24 глава
Мила
Mamihlapinatapai — взгляд между двумя людьми, предполагающий невысказанное, общее желание.
— Где он? — потребовала я ответа.
Юля сидела в кресле-качалке и шила черное кукольное платье. Проницательный взгляд, которым она одарила меня за старинными очками, заставил меня почувствовать, что она знает обо всех греховных событиях в доме, включая вчерашнюю ночь. Под ее пристальным взглядом я пошевелилась и наткнулась на ее портрет в рамке, стоявший на ночном столике.
— Убирайся из моей комнаты, пока не все сломала, — проворчала Юлия.
Я поправила рамку.
— Это не комната. Это морг.
Все было таким серым и черным, что сомневалась, что кто-нибудь заметит разницу, если на месте двуспальной кровати будет стоять бальзамирующий столик. Единственным декором, оживлявший пространство, были невидящие взгляды множества кукол.
— Где Иван? — повторила я.
Я проспала всю ночь, пока солнце не коснулось кожи. Я думала, что мне приснился странный сексуальный сон, пока не увидела свое порванное платье. Мне хотелось сказать Мисс Марте, что я живу жизнью одного из ее потрошителей корсажа — по крайней мере, с большим количеством убийств и гораздо меньшим количеством признаний в любви, — но моя пожилая учительница, вероятно, была мертва. Пессимизм Ронана действовал мне на нервы. А также другие вещи.
Я не собиралась анализировать то, что произошло между нами, потому что это слишком, для переваривания. А у меня были другие заботы — например, Иван, гниющий в подземелье. Хотя, когда я спустилась туда сегодня утром с едой, которую украла из кухни, его камера была пуста.
— Не знаю, — просто ответила Юлия. Затем раздражающая, понимающая мелодичность коснулась ее голоса. — Почему ты не спросишь у хозяина?
Жар окатил мою шею сзади.
— Во-первых, перестань его так называть. Это сверхъестественно. Во-вторых, я не собираюсь его спрашивать, потому что... — я замолчала, все больше волнуясь, когда на тонких губах Юлии заиграла довольная ухмылка, а ее глаза сосредоточились на взмахах швейной иглы.
У меня была веская причина, почему я не собиралась спрашивать Ронана, и это было связано с тем, что я чертовски нервничала. Хотя у меня не было ни малейшего шанса признаться в этом. Я не знала, где мы с ним сейчас находимся и как себя вести рядом с ним. Время завтрака уже прошло, но он не послал за мной. Возможно, прямо сейчас ему подавали тарелку фруктовых хлопьев сексуально голодная близняшка Кайли, не заботясь ни о чем в мире, а ночь была забыта, как только он пролил мою девственную кровь.
— В-третьих, я знаю, что ты знаешь, где Иван, так почему бы тебе не обратиться к своему доброму католическому сердцу и не сказать мне?
— Я не католичка, — проворчала она, пристально глядя на него. — Я православная.
— Одно и тоже.
— Это не имеет смысла, — пробормотала она, возвращая свое внимание к маленькому кружевному подолу, который она шила.
Я не могла не заметить, что фасон соответствует платью Юлии.
Я на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула, прежде чем открыть их.
— Послушай, если ты скажешь мне, где он, я уйду. Если нет... — я с застенчивым видом подошла к полке с куклами, не обращая внимания на Юлин «Не смей!», и взяла одну из них. — Ох, ну разве она не прелесть? — я задумчиво надула губы, оглядывая ее. — Но не думаю, что черное платье соответствует ее характеру. Я найду для нее что-нибудь желтое. — Я сделала шаг к двери.
— Они отпустили его, — прорычала она.
Остановившись, я обернулась.
— Что?
— Ты что, не слышишь? Они освободили предателя.
Стук моего сердца отдавался в ушах.
— Но почему?
— Отдай Ладу, — настаивала она, не сводя глаз с куклы, как будто это был ее ребенок и я собиралась сбросить ее с моста.
— Скажи мне почему, и я отдам ее.
Она нахмурилась и пренебрежительно махнула рукой.
— Он всего лишь лакей. Не тот, который нужен хозяину.
Мои глаза сузились.
— Реальный повод.
Какое-то время она смотрела на меня в ответ, но, видя, что я не уйду, не получив того, что хотела, она сказала, словно вырывая зубы:
— Они не убьют его, даже если он никчемный предатель. Они вместе сидели в тюрьме. — затем она задумчиво нахмурилась. — Хотя, наверное, они его слегка пытали.
Я сглотнула, надеясь, что у Ивана остались все пальцы на руках и ногах, но тяжесть свалилась с моих плеч от того, что он жив. Я не понимала, зачем они схватили его, если собирались просто отпустить. Не говоря уже о том, что когда я говорила с Иваном, он верил, что Ронан убьет его. У меня было такое чувство, что со вчерашнего дня по сегодняшнее утро что-то изменилось, и мой разум мог сосредоточиться только на том, что произошло в гостиной после захода солнца.
Вопросы — так много вопросов — зашевелились. Я могла бы потребовать ответы, хотя и думала, что уже слишком сильно толкнула Юлию взглядом, который она бросила на меня, вонзая иглу в подушечку для булавок, будто это была кукла вуду.
Я осторожно поставила Ладу обратно на полку и повернулась к двери.
— Спасибо, Юлия.
— Явись ко мне еще раз, и тебе будет не везти целых семь лет!
— Ворчунья, — пробормотала я, выходя из комнаты, но в ответ услышала значительное оскорбление.
— Блудница.
Ах.
Я с облегчением увидела, что столовая была пуста, если не считать единственной наполненной тарелки на моем месте за столом. Схватив тарелку, я надела сапоги и пальто и вышла на улицу. Мужчины больше не молчали в моем присутствии, привыкнув к тому, что я слоняюсь по снегу. Павел даже подошел поприветствовать меня, следуя за мной в конуру и одновременно практикуя Английский, который он пытался выучить. Это было ужасно, но я никогда не скажу ему об этом.
Альберт что-то рявкнул Павлу, и тот виновато улыбнулся мне.
— Я ухожу сейчас. Босс учит меня как... — он задумчиво почесал затылок, и странное чувство предвкушения поднялось в моем животе при одном упоминании Ронана, зная, что он был единственным, кого здесь называли боссом.
Не в силах подобрать нужное слово, Павел пошевелил руками, словно они лежали на руле.
— Водить? — уточнила я.
— Да. Он сказал мне, что я ужасен.
У меня вырвался смешок. Павлу, вероятно, следует позволить Ронану научить его водить машину, а не изучать Английский.
— Ну, тогда тебе лучше пойти учиться.
Он покраснел, опустил голову и направился к машине.
Дойдя до конуры, я улыбнулась Мише, который возбужденно расхаживал по забору. Гигантская немецкая овчарка с густой черной шерстью, он выглядел угрожающе, но всегда приветствовал меня, виляя хвостом.
Альберт назвал мне имена всех собак, а также запретил кормить их человеческой пищей, потому что это сделает их толстыми и ленивыми. Я простила великану его участие в моем похищении, но я также думала, что он может выбросить свои требования в мусорное ведро вместе с окурками сигарет.
Стоя на коленях в снегу в своем пальто, я раздала завтрак на своей тарелке и пошутила:
— Вы все скоро станете веганами.
Ксандер уронил виноградину с выражением глубокого отвращения на лице.
— Ладно, может и нет, — рассмеялась я.
Восемнадцать дней прошло с тех пор, как мои каникулы в Москве приняли неожиданный оборот.
Всего две с половиной недели, но казалось, что прошла вечность. Было немного грустно говорить, что я буду скучать по некоторым собакам здесь больше, чем по поверхностной дружбе, которую я приобрела за двадцать лет в Майами.
Этим утром Хаос не бездельничал в углу, как лев, что говорило мне о том, что он был внутри конуры, скорее всего, делая попытку избежать встречи со мной. Я приберегала для него самый лучший кусок еды, хотя он всегда отвергал мои предложения, будто это крестьянская еда.
Снег начал просачиваться сквозь пальто, но холод был лучше, чем ходить на цыпочках вокруг дома, избегая Ронана.
Хотя, как только эта мысль пришла в голову, так же как и электрическое покалывание, которое скользнуло вниз по моей спине, заставляя мое сердцебиение замедляться маленькими ударами.
Я повернула голову и увидела Ронана, выходящего из парадной двери в куртке Brioni Sans, с пистолетом за поясом. У меня перехватило горло. Было интересно из этого пистолета он выстрелит моему отцу в голову. Мне больше нечего было выторговать, чтобы спасти папу; ничего такого, что я уже не предлагала бы только для того, чтобы получить отказ.
Темные глаза Ронана встретились с моими, теплые, как солнце, и холодные, как ледяной порыв ветра. Этот взгляд напомнил мне о брошенной Библии, скованных запястьях и обнаженной коже. Мое дыхание замедлилось, каждый застывший глоток воздуха все труднее было вытолкнуть наружу. Зрительный контакт начал обжигать; искать темные уголки в моей груди, проскальзывать сквозь трещины и распространяться наружу. Не в силах ни отдышаться, ни справиться с бушующим огнем, я первая отвела взгляд.
Я вцепилась в холодную сетчатую ограду, смутно замечая, как нос Миши тычется в мои пальцы, когда присутствие Ронана покалывало мою спину. Было неприятно, что мое тело вспыхивало, как фейерверк, когда этот человек находился рядом, отбрасывая все сомнения, что он хладнокровно убьет моего отца. Я нуждалась в терапии. Или в церкви. Все, что угодно, лишь бы изгнать демонов, бушевавших при звуке его голоса. Он даже не разговаривал со мной, но я вспомнила Русские грубые слова, которые он сказал мне прошлой ночью, устроившись головой между моих ног.
Я закрыла глаза, когда румянец поднялся под кожей, обжигая от контакта с ледяным воздухом. Конечно, слово «трахаться» вырвалось из его рта, напомнив мне, как он сказал это, находясь глубоко внутри меня. Скрежет его голоса растоптал меня, как клеймо, ожог лизнул боль в сердцевине и оставил пустую боль позади.
Один вкус греха, и теперь я погибаю за другой.
Дверцы машины с грохотом захлопнулись, и по подъездной дорожке пронесся звук шин. Я прерывисто вздохнула. Я не знала, чего я ожидала после потери девственности, но если это безумие было тем, что все только и испытывали, как продолжить род?
Ноги у меня затекли, поэтому я в последний раз погладила Мишу, потом встала с тарелкой и направилась в пристройку. Хаос развалился на разодранной кровати, из которой текла кровь в его конуре. Мое сердце упало при виде, что его лапа кровоточит, окрашивая цементный пол несколькими каплями малинового цвета.
Я опустилась на колени перед его конурой, чтобы лучше разглядеть. Что-то острое застряло между подушечками его лап. Его пристальный взгляд следовал за мной, но он не рычал для разнообразия, поэтому я осторожно открыла ворота и медленно вошла внутрь, говоря мягкие, ободряющие слова, наблюдая за любым признаком того, что я заставила его почувствовать себя неловко. Он ничего не делал, только смотрел на меня стальными темными глазами.
Нервничая, я держалась в нескольких метрах от него, никогда прежде не подходя так близко. Даже Альберт держался на расстоянии, задвигая ботинком миску с едой Хаосу под дверь. Мысль о том, что я чего-то добилась, заставила мою грудь сжаться от надежды, но эмоции исчезли, когда появились мысли о том, как помочь ему. Я удивилась, как кто-то может вытащить предмет из его лапы, не сбив его с ног. И я знала по опыту, что быть накачанной наркотиками это отстой.
— Можно взглянуть на твою лапу, приятель?
Я выругалась, царственный блеск в глазах собаки сказал «нет», будто я был слугой, вторгшейся в его покой.
— Ты собираешься вечно лежать здесь с этой палкой в лапе?
Он отвернулся от меня, как будто я была огромной тратой его времени. У пса странная способность заставлять меня чувствовать себя ниже его.
— Хорошо. Не смотри на меня, — сказала я, странно обиженная. — Но твой выбор либо я, либо эторфин, и, поверь мне, последнее оставляет огромную головную боль.
Он лизнул свою переднюю лапу, скучая от всего, что я должна была сказать. Возникло ощущение, что он знает, что ему нужна помощь; он просто никогда не соизволит признаться в этом. Я разделяла эту черту упрямства, и это только делало меня более сочувствующей его бедственному положению. Тот факт, что я была так близко к нему, а он не поднял лапы, придал мне смелости подойти ближе. Мои руки вспотели, и я вытерла их о пальто.
— Это может быть немного больно, но не надо меня ненавидеть, ладно?
С дрожащим вздохом я схватила палку и выдернула ее. Движение, ощетинившийся соболиный мех и рычание наполнили конуру. Все произошло так быстро, что я не заметила кровоточащие следы укусов на запястье, пока мое зрение не начало расплываться и дрожь не разлилась по венам.
Хаос укусил меня.
Холодное онемение распространилось от раны вверх по руке. Следы были не такими глубокими, но он, должно быть, прокусил артерию, потому что кровь непрерывно капала на пол. С рычанием Хаос отошел от меня в угол конуры.
Мое запястье начало пульсировать, но даже несмотря на боль, я не винила его за укус. Иногда я набрасывалась на предмет мебели, о который ушибла палец ноги. Мое растущее беспокойство было вызвано тем фактом, что я плохо ела в течение нескольких дней. Пустота в животе скрутилась. Кровяное давление упало так низко, что у меня закружилась голова и ослабли мышцы. Я уперлась руками в холодный цементный пол и глубоко вздохнула, прогоняя поднимающуюся темноту, но это не помогло.
Я потеряла сознание.
Сознание вернулось, но как только я открыла глаза, то крепко зажмурилась, увидев стоящего надо мной Хаоса с оскаленными острыми зубами. Сердце забилось сильнее, страх захватил легкие.
— Пожалуйста, не ешь меня, — выпалила я неуверенно. — Я не покажусь тебе вкусной. Я веган.
От него исходило раздражение, его горячее дыхание согревало мое лицо. Дрожь пронзила меня, пока я лежала на цементном полу с кровожадным зверем, решающим, съедобна ли я. Даже чертова собака не была уверена, что я стою таких хлопот.
— Если ты собираешься сделать из меня закуску, просто сделай это уже сейчас. — я не знала, был ли это страх смерти или низкий уровень сахара в крови, который внезапно забил мое горло эмоциями. — Никто не будет скучать по мне. — холодный нос обнюхал мою щеку. — Моя мама умерла и, очевидно, была садисткой. Отец тоже ужасный человек и, вероятно, скоро будет замучен до смерти. Иван считает меня предательницей. — слеза вырвалась наружу. — Судя по всему, если я выберусь отсюда живой, то окажусь в секс-индустрии. — слова вырвались с рыданием. — И я буду зарабатывать копейки, потому что я эмоциональная дура.
Сочащийся слюной поцелуй в лицо вывел меня из жалкой задумчивости. Я осторожно открыла глаза и увидела возвышающегося надо мной Хаоса с задумчивым выражением лица.
— Просто для ясности, означает ли это, что ты меня прощаешь, или что решил, что я десерт?
Он склонил голову набок, затем, видимо, оценив ситуацию, улегся на кровать и принялся облизывать раненую лапу. Из меня со свистом вырвалось тяжелое дыхание. В волосах у меня была кровь, по щекам текли слезы, а с запястья капала кровь, но когда я села рядом с Хаосом и он позволил мне провести рукой по его спине, чувство цели заполнило пустоту в моем сердце.