3.Не трогай плед
***
Они стояли друг напротив друга,
мир дрожал под ногами, как будто что-то древнее собиралось проснуться.
Аластор смотрел на протянутую руку Люцифера —
на запястье у того был шрам.
Не обычный, не рваный,
а чёткий, как вырезанный по коже узор:
разбитое сердце, рассечённое на две половины,
тонкая линия трещины уходила вверх,
словно молния, навсегда впаянная в плоть.
Аластор сжал пальцы.
И вдруг — понял.
Понял до дрожи, до боли в груди.
Он медленно поднял собственную руку.
И увидел такой же шрам.
Точно в том же месте.
Точно такой же формы.
Как будто они были двумя половинками чего-то давно разорванного.
Чего-то, что когда-то было цельным.
— Мы были одним, — выдохнул Люцифер,
его голос был наполнен древней усталостью.
— А потом мы выбрали пламя.
Проснулись резко.
Оба.
Сели на своих кроватях, задыхаясь,
и почти в панике отдёрнули рукав.
Шрам был.
На коже, настоящий.
Не от сна.
Та же форма. Разбитое сердце.
И пульс под ним бился, будто живое напоминание.
Аластор провёл пальцами по линии.
Кожа дрожала под его прикосновением.
Люцифер в это же время приложил ладонь к сердцу,
как будто пытался заглушить боль,
вырвавшуюся вместе с воспоминанием.
Они не знали, как это возможно.
Но знали главное —
это уже не сон.
Это возвращается.
Следующее утро было липким от недосказанностей.
Аластор не завтракал.
Он просто бросил на себя пальто, проверил запястье под рукавом (шрам никуда не исчез),
и отправился в ближайший продуктовый.
Надо было пополнить запасы — но всё казалось каким-то ненастоящим.
Он шёл, будто сквозь вату.
Как будто реальность сдвинулась на полшага в сторону,
и всё вокруг — пластмассовое, тусклое.
Он толкал тележку, не глядя по сторонам,
пока не свернул за угол с приправами.
И там... он был.
Люцифер стоял спиной к нему, перебирая баночки с соусом.
На нём был светлый худи с капюшоном, чёрные джинсы и... след от наушников, снятых с шеи.
Он выглядел точно так же, как в сне.
Только тише. Слабее. Настоящее воспоминание.
Аластор замер.
На секунду мир перестал дышать.
Он сжал ручку тележки — так сильно, что побелели костяшки.
И будто почувствовав это, Люцифер обернулся.
Их взгляды встретились.
Мгновение — тишина.
Фоном звучала какая-то попсовая песня из динамиков, кто-то чихнул в другом ряду...
А между ними снова промелькнул тот багровый свет.
Аластор хотел что-то сказать.
Но Люцифер, чуть опередив его, первым выдохнул:
— Ты... здесь.
Он чуть дрогнул.
Глаза метнулись к запястью —
он держал в руках стеклянную банку, и Аластор заметил,
как из-под рукава мелькнул знакомый шрам.
— Мы...
— Мы видели одно и то же, — тихо сказал Аластор.
Люцифер не отрицал.
Он просто поставил банку обратно,
и шагнул навстречу, будто не мог больше сдерживать внутренний зов.
— Скажи, — прошептал он.
— Мы сгорели тогда... или остались?
И воздух стал плотнее, будто всё вокруг затаило дыхание.
Аластор отвёл взгляд первым.
Не потому что испугался,
а потому что если бы ещё хоть секунду смотрел в эти глаза —
всё бы вылетело из головы.
Он втянул воздух, собрался,
и хрипло сказал:
— Пойдём ко мне.
Поговорим там. Без... людей, музыки и банок с томатами.
Он сделал паузу.
— Ну и... закупимся заодно. Раз уж пришли.
Люцифер медленно кивнул.
Он даже чуть усмехнулся — устало, с какой-то детской осторожностью.
— Окей. Только я всё равно возьму вон ту пасту с чили. В прошлый раз чуть не сгорел от неё.
Аластор впервые за всё это время легко улыбнулся:
— Ты сгорел давно. Это — мелочи.
Люцифер фыркнул,
но между ними уже тянулась тонкая, прозрачная нить —
знакомства, узнавания,
как будто мир вокруг начал сам подстраиваться под их шаги.
Они пошли дальше по рядам.
Кто-то бы подумал: обычная пара знакомых, ничего особенного.
Просто двое, выбирающие кофе, хлеб и какие-то заморские специи.
Но никто не слышал,
как под их кожей билось сердце с одинаковым ритмом.
Никто не знал, что в этом, на первый взгляд, обыденном моменте
таилось продолжение древней истории,
в которой огонь был только началом.
— Ты умеешь готовить? — спросил Люцифер у полки с замороженными овощами.
— Ты умеешь быть серьёзным? — отозвался Аластор, не глядя.
— Нет, — честно признался Люцифер.
— Я тоже, — устало добавил Аластор.
И в этом простом, почти шутливом обмене —
было куда больше, чем казалось.
***
Дверь закрылась с лёгким щелчком.
— Разувайся, не будь дьяволом, — бросил Аластор, проходя вперёд с пакетами.
— Слишком поздно, — фыркнул Люцифер, скидывая кеды. — У меня буквально шрам в форме разбитого сердца.
— Удивительно, как ты умудряешься шутить про это.
— Это мой механизм выживания, детка.
Аластор закатил глаза, но уголки губ предательски дрогнули.
Кухня встретила их уютным полумраком,
запахом кофе, который всё ещё чувствовался в воздухе,
и пледом, небрежно брошенным на спинку дивана.
— Можешь пока чайник включить. Кофе не обещаю, но у меня есть очень пафосный черный чай с бергамотом.
— Господин Сожжённое Имя, вы очаровательны.
— Да заткнись ты, — хмыкнул Аластор, но уже с лёгким смехом.
Минут через пятнадцать они сидели на полу —
между ними располагались две чашки, сыр, хлеб, и почему-то банка солёных огурцов,
которую Люцифер в шутку назвал «на случай, если начну плакать».
— А помнишь, во сне... ты сказал "Мы дали клятву"?
— Да, — Люцифер потянулся за хлебом, — и я до сих пор не понимаю, откуда это взялось.
Слова просто вырвались. Будто я их уже говорил.
Когда-то.
Аластор молча кивнул.
Пауза.
— Мне странно, — Люцифер осторожно посмотрел на него,
— но с тобой... не страшно.
— Да ладно? Мы только что узнали, что носим одинаковые шрамы, видим один и тот же сон, и в прошлом, возможно, умерли в пламени.
— Всё равно.
Ты... как старая песня.
Я могу не помнить слов,
но точно знаю, что пел её когда-то.
И он засмеялся — тихо, неловко, но искренне.
Аластор усмехнулся в ответ, сдерживая ту самую улыбку,
которая случается только раз в жизни.
Смех затихал.
Но между ними оставалось что-то лёгкое, нежное, почти забытое.
Как утреннее солнце, которое ещё не решилось пробиться сквозь шторы.
— У тебя плед с оленями? — вдруг спросил Люцифер, оглядывая диван.
— Не трогай плед. Он в этой квартире старше нас обоих.
— Он тоже был с нами в том прошлом?
— Возможно. И сожжён.
— Как и наши имена.
И снова — смех.
Глубже, теплее.