Точка невозврата

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Кениг

Я остался один в палате, и тишина казалась непривычной, почти чужой. Лёгкий гул оборудования, мягкое тикание капельницы и собственное дыхание — вот всё, что окружало меня, когда я сел на край койки и позволил глазам скользнуть к двери. Там, за этой невидимой границей, скрылась она, маленькая девушка-врач, уставшая, и, как ни странно, чертовски красивая.

Я снова вспомнил тот момент, когда очнулся и по-дурацки схватил её за руку. Полный, бл*ть, придурок. Я сначала не понимал, где нахожусь, думал, что передо мной враг, и причинял ей боль. Потом пробормотал какое-то невнятное извинение, которое, уверен, звучало ещё хуже, чем в моих мыслях. Дебил.

Сегодня всё выглядело иначе. Я встал, хотел умыться, смыть с себя пелену дурмана от лекарств, когда в палату вошла все та же девушка, такая хрупкая, а её движения всё равно были уверенными и точными, как будто она привыкла быть в гуще хаоса. Она испугалась, когда не нашла меня в кровати, и, не успев сориентироваться, столкнулась со мной. Хорошо, что я успел подхватить её за талию. Мгновение, и она почти висела на мне, её холодные ладони легли на мою грудь. Я почувствовал, как морозный контакт мгновенно вызывает во мне мурашки и желание согреть их дыханием, сделать этот холод чуть менее чужим и безжалостным.

Я замер, когда её глаза поднялись и встретились с моими. В них была смесь удивления и... восхищения, будто она видела во мне что-то большее, чем просто раненого солдата. Словно оценила каждую линию, каждый рельеф, всю мою мускулатуру, и это было странно и приятно одновременно. Я не тот юнец, что бросается не глядя за каждый юбкой, но эта красавица взбудоражила мое мужское начало. И лицо у нее такое знакомое, но мозг почему-то отказывался искать в воспоминаниях хоть намек на нее в прошлом.

Нехотя, почти автоматически, я отпустил девушку и убрал руку с её талии. Она отступила на шаг, но глаза всё ещё были прикованы ко мне, и мне показалось, что она пытается уловить даже малейшее движение моего тела, дыхание или пульс.

— Швы... — что-то пролепетала она, словно напоминая о моих ограничениях, о боли, о правилах и мне стало смешно. Я привык терпеть боль, игнорировать её, но в её голосе, в её внимании, в этом маленьком, почти недоумённом упрёке, было какое-то искреннее беспокойство, которое зацепило. Я уже и не вспомню, чтобы обо мне беспокоились... Но она не боялась меня, а это... это стало интересно. Даже без имени, даже без полного понимания того, кто она такая, мне стало важно наблюдать за ней, изучать её реакцию, испытывать её границы и одновременно нарушать их тонкой, едва заметной игрой.

Я сел обратно, облокотился на койку, и тихо позволил себе наслаждаться этим ощущением, тихим, почти непостижимой смесью напряжения, осторожного интереса и странного притяжения, которое казалось едва заметным, но неотвратимым. Она была маленькой, но важной, как точка, вокруг которой теперь вращалось все мое внимание. Интересная девочка, успела зацепить за такой короткий период времени. Ну, обоняния у нее не отнять, чего только стоят эти глубокие голубые глаза.

И я знал: она даже не подозревала, что ей удалось попасть прямо в ту часть меня, которую я обычно скрываю от всех — холодную, расчётливую, но всё же живую, чувствующую, и странно зависимую от чужого взгляда.

Я остался один, и тишина в палате давила на меня почти физически, сжимала грудную клетку, как стальные тиски. Я смотрел на ноутбук, который она, уставшая и настороженная, всё же уступила мне после короткой, но яркой сцены её скептического пыхтения, она была похожа на злого и пыхтящего ежа, к которому пытаешься подобраться и не уколоться. Она уступила, но её глаза всё ещё блестели подозрением и настороженным любопытством.

— Будьте аккуратны, — добавила она тихо, почти по-детски, когда я уже поднимал крышку ноутбука. — Я буду за дверью.

Я кивнул, не показывая эмоций, хотя внутри всё было напрягом и расчетом. Она не имела ни малейшего представления, зачем мне этот ноутбук. Не догадывалась, что каждая секунда была на вес золота, что миссия, которую я выполнял вместе с отрядом, провалилась на половину, и мне срочно нужны были новые указания от КорТак.

С каждой секундой ожидания я чувствовал, как давление ситуации накатывает снова: каждый контакт с командованием был скрытным, а каждый сигнал жизненно важен. Любая ошибка могла стоить жизни не только мне, но и тем, кто зависел от моей работы. От её присутствия за дверью веяло спокойствием, но для меня это спокойствие было иллюзией; я знал, что здесь, в этом безопасном на первый взгляд помещении, границы слишком тонкие, как лезвие ножа.

Я аккуратно включил ноутбук, проверил соединение, шифрование, каналы связи. Сердце стучало размеренно, дыхание оставалось ровным, но мысль о том, что всё уже могло идти не по плану, не давала покоя. Миссия пошла по одному месту, и сейчас любое промедление стоило времени, которое невозможно восполнить.

Я мысленно прокрутил весь путь от торговли оружием, от переворота на базе, от этой непредсказуемой цепочки, которая могла уничтожить все усилия. Мои пальцы скользили по клавишам, каждый клик был расчетом, каждый ввод данных маленькой, но критически важной частью цепи действий.

И всё это происходило в тишине палаты, где за дверью была эта девушка, доверяющая мне настолько, что даже не подозревала, что стала частью моей операции, частью мрачной сети, которая теперь связывала её так же крепко, как и меня. Её доверие, её невинная забота о моей аккуратности, всё это было одновременно раздражающим и... странно необходимым. Оно давало мне небольшой якорь к человечности, которого мне катастрофически не хватало среди расчёта, оружия и смертельной тишины.

Каждая команда, каждый шифр, каждый сигнал — это было живое доказательство того, что миссия продолжается, что я всё ещё играю по правилам, которые придумали не для меня, и что каждый неверный шаг может быть последним. Но здесь, в этой палате, с этим ноутбуком, я мог хотя бы на мгновение позволить себе контролировать ситуацию и это ощущение было почти сладким, несмотря на весь мрак, который сопровождал мою работу.

Через зашифрованный канал связь с Рихтером, нашим куратором, была короткой, холодной и по делу, как всегда. Я доложил, что цель в деревне ликвидировать не удалось, что ранен и что укрытие — это небольшой временный форпост. Оказалось, что Тинк передал ему все, что я просил еще в день провала миссии. Исполнительный малый.

На другом конце тишина, а потом раздался ровный, ледяной голос:

— Ситуация изменилась. Один из ключевых информаторов оказался здесь же и он уже видел твое лицо. Ты знаешь, что это значит.

Мои глаза сжались, сердце забилось быстрее, но дыхание оставалось ровным. Я понял, что цель не просто рядом, она буквально в пределах слышимости, почти в той же палате, где я лежу, лечусь и нахожусь в уязвимом положении. Раненый, слабый, и каждый шаг теперь смертельный, как для меня, так и для него.

Рихтер продолжил без эмоций, отталкивая все сомнения: миссия должна пройти через два дня. Добыть оружие, устранить определённых лиц. Фото объектов и их расположение были отправлены прямо на мой ноутбук. Он добавил, что после выполнения миссии Тинк будет ждать с транспортом, и тихо увезёт меня обратно в Австрию. Всё логично, удобно, идеально. Слишком идеально.

Я позволил себе всего мгновение. Опустил взгляд на экран и всмотрелся в лица людей, которых мне предстоит уничтожить. Каждое фото вызывало внутреннее сопротивление, но профессионализм, тренировка и привычка действовать без эмоций подталкивали к расчету, что план выполняется. Но что-то здесь было не чисто, я слишком часто привык доверять своему чутью и сейчас оно кричало об опасности. Всё это слишком аккуратно, слишком удобно подстроено под меня, как будто кто-то заранее расставил фигуры на шахматной доске. Двое суток, полный доступ к информации, точные фотографии и транспорт, как гарантированное прикрытие, и никто не оставил бы следов...это почти как ловушка.

Я откинулся на спинку койки, ладони сжали край стола. Я мог оценивать ситуацию, просчитывать каждый шаг, но это чувство, что кто-то наблюдает за мной так же пристально, как и я за ними, не отпускало. Ни малейшей ошибки нельзя допустить, ни малейшей. Моя рука слегка дрогнула, но лишь на мгновение. Внутри меня что-то сжалось, но не страх, это было что-то более острое: смесь злости, раздражения и холодного расчета. Нужно было выбраться отсюда живым и выполнить приказ, и я понимал, что любой неверный шаг обернется катастрофой. Я позволил себе глубоко вдохнуть, осознавая, что эта миссия, как яд: отравляет медленно, подталкивает к действиям, которые я предпочел бы оставить в стороне. И всё же, расчетливый, усталый, но внимательный взгляд скользнул по комнате, каждый звук, каждое движение, каждый шорох это потенциальная угроза или шанс.

Да, миссия могла быть устроена идеально... но я знал одно: когда что-то слишком удобно, значит, кто-то рассчитывает на мою ошибку, и я не собирался давать им такой шанс.

После разговора с Рихтером, моя голова прояснялась медленно, как будто из неё выкачивали вязкий дым. Мысли собирались в четкие линии.

Первое — оружие, без него я здесь никто, а мои вещие скорее всего унесли в места хранения. Значит, мне необходимо было найти свое оружие и просканировать форпост. Люди здесь носят стволы на поясе, я видел мельком у девушки-врача, санитаров и охраны. Это значит, что запас есть. Либо склад, либо запертые комнаты. У меня два дня, чтобы понять маршруты, привычки и смены. Я умею ждать и подмечать детали.

Второе — прикрытие. Я слишком заметен, чтобы просто выйти и взять то, что нужно. Два метра ростом, замотанный в бинты, я очень бросаюсь в глаза. Значит, буду действовать тенью, когда все спят. Для этого придётся изобразить покорность, оставаться в палате и не вызывать вопросов. Пусть думают, что я всего лишь тяжелораненый, которому трудно дойти до туалета, а ночью... ночью я встану.

И вот третье — девушка, эта красавица с глазами, в которых больше настороженности, чем доверия. Она держится близко, слишком близко для моих планов. В её наивном «будьте аккуратны» слышалась забота, но для меня это угроза. Забота привязывает, а привязанность делает тебя уязвимым. Чем дольше она здесь, тем выше риск, что она увидит то, что видеть не должна.

Я поймал себя на том, что помню её холодные ладони на своей груди. Этот контраст, ледяная кожа против жара моего тела, внутри что-то скребануло. Нет, не время, я должен отодвинуть её от себя так же, как отодвигаю лишние мысли, мне необходима дистанция. Девчонка просто доктор, случайный свидетель, и если придётся, её взгляд я сотру так же, как стирал сотни других, но пока... пусть думает, что я беззащитный пациент.

Я закрыл ноутбук и тихо отодвинул его в сторону. План выстраивался в голове ясно и холодно: два дня на разведку, на оружие, на то, чтобы исчезнуть и всё это время я должен быть тишиной.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Дни здесь тянулись вязко, будто в трясине, но все это было только снаружи. Внутри, каждую секунду я складывал в картину, как складывают винтовку: по деталям, по резьбе, чтобы ни одна мелочь не ускользнула.

Первый день я провёл почти неподвижно. Лёжа на койке, с полуприкрытыми глазами, будто спал. Но ухо ловило каждый звук: шаги в коридоре, скрип двери на петлях напротив, ритм дыхания того, кто заходит и проверяет, не двигаюсь ли я. В обрывках фраз, которыми обменивались охранники, слышалось больше, чем они сами понимали.

Смена в шесть утра, это я понял по тому, как хлопнула дверь, и двое заговорили лениво и устало, жалуясь на кровати и дешевые сигареты. Вторая смена заступила около шести вечера. Голоса другие, более бодрые, молодые, их шаги были ровными, дисциплинированными, словно они здесь на параде.

Патрули...они шли каждые два часа, я отметил это сразу. Звук сапог по каменному полу тягучий, мерный, одинаковый, как метроном. Два часа, как швейцарские часы, если захочу выбираться ночью, мне придётся вставать между их кругами.

На второй день я уже позволил себе немного двигаться. Медленно садился, опираясь на руку, как будто рана мешала больше, чем на самом деле. Так я проверял, насколько тело готово к нагрузке. Боль была тупой, но терпимой. Внутри она сливалась с привычным фоном, боль у меня всегда была рядом, как старая собака, которая перестала кусаться и привыкла к хозяину. Я начал медленно выходить в коридоры, и внимательно изучать «географию» здания.

Я слушал разговоры санитаров, у этих были голоса мягче, чем у охраны. Один сказал другому про «склад за третьим блоком». Слово зацепилось в памяти, склад, там может быть что угодно — от еды до оружия, моего оружия. Запомнил.

К ночи я уже понял, где у форпоста слабые места. На лестнице на втором этаже хрустит не замененная доска, но если идти тихо, её можно обойти. У двери в блок, где я лежал, охранники ленивые: один всё время кашляет, другой подпирает стену и дымит так, будто держит сигарету за задницу, как свою любовницу.

И всё это время я держал дистанцию от неё. Девушка появлялась в палате тихо, как маленькая тень. Иногда я чувствовал запах её кожи — смесь йода и чего-то сладкого, будто она держала в кармане леденцы. Она старалась быть строгой, деловой, но я видел, как её глаза задерживались на мне дольше, чем нужно. Слишком опасное внимание для меня. Я отвечал ей сухо и ровно, минимум слов, минимум эмоций. Пусть думает, что я закрыт, так безопаснее, для неё... и для меня.

Вторую ночь я провёл с открытыми глазами. Смотрел в потолок, но на самом деле видел карту форпоста: смены, время, люди, привычки. Я складывал их в схему, как шахматист выстраивает ходы. Через два дня у меня будет всё — понимание, момент и возможность действовать. Мне останется только вырезать кусок ночи и превратить его в оружие. Тишина здесь учила слушать себя, а внутри меня тикал механизм.

Тик.
Так.
Тик.
Так.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Часы в темноте били ровно, каждое движение стрелки звучало как шаг в пустом коридоре. Я лежал, считая секунды: раз, два, три, вдох ровный, сердце бьется в такт.

Дальше ждать было бессмысленно.

Я поднялся ровным точным движением, почти бесшумно. Подо мной скрипнула койка, но только никто не услышит. Я надел чёрную футболку, ткань прохладой легла на плечи. Рука привычно коснулась шрама на боку, боль есть, значит, контроль тоже. На тумбочке ждал наушник, маленькая пластинка металла и пластика, незаметная, но ценнее всего, что сейчас у меня было. Трофей, оставленный чужой небрежностью, но чужие ошибки всегда работали на меня.

Рихтер. Он сказал, что это будет моим страховочным крюком и последней линией связи.

— ...Ты на линии? — его голос прорезал тишину, глухой, с лёгкой задержкой, как будто через толщу воды.

— Слышу, — ответил я тихо, но внятно.

Голос Рихтера стал резче:

— Время пошло. Всё на месте, камеры не работают. Склад во втором секторе, справа от лестницы, дальше сам знаешь. Тинк ждет тебя в километре от форпоста, поторопись.

Я не стал отвечать, просто двинулся вперед. Дверь палаты открылась без звука, я придержал её пальцами, чтобы не хрустнули петли. Коридор встретил меня своей пустотой. Я остановился, позволив глазам привыкнуть к серому мраку. Свет от лампы в конце был тусклый, мутный, но мне хватало. Шаг за шагом я шёл вперёд, дышал медленно, слушал звуки еще медленнее. Слева где-то юркнула крыса, мелкий звук, который можно было принять за обувь, но я знал, что караульные дремали этажом выше.

У лестницы я присел, проверяя её скрип, все как в прошлую ночь, вторая ступень, четвёртая, восьмая, остальные можно трогать. Склад был рядом, металлическая дверь, замок стандартный. Я достал кусок тонкой проволоки, снятой ещё на третий день с койки, два движения, ловкий поворот и защёлка отдала картбланш в мои руки.

Внутри пахло железом и маслом. Чужая территория, но воздух был мой. Я зашёл, закрыл дверь за собой и там, на полках, я увидел всё, что было отнято: форма, камуфляж, тактические перчатки, кобура, броня, матовая, словно кожа зверя, и главное — оружие.

Пальцы скользнули по прикладу винтовки, вес ствола был знакомый, тяжёлый. Словно вернулся кусок меня, отрезанный все эти дни. Я переоделся молча и быстро, штаны, броня, перчатки. Всё двигалось как на автоматизме, как будто тело не забыло ни одного шага.

Вдох.
Выдох.
Я вернулся.

— Я готов, — произнёс тихо.

— Тогда начнём, — отозвался Рихтер.

И с этими словами ночь стала другой.

Дверь склада закрылась за мной так же тихо, как и открылась. Холодный металл замка снова встал на место, и я задержал дыхание, моя чертова привычка, слушать и проверять, не спугнул ли я тишину.

Пусто.

Коридор встречал меня серым полумраком, лампа всё так же тускло мерцала в конце. Я двинулся дальше, каждый шаг тихий на столько, на сколько это возможно. Влажный бетон под ногами, слабый сквозняк из щелей, запах старого масла. Всё это складывалось в карту, но не на бумаге, а в голове.

Наушник шевельнулся в ухе.

— Держи ритм, Кениг, — Рихтер говорил спокойно, но я слышал напряжение в его голосе. — Камеры неактивны, но люди есть.

Я остановился у развилки, слева лестница вела наверх, там патруль, я чувствовал его шаги через бетон. Справа был длинный коридор, ведущий к ангарам, и именно туда мне надо было для разведки.

— Два на верхнем уровне. Один у южного выхода, — продолжил Рихтер. — Следи за расписанием обхода. Ты знаешь, когда они меняются.

Я знал, я считал их шаги каждую ночь лёжа в своей палате и слушая, а временные промежутки между скрипами ботинок стали для меня колыбельной. Я двинулся вправо, один шаг, второй, я шёл в тени, плотно прижимаясь к стене, но на мгновение замер и остановился на углу, затем аккуратно выглянул. Ангар был освещён тусклыми лампами под потолком, большие тени от ящиков вытянулись вдоль пола, два человека. Один сидел, лениво крутя в руках автомат, второй обходил периметр, явно скучая. Не дисциплина, а халтура, но для меня это было достойное преимущество.

— Вижу их, — сказал я тихо.

— Не трогай, твоя задача пока только разведка. Смотри, что внутри ангаров, — Рихтер сразу осадил. — Если повезёт, найдёшь их графики и карты.

Я кивнул, хотя он этого не видел. Пробравшись вдоль стены, я обогнул первый ряд ящиков. Дышал ровно, не позволял телу выдать себя, и с каждым шагом возвращалось то самое чувство охоты, когда ты зверь, а они лишь шум в твоём пространстве.

Внутри ангара размещалась военная техника, три внедорожника. Один разобран, второй с закрепленным пулемётом на крыше. В ящиках лежат боеприпасы, я запомнил маркировку. В других лежала взрывчатка, всё это складывалось в общую картину. Не нужно быть дураком, чтобы понять, что здесь творится.

— Они готовят выезд, — прошептал я. — Не для охраны базы, это стопроцентный наём, и очень серьёзный.

Рихтер замолчал на пару секунд, потом его голос стал твёрдым:

— Тогда твоя миссия ясна. Сначала собираешь всё, что сможешь, потом проводишь зачистку. Но тихо, ты должен оставаться призраком, пока я не дам сигнал.

Я прижался к стене, слушая шаги патрульного. Он проходил рядом, не подозревая, что я мог вытащить нож и одним движением убрать его, легкая работа, но пока нельзя. Сейчас я строил карту, сначала разведка и только потом удар. Эта ночь с каждой секундой всё больше принадлежала мне.

Шаги патрульного стихли, только эхом ударились о стены и ушли в глубину ангара. Я двинулся дальше, скользя вдоль металлических контейнеров. Каждый ящик был как ориентир, каждая царапина на полу отметка на моей внутренней карте.

Первый ангар: техника и боеприпасы. Второй был под оружейную, там были автоматы, пулеметы, я даже заметил снайперские винтовки, спрятанные в ящиках с маркировкой «строительное оборудование». Дешёвая маскировка, но для проверки грузов в аэропорту хватит.

— Считай всё, — Рихтер напоминал мне, словно чувствовал, что я ускоряюсь. — Мы должны знать, сколько у них стволов.

Я подсчитывал сколько машин, сколько ящиков, сколько людей дежурит. Моя память цепляла детали, и внутри уже складывалась точная схема.

— У них почасовой патруль, — шепнул я. — Один всегда в тени северной стены, другой у ворот. Через каждые десять минут они меняются.

— Значит, у тебя есть окно, — подтвердил Рихтер.

Я дошёл до третьего ангара, но внутри было уже не оружие, а карты, радиостанции, ящики с документами. Всё сложено в беспорядке, но я знал: это сердце операции, там, где бумага, там и мозг. Пальцы сами нашли край одного из ящиков, я поднял крышку, в ящике лежали журналы с отметками, распечатки карт, даже фотографии. Я задержал дыхание, на фото был город, центр, толпа людей и красной ручкой отмечен круг.

— Рихтер, — выдохнул я. — Они планируют массовую операцию в городе.

Тишина.

— Тогда у нас мало времени. Сделай снимки, всё, что сможешь.

Я достал маленькую камеру, спрятанную в броне. Я снимал всё подряд: карты, документы, лица на фотографиях. И в этот момент я услышал голоса, говоривших было двое, точно не охранники. Они говорили спокойно, но с уверенностью хозяев. Я пригнулся, прячась за ящиком.

Один из них сказал:

— Выезд через три дня. Всё должно быть готово. Грузимся завтра ночью.

— Слишком много шума, — ответил второй. — Но платят хорошо.

Я вгляделся сквозь щель. Двое в форме КорТак, но лица чужие. Они не из моей группы, значит, новые контрактники или наемники. Я сделал последний снимок и отступил назад, в темноту.

— Я всё собрал, — сказал я Рихтеру. — Они выходят через три дня.

— Тогда ты знаешь, что делать дальше, — тихо ответил он.

О, я знал, сначала они ничего не заметят, а потом, их ангары станут их могилой. Я вышел из тени, так же тихо, как вошёл. Документы были при мне, несколько папок я засунул под броню, остальное сфотографировал, на плече висел рюкзак, набитый бумагами, флешками, дисками, картами. Всё, что могло гореть или исчезнуть, я забрал. У них не останется ни одного следа.

Воздух снаружи ударил холодом. Ночь была вязкой, густой, будто сама скрывала меня. Я двигался по периметру, избегая лишних глаз и прожекторов. Каждый шаг отмерял, словно стучал метрономом в голове: один вдох, второй выдох. В моем ухе щёлкнул наушник.

— Ты чист? — спросил Рихтер.

— Пока да, — ответил я едва слышно. — Иду к объектам. Начну с тех, что на маршруте.

— Делай быстро. Главное, не подними тревогу раньше времени.

Я обошёл первый ангар и замер в тени. В двадцати метрах курил охранник, сигарета в его руке светилась красной точкой в темноте. Его голова была опущена, дыхание ленивое, лёгкая цель. На грани слышимости я двинулся вперед. Два шага и моя ладонь закрыла ему рот. Второй рукой я провернул шею, затем послышался характерный хруст и тело обмякло. Я опустил его в тень, и сигарета, ещё теплая, погасла в грязи.

Минус один.

Дальше шел склад топлива. Бочки выстроены рядами, запах бензина и солярки врезался в ноздри. Я достал небольшой пакет с самодельными детонаторами, которые спрятал ещё раньше. Подарок от Рихтера и моя страховка. Я прикрепил три заряда к самым крупным бочкам, взрывная волна проглотит половину лагеря.

— Первый объект готов, — сообщил я тихо.

Я двинулся дальше, на пути стояли ещё двое, разговаривали у грузовика и весело смеялись, они не заметили, как я подкрался сбоку. Металлическая арматура в моих руках стала косой смерти. Один рухнул сразу, получив удар в висок, второй повернулся, но не успел даже закричать. Мой кулак вошёл в его горло, и звук захлебнулся в нём самом.

Минус два.

Я перетащил трупы под кузов и забрал оружие. Никогда не оставлял оружие врага у него в руках, даже у мертвых.

Следующим объектом была связь. Небольшая палатка с антеннами, генератором и оборудованием. Я открыл молнию и кое-как втиснулся внутрь. Лёгкий треск рации и мерцание индикаторов. Я самозабвенно вынул нож, перерезал все кабели и наблюдал, как наступила тишина.

— Связь уничтожена, — прошептал я. — Иду дальше.

Я снова двинулся в темноту, и каждый мой шаг был не просто шагом. Это было отсчётом. Секундами, что оставались этим людям до того, как их база превратится в руины. И в груди у меня нарастало то знакомое чувство, холодная сосредоточенность, ни жалости, ни сомнений, только холодный расчёт. Они ещё не знали, что смерть уже ходит между ними...

Командный блок находился чуть в стороне, большое помещение в главном корпусе, свет внутри был тусклый, но этого хватало, чтобы выдать присутствие людей. Там решались все вопросы, там сидели те, кто отдавал приказы убивать других.

Я стоял в темноте и слушал, как сквозь стены пробивались голоса. Один ругался с немецким акцентом, другой лениво отвечал. На столе звякали стаканы, придурки пили. Лёгкая музыка лилась из старого приёмника. Всё это сделало их уязвимыми, они не ожидали, что кто-то вроде меня убьет из всех. Никто никогда не ждёт, что смерть войдёт в дверь. Я подцепил замок, толкнул дверь плечом, металл скрипнул, и их разговор оборвался.

— Кто там? — крикнул один, резко поднимаясь.

Я шагнул внутрь. В комнате находились четверо, двое из них вальяжно сидели за столом, один маячил у карты на стене, а четвёртый сидел на ящике и курил. Время замедлилось, первый свалился, когда мой нож вошел ему под челюсть. Кровь брызнула фонтаном, горячая и густая, он даже не успел крикнуть. Второй рванул к пистолету, но я выбил его руку ударом локтя и пробил горло, отчего его глаза закатились, он захрипел, падая на колени. Третий, у карты, успел достать пистолет, но выстрелить не успел, я молниеносно бросился вперед, выхватил ствол из его рук и опрокинул его, врезал прикладом по лицу, послышался хруст костей, мужчина затих. Оставался четвертый, он уставился на меня сквозь дым сигареты, белый, как мел, даже не двигался.

— Пощади... — прохрипел он, выронив оружие.

Я подошёл, схватил его за ворот и прижал к стене.

— Пощады не будет.

Я сломал ему шею. Тишина упала сразу, как глухой купол, только мое тяжелое дыхание и капли крови, падающие на пол.

Я осмотрелся, на столе лежали папки, карты и ноутбук, все что нужно. Засунул в рюкзак, отформатировав диск ноутбука за пару секунд, обычное дело. Взял у одного офицера жетон, из кармана другого ключ-карту. Всё это может пригодиться.

— Командный состав устранён, — сообщил я в наушник Рихтеру. Голос звучал ровно, без эмоций, будто я не убил четырёх человек, а просто выключил свет.

Рихтер ответил коротко:

— Хорошо. Остался последний этап. Поджечь всё к чёрту.

Я замер на месте, дыхание ровное, сердце глухо билось в груди, хотя ум оставался холоден и расчётлив. Последний объект лежал у моих ног, уже не шевелился, а ещё один пункт, ещё одна точка на карте, которую я вычеркнул. Я расправил плечи и повернулся...

...но потом я увидел её.

Девушка-врач стояла в нескольких метрах от меня, и вдруг весь мир, вся ночь, все запахи дыма и крови словно растворились в моменте. Серые спортивные штаны, черная растянутая футболка с принтом NBA на груди, такая простая, домашняя и живая. И в этом обыденном виде она казалась странно чужой, почти нереальной, как будто случайно возникла среди хаоса, который я только что устроил. Я заметил, как её губы приоткрылись, как она сглотнула, и в её взгляде мелькнуло непонимание, смешанное с растущим страхом. И хотя её присутствие не изменяло того, что я только что сделал, на секунду я забыл обо всём. Забыл о миссии, о приказах, о кровавых телах вокруг.

Она сделала шаг назад и врезалась спиной в стену. Маленькая, но непреклонная, словно сама природа пыталась удержать её, не дать упасть. Страх и удивление смешались в её темнеющих от страха голубых глазах так, что я почувствовал странный, неожиданный прилив... чего-то, чего не было в моей обычной реальности: внимание, сосредоточенное на ней. Она замерла, глаза широко раскрыты, сердце, наверное, стучало так же громко, как моё. Я видел, как тело напряглось, как она отшатнулась, но не убежала. Её взгляд был полон вопросов, но ни капли злобы, лишь страх. Передо мной.

Я наблюдал, как она сглатывает, тяжело дышит, пытаясь осознать то, что видит. Я чувствовал её страх, но также и растущий внутренний контроль, желание не паниковать, желание понять, хотя и не может.

Я стоял, сжимая пальцы на рукояти оружия, но не делая ни движения, не желая её пугать больше, чем нужно. Она — единственное живое, настоящее в этом аду, и в этот момент я впервые за долгое время ощутил, что нахожусь здесь не только как солдат и исполнитель, но и как человек.

Мир вокруг всё ещё дышал огнём, трупы лежали рядом, но я смотрел только на неё. И впервые за долгое время, в глубине души, я понял, что теперь от моих решений зависит не только выполнение миссии, но и безопасность того, кто случайно оказался на моём пути.

Эта девушка, с её дрожью и страхом, с каждым вздохом приближала меня к... чему-то, чего я не хотел признавать, чего я не мог предвидеть. И в этот миг я сделал паузу, оценивая ситуацию, осознавая, что следующая секунда определит, кто останется жив, и что я должен быть предельно точен.

Сердце сжалось странной тяжестью в груди, где обычно жил холод расчёта и безжалостности, сейчас поселилась дрожащая искра сомнения. Она не знала, кто я, что я сделал, и какой ад мог бы обрушиться на неё, если бы я действовал без паузы. На мгновение я увидел её такой, какой она была на самом деле, доброй, честной, ничем не замаранной... и стало стыдно. Стыд, редкое чувство для меня, обжег спину сильнее любого осколка. Я осознал, что всё это — миссия, приказы, карьера, КорТак не стоят того, чтобы пролилась кровь невинной. Невинных здесь было больше, чем предателей и подонков, и я оказался на грани того, чтобы уничтожить кого-то, кто ничего не сделал.

Медленно, почти робко, я протянул руку к детонатору. Пальцы зависли над кнопкой отключения, а мир вокруг будто замедлился. Сердце колотилось в унисон с шумом в ушах, дыхание прерывистое, но сознание ясное и жёсткое. Внутри меня шла война, долг перед приказом, долг перед невинными, долг перед самим собой.

— Убей свидетельницу, — голос Рихтера пришёл сухо, без грамма эмоций.

Что?.. Откуда...он, блть, знает о ней, если камеры...погодите-ка...

Слово легло на ухо холодным металлом. Он ведь не видит её. Он не должен видеть. Я минуту назад вырезал питание, камеры, даже мониторы ушли в чёрный экран, индикаторы потухли. Мы, блть, должны быть в мёртвой зоне.

— Откуда ты...? — мой голос осекся.

В паузе трещит фон, как будто кто-то пальцем хлещет по клавиатуре, потом короткое и почти ласковое:

— Приказы не обсуждаются.

Комната вдруг сжимается. Меня видят, меня видели всё это время. Рихтер не «слепой», он просто держал на паузе правду, пока смотрел, как я делаю работу. «Задание, это лишь проверка», приходит мысль. И эта мысль такая же ясная и холодная, как нож у меня на бедре, которым я только что убил один из объектов.

Те двое в форме КорТак в ангаре, которых я заметил минут семь назад...конечно же, КорТак не оставляет свидетелей. Никогда не оставлял, ни чужих, ни своих, или просто прохожих. Есть протоколы на бумаге, есть второй протокол, негласный. Один выписывают юристы, другой впечатывается в мозг бойцов. Я слишком хорошо знаю второй.

Я разворачиваю эту логику дальше, по полкам. Формально я ещё «свой»: номер, архив, таблица допусков не пустая, но вот по факту, нет. Я выхожу из строя еще четыре года назад, когда меня собственноручно вывели из него. Они видели, что я выбрал в прошлый раз. Они же пришли проверить, что я выберу сейчас.

— Повторяю, — говорит Рихтер мягко, как будто разговаривает с ребёнком, который плохо слышит. — Убей свидетельницу и выходи к восточному лестничному пролету. Тинк вытащит.

Я закрываю глаза, считаю вдохи и выдохи. Машина? Обман на обмане. Никто меня не ждёт, никто и не собирался, Кортак не оставляет свидетелей. Я — свидетель, девушка-медик — свидетель, даже Рихтер — свидетель, только высокого уровня, и его не оставят, когда придёт его очередь.

Варианты такие: первый — выполнить приказ, убрать девушку, выйти и уехать. Вероятность выхода? Десять процентов. Второй вариант — выполнить и уйти в противоположную сторону, ломая шаблоны. Вероятность выжить? Выше нуля. И наконец третий вариант — сделать вид, что выполнил, и работать с их глазами как с оружием. Лучший процент, но самый опасный путь. Опасность меня не пугает. Меня пугают только грязные решения они всегда принадлежат другим.

— Принято, — говорю я в линию и подмешиваю в голос то ровное «да», которое они хотят слышать. Я умею звучать правильно.

Я застыл на мгновение, глядя на неё. Голубые глаза, полные растерянности, непонимания и страха, впились в меня, как если бы могли видеть все мои мысли и всю тяжесть того, что я сделал и должен был сделать. В голове щёлкнуло напряжение, словно провода перегорели от перегрузки, каждая мышца напряглась, тело готовилось к действию.

Она произнесла что-то совсем тихо, почти моля, чтобы я не трогал её. Мягкий голос дрожал, но был решителен. Это срезало все внешние фильтры, оставив только её и этот момент. Сердце колотилось в груди, но я понимал, что нельзя колебаться, приказ есть приказ. Поднял пистолет с глушителем, наведя его прямо на неё. Я увидел, как из её глаз брызнули горячие слезы, и девушка зажмурилась. Время растянулось, тяжелые секунды висели в воздухе.

И тогда я сделал выбор... Моя рука меняет угол, дуло пистолета поднимается выше к объективу камеры, пуля срывается, камера рвётся вспышкой искр, мелкой стружкой пластика и стекла. Тишина обрушивается моментально, словно мир на миг выключили. Дым от ствола медленно ползёт в сторону линзы от камеры, которой больше нет. Я почувствовал вибрацию отдачи, но сознание оставалось напряженным до предела. Затем я, глядя прямо на девушку, поднял руку, коснулся уха и тихо, но уверенно сказал в наушник:

— Сделано.