Точка невозврата

Плей-лист:
1. EVASHA — Не подходи
2. Animals — Maroon 5
3. (Instrumental)LOVE ME HARD (bonus track) — Jerry Heil

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Эвелин

Ночь снова тянулась бесконечно долго.

Я перевернулась на спину, потом на бок, потом снова на спину, с досадой выдохнув, сон не приходил. Тело устало, а голова будто работала на износ — всё напоминало о тех ночах, когда я по двое суток подряд оперировала солдат, не имея права на слабость, пока где-то рядом война отнимала чужие жизни. Тогда бессонница была нормой, но теперь, в этой тишине, она казалась сущим наказанием.

Я коснулась рукой тумбочки у кровати, провела пальцами по холодному дереву и задержала взгляд на ящике. Там, глубоко внутри, спрятан мой маленький секретный друг — вибратор, который не раз спасал меня от нервных срывов. Он всегда была честнее людей: включи, настрой и отпусти всё накопленное напряжение. Никаких обид, никаких случайных утренних сожалений, но сегодня, почему-то, даже он не манила. Я знала, что не смогу, не то настроение.

Я тихо усмехнулась сама себе. Да, кто-то снимает стресс алкоголем или чужими телами, а я с помощью маленького кусочка силикона, и это было честно. Я никогда не стремилась в случайные связи ради «здоровья» или ради одноразового физического удовольствия. Я не могла быть с человеком без эмоционального и психологического единения, мне этого не хотелось. Игрушки были куда проще в этом плане, но сегодня... нет.

Вздохнула, села на кровати и, машинально обхватив руками колени, посмотрела в тёмное окно. Ночь была неподвижна, будто застыла вместе со мной. В голове мелькнула мысль: может включить фильм? Недавно вышли новые «Мстители», я его ждала, но тут же вспомнила, что ноутбук я отдала пациенту. Огромному, мрачному, загадочному Кёнигу.

Я закусила губу и, к своему собственному удивлению, улыбнулась. Ну вот, отлично, Эви, ты лишилась не только сна, но и кино, а виноват, выходит, он. Пациент, с двумя метрами роста, с руками, которыми можно переломать кого угодно пополам, и с голосом, который даже в полушёпоте звучит как низкий раскат грома.

И тут в голове проскочила совершенно ненужная мысль.

«Интересно, а каким любовником он был бы?..»

Я едва не прыснула в тишине. О Боже. Отличный вопрос, доктор Харт, очень «научный». Прямо из области клинических исследований. Чисто врачебный интерес, да-да. Ничего более, просто... анатомическая догадка, ну конечно. Я закатила глаза, но в уголках губ застыла улыбка.

С его размерами... ну, логично предположить, что он большой везде. И тут я поймала себя на том, что воображение уже рисует куда больше, чем стоило бы. Горячо стало даже в ушах. Я смущённо провела ладонью по лицу, будто этим можно было стереть собственные мысли.

— Ну, Эви, — прошептала я себе. — Ты явно теряешь контроль.

В комнате было тихо, только сердце билось громче обычного. И в этой тишине я впервые за долгое время почувствовала странное: не напряжение, не усталость... а лёгкое, тёплое возбуждение между бедер.

Боже, ну и дурочка. Серьёзный мужик, у которого на лице вечно тень и загадка, а я тут скачу по грани пошлых фантазий, как девчонка-подросток. И всё же... это было лучше, чем просто снова уткнуться в потолок и считать овец до рассвета. Хм. Может, в этом и есть лекарство от моей бессонницы, не фильмы и не игрушки, а вот такие каверзные мысли?

Я снова легла на бок, подтянула колени к груди и зажмурилась, будто это могло остановить поток мыслей. Но чем больше я пыталась отогнать картинку, тем живее она становилась.

Он неуклюже огромный, как медведь, чужой, неповоротливый на первый взгляд, но я ведь видела, как он двигается. Даже сейчас, в бинтах, когда ему тяжело встать с кровати, у него в каждом жесте проскальзывает та самая отточенность, которую можно обрести только годами, движения экономные, точные, будто просчитанные заранее. Как хищник, который не тратит ни грамма лишней силы.

Я невольно представила, каково это, оказаться в его руках, не в фигуральном смысле, а буквально. Его ладони закрыли бы мои запястья полностью. Я даже не смогла бы пошевелиться, если бы он этого не позволил. В этой мысли было что-то одновременно пугающее и... возбуждающее. Я резко открыла глаза, сердце колотилось быстрее, внизу живота потянуло сильнее.

«Господи, Эви, остановись. Ты врач. Он твой пациент. И вообще, ты в здравом уме?»

Но внутренний голос ехидно подкинул картинку: он стоит надо мной, его маска скрывает лицо, остаётся только взгляд, тёмный, внимательный, такой, что у меня подгибаются колени. Он приближается, и воздух будто сгущается. От его роста и массы мне бы пришлось задирать голову, а он бы смотрел сверху вниз, молча, и всё тело отзывалось бы дрожью в коленках.

Я крепче вжалась в подушку, прикусив губу. Смех давно ушёл, на смену пришло вожделение. Волна тепла, растекающаяся от груди к животу, ещё ниже.

Я попыталась отвлечься: думать о работе, о завтрашних процедурах, о том, что надо провести опись медикаментов... Но всё это рушилось перед одним образом. Его рука, огромная, обжигающая, ложится мне на шею, слегка сдавливает, не больно, но мне нравится. Он склоняется, и от его дыхания кружится голова. Я даже не вижу лица, и от этого фантазия становится ещё сильнее. Маска делает его нереальным, почти зверем, но зверем, который почему-то выбирает меня. Я зажмурилась и тихо прошептала:

— Чёрт...

Пульс был слишком быстрым, а дыхание сбивалось, как будто я только что пробежала километр. И вот тут я поймала себя на том, что сама тянусь к тумбочке, к тому самому ящику. Внутри уже не было сомнений, игрушка или нет, но я хочу разрядить это напряжение, иначе ночь станет пыткой. И от этой мысли стало только жарче везде.

Я выдвинула ящик. Щелчок в тишине показался слишком громким, как будто весь форпост услышал. Сердце сжалось, глупо, будто я краду сама у себя. Внутри лежало то, что я спрятала несколько дней назад, решив «отложить до лучших времён». И вот теперь эти «лучшие времена» выглядели скорее как отчаянная необходимость. Я достала игрушку, холодный пластик неприятно обжёг ладонь. Но стоило мне зажмуриться и холод сменился теплом фантазии.

Я представляла его тяжёлые, размеренные шаги. Его силуэт перекрывает свет, и тень падает на меня. Огромные ладони тянутся, и мне кажется, что я чувствую, как он прижимает меня к матрасу, будто даже воздух в комнате становится плотнее. Его руки скользят по моему телу, изучая изгибы. Одна рука ласкает грудь, пошипывает набухщие соски, а вторая спускается ниже, скользит под резинку штанов,все ниже и ниже, пока шершавые пальцы не находят чувствительный клитор.

Я включаю вибрацию, тихо, почти неслышно, но в голове был другой звук: его низкий и бархатный голос, с лёгкой хрипотцой, и короткое «шшш», будто приказ замолчать.

Я закусываю губу, рука движется медленнее, чем могла бы, я словно нарочно мучаю себя, растягиваю мужчительное удовольствие. Потому что каждая секунда окрашивается образом его взгляда: холодного снаружи и слишком внимательного, почти прожигающего изнутри.

И чем глубже я ухожу в фантазию, тем отчётливее чувствую, что граница между воображением и реальностью стирается. Я больше не одна, он здесь, стоит совсем рядом, и тень от его фигуры накрывает меня полностью.

Я заглушаю стон удовольствия, уткнувшись в подушку, но это не помогает и дыхание рвётся наружу. Становится страшно от мысли, что кто-то может услышать. Я довожу себя до предела, а потом меня резко накрывает волной, так что приходится вцепиться в простыню пальцами, чтобы не вскрикнуть. Когда я выдыхаю, тело кажется чужим, дрожь не отпускает. В голове пустота и одна навязчивая мысль: если бы только он услышал, я бы принадлежала только ему. Глупо, правда? Но мой охваченный эндорфинами мозг не различал где грань между реальностью и фантазией.

Я убираю игрушку, закрываю ящик и лежу в темноте, с сердцем, всё ещё бьющимся слишком быстро.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Я лежала на спине, уставившись в потолок, и думала: «ну и зачем ты это сделала, Эви?» Оргазм был, да ещё какой, мощный, выжигающий, с его именем, сорвавшимся с губ в полушёпоте. Казалось бы, расслабься и спи, но нет. Вместо сна пришло что-то нервное и сладкое, как после слишком крепкого кофе, мое тело обмякло, а мозг заискрился и не выключается.

Я ворочалась, переворачивалась с боку на бок, укрывалась одеялом. Глупое чувство, словно меня застали на месте преступления, хотя я была совершенно одна, но перед глазами был его силуэт, высокий, мрачный, с этим взглядом из-под капюшона, он будто никуда не делся. И чем больше я его гнала, тем отчётливее он возвращался, будто сидел в углу и молча ждал, пока я сама не признаю очевидное.

— Прекрасно, — выдохнула я в темноту и закрыла лицо ладонями. — Ты взрослая женщина, Эвелин. Ты можешь справиться с собственным телом.

Но сон так и не пришёл. И тут мне пришла в голову мысль: ноутбук. Мой старый проверенный метод — включить фильм, фоном, пока глаза сами не закроются. Только ноут остался у Кёнига, в его палате.

Я замерла на кровати, прислушиваясь к сердцу, которое тут же пустилось в бешеную скачку. Вот только этого мне не хватало: после всего, что я вытворила, тащиться к нему. Словно сама напрашиваюсь. Словно сейчас приду и скажу: «Привет, у меня сломалась зарядка от вибратора. Нужен твой член.». Я усмехнулась сквозь зубы. Неловкость смешалась с какой-то глупой эйфорией. С одной стороны был стыд, с другой было странное предвкушение.

Я встала, босые ступни сразу встретили холод пола, и эта резкая прохлада почти отрезвила. Натянула на ноги кроссовки, волосы собрала наспех в высокий пучок, на секунду задержалась у зеркала и фыркнула.

— Великолепно выглядишь, Эви. Как героиня дешевого романа: красные искусанные губы, запутавшиеся локоны и глаза, как будто у тебя совесть вчера уехала в отпуск и не обещала вернуться.

Дверь приоткрылась со скрипом, и я тут же затаила дыхание, будто кралась по запретной территории. В коридоре было тихо, гулко и темно, а каждое движение отзывалось эхом. Я шла медленно, стараясь ступать мягко, хотя внутренний шум заглушал мысли, а смущение и сердцебиение всё равно заглушали тишину.

Путь до его палаты казался бесконечно длинным. Я ловила себя на том, что представляю, как именно он отреагирует. Может, он уже давно спит, а я возьму ноутбук и уйду, а может, поднимет бровь в немом вопрос, и это будет хуже любого отказа. Я вдруг вспомнила, что именно я делала с ним в своей фантазии всего минут сорок назад и внутри всё скрутило так, что хотелось обратно в постель и под одеяло с головой, но я всё равно шла. Потому что упрямство — моё второе имя, и потому что, чёрт возьми, мне нужен этот ноутбук. Я остановилась у его двери, тихо коснулась ладонью прохладной ручки и выдохнула.

Ну, Эви, будь честной: ты хочешь не фильм, ты хочешь — его.

И именно это признание сделало момент почти невыносимым. Бл*ть.

Я прижала ладонь к груди, будто пытаясь унять сердце, которое отчего-то билось сильнее, чем следовало в такой тишине. Может, потому что я знала — и слишком хорошо знала, — что совершаю маленькую глупость. И ведь не то чтобы преступление: ну войти в палату пациента за своим ноутбуком — что тут такого? Но после всего, что успела себе напридумывать о его руках, о его взгляде и... о мужских размерах, вся ситуация приобрела совершенно неприличный оттенок.

Я вдохнула глубже и всё-таки решилась.

Дверь скрипнула едва слышно, я заскользила внутрь, точно мышь-шпион: тихая, сгорбленная, даже дыхание задержала, все прямо как в фильме про диверсантов. Я краем глаза заметила очертания койки и тут же отвернула взгляд, будто сама боялась поймать его глаза, если вдруг он не спал. Тихо, почти с церемонной осторожностью, прикрыла за собой дверь, повернулась... и замерла, потому что кровать была пуста. Простыня сбилась в комок, одеяло лениво свисало на пол, будто мужчина поднялся и ушёл не так уж давно.

Я моргнула.

Ну и ради чего весь этот цирк — на цыпочках, как мышь, без стука, будто я пробираюсь к его телу, чтобы украсть поцелуй или что похуже? А он, оказывается, уже давно не здесь.

— Отлично, Эви, — пробормотала я себе под нос. — Высший пилотаж идиотизма.

Но смех во рту застрял вместе с тревогой. Где он? Учитывая его раны, это не выглядело хорошей идеей. Вставать, ходить по базе, шататься по коридорам... Да у него швы должны ныть так, что и вдохнуть-то лишний раз больно, а он куда-то испарился.

Я постояла ещё мгновение, глядя на смятое одеяло, потом решительно вышла в коридор. Тишина встретила меня пустым эхом. Медицинский блок спал, охрана дежурила в отдалении, и только лампы под потолком тянулись холодным светом, превращая коридоры в что-то похожее на лабиринт.

— Ну и где же ты? — прошептала я, двинувшись вдоль стены, стараясь не шуметь.

И ведь это было похоже на меня: врач, привыкшая сама находить пациентов, когда они внезапно решают «чувствовать себя лучше, чем есть на самом деле». Но в этот раз всё казалось... другим, необычно личным. Будто я ищу не пациента, а мужчину, который каким-то странным образом уже успел поселиться в моих мыслях и даже в моём теле — спасибо бурной фантазии и розовой игрушке в ящике. Я прикусила губу, крадучись дальше по коридору, и невольно усмехнулась:

— Эви, если ты его сейчас найдёшь, только не проболтайся, почему ты тут бродишь среди ночи.

И шагнула дальше в темноту, вслушиваясь в каждый шорох, как будто была в собственном детективе.

Коридор встретил меня тишиной такой плотной, что она звенела в ушах. Обычно даже ночью здесь жили свои привычные звуки: гул вентиляции, редкий лязг металла, чей-то кашель, шаги дежурных... а сейчас будто всё вымерло. Мои шаги отдавались странным шорохом, словно под ногами была не плитка, а пустота.

— Ну и куда он делся? — пробормотала я, сжимая пальцами край футболки.

Я свернула к столовой. Сердце ёкнуло с надеждой, что может, всё банально и этот гигант, как и я, любит ночные перекусы. Сама ведь не раз сидела тут среди ночи с бутербродом и кружкой растворимого кофе. Я уже почти видела его, нелепо огромного за маленьким пластиковым столиком, с тарелкой чего-нибудь горячего в руках... но помещение встретило меня темнотой и пустотой, даже холодильник не гудел.

Я нахмурилась, обхватила себя руками. Где он мог быть? С его ранами гулять по базе? Это же чистое безумие.

Я пошла дальше, и вдруг... услышала голоса. Негромкие, будто гулкие отзвуки, но в этой тишине они прозвучали как удар. Я почти обрадовалась, значит, не привиделось, он где-то рядом. Поддавшись наивному импульсу, я подошла ближе и заглянула в приоткрытую дверь... и замерла. В нос ударил густой, металлический и резкий запах... крови. Я ничем его не спутаю... Много крови, пол, белый при свете лампочки, был разрисован красными разводами. Несколько тел... мужчины, солдаты, которых я знала, здоровалась утром, брала анализы, перевязывала ссадины. Один, тот самый весельчак, что пару недель назад приглашал меня на свидание, и я смеялась, отшучивалась. Теперь он лежал с вывернутой рукой и застывшими глазами, и в этих глазах уже не было жизни.

Я едва удержала вскрик, прижала ладонь ко рту, почувствовав, как горло сжало, а посреди этой картины стоял он, мужчина, которого я искала. Мой пациент, мой ночной фантом, что врезался в мои мысли так нагло и глубоко, что я сама себе не хотела в этом признаваться.

Кёниг.

Огромный, тёмный, и сейчас до жути чужой. Его фигура словно заслоняла собой свет, и всё вокруг становилось тенью. Он стоял среди трупов, будто это было его естественное место.

Я застыла в дверях, сердце колотилось так, что отдавалось в висках. Тепло, вызванное ещё час назад совсем другими фантазиями о нём, смыло ледяной волной ужаса.

— Господи...

Я смотрела на него и не могла оторваться, будто он держал меня взглядом, хотя даже не обернулся.

Я вцепилась пальцами в холодную стену, как будто она могла удержать меня от обморока. Ноги подогнулись, дрожь пошла по телу, и я уже не чувствовала их словно они перестали принадлежать мне. Холод бетона впивался в спину, но мне было всё равно, куда страшнее был холод, разлившийся изнутри, ледяной, обжигающий, будто сама смерть дышала мне в лицо. Сердце стучало так яростно, что я слышала его гул в ушах, стук в горле, отдающийся болью. Я едва могла вдохнуть.

И всё это время я смотрела на него.

На мужчину, которого искала, за которого переживала, которому мысленно шептала имя, пока выгибалась в темноте своей комнаты, и он стоял здесь, посреди луж крови, с ножом в руке, с которого ещё капали тяжёлые алые капли. Его грудь ровно вздымалась под броней, слишком спокойно для того, кто только что... вырезал своих же. И теперь они лежали в искажённых позах, мёртвые, пустые, а он... стоял над ними.

И тогда он обернулся ко мне. Я не успела даже вдохнуть, когда наши взгляды столкнулись. Он был без маски и это почему-то испугало сильнее всего. Я ожидала увидеть монстра, и увидела мужчину, но его взгляд... Глаза, обычно светло-серые и тяжёлые, стали другими, сталь с примесью грозы, оттенок изменился и стал сине-серым, холодные, как небо перед бурей, когда воздух натянут, как струна, и каждое движение природы предвещает удар молнии. Они были безжизненны, ровные и абсолютно хладнокровные. В них не было гнева, не было ярости, не было даже злобы, только холодное равнодушие, пугающее сильнее любой ненависти. Но на одно мгновение, когда он заметил меня, в этих глазах что-то дрогнуло, как будто сожаление, крошечная трещина в ледяной броне.

Я не смогла сдержать шёпот, выдохнула, почти задыхаясь:

— Пожалуйста... не трогай меня...

Мой голос прозвучал глупо, жалко, как у ребёнка, и я ненавидела себя за эту слабость. Его плечи чуть дрогнули, и он произнёс:

— Принято.

Но голос его был обращен не ко мне. Он говорил в пустоту, будто я была лишь случайной свидетельницей, случайным препятствием на его пути.

И тогда он медленно, слишком медленно, так что каждая секунда была пыткой, потянулся за пистолетом. Я увидела, как его пальцы ложатся на рукоять, и горло сжало так, что я едва могла дышать. Я видела, как он размышляет, медлит, будто решает что-то для себя. Влажные слёзы обожгли мои щеки, горячие потоки разрезали холод кожи, и я поняла, что умру здесь и сейчас от его руки.

Он поднял оружие прямо на меня в мою голову. Я замерла, слилась со стеной, но спрятаться было некуда. Мир сузился до дуло и его глаз, а потом был резкий сдвиг. Оружие ушло вверх и до меня не сразу дошло, будто не укладывалось мозгах, что теперь он целился не в меня. И только когда грохнул выстрел, я поняла, что он попал в камеру, в углу. В камеру видеонаблюдения, которая разлетелась осколками, осыпавшись по полу.

— Сделано, — бросил он глухо, так, будто говорил кому-то еще.

А я стояла с прижатой к стене спиной, мокрыми от слёз щеками и ещё дрожащим сердцем, не понимая, что страшнее: то, что он убил этих людей, или то, что он меня оставил жить.

Я стояла, как пришитая к этой ледяной стене, и чувствовала, что силы покидают меня, будто кто-то аккуратно выкручивал все винтики внутри. Колени дрожали так сильно, что казалось, ещё мгновение, и они подкосятся, и я рухну прямо на этот грязный, заляпанный кровью пол. Воздуха в груди катастрофически не хватало, я вдыхала слишком рвано, слишком часто, будто только что вынырнула из глубины, где чуть не захлебнулась.

И тут он двинулся ко мне.

Его шаг, всего один, всего лишь неосторожное движение вперёд, обрушился на меня, как удар. Я вздрогнула так, будто он прикоснулся ко мне, будто его тень коснулась моей кожи. Я вжалась в стену ещё сильнее, желая стать прозрачной, раствориться, исчезнуть, лишь бы его массивная фигура не приближалась.

Он остановился резко, почти так же стремительно, как двигался до этого, будто что-то понял, будто увидел меня иначе, чем секунду назад. Его плечи слегка опустились, и в этом была не слабость, а странное... осознание? И тогда, неожиданно быстро, ловко, без колебаний он спрятал оружие в кобуру. Щёлкнуло железо, и тишина снова опустилась между нами, слишком густая, слишком живая чтобы быть правдой.

Я моргнула, сердце всё ещё лупило в горле, а мозг отчаянно кричал бежать, но тело не слушалось. Он поднял мадленно поднял руки, в этом не было угрозы, наоборот, он показывал мне свою безоружность, свои ладони, обтянутые чёрной тканью перчаток. И это выглядело нелепо и страшно одновременно, гигант, вся грудь и плечи сплошная броня, а он стоит передо мной, как будто сдаётся.

— Не бойся... — его голос охрип, стал ниже, вибрацией отзывающийся у меня в груди, осторожная попытка добраться сквозь мою панику. — Я не трону тебя.

Но я ему не верила. Господи, как можно верить человеку, у которого под ногами валяются трупы, а на щеках у тебя ещё не высохли горячие следы слёз от того, что секунду назад дуло его пистолета смотрело прямо в лоб? И всё же в его голосе было что-то... что-то, что заставило меня моргнуть снова, что-то, что сдвинуло застывший страх.

— Не надо... — выдохнула я почти беззвучно, глотая воздух рваными вдохами, и почувствовала, как моя спина будто врастает в стену. — Просто... не подходи.

Он не двинулся, только смотрел, а я стояла, дрожа, вся из тонких нитей, готовых оборваться, и знала, ещё мгновение, и я или упаду, или закричу, или... Или что? Я сама не знала. Мир вокруг будто сжался до его фигуры, высокой, чересчур массивной, заполняющей всё пространство, и моё дыхание не хотело подчиняться.

— Тут... скоро станет небезопасно, — глухо произнёс он, голосом, от которого по позвоночнику пробежал холод.

Я не поняла, слова дошли до меня с опозданием, как будто издалека, сквозь шум крови в ушах.

— Что?.. — губы дрогнули, едва послушные.

— Они видели тебя, — короткий ответ. Он кивнул куда-то вверх, будто к невидимым глазам за стенами. — Камеры. Ты свидетель, и этого не должно было случиться.

Я чувствовала, как что-то холодное и липкое медленно заползает внутрь меня. Свидетель? Камеры? Люди? Какая-то чужая игра, правила которой я не знала, но в которой уже оказалась пешкой? Что за чертовщина здесь происходит?!

— Я... я не понимаю, — слова сорвались с горла, больше похожие на всхлип. — Кто «они»? Что за... херня?!

Он шагнул ближе, и я снова прижалась к стене, чувствуя её шероховатый холод за спиной.

— Не важно, — бросил он резко. — Важно то, что если ты останешься тебя убьют... и меня тоже.

Моё дыхание сорвалось, будто кто-то ударил по диафрагме.

— Убьют?.. — мой голос прозвучал сдавленно, как будто чужой. — Но... я же ничего... Я не сделала...

— Ты просто появилась здесь... не вовремя. Этого достаточно, — в его словах не было эмоций, только факт, твердый и холодный, как металл.

— Зачем... зачем ты мне это говоришь? — я вскинула голову, смотря в его глаза. — Ты же сам... секунду назад... хотел...

— Я не хочу, — резко перебил он, почти рычанием. — Но у них приказ. Я должен был...

Сердце больно ударило в груди.

— Тогда... сделай это, — вырвалось у меня хрипло, потому что хуже ожидания не было ничего. — Я не могу... я не могу вот так стоять и ждать, когда...

— Тише! Успокойся, — он вскинул ладонь, будто останавливая мою дрожащую истерику, его голос стал ниже. — Я сказал, что я не трону тебя, но времени у нас мало. Ты должна убираться отсюда со мной.

Я замотала головой так резко, что волосы распались из пучка и хлестнули по лицу.

— Нет. Я... я не пойду с тобой. Я не знаю тебя. Я не знаю, кто ты вообще такой!

— Если останешься, то ты умрёшь, — жёстко, с нажимом. — Вот всё, что тебе надо знать.

Я впилась пальцами в стену за спиной, как будто могла удержаться за неё, остаться в этой точке, не сделать шаг в его сторону.

— А если пойду? — голос мой сорвался. — Что тогда?

Он замолчал на секунду. В этой паузе было больше угрозы, чем в его словах.

— Тогда... может быть, останешься жива.

Моё дыхание стало ещё более рваным, всё внутри сопротивлялось: он — угроза, он — палач, он — кошмар, но в его голосе было что-то, что заставляло верить в то, что смерть ближе, чем я хочу признать.

— Господи... — прошептала я, глядя на него. — Почему... почему я?

— Потому что ты свидетель, — глухо ответил он. — Тебя не должно было быть здесь.

И тишина рухнула между нами, как железная дверь.

Я едва успевала дышать, когда он резко схватил мою руку, будто вытягивая из самой стены, в которую я вжалась. Сердце бешено колотилось, мысли путались... сопротивляться, кричать, звать на помощь?

— П-подожди! — голос сорвался, но он даже не повернул головы. Только сжал пальцы сильнее, обжигая сквозь перчатки мою кожу.

Но шаги за дверью, тяжёлые и уверенные, убедили меня мгновенно: сопротивляться бессмысленно. Я позволила ему вести себя, и каждый его шаг отдавался глухим эхом в моём виске.

— Где твоя комната? — голос его звучал ровно, хладнокровно, будто в этом был обычный инструктаж, а не ситуация, когда за секунды решается жизнь.

— Там... в конце коридора, — прохрипела я, указывая на дверь.

Он буквально затолкал меня в комнату, не давая опомниться.

— Быстро собирай всё самое необходимое, — резко, но без крика. Его взгляд был напряжён, сканирующий, пронизывающий меня насквозь. Я дрожащими руками набирала вещи, стараясь не думать, что каждая секунда была на счету, что за дверью за нами уже кто-то идёт.

Я стояла несколько секунд, не понимая, куда смотреть: на пустую сумку, на свои дрожащие пальцы или на него, огромного, мрачного, заполняющего собой всё пространство. Его глаза не отпускали, я глотнула воздух и, словно робот, начала собираться. Но руки жили отдельно от меня, обувь упала, футболка застряла в молнии, пальцы не слушались. Казалось, каждая мелочь в моей комнате громыхала на весь коридор.

— Давай быстрее, — тихо, но так напряженно, что я вздрогнула и ускорилась.

Я металась между полкой и кроватью, засовывая всё подряд, потом снова выбрасывала и оставляла только самое необходимое. Он не двигался, только следил за каждым моим движением, будто боялся, что я исчезну, если он отведёт взгляд.

— Где у нас можно взять сухпайки? — спросил он, едва мои руки закрыли сумку.

— На кухне... в шкафу под лестницей, — ответила я, голос дрожал, но я пыталась говорить чётко, чтобы не задерживать его.

Он подошёл ко мне и без лишних слов взял сумку из моих рук. Я едва сдержала удивление, глаза сами расширились. Она казалась такой тяжёлой в его руках, но он несла её легко, без усилий.

— Я сама... — хотела возмутиться, но слова застряли, потому что он не дал мне времени. Просто повернулся и пошёл вперёд, ведя меня за собой, как будто всё вокруг не хаос и смерть, а лишь его план, которому я теперь подчиняюсь.

— Идём, тихо, — сказал он и начал вести меня по коридору, почти бесшумно.

Я шла за ним, каждый мускул напрягся от страха и напряжения, сердце стучало так, что казалось, его слышно в ушах, а дыхание сбивалось с ритма, но где-то глубоко внутри возникло странное, тревожное чувство доверия, ведь я понимала, что если сейчас не пойду с ним, мне не будет шанса. И в тот момент я решила: буду идти, хоть трясущимися ногами, хоть с дрожью в руках, но идти.

Мир вокруг сжался до коридора, до его фигуры впереди, до моих тяжелых шагов, и больше ничего не существовало. Только мы двое и время, которое ускользало, оставляя меня без права на ошибку. Я шла за ним, ведомая его молчаливой решимостью, сердце стучало так, будто хотело вырваться наружу, а мысли плутали в хаосе страха и недоумения. Когда мы дошли до столовой, он остановился и сказал тихо, но строго:

— Жди.

Я кивнула, пытаясь сдержать дрожь в руках, глаза следили за каждым его движением. Он ушёл, а когда вернулся, я замерла: в его руках было примерно десять пакетов сухпайков, несколько бутылок воды. Мой взгляд наверняка спросил бы «Что это?» но он лишь коротко ответил, почти усмехаясь:

— Не обеднеют.

Его уверенность, его спокойствие словно обволакивали меня теплом среди всей этой опасности. Мы продолжили идти тихо, почти бесшумно, он держал дистанцию, я следовала за ним, ведомая лишь его молчаливым указанием. Дойдя до гаражей, он снова приказал:

— Жди.

Я замерла, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому звуку шагов вдалеке, но он остался спокоен, и это меня немного успокаивало. Через мгновение он молча кивнул мне, сигнализируя, чтобы я подошла. Сердце подпрыгнуло в груди, и я сделала шаг вперёд. Там, в полутёмном гараже, стоял военный Гелендваген — массивный, угрожающий своей тяжеловесной мощью. Он аккуратно загрузил мою сумку в багажник, положил рядом сухпайки и воду, затем обошел вокруг и положил ещё какие-то флаги, которые я разглядела, а также несколько канистр с бензином. Всё это он сделал так, будто каждый предмет имел значение, словно готовил нас к чему-то гораздо большему, чем просто побег.

— Садись, — сказал он наконец, голосом, лишенным эмоций, но при этом удерживающим меня от малейшей попытки возражать. Я медленно подошла к машине, садясь на пассажирское сиденье, ощущая тяжесть всех этих предметов, чувство тревоги и неуловимую дрожь, смешанную с удивлением от того, как методично и спокойно он всё контролировал. Каждое движение Кенига, каждая его деталь, от того, как он загрузил вещи, до того, как повернулся оглядеть гараж, говорили мне о его абсолютной готовности ко всему, что будет дальше.

Он сел рядом, и воздух вокруг словно сгустился и уплотнился одновременно. Его руки уверенно легли на руль, такие большие, тяжёлые, будто созданные для того, чтобы держать в руках оружие или ломать стены, но сейчас они обнимали руль так, словно этот металл и кожа продолжение его самого. Я чувствовала, как через мои лёгкие проходит холодная дрожь, будто весь мир там, за пределами этой машины, вдруг перестал существовать.

Он резко повернул голову ко мне, его взгляд зацепился за меня, странный, напряжённый, читающий меня глубже, чем я позволяла когда-либо кому-то. Я замерла, не смея пошевелиться, и не успела ничего спросить, как он протянул руку назад и достал чёрный снайперский капюшон. Ткань мягко легла на его голову, скрывая лицо, красивые мужественные черты, всё, что делало его человеком. Вместо него осталась только темная маска.

Я не могла отвести глаз, даже когда он надел сверху тактический шлем, его движения были сосредоточенными, привычными, будто доведённые до ритуала, что тут же загипнотизировали меня. Каждое его действие говорило: «сейчас начинается другое». Словно он, сидящий рядом со мной в тишине, и он, надевающий этот капюшон и шлем, это два разных человека.

Я вдруг поняла, что пялюсь на него, не отрываясь, словно заколдованная. Моё дыхание стало сбивчивым, я пыталась моргнуть, отвлечься, но глаза снова находили его, будто магниты. Он прятал себя от меня за слоем ткани, но именно эта закрытость, эта безликость делала его ещё более реальным, опасным и почти что сверхъестественным.

И в этот миг во мне всё сжалось: страх, странное восхищение, дрожь, которая скользила по коже. Я чувствовала, как внутри меня борется желание отвернуться и желание продолжать смотреть, будто я пыталась поймать хоть намёк на человека за этой чёрной маской. Но с каждой секундой, пока он молча превращался в бойца, я понимала, что рядом со мной теперь не просто мужчина, а сила, от которой зависит моя жизнь...и я не в силах была отвести глаз.

Сердце всё ещё стучало слишком громко, и руки непроизвольно сжимали ремень безопасности. Он повернулся ко мне, и в его голосе прозвучала холодная, почти металлическая решимость:

— Нам нужно выбраться отсюда. — Он слегка наклонил голову, и шлем слегка скрипнул при движении. — Но с охраной на блокпосте это будет непросто. Тебе придется мне помочь.

Я моргнула, пытаясь осознать сказанное.

— Помочь? — голос вырвался тихо, но напряжение, которое он излучал, делало его острым. — Я? Что я могу сделать? Я лишь врач, а не... не спецназовец.

Он перевёл взгляд на дорогу перед собой, затем снова на меня:

— Они знают тебя, и как медика здесь воспринимают. Меня нет, и если мы подойдём к блокпосту вместе, и кто-то из них увидит меня рядом с тобой, могут возникнуть вопросы. Вопросы, на которые лучше не отвечать.

Я сжала зубы, понимая, что речь идёт о моей собственной безопасности.

— Так... что именно ты хочешь, чтобы я делала? — спросила я осторожно.

— Притворяйся, или придумай что-то, — сказал он спокойно, почти без эмоций, но с такой силой, что от его слов веяло приказом. — Пока мы будем проезжать через блокпост, веди себя как обычно.

Я глубоко вздохнула, прокручивая в голове всё, что он сказал. Моя роль была предельно ясна, быть невидимкой, использовать своё положение и доверие к себе как врачу, чтобы провести нас через этот контроль.

Он нажал на газ аккуратно, и машина тронулась. Тонкий рёв двигателя разлился по пустому гаражу, а в моём теле смешались страх, тревога и странное возбуждение от того, что я доверяюсь человеку, которого почти не знаю, но чьи глаза, движения и голос управляли моим дыханием и моими решениями.

Мы подъехали к блокпосту. На нас направили фонарь, луч скользнул по стеклу и больно резанул глаза. Сердце у меня дернулось в горло, ладони вспотели. Солдат дошедший до нас был знакомым. Томас. Когда-то он приносил мне кофе в медчасть, если я слишком долго задерживалась в мед части.

Я подалась вперёд, почти легла на плечо Кенига, чувствуя, как дыхание за капюшоном горячо скользит по моей щеке. Солдат в темноте узнал меня сразу, его улыбка расползлась лениво и широко, и как-то слишком самодовольно. Он упёрся локтем в кузов «гелика» и, словно случайно, задержал взгляд на моём лице дольше, чем позволительно.

— Док, ну и куда вы так поздно? — протянул он тоном, в котором слишком много было любопытства и чуть-чуть липкого флирта.

Я выдавила улыбку, но в глазах было напряжение. Я знала, что каждая секунда сейчас тянется на вес золота, что где-то уже сверяют записи с камер, что нас ищут. Внутри меня всё захрустело, как лёд под ногами. Я ощущала на себе внимательный взгляд Кёнига, будто его молчание весомо давило на моё решение. Мне нужно было говорить быстро, убедительно, иначе нас остановят.

— Том, — голос мой предательски дрогнул, я сглотнула и заговорила снова, твёрже. — У нас вызов... срочный. Я не успела тебя предупредить, извини. Командование велело доставить снаряжение и проверить медицинское оборудование в госпитале на окраине, — я показала рукой на сидящего рядом мужчину. — Это техник, его привлекли временно, он отвечает за оптику и связь.

Томас моргнул, явно не удовлетворённый. В его глазах читался вопрос, хотя сам тактично промолчал. Я чувствовала, как сердце бьётся уже где-то в висках, кровь шумит так, что я почти не слышала собственный голос.

— Том, ты же знаешь, — я тихо, почти по-женски доверительно склонилась ближе к мужчине. — Если что-то сломается в медицинском оборудовании, это может стоить жизней. Нам нельзя ждать до утра. Ты ведь сам видел, что в последнее время техника подводит.

Он снова взглянул на Кёнига, чья рука лежала на руле неподвижно, будто приросла к рулю. Никакого движения, никакого намёка на угрозу, только тишина под маской, но эта тишина, наоборот, делала его ещё более опасным в глазах постороннего. Я почувствовала, что теряю почву под ногами, и в отчаянии добавила чуть мягче, с улыбкой:

— И потом, Том... если я сейчас задержусь из-за формальностей, командир завтра устроит мне разнос. Ты ведь не хочешь, чтобы я лишилась последнего нормального сна за неделю?

Я говорила быстро, цепляя его взгляд, и одновременно ощущала, как в сантиметре от моей ладони напрягаются мышцы Кёнига. Он сидел неподвижно, как камень, но я краем глаза заметила движение, его пальцы медленно потянулись к пистолету на бедре.

Я действовала рефлекторно. Моя рука скользнула вниз и накрыла его ладонь, тепло кожи под перчаткой. Рывок, и он вздрогнул, будто его дернули за нерв, а затем и вовсе замер. Я едва повернула голову, только чтобы он услышал мои слова:

— Не смей.

Едва слышный шёпот сорвался с моих губ, и он услышал. Я чувствовала, как под моей ладонью пульсирует его напряжение, как он готов был в один миг превратить этот блокпост в бойню, но он не двигался. Тишина, которая повисла между нами, была невыносимой. Я слышала, как у меня дрожит дыхание, и я увидела, как рука Тома нерешительно легла на шлагбаум. Несколько секунд длились вечность, пока он наконец не хмыкнул и кивнул.

— Ладно, доктор, езжайте.

Шлагбаум медленно поднялся, открывая нам дорогу. Я почувствовала, как спазм отпустил грудь, всё это время моя рука всё ещё лежала на руке Кёнига. Когда мы тронулись, он не сразу убрал её, и я почувствовала, как металл рукояти пистолета сменился жаром его кожи под перчаткой. Только когда машина скрылась за воротами и темнота дороги поглотила нас, я осторожно отняла ладонь, но его напряжение всё ещё вибрировало в воздухе, будто мы оба пересекли тонкую грань, которую не стоило пересекать.