𝑅𝑜𝓉 𝑜𝓃 𝒮𝓉𝒶𝑔𝑒, 𝒮𝓂𝒾𝓁𝑒 𝒻𝑜𝓇 𝓉𝒽𝑒 𝒫𝓇𝒾𝒸𝓀
Утро вошло в её квартиру тихо, почти незаметно, но остановить его было невозможно. Воздух лежал неподвижно, словно утро застыло на холсте, и даже сквозняк, пробежавший по полу, не сорвал с поверхности ни малейшей тревоги. Оно пахло почти забытой нежностью: не кофе, не табаком, не дорогой кожей — чем-то прозрачным, едва уловимым, но живым в каждой молекуле. Тот редкий запах, что бывает только в детстве, когда ещё не знаешь, что мир может причинять боль.
Ариэла открыла глаза медленно, будто боясь разрушить хрупкий кадр. Простыня сползла с плеча, обнажив ключицу. Рука потянулась к прикроватному столику — к пачке, к пепельнице, к сигарете, привычному спутнику бессонниц. Но пальцы остановились в полуметре от зажигалки. Не хотелось. И это забрезжило надеждой: когда последний раз сигарета не была единственным смыслом утра?
Она лежала, вглядываясь в нарисованную на потолке трещину, — след, оставленный домом, пока он ещё был новым. Ещё слышались отголоски вчерашнего смеха: не её, не его — чужие, но вплетённые в тепло, которым он коснулся её губ. Кино, приглушённый свет, экран, где проносились чужие истории, и он — абсолютно неузнаваемый: без холода в взгляде, без издевки в голосе. Это был сон. Неправильный сон, что не хочет превращаться в кошмар.
Она вскинула голову, чувствуя, как жадно врывается в лёгкие этот забвенный запах. Минуты текли растянутыми каплями: душ, едва заметная тёмная помада, широкие джинсы, футболка с широкой горловиной, открывающей плечо. Всё, чтобы казаться уязвимой, но не сломаться. Она глотнула кофе, горячего и горького, выдохнула дым ванили, зажгла сигарету — но затяжка не дала спасения. Сердце стучало странно: вчера всё было иначе.
От Намгю абсолютно ничего. Ни сообщения. Ни звонка.
Ничего.
Экран телефона глядел на неё бессердечно, заставляя минуту за минутой сжиматься с новой силой. Она не писала. Не звонила. Просто смотрела, вбирая в себя тишину, которую он оставил вместо слов.
⸻
Клуб пентагон встретил её знакомым скрежетом, влажным дыханием ночи и пронзительной пустотой за стенами бара. Обыденность давила сильнее любых страхов: обыденность — почти невыносимая пытка. Она прошла между ряжеными девчонками, смеявшимися над своим отражением. Ни слова. Ни взгляда. Только её шаги, каждое движение которых держалось на одной лишь привычке.
Дверь кабинета скрипнула, как будто сама устала от этой истории. Внутри — тишина, такая густая, что казалось: здесь не было воздуха. Намгю сидел в своём кресле, вытянув ногу на ногу, пальцы лениво играли пеплом на подставке. Он и не ждал её — он знал, что она придёт.
Она встала в дверном проёме, плечи чуть разгорожены. На губах ровная линия, взгляд — холодная выученная маска. Медленно закрыла дверь, как будто смеялась над её стремлением уйти, — и шагнула внутрь.
— Почему ты не писал, Намгю? — голос был ровен и тих, но в каждом слове скользила острая грань. «Ты должен мне объяснение», — звучало между строк.
Он не шелохнулся. Планка сигареты горела меж пальцев, как вопрос, на который он не собирался отвечать.
— А что такого? — наконец выдавил он, не глядя в её глаза. Голос — ровная сталь. — Ты что, правда поверила, что вчерашний вечер — это что-то большее, чем просто развлечение?
Она шагнула на два метра к нему, каждый мускул спины и шеи натянут, как струна.
— Я не... — в воздухе повисла пауза. Он дёрнул плечом, словно ей следовало доделать за него. — Я просто спросила. Разве это так плохо?
Он расслабился, чуть откинул голову назад, и усмешка, бездушная, вырезанная ледяным резцом, медленно поползла по губам.
— Плохие мысли, Ариэла, — произнёс он размеренно, — тебе реально показалось, что это может быть важно. Но знаешь что? Ты... ты — всего лишь работница в моём клубе. Ночи. Деньги. Танец. Больше ничего.
Она почувствовала, как внутри полыхнул огонь. Не слёзы, не страх, а гнев — ровный, тяжелый, как раскалённая сталь. Она переступила к его столику.
— Ты думаешь, что я допустила ошибку, выйдя за рамки «танцовщица–клиент». Думаешь, я могу так просто стереться обратно, как тряпка, которую не жаль выкинуть? — Слова рвались наружу, срывались на крик, но она сдерживалась. Голос трясся, но не ломался. — Ты не имеешь права так со мной говорить.
Он чуть приподнял бровь, всё ещё не глядя прямо в её глаза.
— Право говорить? — передразнил он, вставая, наконец, с кресла. Он подошёл ближе, нейтрально, медленно, и пробежал пальцами по драгоценной цепочке на шее Ариэлы. — Ты забыла, в каком месте мы находимся? Тут слова ничего не значат. Есть только то, что я позволяю. Ты — моя... и ничего более.
Она отпрянула, с сердцем в горле, но не от страха, а от презрения. Взгляд горел, в нём вспыхивала жгучая ярость:
— Ты меня унижаешь? Думаешь, это заставит меня поверить, что я... твоя собственность?
Он замолчал, и мир замер. Пальцы его расслабились, сигарета потухла, но он лишь нахмурился:
— Я говорю так, как есть. Никаких вечеров «вне работы», никаких сообщений, никаких разговоров. Ты не нужна мне ни утром, ни ночью, ни после кино. Ты нужна этому клубу. И всё.
Её грудь вздымалась, она глотала воздух болезненно, стараясь не заплакать, не упасть на колени от этого холодного насмешливого равнодушия.
— Тогда слушай ещё раз, — слова вырывались громче, агрессивнее: они должны были прорвать эту ледяную корку. — В этом чёртовом клубе я сама выбираю, во что верить. И вчера ты был не таким. Ты дал мне минуту... и я поверила. И если ты думаешь, что сможешь просто стереть этот мотив из моей головы — ты глубоко ошибаешься.
Он шагнул к ней вплотную, его лицо оказалось в полуметре от её.
— Чем больше ты пытаешься придать этому смысл, — шепнул он, — тем более жалкой ты кажешься. Но финал тот же: ты здесь, чтобы танцевать. Когда музыка выключается — ты уходишь. Поняла?
Она впилась в его взгляд, словно пыталась выжечь из него хоть каплю тепла, но там был только лёд.
— Я не уйду, — выдохнула она, ещё тише, но голос прозвучал громче любой угрозы. — Я останусь, пока сама не захочу. И не потому, что ты скажешь. А потому, что это... мой выбор.
Он хмыкнул, медленно отстранился и посмотрел вниз, к полу.
— Окей, — сказал он наконец, холодно как всегда. — Но не жди от меня ничего больше, чем ты получила вчера. Больше — не будет. Никогда.
Она сделала шаг назад и, не в силах больше смотреть на его беспристрастное лицо, развернулась. Прежде чем скрыться за дверью, услышала, как он выдыхает дым беззвучно, как будто с облегчением. Она не остановилась. Только сердцем прощупывала дробь его равнодушия.
⸻
Свет на сцене обрушился на неё, но в этот раз она встретила его сознательно. Музыка полилась, низкая и густая, как предвестие бури, и биты стучали в висках, требуя жить. Тело само подхватило ритм: колени, натянутые, как проволока, бёдра, текучие, руки, вырастающие к свету. Каждый изгиб и оборот — выстрел в темноту, отчаянное 'я здесь'.
Она не позволяла себе упасть. Ни в дыхании, ни в ритме, ни в глазах. Но внутри всё горело штормом: боль и обида, тоска и ненависть — сжимали грудь, пытались заглушить каждый её вздох. Под ногами вибрировал пол, и вибрация поднималась вверх, почти затмевала разум. Свет сменялся: жёлтый, ледяной, пепельно-голубой, словно сцена погружалась в стеклянную бездну. В этом свете ее тело стало декорацией, а она — тенью собственной души.
И там, в полутонах, она узнала его. Сидящего слишком низко, ближе к сцене, чем обычно. С какой то белой девочкой на коленях, свободно обнажённая мирскими наслаждениями. Ариэла видела, как он склонился к её губам, и не отстранился, когда она провела ногтем по его цепочке. Видела, как они вместе смотрели на неё. И этот взгляд был смертельнее любых слов.
Она не сломалась. Каждый поворот, каждый жест был вызовом: «Я живу, я дышу, я здесь». Но внутри она уже умерла, и танец был её похороном: безупречным, холодным, красивым. Когда последний аккорд затих, она опустила голову и вышла за кулисы, где свет был мягче, и атмосфера — чуть более настоящей, чем внутри ада.
В гримёрке она дрожала. Сняла блестящий костюм, будто сбрасывала с себя кожу другого человека. Пальцы касались плеча — татуировка под кожей казалась единственной правдой. Всё остальное растворялось: шум людей, их смех, мечты и обиды.
Телефон завибрировал — чужая просьба о смене. Ариэла отключила звук и швырнула его на стол. Зеркало смотрело на неё беспощадно: лицо, на котором грим не мог скрыть усталость, глаза с тёмными кругами, губы, подрагивающие от боли и гнева. Она глубоко вздохнула и, не позволяя слезам сорваться, взяла ватный диск. Первый, второй, третий. Макияж снимался медленно, слой за слоем — как стены, что она сама воздвигла вокруг сердца. С каждым движением ваткой она стирала не только помаду, но и остатки вчерашнего сна.
Наконец, она посмотрела на своё голое отражение — уязвимое и сильное одновременно. Никто не увидит эту правду, кроме неё самой. Единственный свидетель её боли — тихое тиканье часов, родившихся для того, чтобы отсчитывать секунды бессмысленности.
В тишине, которая была громче любого крика, Ариэла закрыла глаза и выбрала молчание. Самое громкое, самое страшное и самое сильное. Молчание, в котором кипит всё — и которого он так боится.
"You think you mean something to me? You're just another toy I throw around. You're nothing. Less than nothing. So stop fooling yourself, 'cause I'll break you again and again, and you'll never be enough."
For Ariela from Namgyu
(примерно так выглядит ариэла, но если вы представляли её другой, то представляйте как вам удобнее)
>>>>>
эта глава мне ваще не нравится на самом деле, но похуй. у меня времени не хватает на большие главы, сорянчик плис.
(брадочки мои, посоветуйте вкусную жижу для подика, по братски🙏🏻)