2 глава
Мила
Resfeber — беспокойное состояние перед самым началом путешествия.
Я перебила кучу одежды, наполовину богемную, наполовину утонченную светскую львицу. В первом случае, я чувствовала себя обязанной купить это, но никогда не носила. Папа, казалось, спокойно осуждал все желтое и нонконформистское, и я серьезно относилась к знакам мира.
До сих пор, по-видимому, пока я не упаковала цвета ярче Солнца в сумку для черлидерш.
Я надела свободную блузку, клетчатые брюки и белые ботильоны и заметила свое отражение в зеркале: более высокая, менее розовая версия Элли Вудс из фильма «Блондинка в законе».
По пути к двери я остановилась, чтобы расстегнуть жемчужное ожерелье и бросить его в шкатулку с драгоценностями. Затем завела балерину, поставив ее на одинокий пируэт, прежде чем на цыпочках спуститься по лестнице в три часа ночи.
Проходя мимо спальни Ивана, я замерла, когда по ту сторону послышался женский стон. Иван не был донжуаном, но и не целибатом. Иногда, когда папа отсутствовал, я спускалась к завтраку и находила на кухне полуголую девушку. Меня это никогда особо не беспокоило — моя детская влюбленность давным давно прошла — но теперь в моей груди вспыхнула отторжение.
Он даже не поцеловал меня ранее, потому что смерть стояла на кону, а теперь он говорил грязные Русские слова какой-то случайной девушке? Хотя, я нашла это более раздражающим, чем что-либо еще. Он был настолько убежден, что я тряпка, что даже не потрудился насторожиться после нашего разговора.
Мои нервы были на пределе, когда я отключила домашнюю сигнализацию, ожидая, что Боря услышит тихий сигнал и выйдет, вооруженный лопаточкой. Я с облегчением вздохнула, когда никто не появился, но это был только первый шаг к тому, чтобы выбраться отсюда.
Тихо закрыв входную дверь, я прижалась к ней спиной и уставилась на датчик движения на потолке крыльца. Если его активировать, то вспыхнет ослепительный свет, как хор ангелов, и прозвучит пронзительный сигнал тревоги. Мужчины ненавидели это.
Задержав дыхание и прижав сумку к груди, я шагнула прямо под датчик, надеясь оказаться в его слепой зоне. Меня прошиб холодный пот, когда во дворе стало темно и тихо.
Опустившись на живот, я неуклюже поползла к кустам с сумкой, вспоминая тропинку, по которой меня учили ходить, когда я была непослушным ребенком и играла в Джеймса Бонда. Хотя в те времена датчик был лазером, который, если его активировать, срезал бы мне руку. Теперь же это было неодобрением моего папы, уставившегося на дыру в моей спине, что казалось еще хуже.
Выползая из-за кустов, я встала, отряхнула брюки и побежала вниз по извилистой улице. Я сомневалась, что мои женские уловки помогут мне пройти через ворота нашего частного квартала без Карла, неряшливого охранника в пятницу ночью, предупреждающего моего отца или Ивана, поэтому я свернула через задний двор, бросила сумку через железный забор и перелезла через него.
Вытащив телефон из сумки, я вызвала такси. Это было самое долгое трехминутное ожидание в моей жизни. Сердцебиение сталкивалось друг с другом в ожидании Ивана, бегущего за мной с расстегнутыми брюками или очень неодобрительного телефонного звонка от папы. Но ничего не произошло. Ни до того, как меня забрала машина, ни после того, как он высадил меня у аэропорта.
Неуверенность скрутила мои нервы в узлы, когда я увидела суету людей и оживление в воздухе. Все, казалось, знали, куда идут, глаза блестели от мечты об отпуске и независимости. Я находилась не в своей тарелке. Мне никогда раньше не приходилось нести сумку, не говоря уже о путешествии в одиночку, но решимость подтолкнула меня к кассе.
К счастью, из-за отмены рейса в последнюю минуту и моего пополненного банковского счета — на который ежемесячно выплачивалось изрядное пособие, потому что папа мне доверял — я купила билет на последнее место в самолете, зажатая между двумя парнями, бросавшими друг в друга Русские оскорбления и арахис. Я не знала, где их мать, но было такое чувство, что она была женщиной через проход, притворяющейся, что их не существует.
Ночные огни Майами исчезли из виду, оранжевое сияние растворилось в темной и бурлящей воде. Я бездумно посмотрела пару фильмов, учитывая мою аудиторию, хотя все взорвалось, как взрывчатка, вышедшая из моды на их экранах.
Через двенадцать часов мы приземлились в Москве.
Выйдя из самолета на холодный реактивный мостик, я вздрогнула. Вдыхая. Выдыхая. Я увидела свое дыхание. Я никогда в жизни не испытывала такого холода. Он схватил мои легкие, крадя тепло из тела ледяными пальцами. Мне очень хотелось побывать на родине, но надо было просто залезть в морозилку.
Когда я остановилась, чтобы надеть пальто, кто-то врезался мне в спину. Я повернулась с извинениями на языке, но маленькая старушка, держащая чихуахуа в сетчатой сумке, опередила меня.
— Извини, дорогая, — сказала она с британским акцентом. — Я не увидела тебя.
— Нет, вы меня простите. Это моя вина.
Она застегнула свою шубу из соболя и склонила голову набок.
— Ты выглядишь очень знакомо. Мы не встречались раньше?
— Эм, не думаю.
— Нет... я уверена, что видела тебя раньше.
Она задумчиво коснулась своего яркого золотого ожерелья. Потом что-то осенило ее. Что-то, что заставило ее положить руку на грудь и оглядеть меня с ног до головы, будто я была проституткой.
Это становилось все более странным с каждой секундой, но прежде чем я успела что-то сказать, кто-то проехал мимо в инвалидном кресле, и крошечная собачка в ее сумке начала лаять. Пока она пыталась успокоить маленького Руперта, я принесла еще одно неловкое извинение и быстро вышла.
На обочине аэропорта я развернула листок из блокнота, который нашла в одном из ящиков папиного стола. Чувствуя себя Нэнси Дрю, с помощью Гугл переводчика я узнала, что Русские каракули это адрес дома, в комплекте с записью счетов, которые он оплачивал в течение многих лет. Я надеялась, что это не тупик, потому что мне некуда было идти, и я не была готова ползти назад к Ивану так скоро.
Я протянула таксисту листок, не имея ни малейшего представления о том, как читать иностранный алфавит. Темный взгляд таксиста встретился с моим в зеркале заднего вида, удерживая зрительный контакт достаточно долго, чтобы послать шепот беспокойства вниз по спине.
Он провез меня мимо оживленной промышленной зоны в более спокойный район с мощеными улочками и старыми, уникальными домами, где припарковался у обочины перед зеленым домом с белыми ставнями.
— Pyat'sot rubley.[6]
Я расплатилась с ним деньгами, которые обменяла в аэропорту.
Выйдя из машины, я схватила свою спортивную сумку и затянула пояс пальто. Оно идеально подходило для прощальной поездки чирлидерш в Аспен в прошлом году, но не настолько хорош, чтобы блокировать горький Русский воздух от моей кожи.
Замерзшие железные ворота скрипнули, когда я открыла их. Я прошла по потрескавшемуся тротуару, уворачиваясь от снега и льда, и постучала в дверь.
Мгновение спустя дверь открыла пожилая женщина с седеющими светлыми волосами, собранными в пучок. Она вытирала руки о фартук, когда ее глаза встретились с моими, и пока она смотрела на меня, румянец сошел с ее розовых щек. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела произнести ни слова, как она захлопнула дверь у меня перед носом.
Закрыв рот я почувствовала, что она стоит по другую сторону двери, прижавшись ухом к дереву, и ждет, когда я уйду.
Когда я постучала снова, раздался глухой удар, а затем ее визг по-Русски, слова были слишком приглушенными, чтобы я могла разобрать их.
Дверь снова отворилась, и на этот раз появился худощавый господин в черном фраке. Он покачал головой и что-то бормотал жене, явно полагая, что она окончательно сошла с ума. Она спряталась за его спиной, сжимая в руках фартук.
Когда его взгляд нашел меня, он замер, будто только что увидел привидение.
Я выдавила из себя улыбку.
— Zdravstvuyte...[7]
Женщина убежала прочь.
— Я дочь Алексея Михайлова... Мила, — сказала я нерешительно, надеясь, что он немного говорит по Английски, потому что я была большой неудачницей в своем наследии.
Я давно отказалась от желания изучать русский язык, потому что папа всегда говорил, что это пустая трата времени, поэтому я знала только то, что слышала от Ивана и Бори. Это включало в себя голые основы, овощи и ругательства.
На лице старика промелькнуло облегчение, а затем он неловко усмехнулся.
— Конечно, конечно. Ты нас здорово напугала. — он отступил назад и жестом пригласил меня войти. — Входи.
Засунув замерзшие руки в карманы, я вошла в дом и повернулась осматривая прихожую. Замерла, увидев, что он высунул голову из входной двери и посмотрел в обе стороны, прежде чем закрыть ее. Я стану следующей звездой в Российской версии судебно-медицинской экспертизы?
— Это не может быть хорошим, — пробормотал он, качая головой и ковыляя мимо меня. — Вера, кофе! В этом доме мы пьем растворимый напиток. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Конечно, нет.
Я ненавидела кофе, но выпила бы пять чашек, если бы это дало мне несколько ответов.
— Иди сюда, садись, девочка.
Я поставила сумку на пол и села на выцветшую цветастую скамейку, а он сел в кресло напротив меня. Потрескивающее пламя в камине наполняло комнату столь необходимым теплом, а книги и безделушки были расставлены по всем доступным полкам. Пространство загроможденное, но уютное в обжитом смысле.
Вера поставила две чашки кофе на деревянный стол между нами, наблюдая за мной большими глазами, прежде чем исчезнуть из комнаты, словно адские псы преследовали ее по пятам.
Я уставилась на ее отступление.
— Есть ли причина, по которой она боится меня?
Он махнул рукой.
— Она суеверна.
— Я не понимаю.
— Ты точная копия Татьяны. Мы не знали, что у нее есть ребенок. Ну как бы, мы знали, но думали, что ты умерла вскоре после рождения. Проблемы с легкими, как сказал нам твой отец.
Я всегда знала, что моя мама умерла молодой, но единственная причина, по которой я знала ее имя, заключалась в том, что однажды папа напился и рассказал мне, что я слишком похожа на его Татьяну. Я часто задавалась вопросом, не потому ли он проводил со мной все меньше и меньше времени, когда я становилась старше.
— С легкими все в порядке.
— Это я вижу, — усмехнулся мужчина и отхлебнул кофе. — Что привело тебя в нашу глушь?
— Я выполняю задание... в некотором роде.
Он неодобрительно хмыкнул.
— Разве ты не слышала фразу: любопытство убило кошку? Ты такая же, как твоя мать. Некоторые вещи лучше оставить в неведении.
Я никогда в жизни не слышала о своей маме так много, как за последние несколько минут. Наконец-то я получила хоть кое-какие ответы. И, видимо, еще вопросы.
— Почему мой папа сказал вам, что я умерла?
Он нахмурился.
— Разве это не очевидно?
Нет, это не было очевидно. Ничего не было.
Я открыла рот, чтобы спросить еще...
— Ну, хватит об этом. Я думал, что тебя послал твой отец, но теперь вижу, что нет. — он поставил свою чашку кофе на стол. — Ты должна уехать. Это не могло быть худшим временем для тебя, чтобы прилететь сюда в одиночку.
Почему все думают, что я нуждаюсь в няньке?
— Со мной все будет в порядке. Я знаю, как о себе позаботиться.
— Никто не знает, как защитить себя от дьявола.
Дьявола?
— А теперь вставай, — он поморщился и потер колено. — Мне слишком нравится жить, чтобы прятать тебя.
— Я еще не могу улететь, — настаивала я, поднимаясь на ноги. — Я не знаю, почему вы думаете, что я здесь незаконно, но обещаю, что у меня при себе документы.
Я знала, что Россия немного средневековая, но, Боже, неужели они действительно казнили людей за такую маленькую провинность, как укрывательство безобидной девушки?
— Тьфу. Я говорю не о правительстве, девочка, а о дьяволе.
Я уставилась на него, понимая, что, возможно, разговариваю с сумасшедшим.
— Я агностик, — тупо ответила я.
Он покачал головой и пробормотал что-то неразборчивое.
Мой взгляд наткнулся на Веру, которая стояла в дверях и смотрела на меня так, словно я была предметом мебели, который только что сдвинулся с места.
Они оба сумасшедшие.
Она уронила фартук, который сжимала в руках, и вновь исчезла. Наверное, чтобы найти самый острый нож мясника.
— Почему ваша жена боится меня только потому, что я похожа на свою маму?
Он посмотрел на меня так, будто это я была странной.
— Ты не просто похожа на свою мать. — Подойдя к камину, он опустил белую простыню, закрывавшую висевший над ним портрет. — Девочка, ты могла бы быть ею.
Женщина на фотографии застыла во времени, прислонившись к роялю. Она, должно быть, была сделана десятилетия назад, но могла бы быть мной, стоящей здесь сегодня. Длинные светлые волосы, миндалевидные глаза, высокая и элегантная фигура и алебастровая кожа, которая никогда полностью не загорала.
Сходство было настолько поразительным, что у меня по рукам побежали мурашки. Она была похожа на меня, но я не знала о ней самых простых вещей. Я смотрела на портрет, пока жжение в сердце и в глубине глаз не исчезло.
— Она была великолепной, скажу я тебе, — он потер подбородок. — Но такая красота это благословение и проклятие... — его глаза остановились на моих, что-то тяжелое и смиренное заполнило их. — Это красота всегда попадает не в те руки.
Дурное предчувствие пробежало у меня по спине. Мое яркое воображение нарисовало сцену в голове: я брыкаюсь и кричу, в то время как дьявол несет меня в ад.
Я проглотила комок в горле.
Мне показалось странным, что они держат портрет моей матери на стене, но закрывают ее простыней, как в начале слишком многих фильмов о доме с привидениями. Хотя, возможно, Вера просто не любила вытирать пыль.
— Когда ее не стало? — спросила я.
— Вскоре после твоего рождения, если я правильно помню. Она заболела и не могла выздороветь. Это был ее дом. Твой отец не мог с ним расстаться, поэтому мы с Верой хорошо заботимся о нем.
— Мой папа не жил с ней?
Он покаянно поджал губы.
— Нет, девочка, твой отец был женат.
Вот оно что. Тайная семья.
Или, возможно, я была секретом.
Возможно, поэтому он сказал людям, что я умерла? Чтобы он мог спокойно жить здесь, не мешая мне?
В конце концов, я поняла, что это неправда. Папа проводил здесь больше праздников, чем отсутствовал — по крайней мере до этого года.
Но зная, что он скрывает от меня нечто подобное, что у меня могут быть братья и сестры и другие родственники, которых я никогда не встречала... боль ударила меня в грудь так сильно, что пришлось сосредоточиться на чем-то другом, иначе я не смогла бы дышать. Я заставила себя снова взглянуть на портрет, отметив платье, которое должно было быть из восемнадцатого века.
— Почему она так одета?
Его брови поползли вверх.
— Ты не знаешь? Твоя мать была оперной певицей. Очень... любимой человеком при этом. Люди будут помнить ее, и именно поэтому тебе нужно вернуться домой.
Он схватил мою сумку и повел меня к двери.
— Я даже не успела выпить кофе, — запротестовала я.
— Тебе не нужен кофе, тебе нужны секреты, которые я не могу раскрыть. Лети домой, где бы ни был твой дом, и не возвращайся.
— Вы не знаете, где я могу найти своего отца?
— Наверное в Сибири, — пробормотал он, открывая дверь и впуская холодный воздух.
Сибирь?
— С чего бы ему быть...
— Я не знаю ни его местонахождения, ни номера телефона в нынешние дни, иначе я бы уже предупредил его о твоём присутствии.
Он бросил мою сумку на крыльцо.
— Вы уверены, что я не могу остаться здесь?
— Мне нравится моя голова там, где она сейчас, на шее.
Я моргнула.
— Это значит «нет»? — он вытолкнул меня на холод. — Подождите, — выдохнула я, оборачиваясь. — Вы можете хотя бы вызвать мне такси?
Он нахмурился.
— Я мог бы также позвонить Дьяволу, чтобы он забрал тебя.
Я уставилась на него, думая, что мне, вероятно, следует воздержаться от питья воды здесь.
Он покачал головой.
— Лети домой, Мила.
Дверь снова захлопнулась у меня перед носом.