2 : голодный волк не поймёт сытого кролика
Громкий звук пощёчины разнёсся по комнате, и Руми пошатнулась.
— «Что значит — тебе было плохо?! Ты хоть осознаёшь, какой ты позор для семьи Ли?!» — голос тётушки Селин звенел от ярости, но лицо Руми оставалось непроницаемым. Она лишь прижимала ладонь к щеке, не позволяя ни слезе, ни дрожи выдать её боль.
Когда тётушка, наконец, ушла, за ней захлопнулась дверь — будто затвор в камере. Руми тяжело вздохнула и медленно повернулась к зеркалу. В отражении — знакомое лицо, и в то же время чужое. Отвращение поднялось в горле, как горькая волна.
— «Ненавижу...» — прошептала она, едва слышно, будто боясь, что зеркало ответит.
Сжав дрожащими пальцами край ханбока, она опустила ткань вниз, словно надеясь снять с себя и то чувство вины, что обволакивало грудь мёртвой хваткой. Перед глазами вновь всплыли слова Селин, взгляды, осуждение... Всё это — её позор, клеймо, от которого она не знала, сможет ли когда-нибудь избавиться.
И только один человек мог помочь ей. Джину.
Никто другой.
Ей нужно было собраться. Нельзя было сидеть без дела — впереди занятия. Танцы, корейский язык, пение... Всё то, что наполняло её дни рутиной.
Она провела рукой по волосам, глубоко вздохнула и встала.
— «Вперёд... просто продержаться ещё один день,» — прошептала себе под нос, как заклинание.
Она не любила всё это. Ни шагов на паркете, ни бесконечных строк учебников, ни высокой ноты, которую снова и снова приходилось вытягивать. Хоть люди вокруг и были вежливы, даже добры, — ей всё равно это казалось чужим.
Но именно здесь, среди утомительных движений и звуков, её разум, наконец, мог отключиться. Танец глушил голос вины, грамматика вытесняла мысли о доме, а пение — боль в груди.
Это было не спасение, но хотя бы — передышка.
Минуты текли, превращаясь в часы. День словно растягивался, с ленцой и упрямством, будто нарочно испытывая её терпение. Лишь с наступлением вечера напряжение внутри стало почти невыносимым.
И вот она снова оказалась в кабинете тётушки.
Тишина, прерванная ровным голосом:
— «Семья Хван хочет укрепить наши узы... и просят твоей руки.»
Руми не шелохнулась.
— «И что мы будем делать?» — её голос был тихим, но в нём пряталась настороженность.
— «Нет.»
— «Что?»
— «Никто не должен знать, что ты демон. Мы сначала должны найти способ избавиться от этих позорных меток.»
Руми сжала ткань своей одежды, словно пытаясь удержаться на поверхности того, что готово было захлестнуть. Сердце гулко отозвалось в груди.
— «Я дам знать, что и как. На этом всё. Иди спать.»
Она кивнула, не споря. Ушла молча, будто по тонкому льду, не оборачиваясь. Поднявшись в свою комнату, Руми быстро переоделась в удобную одежду, набросив поверх лёгкий плащ.
И в ту же ночь — исчезла. Тихо, как тень, покинула дом. Хоть и ненадолго.
Она шла к нему, несясь сквозь прохладный ночной воздух, как тень. Тихие улицы за спиной остались далеко позади. Балкон его комнаты был приоткрыт — как и всегда. Она ловко поднялась и, скользнув внутрь, ступила на деревянный пол беззвучно, будто кошка.
Комната была наполнена мягким золотистым светом настольной лампы. В воздухе витал аромат чернил, бумаги и лёгкий привкус ночной свежести. Стены были уставлены полками с книгами, а у окна стоял стол, заваленный письмами, черновиками и кружкой давно остывшего чая.
Он сидел, склонившись над бумагой, напряжённый, брови нахмурены. Чернильное перо царапало строки, пока он, сам того не замечая, пробормотал:
«Вот зараза...»
«Как некрасиво», — прозвучал за спиной спокойный, чуть насмешливый голос Руми.
Он вздрогнул так резко, что едва не опрокинул чернильницу. Повернулся, глаза расширены, дыхание сбито.
«Ч-чёрт...» — выдохнул он. — «Ты меня до смерти напугала.»
«А ты всегда так разговариваешь, когда один?» — Руми шагнула вперёд, её тень скользнула по полу.
«Когда никто не слушает — да», — хмуро ответил он, всё ещё глядя на неё, будто не веря, что она настоящая. — «Ты как вообще сюда попала?»
«Так же, как и в прошлый раз», — пожала плечами она. — «Ты не запираешь окна.»
«Это не приглашение», — буркнул он, отворачиваясь, но в его голосе не было злости.
«А мне и не нужно приглашение», — тихо произнесла Руми, подойдя к подоконнику и присев, наблюдая за ним. — «Мне нужно было тебя увидеть.»
«Надеюсь, ты пришла по делу, а не из-за внезапного влечения ко мне», — усмехнулся он, откинувшись на спинку стула, наблюдая за ней исподлобья.
«Иронично слышать это от такого подонка, как ты», — холодно бросила Руми, проходя мимо него.
«Ближе к сути», — хмыкнул он, когда она села на край его кровати. Руми молча раздвинула ворот одежды. Кожа под ней была исписана таинственными знаками — пятна, словно ожоги, стали темнее, будто подпитанные чем-то изнутри.
Он встал, подошёл ближе и, ничего не говоря, аккуратно взял её за подбородок, поворачивая лицом к свету лампы. Его взгляд был напряжённый, сосредоточенный.
«Мне откуда знать, почему так?» — процедил он, всматриваясь в метки. — «Я не полукровка, как ты.»
«Ах, точно...» — протянула она, откинув с лица прядь и взглянув на него с усмешкой. «Я забыла, что, кроме как брымчать и голосить, ты больше ничего не умеешь».
«Да. Я не доктор, Мисс Ли Руми», — спокойно отозвался он. Она цокнула языком, раздражённо отведя взгляд.
«Ты хоть осознаёшь задницу происходящего?!» — она метала в него сердитый взгляд. Её брови сошлись, губы дрогнули, а карие глаза сверли его.
«Как никто другой», — заговорил он уже серьёзно, глядя ей прямо в глаза.
«Как ты вообще решился продать душу взамен на такие пятна?!» — Руми не понимала и не хотела такого поступка.
«Понимала бы, если б была в моей шкуре», — бросил он глухо, не глядя на неё.
«Нет. Я б не смогла», — прошептала Руми.
Джину напрягся. Мышцы будто налились тяжестью, а по телу, от шеи до кончиков пальцев, прошли тонкие фиолетовые молнии. Они вспыхивали резко, болезненно, словно ожоги — живое напоминание об ошибках, о прошлом, которое не уходит.
Она молча легла на его кровать.
«Если бы у меня была семья... Я бы всё сделала, чтобы выбраться. Ради них. Ради хоть какой-то надежды», — проговорила она тихо.
Он стоял спиной, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Молнии вспыхнули сильнее.
«Ты не я, Руми!» — взорвался он. — «Ты не понимаешь! Потому что родилась в достатке! Ты не видела того ужаса, что видел я!»
Руми резко села, глаза сверкнули, голос задрожал от злости и боли.
«Да какая разница?!» — выкрикнула она. — «В итоге мы оба в одной и той же яме! Только ты по одной причине, а я — по другой! Мы оба страдаем, Джину!»
Он замолчал, резко обернулся. Их взгляды встретились — два мира, сломанные, чужие, но так отчаянно тянущиеся друг к другу.
«Джину...» — мягко повторила она, чуть тише. — «Ты не один в этом. Не сейчас».
«Ты не плохой человек. Ты оступился. Но я не понимаю, почему ты опустил руки...» — голос Руми дрожал, но в нём звучала решимость.
«Руми...» — прошептал он, как предостережение.
«Мы обязаны попробовать снова. Понимаешь?» — она поднялась, подошла ближе, заглядывая ему в глаза.
«Руми!» — голос его стал резким, будто удар.
«Я не хочу страдать и не хочу, чтобы всё было вот так!» — воскликнула она, сжимая кулаки.
«Руми!» — он шагнул вперёд, резко, почти беззвучно, и оказался совсем рядом. Его глаза впились в неё — острые, хищные, как когти зверя, обнажившегося перед боем. От него исходило напряжение, словно воздух вокруг сжался.
«Я не ты! Тебе не понять!» — сорвалось с его губ. Она сглотнула и опустила голову, не в силах выдержать его взгляда. Слова дрогнули, будто она наконец призналась себе в чём-то давно скрытом.
«Ты слабак, Джину», — сказала она, осмелившись впервые взглянуть в лицо его страху.
Слова ударили, как плеть. Он едва заметно дёрнулся, и в глазах что-то погасло. Это задело его глубже, чем любые раны. Он не скрывал этого — пусть и стоял молча, сжав челюсть, будто удерживая крик внутри.
«Пойми ты!» — голос её стал напряжённым, почти ломким. — «Если мы не будем пытаться... не будем надеяться... то мы навсегда останемся узниками. Понял? Узниками самих себя, прошлого, страха!»
Она замолчала, дыша тяжело, будто каждое слово рвалось из груди сквозь боль.
Он не ответил. Только смотрел на неё. Молча. А вокруг него снова дрогнул воздух, и по плечам пробежала тонкая, дрожащая фиолетовая вспышка.
«Да, так произошло. Это ужасно», — тихо произнесла она, подбирая слова, будто каждое было на вес золота. — «Мне не понять твоего мотива. Я не прожила того, что ты. Но, Джину...»
Она шагнула ближе и медленно коснулась его щеки ладонью, тёплой, лёгкой, будто бы хотела удержать его взгляд, вытащить из мрака.
«Ты не демон», — сказала она почти шёпотом, нежно направляя его лицо к себе.
Он вздрогнул, как от прикосновения к жизни, от чего-то давно забытого.
«Ты мой спаситель. С тобой я чувствую себя свободно...» — продолжила она, глядя прямо в его потемневшие глаза. — «Я чувствую, что доверяя тебе, я не ошибаюсь. Это правильно. Ты видел меня настоящую. А я увидела тебя...»
Он не шелохнулся, лишь слушал, жадно, будто боялся потерять хоть одно слово. И в его глазах медленно таяла тьма.
Джину резко убрал её руки с щёки и отвернулся, плечи напряжены, как будто под грузом невысказанных слов.
«Я слабак, Руми», — прохрипел он, не поворачивая головы, голос дрожал от подавленной боли.