𝒴𝑜𝓊 𝓁𝑜𝑜𝓀 𝒻𝒾𝓁𝓉𝒽𝓎. 𝐼 𝓁𝒾𝓀𝑒 𝒾𝓉.
Part of Ariela's person
Свет был слишком ярким. Неон уже не спасал, не скрывал, не размазывал лица до размытых силуэтов. На улицах было слишком много настоящего. Слишком много жизней, в которых не было её. Она шла, не чувствуя под собой асфальта, как будто тело отделилось от разума, оставив один только пустой автоматизм — ногу за ногу, взгляд вперёд, дыхание ровное, несмотря на внутреннее задыхание. Сегодня она не пошла в клуб. Позволила себе «отгул». Хотя слово это казалось насмешкой. Отгул от чего? От себя? От жизни, которую она выбрала? От лжи, в которую погрузилась и которая, кажется, стала её кожей?
У неё были деньги. Достаточно, чтобы больше не выбирать самое дешёвое в супермаркете. Первая неделя в клубе выжала из неё все нервы, каждый вечер она возвращалась домой, будто из боя, с гулом в голове и ноющей спиной, но деньги... деньги оказались неприлично хорошими. Грязные, липкие, с привкусом чужих взглядов, но весомые. Достаточные, чтобы зайти в торговый центр в Каннаме и позволить себе смотреть на витрины не украдкой, а с усталой, почти равнодушной уверенностью.
Это был порыв. Абсолютно бесполезный, почти жалкий. Но именно поэтому и такой необходимый. Хотелось просто — купить что-то, что не напоминало бы ей о клубе. Хотелось почувствовать, что она — всё ещё девушка. Не просто танцовщица в подсвеченной клетке, не просто бледная тень, что курит в полутьме и уходит в себя с каждой ночью всё глубже. Хотелось почувствовать кожу нового платья. Вес новой сумки в руке. Хоть что-то, что не пахло дешёвым алкоголем и мужскими руками.
Она не курила внутри. Конечно, нет. Это был не тот район, не те правила, не те обстоятельства. Сигарета осталась в кармане куртки, её пальцы щупали зажигалку, но только в кармане. Тихий ритуал — знать, что она может, но не делает. Потому что сейчас — не здесь. Сейчас она — просто молодая девушка, выбирающая туфли. Выбирающая платье. Выбирающая — хоть что-то.
Она вошла в бутик, где музыка была не как в клубе — не долбящая, не пульсирующая, а мягкая, прилизанная. Консультантка оценила её взглядом, в котором было сначала лёгкое сомнение, потом быстрое понимание: дорогая куртка, тонкая цепочка на шее, манера двигаться — у уверенной стервы. Пусть глаза и говорят другое. Пусть в них — пустота, в которую хочется не смотреть.
— Вам помочь? — спросили её с улыбкой, такой выдрессированной, что от неё веяло холодом.
Ариэла кивнула, не раскрывая губ. Примерочные были почти пустыми, и она провела в них минут сорок — не столько примеряя, сколько смотря на себя в зеркало. Странное ощущение: не узнавать себя. Как будто отражение — другое, немного смещённое. Она смеялась про себя, натягивая очередное платье. Что ты делаешь, Ариэла? Думаешь, новый крой спасёт твою душу?
Она взяла пару вещичек себе, обновив свой гардероб не только платьями. Но всё же она взяла одно платье — чёрное, почти закрытое, с высоким воротом. С ним можно было спрятать шею. Не потому что там татуировка — а потому что иногда хотелось спрятаться вообще. Целиком.
Она вышла с пакетом в руке, всё ещё с зажигалкой в кармане. Повернула за угол, собираясь перекурить где-то у служебного входа, и в этот момент услышала знакомый голос. Голос, от которого по спине прошёл холод.
— Ари?
Она обернулась не сразу. Вначале сердце сжалось, как будто кто-то сдавил его изнутри. Потом — взгляд в сторону. И взгляд назад.
Женщина. Высокая. Красивая. И совершенно чужая.
Мама.
Мать, от которой она не слышала ни слова столько лет. Мать, которая когда-то оставила её. Мать, что теперь стояла перед ней, словно ничего не случилось.
— Ты... — Женщина сделала шаг. — Боже, как ты...
Но Ариэла не дала договорить. Она уже знала, что скажет та. Знала, что будут слёзы. Попытки. И оправдания, которым слишком поздно. Её лицо застыло, губы — в тонкой прямой линии. Голос был ровный, почти ледяной:
— Не подходи ко мне.
— Ариэла... я...
— Нет. Ты потеряла право на это имя. Ты не имеешь права его произносить.
И только потом — сердце сорвалось с ритма. Паника пришла резко, как удар. Ладони вспотели. Грудь сжалась. Воздуха стало слишком мало. Но она не показала. Только повернулась и пошла прочь. Медленно. До поворота. А потом — бегом.
И только когда спряталась в дальнем углу парковки, достала сигарету. Закурила дрожащими пальцами. Но это была не паника. Это была ненависть. Такая сильная, что казалось — она сейчас прожжёт ей лёгкие изнутри.
Part of the face of Nam Gyu
Он появился там ближе к полуночи — как всегда, с вечным шлейфом табачного дыма и тягучим сладким запахом чего-то покрепче. В эту ночь всё было особенно — музыка глушила даже мысли, световые лучи резали глаза, будто лезвия, а тела вокруг сливались в одну общую массу, которой управлял животный инстинкт — трахать, пить, упасть, снова трахать. Это не был просто клуб. Это была закрытая вечеринка. Только свои. Только те, кто прошёл по спискам, только те, кто не задаёт вопросов. Место, где ты можешь быть зверем и никто не удивится, никто не осудит. Здесь он чувствовал себя дома. Без правил, без границ. Чистый инстинкт.
Он стоял, облокотившись о барную стойку, с рюмкой в руке, но взгляд его не фокусировался — слишком много всего, что бурлило внутри. Он был под чем-то, да. Снова. Конечно. Сколько раз он себе говорил — "стоп"? Уже не помнил. Уже и не важно. Всё, что происходило в нём сейчас — хотелось драться или трахаться. Или оба сразу. Всё казалось слишком медленным, липким, тупым — пока он не заметил её.
Ариэла.
Глаза будто вырвали её из толпы. Чётко, резко, мгновенно.
Секунда — и весь его мир стал пахнуть ею.
И рядом с ней, как проклятье, как неизбежный фон — эта тупая сука Ён Хи. Конечно. Конечно, это она её притащила. Кто ещё? Он даже скрипнул зубами, когда увидел, как она держит Ари за запястье, будто та не хотела идти. И, видимо, действительно не хотела. Потому что она выглядела чужой на этой тусовке. Не в том смысле, что не вписывалась. Вписывалась-то она идеально. Даже слишком. Просто по глазам — он видел: она не хотела быть здесь. А Ён Хи, как собака без поводка, снова тащила её за собой, будто специально.
Он снова посмотрел на них. Усмехнулся. Но не от удовольствия. От ярости.
«Снова эта шавка. Не отстала ещё?» — пронеслось в голове.
Он терпеть не мог Ён Хи. Её фальшивый голос, пустые глаза, и то, как она лезла везде, где её не просят.
Но особенно — то, как она прикасалась к Ариэле.
Как будто имела на это право.
Когда Ариэла прошла мимо него, он даже не сразу двинулся — только поймал запах её духов, еле заметный, но различимый даже сквозь табак и алкоголь. Он резко повернул голову, как будто кто-то ударил его по скуле.
Они встретились взглядами.
У неё — спокойствие. Нет, не спокойствие. Пустота. Такая, от которой стынет кровь. Она смотрела на него, будто уже всё поняла, всё давно раскусила, и ей было скучно.
Он чувствовал, как заводится изнутри. Эта сука снова играет.
Он двинулся к ней — резким шагом, без предупреждения, в глазах всё плыло, тело двигалось само. Она даже не успела отойти, как он уже был рядом.
Грубое движение — он схватил её за запястье. Сильно. Пальцы врезались в кожу. И без слов — потащил за собой.
Кто-то обернулся — он не заметил. Было глубоко всё равно.
Он толкнул дверь ближайшего туалета — и втолкнул её внутрь.
Закрылся за ними. Звук защёлки — как выстрел.
Внутри — тишина. Только дыхание.
Он не сразу заговорил. Смотрел. Просто смотрел.
На её шею, на татуировку, на губы. На то, как она дышит.
Как будто боится. Или хочет. Или и то, и другое.
Он шагнул ближе.
— Что, куколка, — хрипло. — Скучала?
Пахло перегаром, и она это чувствовала.
Он видел, как её губы дрогнули. Как она усмехнулась.
— Ты в говно, — сказала она, и голос её был таким же хриплым, почти тихим. — Ты на вид такой миленький, а нюхаешь что-то в сортире, да? Какой же ты плохой мальчик. — надув губы, словно маленький ребёнок.
Он облизал губы, шагнул ещё ближе.
— А ты всё так же сучка, — прошептал в лицо. — Прекрасная, хищная сучка.
Он уже не контролировал себя. Всё тело горело. Бессонница, наркотики, алкоголь — он был одним сплошным импульсом.
И этот импульс хотел её.
Она стояла слишком близко, дышала слишком ровно, смотрела слишком прямо. Он чувствовал, как в нём что-то срывается с цепи, как под кожей пульсирует нечто грязное, животное, голодное до неё. До её запаха, до изгиба её бедра, до дрожи, которую она тщательно скрывала.
Её глаза — эти холодные, мертвые глаза — только подстёгивали.
Плевать, что она ничего не чувствует.
Он — чувствовал за двоих.
Он вжал её в стену так, что кафель хрустнул под её спиной. Резко поднял руки, сжал запястья, а затем опустил одну ладонь вниз — на её талию, на бедро, потом скользнул выше. Слишком высоко. Слишком жадно. Пальцы зацепили край её юбки. Он подмял под себя её дыхание, всасывая его в себя, будто она — последний кислород в его душной, выжженной реальности.
— Всё ещё смотришь на меня сверху вниз? — процедил он, губами касаясь её уха. Его голос был низкий, хриплый, сорванный, будто от жара. — Давай, скажи мне, что ты лучше. Что ты не хочешь этого.
Он тронул её внутреннюю часть бедра — именно ту, где кожа тонкая, почти горячая, где её татуировка, спрятанная от всех, — он знал, что она там. Он знал, что это её слабое место.
Пальцы обвели рисунок под юбкой, медленно, с нажимом, словно выжигали прикосновением. Его другой рукой он провёл по её шее, скользнул ниже — туда, где ткань её топа уже перестала быть преградой. Он грубо сжал грудь, не спрашивая, не разрешая себе остановиться.
Она дёрнулась, но не вырвалась.
Он впился в её губы — снова не поцелуй, а агрессия. Он хотел разорвать, подавить, выжечь это безразличие.
— Закончил? — прошептала она сквозь дыхание, перебитое тяжестью его тела.
Эта фраза ударила по нему, как плеть. Она стояла, покусанная, в беспорядке, с приподнятой юбкой, с руками, прижатыми к стене, с прерывистым дыханием, но внутри — всё та же. Всё ещё не сломана. Всё ещё смотрела на него, как будто он — просто помеха.
Он замер. На миг. Потом отступил, будто резко прозрел. Его руки дрожали, но он сделал шаг назад, будто испугался не её, а самого себя.
— Твою мать, — выдохнул он, зло, почти яростно, смотря в пол, потом резко поднял глаза на неё. — Ты с ума сводишь.
И ушёл.
Плевать, что это было глупо. Плевать, что она теперь останется на его коже, как заноза, как грязь под ногтями.
Он всё равно снова вернётся к ней.
Как собака. К боли.
>>>>>
пупупупуп😈 страсти накаляются, как и моя головешка без идей. мне вроде нравится, но кажется, что где то не связывается смысл, или как то все однотипно. но, в любом случае, мне нраица🤩