10. Завтра последний день.
День второй.
Мне нравится семья Риццо. Они тут все такие теплые и дружелюбные, но все равно не стоит забывать о том, что они не обычные граждане. Они мафия. А мафия не знает пощады.
Я ходила везде с Элеонорой, она мне показывала весь особняк. Совершенно весь. Он и правда большой, и тут много комнат.
Мы вышли в просторный зал, где в углу стояли музыкальные инструменты. Они что, тут все музыканты в кругах? То Риккардо, то Риццо.
Элеонора подошла к шкафу и достала скрипку, я удивлённо на неё посмотрела, а она лишь улыбнулась.
— Ты умеешь играть? — я подняла брови.
— Да, — она хихикнула, а затем встала и с выдохом стала играть.
Я узнала эту мелодию — «Ethereal - txmy».
Мурашки побежали по рукам, по спине. Воздух в зале стал густым-густым, словно наполнился золотой пыльцой от каждого движения её смычка. Я чувствовала, как что-то щемит внутри. Словно вспомнила что-то очень важное, но давно забытое. Что-то светлое и одновременно горьковатое.
Я смотрела на её руки, на смычок, который казался теперь волшебной палочкой. Это была какая-то пронзительная, неземная красота. Не для всех, прямо сейчас — только для меня.
И было так тихо вокруг, кроме музыки. Мир сузился до этого зала, до света на её скрипке и до этого хрупкого, дрожащего чувства внутри меня. Мне хотелось замереть и слушать вечно, боясь, что в любой момент это может оборваться.
А когда она закончила, тишина повисла ещё на несколько секунд, густая и звенящая. И я просто не могла вымолвить ни слова. Просто смотрела на неё, и внутри всё ещё пело.
— Это очень красиво, — прошептала я.
— Значит, не зря меня папочка отдавал на уроки, — она посмеялась. — Но это скучно.
— Скучно? — я выгнула бровь, а потом улыбнулась. — Забыла, что ты по гонкам.
— Я ещё та оторва, — она посмеялась, а затем почему-то поникла. — Как бы я хотела просто жить обычной жизнью, а не в мафии. Ведь обычные люди свободные, прям как ты.
— Ты ошибаешься, я не свободна, — я сжала губы.
— Ошибаешься, Ви, — прошептала она. — Ты свободнее всех. В любой момент можешь уйти, потому что секреты семьи ещё не знаешь. А вот я... Я не могу уйти, потому что с рождения погружена в этот срачельник. Если сбегу, то меня найдут.
Я слушала её, и в душе стало стучать быстро сердце. Почему-то мне в голову снова вонзился Энтони. Его голос, руки, улыбка, глаза. Неужели я скучаю по нему? А мой доберманчик Граф? Как он там без меня? Скучает. Я тоже по нему скучаю.
— То есть ты уже думала о побеге? — я чуть нахмурилась.
— Да, я уже и сбегала пару раз, но потом меня просто ловили, либо же я сама приходила. Из-за того, что я привыкла к тому, что за меня все делают, я привыкла к золотому, пусть даже и клетка. Другой жизнью я не выживу, могу лишь мечтать, — она грустно улыбнулась, но затем сразу же пришла в норму. — Зато я могу гонять, и даже если нас остановят офицеры, то меня сразу же отпустят.
Я кивнула, понимая её слова. Некоторые семьи мафии подкупают пару участков полиции, мэров, депутатов.
— Ладно, пойду я достану Антонио, а то совсем отбился, — она посмеялась и пошла из просторного зала.
Я пошла в свою комнату, а по дороге мне позвонила Алессия. Я быстро зашла в комнату и взяла трубку, а затем с улыбкой ответила:
— Привет.
— Виолетта, — выдохнула она. — Как ты там? Я уже знаю, что ты у Риццо.
— Ну, конечно же, — раздражённо промямлила я. — Я в порядке, а вы там как?
— Кармела с Нико возится, она стала раздражительной, но я её понимаю. Папа с Энтони сейчас в кабинете. Он снова пришёл к нам. А я вот одна! Ты бросила меня, сучка, — буркнула она.
— Энтони у вас? — удивлённо сказала я. — Что он там делает?
— Конечно, у нас. Мне кажется, что он скоро переедет жить к нам. Он бесится, что ты ушла. Я его таким ещё никогда не видела, а вот тот пацанчик с русыми волосами, вроде Шон звать, — она спокойно говорила.
— Да, Шон, что с ним? — я закусила губу.
— Он тоже странно себя ведёт, приходит с Энтони и постоянно смотрит на меня, когда видит. Я не знаю, — прошептала она. — Может, ты вернёшься? У меня ведь завтра день рождения.
Я застыла. Вернуться? День рождения? Что мне делать.
— Виолетта? — тихо спросила она.
— Я не знаю. Я не могу вернуться, потому что устала от Энтони. Он холоден ко мне, очень сильно, а насчёт твоего дня рождения я тоже не знаю. Я запуталась, Алессия. Очень сильно запуталась, — пробормотала я тихо. — Прости.
— Блять, — прошипела она, а я услышала, как на её стороне открылась дверь и голоса Лючио и Энтони.
Алессия не успела отключить телефон, она явно просто его спрятала, а я замолчала, чтобы не выдать себя. Через трубку я слышала Энтони, и моё сердце забилось чаще.
— Алессия, — холодный голос Энтони прорезался через трубку. — Ты разговаривала с Льдинкой?
— Нет, — быстро ответила она.
— Дочка, говори правду, — прошипел Лючио. — Говорила или нет?
— Я не разговаривала с ней. Я вообще не знаю, где она, — проворчала Алессия.
На другом конце повисло молчание, моё сердце билось очень быстро, а ладошки вспотели. Я заткнула себе рот рукой, чтобы не дышать громко в трубку. Через пару секунд послышался снова разговор.
— Я знаю, что ты меня слышишь сейчас, Льдинка, — проговорил он спокойно, без эмоций и лишь сплошной холод, я покрылась мурашками. — Я напомню, что три дня. Сегодня уже второй. Завтра последний.
Затем я просто сбросила звонок. Моё сердце ушло в пятки. Моё тело покрылось мурашками, а затем дрожь и трепет. Я быстро пошла в ванную, потому что меня затошнило. Мой желудок сжался, и всё вышло наружу в туалет. Я просто выплёвывала свои органы. Моё тело дрожало, словно меня ударили электрошокером, а живот выходил наружу.
С трясущимися ногами я поднялась и ополоснула рот, моё лицо было бледным, а глаза красные. Я чувствовала, что сейчас могу провалиться в обморок, но держалась за раковину.
Я вернулась в комнату, на лбу выступила испарина холода, а губы пересохли. Мои руки дрожали, кончики пальцев стало колоть. Голова ватная, потому я просто бухнулась на кровать и под дрожь стала засыпать. Меня стало бросать то в жар, то в холод.
Я проснулась вечером, когда небо становилось розовым, а солнце заменялось на полумесяц. Мой живот заурчал, потому я просто пошла из комнаты в столовую.
Там уже сидели Доминик, Катерина, Элеонора, но Антонио не было. Они все подарили мне улыбку, я выдавила. Мне всё ещё плохо. Будто температура поднялась и зашкаливает.
Я села за стол и стала есть. Молчание, и только звук приборов и тарелок.
— Виолетта, как себя чувствуешь? Ты просто неважно выглядишь, — проговорила с заботой Катерина.
Я подняла на неё взгляд и затем просто поджала губы.
— Всё в порядке, — прохрипела я, а затем сразу же прочистила горло. — Да, всё в порядке.
Катерина обеспокоенно посмотрела на меня, но просто кивнула.
— Скорее всего, из-за погоды, у меня вот тоже колено ноет, — проворчал Доминик. — К дождю!
Он посмеялся сам со своей шутки, Катерина лишь цокнула, а Элеонора посмотрела на меня и улыбнулась.
Я посмотрела на их круг семьи, и мне так стало дурно. Я вспомнила свою маму. Как я по ней скучаю, хоть и забываю уже её голос. Но я помню, как мы с ней постоянно смеялись на кухне. Мне так её не хватает.
— Вот видишь, до чего твои шутки доводят! — воскликнула Катерина. — Виолетта, почему ты плачешь?
Я удивлённо посмотрела, а затем провела рукой по щеке и посмотрела на руку. И взаправду плачу. Что со мной происходит?
— Да я просто маму вспомнила, — я улыбнулась. — Всё хорошо, это не из-за шуток Доминика.
— Вот! Видишь, а ты сразу меня обвиняешь. Вот они женщины, — прошептал последние слова Доминик, вызвав у меня смешок.
Элеонора уже поела и просто сидела, смотрела на всех с улыбкой. Катерина слушала очередное бормотание Доминика.
После ужина я вышла из столовой и, словно в тумане, пошла до своей комнаты, но меня остановила рука, и я повернулась. На секунду, совершенно на долю секунды, мне показалось, что это стоит Энтони, но, поморгав, я поняла, что это охранник.
— Виолетта, вы не туда идёте, — проговорил он с улыбкой. — Ваша комната в другой стороне.
— Извините, просто голова разболелась, — пробормотала я.
— Давайте лучше я вас провожу, потому что выглядите вы... — он замолчал и поджал губы.
Я кивнула и пошла за ним, он посматривал за мной через плечо, а я словно в тумане шла за ним и видела только на расстоянии вытянутой руки. Мне не нравится это состояние.
Я оказалась уже лежащей в своей комнате, когда Элеонора зашла без стука с улыбкой.
— Ты серьёзно спишь? — недоверчиво спросила она с насмешкой.
— Нет, просто мне что-то и правда плохо, — прошептала хрипло я.
Она легла рядом около меня и вздохнула, а затем повернулась на бок ко мне.
— На гонки ты, получается, не сможешь, и в клуб тоже, — прошептала тихо она. — Очень жаль.
— Прости, но мне правда плохо, — спокойно сказала я, закрывая глаза.
— Я не держу зла, Ви, — пробормотала и встала, а затем я услышала тихий хлопок двери.
Я пришла в сознание от того, что моя голова раскалывалась. Это была не просто боль — это было ощущение, будто изнутри по костям бьют тяжелым молотом, и с каждым ударом в висках вспыхивает раскаленная докрасна сталь.
Я попыталась повернуться, и мир повернулся. Волна тошноты накатила внезапно. Я едва успела понять, что происходит.
Ноги подкосились, когда я сползла с кровати. Пол уходил из-под ног. Каждый шаг отдавался в раскаленном черепе эхом. Я шла, цепляясь за стены, а в ушах стоял глухой, навязчивый гул. Меня била мелкая, предательская дрожь, но внутри при этом пылал адский костер. Я горела изнутри, кожа была сухой и обжигающе горячей на ощупь, а внутри — ледяной, пронизывающий озноб.
Дышать было тяжело. Каждый вдох требовал усилия, грудная клетка сжималась тугой, невидимой повязкой. А перед глазами плясали эти проклятые звездочки. Они мелькали, как искры от костра, ослепляя и не давая сфокусироваться на чем-либо.
Лицо в зеркале было бледным, чужим, с лихорадочным румянцем на скулах и огромными темными провалами вместо глаз. Я плеснула воды на лицо, и на мгновение это принесло пронзительное облегчение.
Я вытерла лицо краем полотенца, и мир снова поплыл. Голова закружилась с такой силой, что мне пришлось на мгновение опереться о холодную раковину, чтобы не упасть прямо здесь, на кафельный пол.
Опустив опору, я сделала первый шаг из ванной. Второй. Пол под ногами снова закачался. В ушах нарастал гул, а мерцающие звездочки в глазах слились в сплошную белую пелену, заволакивающую все вокруг.
Я почувствовала, как ноги становятся ватными, абсолютно непослушными. Моя воля, мое желание дойти — все это оказалось бесполезным против внезапно нахлынувшей, тотальной слабости. Это было не головокружение, а полное отключение системы. Свет померк, звуки ушли вглубь длинного туннеля.
Я не почувствовала удара. Не было ни страха, ни боли. Только ощущение невесомого, медленного падения в бездонную, мягкую тишину.
Тьма поглотила меня.