Ты плачешь?
— Нет-нет, — быстро ответила я. — Я не плачу, с чего ты взяла?
— Твой голос дрожит, — усмехнулась она.
Повисла тишина. Моё сердце говорило мне, что стоит рассказать, что я беременна, но в то же время лучше я подожду. Лучше потом, точно не сейчас.
— Ладно, мне нужно идти, — прошептала я.
— Приезжай к нам как-то, мы скучаем, — она посмеялась и сбросила трубку.
Я стояла и сжимала телефон, а затем стремительно пошла на кухню, чтобы налить себе воды и выпить витамины, которые я, кстати, спрятала пока что за всеми баночками в шкафчике на кухне.
Я выпила быстро витамины и стояла, думала, а когда услышала шаги, то быстро их спрятала и повернулась ко входу лицом. На кухню вошёл Шон.
— Загадка Скалли, — он усмехнулся. — Как себя чувствуешь?
— Да в порядке, — пожала я плечами, а затем яростно прошипела. — Только Сильвио меня раздражает.
— Старик хренов, — фыркнул раздражительно Шон. — Порой я задумываюсь, как это Энтони его терпит.
— А почему ты не станешь консильери? — быстро спросила я, что получилось резко.
— Я? — округлил глаза Шон, а затем задумался. — Ой, я даже не знаю, мне это нахер не нужно. Это скучно.
— Скучно? — я выгнула бровь.
— Ну, я по большей части, это, наверное, быть рядом с боссом, — он пожал плечами. — А консильери там трепать языком надо, я лучше буду трепать пистолетом и ставить по приказу на колени.
Я сжала губы и кивнула, а затем достала себе снова сэндвич и налила мятный чай. Шон прищурился, когда посмотрел на выбор моей еды.
— Ты не ешь нормально, — твердо сказал он фактом. — Точно всё хорошо?
— Да, — буркнула я. — Просто сегодня нет аппетита. Можешь, пожалуйста, наложить в миску Графу?
Шон кивнул и свистнул Графу, через мгновение он прибежал и встал около миски. Шон насыпал корм и добавки, а потом дал команду, и Граф принялся есть.
— Спасибо, — прошептала я.
— Для загадки Скалли не жалко, — усмехнулся он. — Ладно, пойду я, похожу, по территории, а затем к себе.
— Кстати, где ты живешь? — я выгнула бровь, и мои глаза засветились интересом.
— При каждом особняке есть маленькие домики, которые находятся чуть дальше, чем сам особняк. Ты скорее всего их видела и подумала, что это просто дома, но это мы, — он ответил спокойно и без раздражения.
— Какие домики ещё? Я ничего не видела, — я прищурилась.
— Когда поедешь куда-то с Энтони или со мной, то посмотри внимательно в окно и увидишь мини-поселение с нашими домами. Все, мне пора, до завтра, Виолетта, — улыбнулся он и вышел из кухни.
Я словно задумалась и даже сама не поняла о чем, все в голове пропало. Я ничего сейчас не чувствую, я в трансе каком-то.
Поднявшись к себе в комнату, я едва успела захлопнуть за собой дверь, как волна дурноты накатила с новой, неистовой силой. Горькая слюна резко заполнила рот, и я, почти не видя ничего перед собой, бросилась в ванную.
Руки дрожали, цепляясь за холодный ободок унитаза. Колени подкосились, ударившись о кафель. Еще секунда — и мое тело согнулось в мучительном спазме. Из горла вырвался хриплый, непроизвольный стон.
То, что выходило наружу, даже отдаленно не напоминало еду. Это была кислая, желтоватая кашица, пахнущая желудочным соком и чем-то безвременно погибшим. Сэндвич? Он растворился в этом адском вареве, оставив после себя лишь едкие крошки и ощущение полного опустошения.
Слезы текли по лицу сами собой — не от боли, а от бессилия и отвращения к собственному телу. Спазм следовал за спазмом, выжимая из меня все силы, пока я, обессиленная, не опустилась спиной на холодную стену, пытаясь отдышаться и прогнать прочь назойливую мысль: «А это всего шестая неделя беременности.»