𝒰𝓃𝓂𝒶𝓈𝓀𝑒𝒹
Ариэла сидела на полу своей квартиры, прислонившись спиной к холодной, выкрашенной в белый цвет стене, с ногами, подтянутыми к груди, и головой, чуть склонившейся в сторону, как у сломанной куклы. На открытой ладони, дрожащей не от страха, не от холода, а от чего-то более внутреннего, болезненно знакомого, лежала крошечная белая таблетка — маленькая, невыразительная, без запаха, без маркировки, просто обломок спасения, вырезанный из привычной ночи, когда сил нет совсем. Мир вокруг казался мутным, как будто воздух был разлит в комнате густым спиртом или чем-то ещё — удушливым, томительным, растягивающим каждое движение, каждую мысль, будто всё происходящее отбрасывало за собой вязкий, липкий шлейф.
Её голова гудела после клуба. Шум не уходил. Всё тело будто пульсировало в одном ритме с музыкой, что грохотала там, среди неона, подиумов, чужих рук, чужих глаз и чужих слов. Каждый шаг после смены был как переход через поле битвы. Каждый вдох — как нож под рёбра. Она не шла домой — она добиралась до него, будто на изломанных ногах, будто сквозь пепел. И когда дверь за ней захлопнулась, наступила тишина, но облегчения не пришло. Только пустота. Чёрная, растянутая, как бездонная воронка, которая звала её внутрь, манила, обещала успокоить. Один шаг — и ничего больше не будет. Ни Намгю. Ни клуба. Ни её собственного отражения, от которого тошнило.
Она смотрела на таблетку долго. Почти без мыслей. Как на что-то, что знает её лучше всех. Эта штука не врала. Не предавала. Не смеялась над ней из-за сцены. Не трахала кого-то у неё на глазах. Она просто гасила всё. Навсегда.
Её пальцы слегка сжались, обернувшись вокруг таблетки. Щелчок ногтей по ладони. Почти как выстрел в затылок. Она уже почти бросила её в рот. Почти. Вкус забвения был слишком знакомым. Но вместе с этим вкусом — подползло что-то ещё. Что-то, что пахло тем январским утром, где она лежала на полу в той заброшенной квартире, с пеной на губах, с вывернутыми суставами, с бледным лицом, которое потом неделями не могло смотреть в зеркало. Она вспомнила не боль. Она вспомнила, как она уже умирала. И это была не метафора. Её тело на том полу не двигалось. Её сердце тогда почти не билось. Её тогда спас случай. Или не случай. Просто кто-то проходил мимо и услышал глухой удар. Может, сосед. Может, Бог. Может, просто мир тогда ещё не захотел её отпускать.
Ариэла не проглотила таблетку. Она встала. Бросила её в унитаз и смыла, даже не глядя. Механически. Почти отстранённо. Это не было победой. Не было торжеством силы воли. Это было просто движение. Без выбора. Без драм. Без «я сильная». Просто — она ещё жива. И всё.
Она не включала свет. Не переодевалась. Просто прошла вглубь квартиры, будто по воде, оседая в каждом шаге. Остановилась у окна. Сигарета загорелась между пальцами так, как будто она не бросала курить. Она и не пыталась. Она просто старалась не курить в клубе. А здесь — позволила себе. Она стояла, опершись локтем о подоконник, смотрела в пустой, размазанный по стеклу город, и чувствовала, как внутри начинается срыв. Не истерика. Не злость. А то, что медленно нарастает в желудке, поднимается к горлу и растекается по глазам. Но она не плакала. Она давно уже не плакала.
⸻
Намгю стоял в своей квартире. В темноте. Без музыки. Без света. Без смеха, без друзей, без тела, которое только что ушло. Голая девушка забыла серёжку на полу, и он не поднял её. Он даже не знал, как её зовут. Не спросил. И она не спросила. Всё было как обычно. Всё — абсолютно ничего. После неё в комнате остался запах чужих духов, дешёвых, сладких до приторности, липких, как поддельная страсть. И воздух стоял в горле, как рвота. Он смотрел на это бельё, брошенное у кровати, и внутри него будто разрывалось что-то. Он чувствовал, как его тошнит от самого себя. Но не потому что с кем-то переспал. Это было привычно. Это было его. Он знал, как трахать, знал, как выгонять, знал, как не чувствовать. Но сегодня — не получилось. Потому что, трахая эту девушку, он весь чёртов вечер видел в голове другую. Она стояла под светом софитов, с абсолютно пустыми глазами, будто отрезала его от себя. Она двигалась, как будто вырезала себя из времени. А он сидел и смотрел. С девчонкой на коленях, с её голосом в ушах, с этим странным, тяжёлым злорадством внутри. Он думал, что уничтожит её. Унизит. Покажет, кто сильнее. Но, когда Ариэла посмотрела на него оттуда, со сцены, её взгляд прошил его так, что стало страшно. Потому что это он выглядел сломленным. Но точно не она.
Он не выдержал. Сел на пол, облокотившись спиной о стену, и откинул голову назад. Не пил. Не курил. Не кололся. Просто сидел. Впервые за долгое время — просто сидел и чувствовал. И это было невыносимо.
Он не думал, прежде чем взять ключи. Не думал, когда сел за руль. Ехал как на автопилоте. Сквозь ночной город, будто кто-то другой управлял им. Он не знал, что скажет. Не знал, что будет делать. Только знал — она не имеет права вот так уходить. Не после этого взгляда. Не после этого холода. Не после того, как его сожгло изнутри. Он ненавидел её. Но он жутко хотел её. Он не знал, кого именно он сейчас едет видеть — её, или себя, в ней.
Он поднялся по лестнице. Нажал звонок. Долго. Стук в дверь. Резкий, почти злой. Ответа не было. Он толкнул дверь. Она была не заперта. Она стояла в тишине, в полумраке, у окна, и не повернулась. Как будто знала, что он придёт.
Он вошёл. Медленно. Неуверенно. Ариэла смотрела в окно, с сигаретой в пальцах. Ни слова. Ни движения. Ни одного знака, что она рада ему. Или нет. Просто тишина. Он видел её шею. Видел, как дым поднимался от сигареты. Видел, как её плечи будто дрожали, но она держалась. Ему хотелось сломать всё. Всё, кроме этой тишины. Он смотрел. Вдыхал её в тишине. Глотал этот момент, не в силах заговорить — слишком многое уже было сказано. Слишком многое было между ними. Он видел её шею, мягкую линию ключицы, татуировку, которая выглядывала из-под ткани. Видел, как ровно она стоит, как будто нарочно — ровно, чтобы не пошатнуться. Чтобы не сдаться.
И, наконец, когда оказался за её спиной, когда мог чувствовать запах её кожи, он протянул руки и обнял её за талию, мягко, осторожно, словно боялся, что она исчезнет. Что это всё — галлюцинация, и она испарится от одного резкого движения.
Её тело вздрогнуло. Легко. Почти незаметно.
Но она не отстранилась.
Его губы легли на её шею — тяжело, как будто он клялся молча, без слов. Он просто прижался к её коже, вдохнул её запах, положил подбородок на плечо. И она, стоя в его руках, будто расслабилась. Не сдалась — нет. Просто позволила. Просто, на этот один миг, перестала воевать.
— Ты же ненавидишь меня, — сказала она вдруг.
Тихо. Почти ласково. Но в этой ласке было что-то убийственное, как в мягком голосе палача. Как в спокойствии перед последним ударом.
Он не ответил.
Он только потянулся и забрал сигарету у неё из губ. Медленно. Дотронулся пальцами до её руки, взял тонкую сигарету, вдохнул её вкус — её вкус — и выдохнул дым, глядя в окно. А потом просто выкинул её в пепельницу. Без слов. Как ненужный остаток вечера, который больше не имел значения.
Он смотрел на неё долго.
Слишком долго. Как будто искал на её лице ответ, которого не было. Как будто хотел прочитать, можно ли ему остаться. Дышал ровно, но внутри будто бы рушилось что-то древнее и большое.
И всё-таки сорвался.
Резко. Слишком резко.
Словно не мог больше держать. Словно всё, что он пытался подавить, вырвалось в один миг.
Он взял её за талию, резко развернул к себе и впился в её губы так, будто сгорал. Будто хотел не просто поцеловать — поглотить. Сжечь все воспоминания, страхи, отвращение, всё, что стояло между ними. Его рот был не нежным, не влюблённым — жадным, голодным, болезненным. Он дышал в неё, как будто в последний раз. Как будто тонущий цепляется за воздух.
И она не отстранилась.
Она просто закрыла глаза, положила руки ему на шею, и будто бы обняла всю его боль. Приняла её. Словно решила: пусть всё сгорит, если на секунду можно почувствовать, что ты жива.
Их поцелуй был долгим, как будто растянутым во времени, словно тянулся через всю боль, через всё, что когда-то разрушило их. Он не был аккуратным или нежным — наоборот, в нём жила первобытная жадность, тяжёлая, почти животная. Они будто срывали друг с друга слои прошлого, вдыхали друг друга слишком глубоко, слишком сильно, не заботясь о том, что останется после.
Это было не о любви.
Не о прощении.
И даже не о страсти.
Это было о выживании. О том, как два тела, измученных собственными страхами, нашли в этой темноте хоть что-то, за что можно уцепиться.
Ни слов. Ни обещаний. Ни будущего.
Только этот вечер — сломанный, дымный, неровный.
Только эта безысходность — густая, почти плотная.
И двое людей, которые устали воевать и решили, хоть на миг, просто исчезнуть в друг друге.
>>>>>
ребяточки, сорян за такую коротенькую главу, писала на скорую руку. чуть позже отредактирую и выложу ещё одну главу, чтобы искупить свою вину за такую маленькую главу🙈